Стрелял ли в Сталина лейтенант Данилов?
Стрелял ли в Сталина лейтенант Данилов?
По материалам архива «Сюрте Насьональ»
В 1993 году мне в качестве эксперта Российской академии наук довелось участвовать в обработке французских архивных документов из бывшего Особого архива, которые в соответствии с договоренностью между правительствами России и Франции должны были быть возвращены их законному владельцу, то есть Французской Республике. Напомню, что речь идет о французских государственных и частных архивах, а также архивах различных политических и общественных организаций, захваченных немцами во время оккупации Франции, а затем после 1945 года оказавшихся в Москве в фондах тогда секретного Особого архива МВД СССР. К слову сказать, реституция французских архивов, начавшаяся в середине 1990-х, была полностью завершена в начале 2000-х.
Итак, в числе экспертов, представлявших различные заинтересованные ведомства – Министерство культуры, Министерство обороны, Службу внешней разведки, РАН и др., – я занимался изучением французских документов на предмет выявления их ценности для российской исторической науки (с последующим микрофильмированием, на что французской стороной было выделено более 1 млн. франков).
При знакомстве с фондами Главного управления национальной безопасности («Сюрте Насьональ»), составляющими более 900 тыс. дел (в основном досье на французских и иностранных граждан, а также на различные общественные организации, в том числе и белоэмигрантские), мое внимание привлекло Дело № 2686 (нумерация советской описи) – «Лейтенант Данилов». Самое удивительное – дело это касалось не бывшего белого офицера и даже не разоблаченного советского агента во Франции, а скромного командира Красной армии из провинциального тульского гарнизона. Именно это обстоятельство и вызвало мой интерес к Делу № 2686.
Собственно, все досье на лейтенанта Красной армии состояло из двух кратких документов, относящихся к апрелю 1938 года. Но речь в них шла ни много ни мало, как о покушении на жизнь товарища Сталина, предпринятом якобы неким лейтенантом Даниловым 11 марта 1938 года на территории Кремля.
Составителем этих документов был тогдашний руководитель французской разведки, а адресатами – генеральный директор «Сюрте Насьональ» и генеральный инспектор криминальной полиции (в документах их фамилии не указаны). Привожу здесь в русском переводе полный текст первого документа («Записки»):
Кабинет генерального директора
Сюрте Насьональ.
Центральная картотека.
Архив. F.0.7.
Париж, 13 апреля 1938 года
Надежный источник из Финляндии сообщает, что 11 марта с. г., в то время, когда Сталин совершал вечернюю прогулку по двору Кремля, человек в форме офицера войск ГПУ предпринял попытку его убийства.
Покушавшийся был обезоружен, арестован и обыскан. Найденные при нем документы, позволившие ему проникнуть в Кремль, оказались поддельными.
Следствие установило, что автором покушения был некий лейтенант Данилов. Он показал, что намеревался отомстить за маршала ТУХАЧЕВСКОГО.
ГПУ установило, что ДАНИЛОВ, прибывший в Москву из Тулы, где он служит в местном гарнизоне, состоит в тайной террористической организации.
Его четверо сообщников успели покончить с собой, когда полиция пыталась их арестовать.
Их имена:
1. АСТАХОВ, гражданский инженер;
2. ВОЙТКЕВИЧ, штабной майор;
3. Капитан ОДИВЦЕВ;
4. Капитан ПОНОМАРЕВ.
Второй документ, адресованный генеральному инспектору криминальной полиции, датированный 21 апреля 1938 года, представляет собой выжимку из предыдущего.
Что можно сказать по поводу информации, почерпнутой в архиве столь серьезной организации, какой была довоенная «Сюрте Насьональ» – предшественница нынешней французской контрразведки (ДСТ)?
Надо признаться, у меня лично она вызвала недоверие. Слишком хорошо мы знаем, как любил «вождь и учитель» инспирировать заговоры и даже «покушения» против себя, дабы еще сильнее зажать советский народ в «ежовых рукавицах». После каждого подобного рода псевдопокушения неизбежно следовала очередная волна репрессий. В сущности, подобные инсценировки «покушений» и «заговоров» осуществлялись с совершенно конкретными целями: поддерживать в стране обстановку перманентного страха и стимулировать «всенародную любовь» к большевистским вождям, ежедневно подвергающимся смертельной угрозе со стороны «озверевшего классового врага».
Можно предположить, что в сталинском руководстве существовала своего рода разнарядка на инсценированные «покушения». Чем ближе стоял к вождю тот или иной соратник, тем больший интерес он должен был представлять для «террористов» в качестве мишени. Считалось хорошим тоном, чтобы каждый из членов сталинского Политбюро хотя бы однажды подвергся угрозе покушения со стороны «врагов народа». Само собой разумеется, что все эти «покушения» вовремя предотвращались «доблестными чекистами». Член Политбюро или нарком, «не заинтересовавший» «троцкистско-фашистских террористов», не мог считаться «верным учеником и соратником товарища Сталина» и по этой причине рисковал даже подпасть под подозрение. Отсюда нескончаемая череда раскрытых «заговоров», свидетельствующих, помимо прочего, о бдительности «славных наркомвнудельцев». Молотов и Каганович, Ворошилов и Калинин, Жданов и Щербаков, Маленков и Хрущев… – все они в разное время были объектами «покушений» со стороны «террористов» или становились жертвами «врачей-убийц».
Не был исключением и сам «железный нарком» Ежов, большой любитель по части инсценировок «покушений» на самого себя. Следы одной из таких инсценировок я обнаружил в фондах все той же «Сюрте Насьональ», где есть досье (всего один лист) и на Ежова. В Записке от 9 февраля 1938 года, адресованной директору Сюрте руководством французской разведки, говорится:
«Надежный источник, находящийся в Финляндии, сообщает, что, по сведениям, поступающим из Москвы, шеф ГПУ Ежов 24 декабря 1937 года стал жертвой покушения в тот момент, когда он выезжал из Кремля. В него стреляли из револьвера, но не попали. Полиция тотчас же установила, что покушение осуществил мотоциклист из личной охраны Ежова, которому удалось скрыться вместе с начальником автомобильной службы Кремля».
Прочитав эту Записку, я вспомнил один эпизод, рассказанный мне ныне покойным отцом. По окончании Пушкинского (бывш. Царское Село) военного автотехнического училища в мае 1941 года ему, как отличнику учебы, сделали предложение служить на автобазе Кремля (в так называемом гараже Особого назначения, размещавшемся до войны в историческом здании Манежа). Спецгараж обслуживал членов высшего государственного и военного руководства СССР.
Вызвав полное недоумение начальства, отец тогда категорически отказался от столь высокого доверия и попросил направить его в один из западных военных округов, где он и встретил войну.
На мой недоуменный вопрос, почему он так поступил, отец ответил: «Я просто испугался. Внезапно заглохнувший мотор, поломка карбюратора, вообще любая техническая неисправность автотранспорта Спецгаража могли быть истолкованы как диверсия. НКВД во всем видел происки врагов. Я ведь регулярно читал газеты, где часто писали об этих самых происках. Однажды я прочитал, что автомобиль председателя Совнаркома Молотова где-то за городом, на одном из поворотов попал в кювет и едва не перевернулся. В газете сообщалось, что это была попытка покушения на жизнь товарища Молотова. Водитель, разумеется, был арестован и сознался, что является участником заговора… Я же убежден, что он, следуя на большой скорости, как и полагалось при перемещениях больших начальников, элементарно не вписался в поворот. Зачем мне все это? Потому я и отправился вместо Москвы в Харьков, а оттуда – уже прямо на фронт».
Возвращаясь к последнему сообщению французской разведки, можно напомнить, что Ежов незадолго до описываемого события был назначен руководить НКВД вместо репрессированного Ягоды. Тогда станет понятнее желание «железного наркома» доказать Сталину свою преданность и ценность столь странным, но лишь для человека с нормальной психикой, способом.
Обращает на себя внимание одно, по всей видимости, не случайное совпадение – информация французской разведки о покушении на Сталина 11 марта 1938 года и о покушении на Ежова 24 декабря 1937 года поступила от одного и того же «надежного источника» – из Финляндии. Можно предположить, что эта информация (или скорее – дезинформация) могла быть подброшена французскому «источнику» людьми Ежова из внешней разведки (или контрразведки) НКВД.
Но тогда встает закономерный вопрос – зачем, с какой целью? Ведь совершенно очевидно, что если бы неудачное покушение на Сталина 11 марта 1938 года действительно имело место, то «железный нарком» уже в тот же день был бы отстранен и репрессирован. Между тем Ежов задержался на своем посту вплоть до 25 ноября 1938 года, да и после ухода из НКВД он возглавлял Наркомат водного транспорта СССР до самого своего ареста 10 апреля 1939 года.
И все же, на мой взгляд, не следует заранее отвергать информацию о лейтенанте Данилове, тем более что названы конкретные фамилии, за которыми, возможно, стоят трагические судьбы наших соотечественников. Поэтому, прежде чем дать ответ на вынесенный в заглавие этой заметки вопрос, необходимо было бы попытаться ответить на другой вопрос: а существовали ли в действительности лейтенант Данилов и его единомышленники из тульского гарнизона?
Ответ на оба эти вопроса можно было бы найти в архивных фондах ФСБ.
P. S.
Ответ был найден лишь двадцать лет спустя. Случай свел меня в кабинете директора Института всеобщей истории РАН академика Александра Огановича Чубарьяна с доктором юридических наук, генерал-лейтенантом Василием Степановичем Христофоровым, начальником Управления регистрации и архивных фондов ФСБ.
Генерал любезно согласился прояснить интересовавшие меня вопросы. Некоторое время спустя я получил ответ, который, признаться, не стал для меня неожиданным. Тщательная проверка по фондам Центрального архива ФСБ не выявила ни одного упоминания о лейтенанте Данилове и его подельниках. Остается лишь предположить, что «надежный источник в Финляндии», по-видимому, почерпнул эту информацию из слухов, постоянно циркулировавших в кругах белой эмиграции, где часто желаемое выдавали за действительное. Вольно или невольно, но он ввел в заблуждение не только руководство французской разведки и контрразведки, но и позднейших историков.