«Спаси, Господи, Корсиканца из рук нечестивых французов»

«Спаси, Господи, Корсиканца из рук нечестивых французов»

Отношения между Екатериной II и Людовиком XV также были по меньшей мере напряженными, если не сказать – враждебными, что в решающей степени объяснялось настойчивыми попытками короля Франции вытеснить Россию на задворки Европы. «Единственная цель моей политики в отношении России состоит в том, чтобы удалить ее как можно дальше от участия в европейских делах… – писал король 10 сентября в секретной инструкции своему посланнику в Петербурге барону де Бретейлю. – Все, что может погрузить русский народ в хаос и прежнюю тьму, выгодно для моих интересов. Для меня не стоит вопрос о развитии отношений с Россией»6.

Вплоть до 1772 года Людовик XV отказывался признавать за Екатериной императорский титул, надеясь на ее свержение с престола. Французская дипломатия вела упорную борьбу против России, постоянно сталкивая ее со своими давними союзниками – Турцией, Швецией и Польшей. Со своей стороны Екатерина II не скрывала неприязни к французскому «брату» за его антирусскую политику и не упускала случая насолить ему, где только можно.

Один из таких случаев представился ей в 1768 году, когда Франция аннексировала Корсику, объявив этот остров своей провинцией.

С 1347 года Корсика принадлежала Генуэзской республике, но с 1755 года она фактически находилась под контролем корсиканских повстанцев во главе с генералом Паскуале (Паскалем) Паоли, боровшихся за полную национальную независимость. Одряхлевшая Генуя, будучи не в силах самостоятельно справиться с нараставшим освободительным движением, стремилась заручиться поддержкой Франции. В 1756 году между двумя государствами был заключен договор, по которому в обмен на французские субсидии Генуэзская республика доверила Франции обеспечение внешней безопасности Корсики вплоть до окончания Семилетней войны. На острове высадились французские войска, которые заняли основные береговые крепости. Одновременно на Корсике высадился 6-тысячный генуэзский отряд, развернувший карательные операции против повстанцев.

Поначалу французы не вмешивались в генуэзско-корсиканский конфликт, но постепенно в Версале утверждались во мнении о необходимости включить Корсику в сферу французского влияния в Средиземноморье. В 1764 году генуэзцы, получив от Парижа новые субсидии, уступили французам в аренду на два года четыре крепости на корсиканском побережье.

К середине 60-х годов повстанцы сумели окончательно вытеснить генуэзцев и взять под контроль практически весь остров. Версальский двор конфиденциально предложил Паоли стать корсиканским королем, но перейти в вассальную зависимость от французской короны, однако вождь повстанцев решительно отверг посягательство на суверенитет Корсики. Он надеялся, что с истечением срока аренды в августе 1768 года французские войска покинут четыре занимавшиеся ими крепости, после чего остров обретет полную независимость.

Паоли не знал, что в это время близилась к завершению окончательная сделка между Францией и Генуей о судьбе Корсики. 15 мая 1768 года в Версале был подписан договор, в секретной части которого речь шла о передаче Генуей Франции всех прав на остров в обмен на 2 млн. ливров, которые должны были выплачиваться равными долями в течение десяти лет.

Сразу же за подписанием Версальского договора на Корсику был направлен дополнительный контингент французских войск под командованием графа де Во; в результате общая численность французских солдат превысила 20 тыс. человек.

Франко-генуэзская сделка вызвала взрыв возмущения на Корсике. По призыву Паоли корсиканцы поднялись против новых оккупантов, хотя и было ясно, что силы неравны.

Первое крупное сражение между французами и корсиканцами произошло на исходе лета 1768 года и закончилось поражением повстанцев. Вот что сообщал об этом из Парижа русский поверенный в делах Николай Константинович Хотинский: «По сведениям французов, корсиканцы потеряли от пятисот до шестисот человек убитыми и ранеными. В полон взято их восемьдесят человек. Французский же урон состоит из трех офицеров и около семидесяти человек рядовых, но о сем точных донесений еще не получено. Думают, что сия битва может быть решающей в покорении корсиканцев в непродолжительном времени, потому что они потеряли трех надежнейших своих полководцев, особливо славного между ними дон Карлоса. Но вряд ли сдадутся они так легко. По крайней мере, приготовления Паоли, который обложил всех поддерживающих его жителей чрезвычайными податями, свидетельствуют, что они готовятся к упорной обороне. Прибывший курьер при мне рассказывал, что войска с обеих сторон дрались с особой яростью, и будто бы зверство корсиканцев до того дошло, что они, поймав одного французского офицера, привязали его к дереву и разложили перед ним огонь, а другого солдата искололи кинжалами. Сколь сей народ еще ни дик, все же трудно поверить в такое его варварство. Впрочем, из такой их лютости можно заключить, что они в самом деле до последней капли крови вольность свою защищать будут, за что они уже столько лет воюют»7.

Победа при деревне Барбаджио, одержанная французами над корсиканскими повстанцами, ошибочно была оценена в Версале как окончательное поражение Паоли. 1 сентября 1768 года Людовик XV подписал эдикт, объявлявший Корсику французской провинцией.

Информируя императрицу Екатерину об этом событии, Н. К. Хотинский сообщал, что текст королевского эдикта был послан к Паоли, который, в свою очередь, не замедлил со своеобразным ответом. Во-первых, по словам Хотинского, на созванном Паоли Верховном совете Корсики «королевский эдикт изодран и истоптан был всеми шефами, которые при выходе из Совета кричали изо всех сил народу: Guerra! Guerra!». Во-вторых, Паоли переслал французам вместо ответа собственный манифест, в котором категорически отверг как правомерность франко-генуэзской сделки относительно Корсики, так и французскую аннексию острова. В манифесте предельно четко говорилось о твердом намерении корсиканцев воспрепятствовать любым попыткам ввергнуть их в новое рабство8.

Хотинский сумел раздобыть копию манифеста Паоли и переслал ее в Петербург. В дальнейшем русский дипломат внимательно следил за развитием событий на мятежном острове, где успехи французов чередовались с серьезными поражениями. Из донесений Хотинского в Петербург видно, что временами ему казалось, что французским генералам не удастся сломить всенародное сопротивление корсиканцев, несмотря на все новые подкрепления, присылаемые из метрополии.

Столь пристальное внимание русского дипломата к корсиканской проблеме объяснялось соответствующими распоряжениями императрицы, приказавшей своему поверенному в делах прислать ей среди прочего подробную карту Корсики. Изучив присланную карту, Екатерина заметила, что, по всей видимости, рельеф местности облегчает корсиканцам успешно сопротивляться «иностранным войскам»9.

Русская императрица проявляла самый живой интерес к «корсиканскому делу» и не скрывала своей симпатии к вождю повстанцев генералу Паоли. Интерес этот в решающей степени объяснялся желанием Екатерины II отомстить Людовику XV за его энергичные старания натравить Турцию на Россию в то самое время, когда русские были заняты борьбой с польскими конфедератами. «Французы так разщекотали известных наших соседей (турок. – П. Ч.), что они на нас вздумали наскакать, – писала императрица в октябре 1768 года графу Ивану Григорьевичу Чернышеву и добавляла: – Дай, Боже, здравствовать другу моему Паоли»10.

В другом письме к Чернышеву Екатерина II писала: «Я нынче всякое утро молюсь: Спаси, Господи, Корсиканца из рук нечестивых французов»11.

Императрица пожелала приобрести портрет Паоли и поместить его в своем кабинете. «Паолев портрет еще более бы меня веселил, если он сам продолжил проклятым нашим злодеям, мерзким французам, зубы казать. Однако я еще не отчаиваюсь, чтоб он продлил оборону, а если время ему выиграет, то уже много он сделает для надежды к спасению вольности своих сограждан», – писала она графу Чернышеву12.

Имя Паоли встречается и в письмах Екатерины II к Вольтеру. Говоря о войне с Турцией, навязанной ей стараниями герцога де Шуазеля, тогдашнего главы французской дипломатии, императрица писала 17 декабря 1768 года своему «учителю»: «Сделаю все возможное, чтобы привести турок на то же зрелище, на котором труппа Паоли играет так хорошо. Не знаю, говорит ли последний по-французски, но он умеет защищать свои жилища и свою независимость»13.

У Екатерины возникает идея установления прямой связи («открытия канала») с Паоли. Она обсуждала такую возможность с графом Никитой Ивановичем Паниным, своим ближайшим внешнеполитическим советником. Наладить этот канал связи поручено было русскому поверенному в делах в Венеции маркизу Маруцци, который отправил соответствующее письмо вождю повстанцев.

В ответном письме Паоли попросил маркиза Маруцци подробнее объяснить связь между русскими и корсиканскими интересами. В беседе с посланным от Маруцци дипломатическим курьером Паоли высказал пожелание получить от России помощь военными кораблями. «С 12 кораблями и с моим сухопутным войском, – говорил он, – я берусь прогнать французов с Корсики»14.

Перспектива сотрудничества с Паоли, по-видимому, всерьез занимала Екатерину II. Иначе трудно объяснить тот факт, что могущественная императрица всея Руси изволила почтить корсиканского инсургента посланием, французский текст которого сохранился среди ее бумаг. Вот его русский перевод, сделанный в 1872 году публикаторами этого документа15.

Храбрым корсиканцам, защитникам их отечества и свободы, и в особенности генералу Паскалю Паоли.

Государь мой. Восставать против угнетения, защищать и спасать отечество от несправедливого захвата, сражаться за свободу – вот что постоянно у вас видит Европа уже много лет. На обязанности человеческого рода лежит помогать и содействовать тем, кто высказывает чувства, столь благородные, высокие и естественные. Одно уважение к вашим неустрашимым действиям было бы пошлым и бесплодным, когда бы оставалось неосуществленным. Счастливы те, кто в состоянии, помогая вам, помогать добродетели истинных граждан, великих душ. Примите плоды вашей твердости, они заключаются в прилагаемом при сем реестре. Располагайте этим, как своим добром. Пусть ваши удачи равняются правоте вашего дела, признанного таковым от одного полюса до другого. Доказательством тому настоящее письмо, которое в то же время заставит почувствовать ваших неприятелей, что у храбрых корсиканцев есть бескорыстные друзья. Они, руководимые только началами человеколюбия, доставляют им облегчения – признаемся, несоответственные их нуждам, но желанию, которое у нас есть быть вам полезным.

Ваши искренние друзья, обитатели северного полюса

1769 года, июнь.

В бумагах Екатерины II не сохранился упоминаемый в письме к Паоли «реестр», но С. М. Соловьев высказал предположение, что «при письме посылались и деньги» для корсиканских повстанцев16.

Тем временем Людовик XV заменил французское военное командование на Корсике, которое обвинил в бездеятельности, и потребовал в предельно короткие сроки покончить с восстанием на острове, куда из метрополии были направлены новые подкрепления.

Поставленный во главе французских войск граф де Во перегруппировал силы и сумел навязать Паоли генеральное сражение. Французы и корсиканцы сошлись 9 мая 1769 года на равнине Понто-Ново, у реки Голо, и 25-тысячная армия генерала де Во нанесла поражение повстанческим отрядам. Самому Паоли удалось избежать плена. 13 июня 1769 года вместе с братом и несколькими верными соратниками он поднялся на борт поджидавшего его в Порто-Веккио английского военного корабля, который доставил их в Ливорно.

Паоли был встречен на континенте как герой. Его лично приветствовал император Иосиф II. Фридрих Великий прислал ему в подарок шпагу, на лезвии которой было выгравировано: «PUGNA pro PATRIA» (Битва за Родину). А великий герцог Тосканский Леопольд счел за благо ввести в своем государстве конституцию, специально написанную для него Паоли. Вольтер и Руссо, к вящему неудовольствию версальского двора, сравнивали Паоли с героями Плутарха. Как видим, не одна Екатерина II, явно опоздавшая с официальным признанием Паоли, испытывала чувства восхищения корсиканским героем.

К слову сказать, два месяца спустя после того, как Паоли навсегда покинул берега Корсики, в городе Аяччо появился на свет другой корсиканец, которому была суждена еще более громкая слава, – Наполеон Бонапарт.

Пробыв недолго на континенте, Паоли отправился в Англию, ставшую для него последним земным прибежищем. Здесь он умер в 1807 году и был похоронен на кладбище Вестминстерского аббатства.

Поражение повстанцев при Понто-Ново имело следствием постепенное усмирение мятежного острова новыми его хозяевами – французами, которым, правда, еще долго придется гасить отдельные очаги пожара освободительного движения. «Корсику считают здесь вовсе покоренной, что и весьма вероятно, – сообщал Н. К. Хотинский 9 июня 1769 года Екатерине II, – но сколь ни радует этот успех дюка Шуазеля, не приносит он славы ни войскам, ни полководцам их, ибо ни те не имели случая показать свою храбрость, ни другие – искусства своего. Так все здесь рассуждают… Господин де Во, взявшись предводительствовать в Корсике, просил двадцать тысяч человек войска, двадцать миллионов денег, да двадцать палачей. По всей видимости, с основанием заключают, что деньги более всего послужили»17.

Утвердив свой суверенитет над Корсикой, Франция ревниво следила за тем, чтобы никакие иностранные корабли, особенно военные, не входили в корсиканские порты и даже в бухты. На этот запрет пришлось натолкнуться и русской эскадре, направленной летом 1769 года из Кронштадта в Средиземное море в связи с объявлением Турцией войны России. Попытки Хотинского получить согласие короля Франции на возможность захода русских кораблей во французские гавани в случае крайней необходимости (шторм, неотложный ремонт и т. д.) потерпели неудачу. Более того, французский министр иностранных дел в 1766 – 1770 годах герцог Шуазель, главный ненавистник России при дворе Людовика XV, попытался даже убедить короля принять меры к уничтожению русской эскадры во французских территориальных водах, дабы не допустить ее в морской тыл союзника Франции – Турции. Эта идея была отклонена Королевским советом, который даже рекомендовал Его Христианнейшему Величеству «в самом крайнем случае» позволить отдельным русским кораблям (но не всей эскадре) укрываться от штормов во всех французских гаванях, за исключением корсиканских… Шуазель неохотно, с явным недовольством проинформировал Хотинского о принятом королем решении.

«Когда ж исключил он вход наших кораблей в Корсику, – докладывал Хотинский графу Панину в шифрованном донесении от 15 октября 1769 года о своей встрече с Шуазелем, – спросил я его, неужели он опасается какого-то их предприятия на тот остров, на что он мне сказал, что они там могут быть в тягость, потому что в Корсике мало работников и прочее»18.

В конечном счете русская эскадра обошлась без захода в гавани Корсики и в июле 1770 года нанесла сокрушительное поражение турецкому флоту в бухте Чесма, уничтожив 15 линейных кораблей, 6 фрегатов и свыше 40 малых судов, что существенно подорвало мощь Блистательной Порты.

Что же касается интереса России к Корсике, то он, после поражения Паоли и бегства его с острова, практически сошел на нет, хотя в переписке петербургской Коллегии иностранных дел с русским посольством в Париже и в 1770-е годы время от времени возникала корсиканская тема. Так было, в частности, в 1774 году, когда на Корсике вспыхнуло антифранцузское восстание, а в Версале ожили прежние страхи относительно иностранного (английского или русского) участия в нем.

О распространении подобных настроений докладывал в Петербург русский посланник при версальском дворе князь Иван Сергеевич Барятинский. В шифрованной депеше от 30 июня 1774 года, адресованной главе Иностранной коллегии графу Н. И. Панину, он писал: «…а некоторые скрытно распускают слух, якобы Россия подослала к Корсике два корабля, нагруженные военными орудиями и снабженные знатной суммой денег. Я стараться буду о сем проведать и, если что узнаю, не премину о том вашему сиятельству донести»19.

Среди прочего князь Барятинский передал в Петербург информацию о планах правительства Франции депортировать с мятежного острова коренное население Корсики, не желавшее примириться с французским господством. «Здесь говорят теперь, – сообщал он 10 июля 1774 года графу Панину, – что французское министерство обратило свое внимание на усмирение сих мятежей и на изобретение средства для предотвращения впредь подобных беспорядков, и будто намерены они подать королю просьбу о том, чтоб всех природных жителей сего острова перевести по частям в другие разные поселения, а на их место поселить других каких-либо французских подданных. Указывают, что сей народ, будучи особенно склонен к возмущениям, никаким другим способом в порядке и послушании содержан быть не может»20.

Впрочем, русской императрице и ее министрам в это время было не до корсиканских повстанцев. В самой России пылал пожар пугачевского бунта, потребовавший от Екатерины II мобилизации всех сил для его ликвидации. Кстати говоря, Людовик XV не преминул воспользоваться очередной русской смутой, для того чтобы, в свою очередь, насолить своей русской «кузине». Христианнейший король не только занял весьма двусмысленную позицию в отношении Лжепетра III, но даже направил в армию мятежников группу своих офицеров. Но это уже другая история.