Выстрелы в Булонском лесу

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Выстрелы в Булонском лесу

В погожий солнечный день 6 июня 1867 года, около пяти часов пополудни, открытая коляска, в которой находились два императора – Александр II и Наполеон III, – неспешно катила по Булонскому лесу. Вдоль аллей рассредоточились толпы зевак, мешавших временами продвижению экипажа. Парижане радостно приветствовали своего императора и его высокого гостя, русского царя, которые возвращались с военного смотра, состоявшегося на ипподроме Лоншан. Рядом с августейшими особами в коляске находились два сына Александра II – великие князья Александр и Владимир.

Когда экипаж поднялся на Большой каскад Булонского леса, из толпы один за другим раздались два выстрела, произведенные почти в упор. Перед тем как прозвучал второй выстрел, берейтор Наполеона III успел ударить стрелявшего по руке. Одна из пуль задела женщину из толпы, другая – лошадь. К тому же при втором выстреле разорвало ствол пистолета, от чего пострадал сам стрелявший, правая рука и лицо которого были залиты кровью. Толпа набросилась на него, и лишь вмешательство царя спасло террориста от расправы на месте. «Несите его в карету и найдите для несчастного врача», – сказал Александр II, и только когда его просьба была удовлетворена, он согласился продолжить путь, уступая настояниям Наполеона III. «Если это итальянец, то он хотел убить меня, а если поляк – то вас», – мрачно заметил император французов256, вспомнив, видимо, о трех покушениях на свою жизнь, предпринятых итальянскими революционерами в 1855 и 1858 годах. Наполеон лично сопроводил царя до Елисейского дворца, выделенного ему в качестве резиденции на время пребывания в Париже, куда он прибыл на Всемирную выставку 1867 года. Император французов был крайне раздосадован инцидентом в Булонском лесу, грозившим перечеркнуть все его планы по улучшению отношений с Россией, изрядно испортившихся после 1863 года, когда русская армия подавила восстание в Польше, а Франция фактически выступила на стороне восставших поляков. За истекшие с тех пор четыре года в Париже появилось осознание серьезной угрозы со стороны набиравшей силу Пруссии, разгромившей в 1866 году Австрию, свою главную соперницу в Германии, и расширившую границы до Рейна.

Пригласив Александра II в Париж, Наполеон III очень надеялся заручиться его поддержкой против Пруссии. Можно было понять его беспокойство возможными последствиями покушения 6 июня для франко-российских отношений, тем более когда выяснилось, что террористом оказался участник польского восстания 1863 года 20-летний Антоний (Антон) Березовский, который нашел приют во Франции.

Сколько раз князь А. М. Горчаков делал представления французскому послу в Петербурге барону Талейрану относительно антироссийской активности польской эмиграции во Франции! Сколько раз русский посол в Париже барон А. Ф. Будберг делал аналогичные представления и лично Наполеону III, и его министрам! Все эти демарши повисали в воздухе, не находя должного понимания ни в Тюильри, ни на Кэ д’Орсэ. И вот теперь случилось то, чего не без основания опасались в Петербурге.

На следующий день после покушения Наполеон отправил в Елисейский дворец свою супругу, императрицу Евгению, которая со слезами на глазах умоляла Александра не прерывать свое пребывание в Париже. Она уверяла царя, что покушение – дело рук одиночки, который понесет самое суровое наказание.

Император Александр внял мольбам Евгении, заверив ее, что программа визита не будет сокращена из-за этого прискорбного инцидента. Помимо политических соображений у Александра были и личные мотивы остаться в Париже еще некоторое время. Здесь находилась его любимая Катя, княжна Екатерина Долгорукова, примчавшаяся по первому же зову из Неаполя, куда в конце 1866 года она была отправлена в «ссылку» по настоянию императрицы Марии Александровны.

Перед приездом в Париж император распорядился снять для своей возлюбленной, с которой не виделся долгие шесть месяцев, небольшой особняк на улице Бас-дю-Рампар, по соседству с Елисейским дворцом, куда Екатерина Долгорукова тайком проникала каждый вечер в течение всего десятидневного пребывания царя в столице Франции. «Еще более сблизившись вследствие произошедших событий и долгой разлуки, имея большую свободу для встреч, чем в российской столице, вдалеке от двора и сплетен, они, практически не таясь, дали развитие своим романтическим отношениям», – отмечает Элен Каррер д’Анкосс, современный биограф Александра II257.

Первым, кого Александр пожелал увидеть после инцидента в Булонском лесу, была его Катя. Короткие, полные страсти парижские ночи окончательно и бесповоротно превратили Екатерину Долгорукову в самого близкого для Александра человека. По возвращении в Петербург их отношения перестанут быть тайной. Император обеспечит своей возлюбленной официальный статус при дворе, и с тех пор они уже никогда не расстанутся.

Приглашение посетить Париж Александр II получил от императора Наполеона III накануне открытия там Всемирной выставки в апреле 1867 года. Для Наполеона это был удобный повод попытаться возобновить прежде дружественные отношения двух стран, расстроившиеся, как уже говорилось, во время восстания 1863 года в Польше. Царь, конечно же, негодовал на императора французов за его недвусмысленную поддержку поляков, но все же внял совету вице-канцлера А. М. Горчакова принять протянутую Наполеоном III руку. В Петербурге все еще питали некоторые надежды на содействие Франции в отмене ограничений Парижского мира 1856 года, хотя весь предшествующий опыт общения с ненадежным французским партнером и не давал к этому серьезных оснований. Вполне возможно, что на решение императора Александра поехать в Париж в большей степени повлияло простое человеческое любопытство – ведь о Всемирной выставке по всей Европе так много говорили и побывать на ней считалось, чуть ли не обязательным для всякого просвещенного человека. Существовал и еще один мотив, быть может, самый важный для Александра Николаевича – возможность встретиться с Екатериной Долгоруковой, с которой его разлучила императрица.

Так или иначе, Александр II принял предложение императора французов и 28 мая 1867 года из Царского Села по железной дороге отправился в дальний путь. Императора сопровождали два старших сына – великие князья Александр и Владимир, вице-канцлер князь А. М. Горчаков, генерал– адъютант князь В. А. Долгоруков, министр Императорского двора граф А. В. Адлерберг и граф П. А. Шувалов, начальник Третьего отделения, шеф корпуса жандармов.

Французский посол в Петербурге барон де Талейран-Пери– гор сообщал в Париж, что в окружении Александра II раздавались голоса, предостерегавшие его от этой поездки258. Кое– кто прямо говорил о возможности покушения на его жизнь в Париже, где укрылись многие участники польского восстания 1863 года. Однако царь был непреклонен в своем решении. «Его Величество, – докладывал Талейран министру иностранных дел маркизу де Мустье, – остался безразличен ко всем этим внушениям, с достоинством ответив, что подобные опасения не могут заставить его волноваться, так как он целиком полагается на гостеприимство Франции»259. Наверное, эти слова не раз потом вспомнят и в Петербурге, и в Париже…

Хорошо понимая, куда он едет и с какими требованиями может столкнуться в Париже, Александр II, сделав остановку на пограничной станции Вержболово (Царство Польское), 29 мая подписал указ об амнистии участников восстания 1863 года. «По существующему здесь единодушному мнению, – сообщал из Петербурга барон Талейран, – среди мотивов, которыми продиктован этот великодушный акт императора Александра перед его приездом в Париж, несомненно, есть и желание сделать приятное Его Величеству [Наполеону III], избежав тем самым тягостных воспоминаний о Польше в беседах двух монархов»260.

Французский посол высказал также мнение, что объявленная царем амнистия, безусловно, будет одобрительно встречена в Польше, где на обратном пути из Парижа Александр II намерен сделать остановку и встретиться со своими польскими подданными261.

Еще ранее, в середине марта 1867 года, император Александр амнистировал французов, участвовавших в польском восстании и отправленных в Сибирь. Прощения этих французских волонтеров давно и тщетно добивалось посольство Франции в Петербурге. На все просьбы герцога де Монтебелло и сменившего его на посольском посту в России барона де Талейрана вице-канцлер Горчаков неизменно ссылался на то, что французы были взяты с оружием в руках и осуждены в законном порядке, как это принято в любом современном европейском государстве. «Валуев262 проинформировал меня, что император Александр только что помиловал всех французов, замешанных в последних событиях в Польше, депортированных в Сибирь или заключенных в тюрьмы в других провинциях империи», – телеграфировал шифром Талейран министру иностранных дел Мустье 14 марта 1867 года263.

В Петербурге рассчитывали на то, что этот жест доброй воли будет должным образом воспринят как в Тюильри, так и во французском обществе. Если в отношении официальной Франции расчет в целом оправдался, то с настроениями в обществе все было иначе.

Александр I и его свита поняли это сразу же, как только покинули Северный вокзал Парижа, где царя встречал сам император Наполеон III. На пути следования кортежа от вокзала до императорской резиденции Тюильри из толпы, как обычно в торжественных случаях собравшейся на улицах, неоднократно слышались возгласы: «Vive la Pologne!» То же самое повторилось на следующий день, когда Александр II посетил Сен-Шапель. Здесь, у Дворца правосудия группа адвокатов встретила его появление тем же возгласом: «Да здравствует Польша!» А еще через день юный поляк Антоний Березовский стрелял в царя в Булонском лесу.

Ко всем этим враждебным выпадам Александр II оставался внешне безучастным, он сохранял полное спокойствие и достоинство, а в отношении раненого Березовского проявил даже сострадание, потребовав прямо на месте преступления оказать террористу медицинскую помощь.

Что он чувствовал в душе? Может быть, досаду на самого себя за то, что поддался искушению побывать в Париже. Но ведь здесь ему предстояли не только непростые переговоры с императором Наполеоном и содержательные экскурсии по павильонам Всемирной выставки, но и встречи с любимой женщиной… Кто знает, о чем он думал?.. Во всяком случае, всю намеченную программу визита Александр выполнил до конца. А вот в Петербурге и Москве, во всей России покушение в Булонском лесу вызвало бурю возмущения – быть может, даже более сильного, чем год назад, когда у Летнего сада в царя стрелял Дмитрий Каракозов. Поначалу здесь сочли, что в императора стрелял француз, и это было чревато подъемом ксенофобии, как после падения Севастополя в 1855 году. Правда, вскоре последовало разъяснение, что злоумышленником оказался поляк, и все стало на свои места. Временный поверенный посольства Франции в России маркиз Жозеф де Габриак, замещавший находившегося в Париже Талейрана, сообщал из Петербурга, что здесь сразу же активизировались противники поездки императора в Париж264.

Габриак и весь состав французского посольства 7 июня присутствовали в Исаакиевском соборе на благодарственном молебне по случаю спасения императора Александра от пуль злоумышленника. Французский дипломат в донесении в Париж отметил огромное стечение народа в соборе и вокруг него. Вечером весь город был иллюминирован.

10 июня Габриак присутствовал на приеме, который устроила для дипломатического корпуса императрица Мария Александровна. Подойдя затем к французскому поверенному в делах, она взволнованно сказала: «Я глубоко тронута проявлением чувств Ее Величества императрицы [Евгении] и французского народа по отношению к императору Александру в этих грустных обстоятельствах, послуживших нашему сближению»265.

Что же касается Александра II, то остававшиеся до отъезда в Россию дни он аккуратно посещал в Париже все определенные программой официальные мероприятия и балы. Его видели неизменно спокойным, вежливым и открытым. Перед отъездом царь поблагодарил французскую императорскую чету за теплый прием. Он щедро вознаградил и берейтора, возможно спасшего ему жизнь в Булонском лесу.

11 июня Александр II покинул столицу Франции. «При воспоминании о нашем пребывании в Париже меня охватывает дрожь… – писал великий князь Александр Александрович, будущий император Александр III, своему другу князю Мещерскому. – Да, нам пришлось там нелегко. Ни единой минуты я не чувствовал себя спокойно. Никто не мог гарантировать, что это (покушение) не повторится…

У меня было единственное желание: уехать из Парижа. Я послал бы все к дьяволу, лишь бы император мог целым и невредимым как можно скорее вернуться в Россию. Каким счастьем было покинуть этот вертеп»266.

После продолжительной остановки в Варшаве Александр II 30 июня вернулся в Царское Село. При первой же встрече с бароном Талейраном император подтвердил то, что ранее императрица сказала маркизу Габриаку, добавив, что оказанный ему в Париже Наполеоном и Евгенией прием был поистине сердечным и дружеским. «Он мне сказал, – докладывал Талейран в Париж, – что вынес из поездки во Францию исключительно приятные воспоминания и впечатления»267.

А в Париже в это время начинался судебный процесс над террористом. Следствие подтвердило, что Березовский действовал в одиночку, на свой страх и риск. Обвинение сразу же исключило личные мотивы в его поступке, сославшись на то, что Березовский стал жертвой политических страстей вокруг польской проблемы, что могло бы послужить некоторому смягчению его безусловной вины. Эмманюэль Араго, адвокат подсудимого, упирал на политическую подоплеку действий Березовского, мстившего за свою порабощенную родину и за сосланную после подавления восстания семью. Сам же он – человек благородный и добрый, что подтверждают привлеченные адвокатом свидетели.

Березовский, к которому за прошедшее после покушения время вернулось спокойствие и уверенность, говорил, что действовал исключительно во имя независимости униженной Польши и сожалеет лишь о том, что все случилось в «дружественной» полякам Франции. Он категорически утверждал, что покушение на царя задумал давно и не имел сообщников ни среди французов, ни среди польских эмигрантов.

Страстная речь защитника, обрушившего град критики на царя, залившего кровью несчастную Польшу, произвела впечатление на присяжных. В своем вердикте, вынесенном 15 июля, они признали Березовского виновным, но по некоторым обстоятельствам заслуживающим снисхождения. В результате террорист избежал смертной казни, получив пожизненный срок, который он должен был провести на каторжных работах в Новой Каледонии. «Александр [II] был уязвлен дважды, – заметил по этому поводу его биограф, – во-первых, этот приговор свидетельствовал об извращенном общественном мнении французов; во-вторых, он лишил его возможности обратиться к Наполеону III с просьбой о помиловании осужденного на смерть в качестве жеста милосердия»268.

О том, как восприняли приговор Березовскому в России, сообщал в Париж барон Талейран. «Вердикт суда департамента Сена, который приговорил Березовского к пожизненным каторжным работам с учетом смягчающих обстоятельств, – отмечал посол, – был встречен большей частью общественного мнения в России с неодобрением»269.

Талейран ссылался при этом на отклики в петербургской и московской прессе, в частности на «Московские ведомости» и «Голос», которые выступили с острой критикой решения парижского суда. «Эти атаки русской прессы… – писал Талейран, – довольно точно отражают общее настроение в стране. Что касается князя Горчакова и лиц из его окружения, – добавил он, – то они предпочли не входить со мной в объяснения по данному вопросу, сохраняя сдержанность»270.

В то же время французский посол вынужден был констатировать, что за всеми теми любезными словами, которые он услышал от императора Александра по возвращении из Парижа, скрывается его разочарование во Франции, в возможности сотрудничать с ней. После инцидента в Булонском лесу и реакции на него французского общества, проявившейся и в приговоре Березовскому, в царе, по наблюдениям Талейрана, произошла перемена его отношения к Франции. «Поездка императора Александра в Париж, которая могла открыть новую эру в наших отношениях с Россией, мало что дала, – признавался Талейран в личном письме маркизу де Мустье. – Конечно, произошло очевидное улучшение личных отношений между двумя монархами, даже сближение между ними, что само по себе хорошо. Но, к сожалению, происшествие в Булонском лесу и последующее развитие событий… вызвали в душе императора Александра горькое чувство относительно нынешнего состояния общественного мнения в нашей стране…

Я нисколько не сомневаюсь в том, – продолжал посол, – что вся эта горечь не относится лично к императору Наполеону, и лишь косвенно она может затрагивать его правительство. Я уверен, что в скором времени это пройдет, и надеюсь, что через два месяца, когда император Александр вернется из Крыма, куда он уехал, я буду иметь возможность сообщить вам, что его настроение изменится в лучшую сторону»271.

Барон Талейран ошибся в своих ожиданиях. Перелом в отношении Александра II к Франции после поездки в Париж был окончательным и бесповоротным. «Много раз между Францией и Россией вставала тень Польши, – отмечал авторитетный французский историк. – В этом отношении поездка царя в Париж, которая могла бы стереть еще свежие воспоминания о вражде, лишь оживила их»272.

Важнейшим следствием этой, оказавшейся неудачной, поездки стало сближение России с Пруссией, что определило фактическую изоляцию Франции перед нараставшей прусской угрозой. После 1867 года Александр II, всегда тянувшийся к Пруссии и одновременно всегда подозрительно относившийся ко Второй французской империи, сделал окончательный выбор в пользу Берлина.

Ну а «дело Березовского», послужившее детонатором для крутого поворота во внешней политике Александра II, имело свое логичное продолжение. После вынесения приговора Антоний Березовский был отправлен на каторгу, которую отбывал на острове Ну, в Новой Каледонии.

На рубеже 1869 и 1870 годов пошли слухи о том, что Березовский якобы возвращен с каторги. По этому поводу Горчаков направил тогдашнему послу России в Париже графу Э. Г. Стакельбергу шифрованную телеграмму следующего содержания: «Выясните у французского правительства, действительно ли Березовский в настоящее время находится по месту отбывания наказания»273. Стакельберг получил на Кэ д’Орсэ заверения в том, что Березовский по-прежнему пребывает на каторге в Новой Каледонии.

Когда в результате седанской катастрофы и последующей Сентябрьской революции 1870 года в Париже пала Вторая империя, в демократических кругах Франции заговорили о возможности реабилитации или хотя бы помилования Березовского. Эти слухи в искаженном виде дошли и до Петербурга. Французский поверенный в делах в России Ж. де Габриак 21 февраля 1871 года сообщал в Париж по телеграфу: «Здесь утверждают, что Березовский, стрелявший в императора Александра II, был помилован А. Кремьё274 перед тем, как тот оставил пост министра юстиции. Это решение, если оно соответствует действительности, произведет здесь очень плохое впечатление»275.

Но и в этот раз слух оказался ложным. Когда 17 февраля 1871 года в Бордо было сформировано правительство А. Тьера, вновь пошли разговоры о пересмотре «дела Березовского». Габриак вновь обратился с запросом в свое Министерство иностранных дел, откуда 26 февраля получил телеграфное уведомление о том, что слухи о помиловании Березовского не соответствуют действительности. Действительно, Березовский обращался к новым властям с просьбой о помиловании, но эта просьба была отклонена276. Временный республиканский режим, установившийся во Франции как никогда нуждался во внешней поддержке и уже по этой причине не желал обострять отношений с Россией из-за томившегося на каторге поляка.

Перемены в судьбе Березовского начались только в 1886 году, когда укрепившаяся Третья республика сочла возможным заменить ему каторгу пожизненной ссылкой, а в 1906 году правительство Ж. Клемансо амнистировало 59-летнего Антония Березовского, который отказался возвращаться из Новой Каледонии, где и умер десять лет спустя.