ГЛАВА VIII Смоленск

ГЛАВА VIII

Смоленск

Перед Смоленском, 18 августа. Сегодня утром мы получили приказ выступить и расположиться на небольшой возвышенности близ поместья Новый Двор (немного меньше полумили от Смоленска); мы стали лагерем в лесу, через который идет большая дорога.

Вице-король отправился в Смоленск, чтобы получить приказания от императора, оставив свою армию построенной колоннами, фронтом назад. Приходящие из Смоленска рассказывают нам, что все солдаты заняты тушением пожара в городе, но нет возможности его прекратить.

Смоленск, 19 августа. В 2 часа пополудни отдан приказ идти в Красный, где мы соединяемся с дивизией Пино. Дивизия Домбровского, бывшая с тех пор с нами, ушла от нас, чтобы заменить в Рогачеве корпус Латур-Мобура, который должен присоединиться к армии.

Единственными свидетелями нашего вступления в опустошенный Смоленск являются дымящиеся развалины домов и лежащие вперемешку трупы своих и врагов, которые засыпают в общей яме.

В особенно мрачном и ужасном виде предстала перед нами внутренность этого несчастного города. Ни разу, с самого начала военных действий, мы еще не видали таких картин; мы ими глубоко потрясены. При звуках военной музыки, с гордым и в то же время нахмуренным видом, проходим мы среди этих развалин, где валяются только несчастные русские раненые, покрытые кровью и грязью. Наши уже подобраны, но сколько трупов, должно быть, скрыто под этими дымящимися грудами! Сколько людей сгорело и задохлось!

На порогах еще уцелевших домов ждут группы раненых, умоляя о помощи. Подбирают наиболее пострадавших и переносят их на руках. Я видел повозки, наполненные оторванными частями тела; их везли зарывать отдельно от тел, которым они принадлежали! Город кажется покинутым. Немногие оставшиеся жители укрылись в церквах, где они, полные ужаса, ждут дальнейшей своей участи. На улицах встречаем в живых только французских или союзных солдат, уже водворившихся в городе. Они отправляются шарить по улицам, надеясь отыскать что-нибудь, пощаженное огнем.

Потушенный теперь пожар истребил половину зданий: базар, магазины, большую часть домов, так что почти ничего нельзя найти... Что касается военной добычи, то она сводится к нескольким плохим железным пушкам.

И вот среди этих груд пепла и трупов мы готовимся провести ночь с 19-го на 20-е.

Близ Смоленска, 20 августа. Сегодня утром, с зарей, мы получили приказ перейти реку и приречную часть города, чтобы занять позицию на возвышенности, с той стороны, в соседстве с монастырем, налево от С.-Петербургской дороги. В этот короткий переход мы могли дать себе отчет в огромном опустошении, причиненном пожаром. В нижней части города, которая почти целиком состояла из больших деревянных домов, остались только груды обломков. Жалко возвышаются среди них почерневшие от пламени стены каменных домов.

Позиция, которую мы занимаем, кажется нам очень сильной, и мы спрашиваем себя, как могло случиться, что русские не защищали ее лучше. Не было ли это единственным средством задержать наше движение, загородить нам Московскую и Петербургскую дороги и тревожить нас, пока мы остаемся в городе?

Однако ж император, боясь, без сомнения, что Витебск будет блокирован, только что приказал генералу Пино выступить с его дивизией, состоящей из 8000 человек, и с бригадой легкой кавалерии Пажоля. Отдохнув несколько часов, эти полки двинулись в путь под начальством генерала Пино, направляясь через Инково, Рудню и Лиозну. Мы продолжаем стоять лагерем на возвышенностях против старого Смоленска.

Чтобы достать провиант и знать, что происходит в городе, мы все спускались туда по очереди. Там мы могли сделать закупки у маркитантов императорской гвардии и следующих за армией торговцев; недешево продают они то, что сами сумели здесь найти, но мы, по крайней мере, получаем теперь вино и разные консервы. Проходя по городу, мы замечаем, что здания, пощаженные огнем, превращены в госпитали для больных и раненых. К несчастью, большое количество последних нуждается даже в соломе и должно долго ждать первой перевязки! Но немногое может быть найдено в этом городе для оказания врачебной помощи. Средства, которыми здесь располагают, далеко недостаточны, чтобы облегчить столько страданий. Уже со второго дня все было исчерпано. Хирурги должны пользоваться бумагой и паклей вместо корпии, делать бинты из найденных в архивах бумаг; доктора теряют голову. Один из госпиталей, заключающий в себе сто раненых, оставался без врачебной помощи в течение двадцати четырех часов! Генерал Рапп, случайно вошедший в эту обитель отчаяния, выходит оттуда в ужасе и пускается на поиски за хирургами и за лекарствами.

Чтобы немного отвлечься и отвернуться от этих грустных сцен, где я ничем не могу быть полезным, я решил посмотреть Смоленск с левого берега. Город в этом месте предстал передо мной в виде крепости, приблизительно в три мили длиной. Среди прекрасных зданий, которые пощадило пламя, выделяются два собора, которые, должно быть, были очень красивы, но увы! сильно пострадали от войны.

На красивой площади еще возвышалось здание суда, оставшееся неприкосновенным. В общем, все эти здания в готическом стиле.

Главная дорога пересекает насквозь старый Смоленск; эта дорога широка и хорошо вымощена; другие улицы почти все узки и извилисты; в городе было коммерческое и духовное училища, в последнем преподавались древние языки. До пожара в Смоленске было 18 000 жителей и 2200 домов.

Продолжая свой осмотр дальше, я проник в один из соборов, о которых я говорил, но зрелище, открывшееся перед моими глазами, заставило меня быстро забыть цель моего посещения.

Целые семьи, покрытые лохмотьями, с выражающими ужас лицами, в слезах, изнуренные, слабые, голодные, съежились на плитах вокруг алтарей. Их взгляды, устремленные на нас, выражали тоску; все дрожали при нашем приближении; еще немного, и эти несчастные люди, кажется, испустили бы вопли ужаса.

К несчастью, большинство этих несчастных отказывается даже от помощи, которую им предлагают. Я до сих пор еще вижу с одной стороны умирающего старика, простершегося во весь рост, с другой — хилых детей, прижавшихся к грудям матерей, у которых пропало уже все молоко! Особенно много женщин; они жмутся к своим мужьям или братьям; все смотрят на нас с недоверием, следят за малейшими нашими движениями, потом поворачиваются к алтарям, как бы для того, чтобы просить у Бога защиты от нас. Я видел там и больных, между прочим, раненого русского солдата, стоны которого разрывали сердце.

В то время, как я созерцал это ужасное зрелище, дверь церкви открылась, и появился русский священник, сопровождаемый несколькими вооруженными гренадерами императорской гвардии; за ними следовали другие, неся припасы от имени императора.

Но несчастные впали в еще больший ужас при виде оружия — они вообразили, что пришли жестоко расправиться с ними. Общий крик страха и ужаса раздался со всех сторон. Наступил неописуемый беспорядок; все бросились по направлению к главному алтарю. Дети бежали с воем за своими до смерти напуганными матерями.

Даже гренадеры остановились, как бы пораженные молнией.

Священник возвысил голос, и ему удалось водворить тишину. Тогда он произнес длинную энергичную речь, и нам, которые его не понимали, казалось, что по мере того, как он говорил, страх рассеивался, уступая место грустному и покорному доверию. Потом каждый медленно возвратился на свое место. Началась скудная раздача пищи: одни жадно хватали ее; другие брали равнодушно; понемногу на нас стали смотреть с меньшим ужасом.

После раздачи священник опустился на колени на верхней ступени лестницы, ведущей к главному алтарю, поднял руки к небу и запел молитву. Присутствующие повторяли ее, стоя на коленях и приникнув лицом к земле. Я никогда не видал, чтобы молились с таким жаром.

Я покинул это место страданий с щемящим сердцем и после стольких ужасных картин, виденных мной в один день, решил не выходить больше из лагеря.

Сделав несколько шагов, я встретил одного польского офицера из штаба вице-короля, который в Бочейкове опровергал обвинения, возводимые нами на поведение его нации в этой войне.

«Вы приходите кстати, — сказал я ему, — посмотрите на результаты упрямства ваших сограждан. Взгляните кругом. Посмотрите, какими ужасами мы окружены. Разве все было бы так, если бы литовцы пошли за своими братьями поляками!»

Этот честный поляк, удивленный таким резким и неожиданным обвинением, сказал мне: «Но зачем же приписывать все эти бедствия литовцам? И почему не приписать их главным образом тем, кто в своих бесчисленных повозках привез с собой бордо и шампанское, не позаботившись даже о продовольствии и лекарствах для своих несчастных солдат. Кто виноват в поджоге домов? Чего хотят от литовцев? Могут ли они сделать больше, чем сделали? Я постоянно слышу такие жалобы. Я вам докажу, когда хотите, несправедливость ваших упреков; я докажу вам, что литовцы всегда были такими же хорошими патриотами, как поляки!»

21 августа. Генерал Дессоль, начальник штаба итальянской армии, заболел и заменен генералом Гильемино. Сейчас император делал большой смотр всей итальянской армии, за исключением, конечно, ушедшей накануне дивизии Пино.

Вот некоторые подробности этого смотра. Так как император предупредил, что приедет в пять часов вечера, то у войск было время приготовиться и одеться в парадную форму. Хорошо было бы, если бы те, кто вдалеке отсюда думают, что наша армия изнурена, разочарована, уменьшилась до нескольких человек в каждом отряде, могли бы присутствовать при том действительно внушительном зрелище, которое представляла итальянская армия, развернутая на высотах перед Смоленском. Какие крики восторга вырывались при приближении императора! Это не были крики по приказу или с поощрения офицеров, они шли из сердца жадных до славы и состарившихся в лагере солдат.

Величественно проехал император по фронту войск и обращался к офицерам и многим солдатам с вопросами: «Довольны ли они, не страдают ли они в походе». В ответ часто слышалось: «Наше единственное недовольство, Ваше Величество, в том, что мы не так часто видели врага, как другие отряды», — на что он с довольным видом, в свою очередь отвечал: «Вы его увидите». Это не были слова пустой лести; солдаты лести не любят. Это — чувства всей армии.

За смотром следовала раздача наград.

Церемония закончилась уже после заката солнца. В тот же вечер войскам был прочитан приказ принца Евгения. От имени императора он выражал в нем полное удовлетворение их хорошей выправкой, их опрятностью, их щегольским видом и храбростью, успевшей уже проявиться в разных обстоятельствах. В приказе особенно подчеркивалась необходимость духа дисциплины.

Всю ночь в нашем лагере царит самая искренняя радость.

Володимирово, 23 августа. Утром мы оставили лагерь в виду Смоленска и направились к Москве. Деревня Володимирово, куда мы пришли в тот же день, расположена на склоне холма, на котором находится большой деревянный дом. Следуя инструкции, вице-король хотел обойти Духовщину, чтобы потом отступить к Дорогобужу; но адъютант генерала Груши, возвращаясь из этих мест, сообщил нам, что эта местность несколько дней тому назад оставлена генералом Винцингероде, ушедшим на северо-восток, несомненно, для соединения с корпусом Витгенштейна.

В заключение вице-король решил, что мы завтра отправимся по дороге, идущей от правого берега Днепра в Пологое. Ночь проводим здесь, в окрестностях Володимирова.

Пологое, 24 августа. Местность после Смоленска стала красивее и богаче. Там и сям красивые дома; поля возделаны. Наконец, сегодня утром мы видим, — для нас это совершенно необычайное событие, в окрестностях Прудищ пасущийся на полях скот. Видим деревенских жителей, видим дома, оставшиеся в стороне от движения войск и, следовательно, уцелевшие.

Несколько офицеров и солдат отправлены были к местным жителям, чтобы в мирных выражениях попросить у них пищи на сегодня и несколько голов рогатого скота.

Солдат, попадая в гостеприимные места и видя, что существование его обеспечено, легко забывает усталость, вызванную долгим переходом, тянувшимся без остановок 10 часов. Наконец, мы добрались и до деревни Пологое, стоящей не очень далеко от почтовой дороги.

Заселье, 25 августа. Довольные тем, что хорошо отдохнули ночью, мы весело переправились через Вопнель в том месте, где эта речка примыкает к дороге в Духовщину. Но глубина ее настолько значительна, а берега настолько круты, что артиллерию нельзя было переправить вброд. Канониры должны были много поработать, чтобы перевезти с одного берега на другой орудия и повозки, должны были в этот жаркий летний день побороть много всяких затруднений. В конце концов на это мы убили много времени. Продолжая наш путь, мы опять подошли к болотистым берегам Днепра. Еще миля — и мы видим высокие башни замка у одной деревни, находящейся на расстоянии дня ходьбы от Дорогобужа. Кавалерия Груши, недавно приехавшая сюда по Духовщинской дороге, прохлаждается в лежащем рядом озере. Биваки устроены около замка.

Кавалерийские пикеты, принадлежащие к корпусу Груши, пускаются на разведки вперед и по сторонам; они стараются узнать, приехал ли император в Дорогобуж и свободно ли сообщение с этой местностью. В этой неуверенности вице-король, не решаясь посылать ординарцев в императорскую квартиру, вместо этого приказал им переправиться через Днепр и затем перейти на почтовую дорогу между Смоленском и Дорогобужем.

Михайловка, 26 августа. Сначала было решено, что мы должны пройти путь в Дорогобуж до наступления вечера, но из лагеря императора прибыл его адъютант и от его имени передал принцу Евгению, чтобы тот озаботился приисканием подходящего места в здешних окрестностях для лагерной стоянки. Недостаток воды заставил нас переправиться сюда, в деревню Михайловку.

Около деревни мы образовали длинную цепь: королевская гвардия в центре, Дельзон на левом фланге, Бруссье — на правом; легкая кавалерия впереди, линейная кавалерия в арьергарде.

Гапоновщина, 27 августа. Сегодня утром мы двинулись из Михайловки, прошли болотистой приднепровской долиной по пути к Славкову, где надо переходить реку; вправо от нас холмы, на которых стоят деревни. Подымающийся над крышами дым показывает нам, что они еще не брошены; и, действительно, издали мы видим их мирных обитателей, очень, видимо, удивленных, что никто не хочет нарушать их покоя, разорять их хижины. Отряд гвардии отправился туда, чтобы собрать съестных припасов, и кто принимал в нем участие, те рассказывали нам потом, что они могли достать лишь ничтожное количество провизии, так как в этих печальных местах нет положительно ничего. Зато приняты они были жителями очень приветливо. Последние не разбегались, так как видели, что наши солдаты были крайне сдержанны и очень умеренны. Истоки Днепра недалеко отсюда. Здесь его русло очень узко и совсем неглубоко; только высота его берегов представляла затруднения для перевозки артиллерии. Вице-король все время лично наблюдал за этой операцией.

Мы шли слева от главного отряда; нам приходилось идти по длинным, извилистым, очень неудобным тропинкам; мы проходили деревни, не обозначенные на карте, шли по дорогам, где не было никаких следов; тогда колонны шли и через поля. Вице-король, желая, чтобы мы как можно меньше теряли отсталыми, приказал полковнику Нарбони, командовавшему арьергардом, расставить там и сям группы драгунов для наблюдения за отставшими. Эта разумная мера оказалась очень полезной; она сослужила свою службу и для отрядов, посылавшихся за фуражом. Никто в пути не терялся, не сворачивал на неверную дорогу, и вечером все собрались в Гапоновщину.

Мы стали лагерем вокруг деревни, где видим большой господский дом и красивую каменную церковь. Церковь очень богата внутри; построена она по греческому образцу и украшена образами, напоминающими те, которые привозили с собой греки в XIV в. в Италию, когда основывали там свои школы.

28 августа. Трудности, которые мы преодолели сегодня, отыскивая дороги, были еще значительнее прежних. Переход был один из самых тяжелых. Наконец, мы пришли в Какушкино, деревню, хранившую совсем еще свежие следы недавнего перехода войск. Три дороги открылись здесь перед нами; мы взяли правую дорогу, и она привела нас к господскому дому.

Кавалеристы авангарда встретились с хвостом неприятельской колонны (отряд Багговута); между ней и нашими завязалась стычка. Наши итальянцы давно уже ждали такого счастливого момента и теперь, поддержанные артиллерией, не давая передышки неприятелю, быстро выгнали его из всех позиций. Затем они открыли еще несколько русских колонн, отступавших в направлении к Вязьме.

Вице-король, опасаясь, как бы его авангард не попал в беду, приказал ему остановиться и занять позицию. Бдительность удваивается, и так мы проводим ночь на нашем новом месте.