ГЛАВА XX От берегов Вопи к Смоленску
ГЛАВА XX
От берегов Вопи к Смоленску
Духовщина, 10 ноября. Промокшие до костей, без всякой помощи, лишенные какой бы то ни было пищи, наши войска провели ночь вокруг костров, среди снега. Всю ночь не переставая раздавались крики и проклятия тех, которые старались перейти реку и обрывались с крутых берегов или исчезали подо льдом, а также стоны раненых и отсталых. Какая ужасная вещь — эти ночные биваки при таком климате! Несчастные солдаты напрасно ищут покоя: боль, страдания от холода, мокрые одежды, голод, чрезвычайная слабость, ужасные сцены, которые происходят вокруг них — все разгоняет сон, в котором они так нуждаются. А что будет завтра? Ни кавалерии, ни артиллерии, даже обуви почти нет. Отдать оружие! Нет, лучше умереть! Люди сидят на своих мешках, поставив локти на колени и опершись лбом на руки, и выходят из своего оцепенения только для того, чтобы посмотреть на небо, не приближается ли день, чтобы пуститься опять в путь и ходьбой согреть закоченевшие члены.
Наконец-то рассвет! 2-я дивизия, стоявшая лагерем на противоположном берегу, переходит место, заваленное обломками, остатками, которые побросали там накануне и которые станут добычей казаков; но, не обращая на них внимания, дивизия переходит вброд реку и образует арьергард.
Мы продолжаем наш путь. 2-я дивизия сделала достойное дело, сумев в течение 20 часов, среди стольких лишений и ввиду такого количества добычи, сдерживать не только дерзость, но и алчность казаков. 58 заклепанных пушек с их фурами и большая часть багажа — все это без упряжных лошадей осталось на левом берегу.
Как только двинулись, сейчас же стали перестраивать полки; голод, холод, слабость — все против этого. Тем не менее удается организовать отряды гвардии по 70 и 80 человек, в общем 2600 человек очень слабых, но вооруженных и решившихся на все, чтобы только не сдаваться.
Вице-король, чтобы не было беспорядка, собрал нескольких уцелевших кавалеристов и поручил им группировать отсталых всех родов оружия, следующих за нами. Но эти последние едва увидят какой-нибудь не разрушенный дом, как все кидаются к нему.
Сегодня, к несчастью, они попались впросак. Деревня, куда они направились, была занята русским отрядом генерала Иловайского, который шел немного впереди корпуса Винцингероде. Неожиданно атакованные, эти несчастные пустились бежать и бросились на голову колонны. Велитам кавалерии, шедшим впереди, пришлось проявить всю свою стойкость, чтобы не дать нарушить порядок нашего движения и не навести панику на всю армию. Офицеры ударами сабель, солдаты прикладами принудит их разместиться вдоль батальонов.
Вице-король, как всегда — на своем посту. Он быстро отдает приказ гвардии построиться полками в каре, в эшелоны и в этом порядке двинуться на врага.
Чтобы атаковать, надо было перейти глубокий овраг по мосту, наполовину разрушенному. Для восстановления его не брезгует работать и сам принц. Он остался на этом месте, чтобы регулировать движение своего корпуса и нескольких экипажей, следующих за нами. Тогда мы заметили многочисленную неприятельскую конницу, рассыпанную по равнине. Гвардия атакует ее с большим подъемом, неприятельская кавалерия пускается в бегство, и мы занимаем местность, не потерпев урона.
Там мы узнали, что ни один полк не проходил здесь раньше нас, кроме кавалерии Груши и дивизии Пино. Поэтому деревня почти не тронута. Жители убежали при нашем приближении, оставив немного скудной провизии, которую мы с жадностью захватываем. Но особенно ценным было для нас то, что мы могли изготовить себе кушанье под крышей, в закрытых домах, где мы могли приютиться от страшного холода и северного ветра.
Пока мы пользовались этим пристанищем, принц обдумывал, каким образом нам выйти из затруднительного положения. Продолжать свое длинное отступление на Витебск — значило подвергнуть свой изолированный корпус верной гибели, тем более, что он был лишен большей части артиллерии и почти всей кавалерии, а при таких условиях становилось невозможно бороться с многочисленными казачьими отрядами, окружавшими нас со всех сторон. Он только что послал одного поляка, наряженного крестьянином, чтобы узнать, что делается в стороне к Витебску и что там говорится о других армиях.
11 ноября. Мы проводим день почти спокойно и в хороших жилищах. Мы пользуемся этим, чтобы немного привести в порядок полки. Спокойствие, которым мы сегодня наслаждаемся, кажется нам чем-то чудесным.
12 ноября. Увы! ему не суждено было продолжаться. Действительно, пока мы вчера вечером спокойно спали, наши передовые посты были окружены со всех сторон. Одни, захваченные врасплох, сдались; другие защищались, и их выстрелы призвали нас к оружию.
Посты велитов, размещенные слишком далеко от места, на протяжении двух дорог — на Смоленск и на Киселево, оказались окруженными. Они отчаянно боролись, отказываясь от всех условий сдачи.
Полковой адъютант велитов де Ложье (т.е. автор) был сейчас же послан полковником узнать о численности неприятеля, собрать посты и вернуть их в деревню. Под прикрытием ночной темноты этот офицер мог выполнить полученный приказ.
Один только маленький пост под командой капрала Гверрини не отзывался до конца. Атакованный раньше всех и окруженный казаками, он едва успел кинуться к оружию. Напрасно ему обещали жизнь за прекращение стрельбы. Этот мрачный герой сейчас же сообразил, что это будет гибелью для своих, и верный своему долгу, этот новый рыцарь д’Ассас решительно воскликнул: «Велиты, пли! иначе погибнут товарищи!»
Это послужило к нашему спасению и к их смерти.
Между тем казаки не рискнули ночью двинуться дальше и скрылись. Между тем поляк-разведчик вернулся, сообщив, что Витебск с 6 ноября занят Витгенштейном. Принц сейчас же решил двинуться на Смоленск. Полки, поспешно выходя из домов, не успели потушить огней в печах и вытащить оттуда те немногие хлебы, которые там пеклись.
В результате вспыхнуло несколько пожаров, уничтоживших скудные припасы, которые мы там нашли. Хоть мы и привыкли уже к подобным зрелищам, но все же не могли оторвать своих взоров от ужасной и великолепной картины леса, покрытого снегом и вдруг осветившегося во мраке потоками пламени. Все деревья, подернутые инеем, казались разноцветными призмами, а ветви елей, похожие на ветки плакучих ив, сверкали, как бы покрытые бриллиантовой росой. Итак, мы вступаем на Смоленскую дорогу в очень темную ночь. Другие деревни, горящие вдали, кажутся северными сияниями. Вправо от нас идет дорога в Пологое, по которой мы три месяца тому назад шли в гораздо большем числе, чем теперь.
Снег, покрывающий поля, почти засыпал деревни, которые издали еле виднеются черными точками на белом покрове. В пять часов вечера мы приходим в Володимирово; вице-король располагается в усадьбе, где он уже останавливался раньше.
Казаки постоянно следуют за нашим арьергардом, состоящим из 1-й и 2-й дивизий, соединенных в одну, под начальством генерала Бруссье. Мысль о приближении к Смоленску заставляет нас ускорить шаги; быть может, там мы найдем изобилие припасов и отдых. Говорят, что генерал Виктор ожидает нас там с продовольствием, хорошими квартирами, приготовленными для нас, что там есть все необходимое для поправления нашего здоровья и восстановления сил.
13 ноября. Сегодня утром, пускаясь в путь, мы говорили друг другу: «Вот, наконец, предел наших бедствий; сегодня вечером кончатся наши страдания; благодаря нашей храбрости и нашей выносливости это роковое отступление будет закончено». Лица стали веселее, настроение — спокойнее. Увы! Боюсь, что наши несчастья станут такими же необычайными, какими были наши победы.
Дойдя до возвышенностей Стабны, где дорога из Духовщины разветвляется на Смоленскую и Витебскую, мы вдруг оказались у подножия ледяной горы. Люди и лошади тщетно пытаются перейти через нее: они скатываются друг на друга. Счастливы те, которые благодаря своей бодрости, благодаря своему упорству могут добраться доверху, опираясь и руками, и ногами. Особенно тяжело положение везущих фуры, орудия и повозки: каждую минуту разыгрываются самые плачевные сцены, когда несчастные возницы напрягают все старания, чтобы как можно скорее провести свои повозки, запряженные выбившимися из сил лошадями.
Авангард вскоре останавливается и занимает позицию на холме, подле небольшой часовни, поджидая, пока остальные части покончат со всеми затруднениями и присоединятся к нему. А тем временем казаки, догадываясь, без сомнения, о наших новых невзгодах и рассчитывая, что теперь легко навести на нас панику, собираются атаковать наш арьергард, остановившийся у подножия холма. Мы возможно скорей удаляемся, и казаки могут захватить только половину нашей артиллерии, брошенный багаж, лошадиные трупы да еще там и сям нескольких несчастных солдат, опрокинутых и полузадавленных колесами орудий и фур.
Выносливость, смелость, самолюбие войск, пример, который подают принц Евгений и его офицеры — только это и способно побороть чувства безнадежности и отчаяния и поддерживать дисциплину.
Один из гренадеров королевской гвардии упал в полном бессилии. Этот храбрец не желал, как и многие другие, умолять о помощи и смотрел стоически на приближающуюся смерть. Товарищи подбежали к нему, чтобы его поднять, но наш ветеран собирает тогда свои последние силы и говорит одному из них: «Твои заботы — бесполезны. Но если хочешь мне удружить, то сделай мне удовольствие, передай капитану мой итальянский знак отличия. Я заслужил его под Аустерлицем, сражаясь против них, и я не хочу, чтобы он попал в их руки». И едва кончил он свое славное завещание, как испустил последний вздох на руках у своих друзей.
В кожаном мешочке, висевшем у меня на шее, я храню уже пять таких знаков отличия, принадлежавших велитам, и генерал Теодор Лекки, со своей стороны, сохраняет те из них, которые доставлены ему таким же способом. Да, каждый итальянский солдат, награжденный «Железной короной», счел бы себя глубоко несчастным, если бы перед смертью не попросил кого-нибудь из офицеров или из своих товарищей об этом небольшом одолжении.
Две мили только отделяют нас от столь желанного Смоленска; сердце в нас бьется от радости, мы тихо благодарим Провидение и с признательностью обращаем к небу наши взоры: наконец-то мы находим защиту от непогоды, обретаем пристань. Кровь сильнее движется в наших жилах, наш пыл удесятеряется, мы почти не чувствуем страшного холода.
Нам остается час пути до Смоленска. Но приходится стоять на месте, выстроившись в колонну на главной дороге, чтобы прикрывать движение второй дивизии. Платов, раздраженный тем, что от него ускользает добыча, удваивает быстроту своего преследования. Со всех сторон многочисленные отряды надвигаются на нас. Мы должны поэтому идти медленно, должны быть готовыми к внезапной атаке, и время от времени нам приходится останавливаться и поворачиваться лицом к неприятелю. Наконец, на вершине, господствующей над городом, мы решительно поворачиваемся лицом к неприятелю и оспариваем у него каждую пядь земли. Неприятель со всей яростью обрушивается тогда на отсталых, на повозки и на арьергард.
Вице-король вступает в Смоленск со всем своим штабом, чтобы дать императору отчет в своих действиях. Генерал Бруссье подвигается с арьергардом вправо, на небольшом расстоянии от главного пути. В это время неприятель пробует выбить нас с нашей позиции, старается разгромить нас своей артиллерией, которая, однако, в общем причиняет нам меньше зла, чем леденящий ветер. С минуты на минуту мы ждем прибытия войск Виктора, которые должны выйти из Смоленска, чтобы заменить нас; мы удивляемся, что они медлят, и по-прежнему остаемся в полном неведении относительно событий, совершившихся позади нас в то время, когда мы стояли в Москве.
Поэтому даже заряды, разрывающиеся у наших ног, не могли так подействовать на нас, как глубоко поразившее нас неожиданное известие, что 9-й корпус, т.е. Виктор с 30-тысячным уцелевшим отрядом, на который мы возлагали все наши заветные мечты, отправлен навстречу Витгенштейну. Мы узнали, что Витгенштейн, изгнавши Сен-Сира из Полоцка, угрожал теперь тылу нашей армии; мы узнали, что войска, выступившие в Смоленск 9-го числа, успели взять себе и истребить весь провиант, который был сложен. Мы узнали, далее, что генерал Бараге д‘Ильер потерял одну из своих бригад, взятую в плен казаками, т.е. половину сил, которыми можно располагать в Смоленске. Мы раздавлены такими новостями и в отчаянии не хотим им верить. Несколько человек покидают тогда ряды, так как не в силах более выносить отчаянной обстановки, в какой мы очутились; они спускаются в Смоленск, рассчитывая найти там какое-нибудь пристанище и желая сами удостовериться в положении дел. Вскоре они возвращаются, чтобы подтвердить нам справедливость этих ужасных известий и сказать еще, что смоленский гарнизон вынужден питаться мясом лошадей, павших после стольких путевых лишений.
Император, однако, приказывает раздать нам пищевые припасы — наделить нас порциями муки, риса и сухарей. Но в этот момент новая ужасающая сцена разыгрывается на наших глазах. Часть солдат, принадлежащих к арьергарду, значительное число прислужников и отсталые, решили присоединиться к нам, чтобы вместе с нами спуститься к Смоленску. Израненные, окровавленные, преследуемые казаками, они с воем подбегали к нам и умоляли о помощи. Весь путь покрывается этими несчастными; они представляют собой самую жалкую картину, особенно в тот момент, когда спускаются с горы, где не чувствуют себя в безопасности. Но спуск настолько крут, а покрывающий его лед делает его таким опасным, что все эти несчастные, которые и без того едва держатся на ногах, свергаются по покатости прямо вниз, и большинство их гибнет, образуя целое озеро крови, и испускают последний вздох под стенами, бывшими злосчастным предметом их пламенных стремлений. Несколько кавалерийских офицеров и драгуны гвардии, еще составляющие свиту принца, не могут сдержать себя при виде этого зрелища и пускаются на своих плохеньких лошадях против казаков. К счастью для них, генерал Лекки выдвигает пехоту гвардии вдоль дороги, по которой двигались бежавшие от русских. Движение Лекки приводит неприятеля в бегство и спасает известное число этих жалких людей, совсем уже ставших добычей казаков. Но эти последние при нашем приближении сейчас же их оставили.
В ту же минуту к генералу Бруссье является офицер и от имени принца обещает ему, что подкрепление придет скоро. Вместе с тем Бруссье передается приказ удерживаться на позиции до появления новых войск. Генерал размещает тогда обе свои злополучные дивизии в деревне, стоящей позади небольшого леса; в качестве защиты служит им усадьба, окружность которой обрамлена изгородью. Таким образом этот доблестный генерал увеличивает свои оборонительные средства и с благородной покорностью ожидает решения судьбы.
Нам пришлось до поздней ночи оставаться на назначенной нам позиции. И несмотря на столько ударов, обрушившихся на нас, чувство чести и дисциплина по- прежнему сохраняют свою власть. Представьте только себе наших солдат, которые с полной невозмутимостью держатся на обледенелой почве, представьте себе, что они стоят на возвышенности, открытой бешеным порывам ветра при 29° холода; они без припасов; у них нет одежды, перед ними только одно — лучше умереть от холода, чем покинуть свое знамя. Пусть же слава покроет этих славных воителей, которые заснут здесь вечным сном!
Однако ночь положила конец предпринятой казаками своеобразной охоте. Ищут биваков, и войска, за исключением сторожевых отрядов, идут устраиваться в первых попавшихся домах на высоте, которую мы занимаем.
Таким образом, мы едва добрались до заветного города, как узнали, что он заполнен отсталыми, разграбившими съестные припасы, и теперь мы находимся под гнетом нужды, усталости, голода и холода, и осаждены врагами. И тем не менее, мы предпочитаем сражаться и погибнуть от неприятельского оружия или от суровости зимнего времени, чем покинуть пост, доверенный нашей чести. Разве это не такие характерные черты, которые Плутарх мог бы собрать, чтобы поведать о них потомству? И разве наши герои не черпают этих чувств в примерах своих вождей, таких, как превосходный генерал Лекки, как полковники Морони, Крови, Бонфанти, Бастида, Берретини, Саккини или другие бравые офицеры, как Росси, Джакопетти, Ферретти, Айрольди, Вилла, Соммарива, Додичи, Цаппа, Чима, Феррари, Киези, Банки, Гвидотти, Раффалья, Бацци, Данези, Цукки, Баклер и многие-многие другие, которых мне хотелось бы назвать, чтобы увековечить их память? Таковы же и французские офицеры, не менее достойные похвал. Они, сражаясь среди нас, гордятся нашей славой; и из них с особенным удовольствием я всегда буду вспоминать таких людей, как Жаке, Клеман, Сюбервиль, Дальстейн, Блан Шардон, Жермен и другие.