Сражение за Смоленск. Финал
Сражение за Смоленск. Финал
Все более активное вступление в бой подтянувшихся с запада пехотных дивизий оказывало влияние на все направления. Буквально через день после замыкания кольца окружения за спиной 16-й и 20-й армий, 28 июля, был оставлен Смоленск. 31 июля в докладе Ставке комфронта Тимошенко описывал обстоятельства и причины отхода из Смоленска следующим образом:
«20 армия, ведя напряженные бои, отходила под сильным давлением противника на восток севернее Смоленска. 28.7 левофланговая 73 сд 20 армии, отходя, открыла правый фланг и тыл 152 сд 16 армии, ведущей бой в северной части Смоленска. 152 сд, наблюдая отход 73 сд и находясь, по донесению Лукина, под сильным огневым воздействием противника и ударом его по флангу и тылу, по распоряжению командира 152 сд начала отход на восток от Смоленска. За 152 сд отошла и 129 сд с северо-восточной части Смоленска»[333].
На следующий день после потери Смоленска первой реакцией маршала Тимошенко был приказ на восстановление утраченных позиций. Но этот приказ уже было невозможно выполнить. Подошедшие с запада пехотные дивизии были куда более сильным противником, чем подвижные соединения группы Гудериана, с которыми приходилось иметь дело до этого. В сущности, они и были виновниками потери Смоленска.
Командующий 16-й армией Лукин в своих воспоминаниях взял ответственность за оставление Смоленска на себя. Он писал: «Командиры дивизий: 152-й — H.H. Чернышев, 129-й — А.М. Городянский и 46-й — A.A. Филатов были дисциплинированными командирами, проверенными в тяжелых боях, и без моего приказа они никогда бы не оставили Смоленска. Части и подразделения соединений 16-й армии были отведены из города по моему разрешению, так как они уже к этому моменту исчерпали все свои возможности для сопротивления врагу. В дивизиях оставалось буквально по две-три сотни людей, у которых уже не было ни гранат, ни патронов. Остатки дивизий могли быть легкой добычей фашистов. Поэтому я отдал приказ оставить Смоленск. Другого выхода в то время не было»[334]. То есть Лукин с упомянутого в докладе Тимошенко командира 152-й дивизии Чернышева переложил ответственность на себя, утверждая, что приказ на уход из Смоленска отдал он сам.
Проведенное неделю спустя расследование показало, что «отход 73 СД с рубежа Верхн. Дубровка, Нов. Батени производился по указанию командира 69 CK и вопреки приказу командующего 20-й армией»[335]. 73-я стрелковая дивизия отходила на новые позиции по приказу командира корпуса. От противника удалось оторваться, и отход проходил достаточно организованно. Однако вследствие ошибки в управлении один из ее батальонов начал отход через боевые порядки соседней 152-й стрелковой дивизии. Правофланговые части 152-й дивизии дрогнули и, не зная обстановки, потянулись за отходившим батальоном. Вскоре командир дивизии Чернышев отправился скандалить в расположение соседа, жалуясь на отход и открывшийся в результате этого фланг его соединения. Далее процесс принял неуправляемый характер, что и привело к потере Смоленска. Для командира 69-го корпуса это расследование, впрочем, никаких последствий не имело. Генерал-майор Е.А. Могилевчик был ранен в ходе последующего прорыва из окружения и вернулся в строй только в мае 1942 г. В сущности, войска просто устали, что и приводило к подобного рода инцидентам.
К 1 августа соединения 20-й и 16-й армий были сильно ослаблены в предыдущих боях и дивизии по своему составу были равны скорее усиленным батальонам. Например, согласно текущим донесениям, 229-я стрелковая дивизия имела около 900 «штыков», в полках 73-й стрелковой дивизии было по 100 человек с 4–5 пулеметами. Примерно такими же по своему составу были и остальные стрелковые дивизии. В 5-м мехкорпусе было всего 58 исправных танков, в 57-й танковой дивизии — 7 танков. Артиллерия 20-й армии состояла из 177 полевых и 120 противотанковых орудий, которые почти не имели снарядов. Подвоз к тому моменту осуществлялся только по воздуху, и войска, втянутые в тяжелые бои в полуокружении, получали необходимые грузы на 10 самолетах ТБ-3 по ночам. Боеприпасы и горючее почти совершенно отсутствовали. Двум армиям угрожало полное окружение в случае смыкания клещей XXXIX корпуса группы Гота в районе Духовщины и XXXXVI корпуса группы Гудериана в районе Ельни. В этих условиях генерал-лейтенант Курочкин принял решение на отвод обеих армий за Днепр. Это решение было принято после получения приказа Тимошенко от 31 июля «во взаимодействии с Рокоссовским уничтожить ярцевскую группировку противника и развивать удар в направлении Духовщина». В какой-то мере этот ход был радикальной сменой характера действий двух армий. Еще 29 июля командующий Западным направлением Тимошенко требовал отбить потерянный Смоленск. Два дня спустя было решено прекратить борьбу в полуокружении и выходить на восток. Оставление Смоленска стало по сути своей знаковым моментом. Теперь у сражающихся войск не было даже того символа, который воодушевлял их на продолжение борьбы. Они сделали все, что могли. Пришло время отступить.
В какой-то мере 1 августа 1941 г. было критическим днем, переломным моментом для Западного фронта. Во-первых, войска понесли серьезные потери. Даже без учета 20-й армии, сведения о потерях которой не были еще получены в штабе фронта, с 21 по 31 июля войска Западного фронта потеряли 105 723 человека, в том числе 9958 человек убитыми и 46 827 человек пропавшими без вести[336].
Во-вторых, количество оставшейся в войсках техники в сравнении с началом войны могло вызвать только грустную улыбку. На 1 августа 1941 г. в войсках Западного фронта имелось 16 КВ, 50 Т-34, 148 БТ, 364 Т-26, 11 «химических» танков, 128 Т-40 и 228 бронемашин БА-10 и БА-20[337]. ВВС Западного фронта на тот момент насчитывали всего 180 самолетов (113 исправных и 67 неисправных)[338]. Боеготовых МиГ-3 было 20 машин, Пе-2 — 11 машин и Ил-2 — 2 самолета. Такое количество танков и самолетов уже не позволяло надеяться переломить ситуацию в свою пользу. Ситуация с артиллерией была не лучше. В результате прошедших боев артиллерия группы генерала Калинина была выведена из строя ударами авиации противника.
Однако принять решение на отход 16-й и 20-й армий было только половиной дела. Без деблокирующего удара извне истощенным армиям было бы затруднительно проложить себе путь из «котла». 28 июля части группы Рокоссовского, удерживая прежний рубеж, готовились к наступлению. 29 июля они перешли в наступление с целью не допустить соединение духовщинской и ельнинской группировок противника и удержания в руках советских войск переправ через Днепр до подхода частей 20-й и 16-й армий.
Правофланговые части (101-я танковая и 38-я стрелковая дивизии) наступали в общем направлении на Духовщину. Части левого фланга (64-я и 108-я стрелковые дивизии) вели бой за переправы в районе Свищево, Макеева, стремясь соединиться с 20-й армией. Ведя упорные бои с частями 7-й танковой и 20-й моторизованной дивизий противника, а затем и с подошедшими им на выручку отрядами пехотных дивизий, части группы Рокоссовского большого продвижения не добились. Однако им удалось предотвратить смыкание клещей 2-й и 3-й танковых групп и оттянуть на себя значительные силы немцев. Без этих атак они были бы, несомненно, развернуты для противодействия прорыву 16-й и 20-й армий. Однако эти атаки дорого обошлись группе Рокоссовского. 64-я стрелковая дивизия с 29 июля по 2 августа потеряла 2582 человека, 108-я стрелковая дивизия — 3561 человека. 101-я танковая дивизия за 1 и 2 августа потеряла 285 человек и 15 танков, 38-я стрелковая дивизия только за 3 августа потеряла 206 человек.
Действия группы Рокоссовского подготовили почву для прорыва двух армий на восток. 229-я стрелковая дивизия еще 29 июля начала наступление на восток и северо-восток с задачей очистить коммуникации и захватить переправы через Днепр у Пнева и Соловьева. 30 июля дивизия (фактически равная батальону) вступила в бой с противником. Однако на назначенном командованием направлении успеха добиться не удалось. Неудача заставила нащупывать другие маршруты для прорыва. Направление удара постепенно сместилось южнее, в полосу ответственности 2-й танковой группы. Здесь, несмотря на свою малочисленность, 229-я дивизия добилась успеха. К исходу 1 августа, отбрасывая противника, дивизия вышла с боем в район Морева и установила связь со 108-й стрелковой дивизией группы Рокоссовского. С 6.00 2 августа она начала переправу на левый берег Днепра в районе Ратчино. 1 августа начали отход к Днепру главные силы 20-й и 16-й армий, последовательно прикрываясь подвижной обороной выделенных для этого частей.
5-й механизированный корпус, прикрываясь развернутой фронтом на запад 233-й стрелковой дивизией, пробивался вдоль Смоленского шоссе на восток к Соловьевским переправам. Согласно приказу командующего 20-й армией мехкорпус должен был во взаимодействии с 229-й стрелковой дивизией и особой батареей[339] уничтожить противника в районе Пнево, Усино, Фальковичи и обеспечить переправы в районе Соловьево, Пищино. Несмотря на неудачу предыдущей попытки, советское командование стремилось пробить коридор для отхода вдоль шоссе, а не отходить в болотистую местность под Ратчино. Однако все атаки на Соловьевском направлении были безуспешными. Помимо попыток прорыва на восток, части 5-го мехкорпуса вели непрерывные сдерживающие бои. Около 6.00 2 августа был тяжело ранен в голову командир корпуса генерал-майор Алексеенко. Он был отправлен в госпиталь в Вязьму, однако на следующий день умер во время операции. В командование корпусом вступил заместитель Алексеенко генерал-майор Журавлев. 3 августа 5-й мехкорпус вновь получил задачу совместно с 229-й и 233-й стрелковыми дивизиями разбить противника в Пнево и в дальнейшем выйти на Днепр на участке Макеево — Соловьево. Однако, встретившись с упорной обороной противника, корпус вновь прорваться к Соловьевской переправе не смог. Там, где на пути прорыва из окружения вставали части группы Гота, пробиться не удавалось. Это было верно как в отношении Минска, так и в отношении Смоленска. Двое суток безуспешных боев заставили повернуть его на юг, к Ратчинским переправам.
По новому маршруту части 5-го мехкорпуса вместе с частями 229-й и 73-й стрелковых дивизий выступили в полночь 3 августа. Впереди шел отряд, в котором было всего два танка (Т-34 и БТ-7) и три бронемашины БА-10. Однако даже этого количества бронетехники оказалось достаточно. Сначала отряд в 4.00 выбил противника из деревни Дуброво, а затем в 6.00 — из Ратчино. К 11.00 4 августа большая часть двигавшейся впереди 17-й танковой дивизии уже переправилась через реку. Часть подразделений 5-го мехкорпуса была отсечена огнем противника от переправы, но постепенно группами разной численности пробивались к ней и переправлялись через Днепр.
Остальные части 20-й и 16-й армий, прикрываясь выделенными отрядами, также отходили в направлении Ратчино. Еще 2 августа началась переправа отходивших частей на левый берег Днепра. Собственно, район Ратчино обеспечивался отрядом полковника Лизюкова и занимавшими оборону по мере переправы через Днепр частями 20-й армии.
К вечеру 2 августа переправа осуществлялась по построенным переправам и вброд. По переправам двигались повозки, легкая артиллерия и автомашины. Бойцы и командиры переходили реку вброд. Непрерывный обстрел переправ немцами привел к определенной хаотичности переправы. Организованная штабами двух армий комендатура с потоком людей просто не справлялась. Когда же переправы были разбомблены, хаос достиг критической отметки. Только в ночь с 2 на 3 августа был восстановлен относительный порядок. К 3.00 3 августа было построено четыре переправы. Переправа шла по этим четырем переправам и по прежним бродам. Тяжелый понтонный мост ночью восстановлен не был, т. к. командир понтонного батальона сбился в пути и вовремя к переправе не вышел. Это неудивительно: если к Соловьево вело шоссе, то к Ратчино — хитросплетение грунтовых дорог, петляющих по лесам.
С рассветом 3 августа переправа продолжилась, несмотря на огневые налеты немцев. В 9.00–10.00 начался ад: на переправы обрушилась авиация. К 11.00 переправы были разрушены, много машин и повозок на обоих берегах реки горело, деревня Ратчино была попросту сожжена. Переправа войск стала невозможной. Советские истребители появлялись над переправой дважды, с 4.00 до 4.30 и с 12.30 до 13.00, что было недостаточно для ее восстановления и тем более нормальной работы. Тем не менее к 16.00 3 августа из окружения по переправе вышло около 2100 человек из состава 16-й армии и около 1600 человек из 20-й армии. К 3 августа была организована подача боеприпасов, горючего и продовольствия частям, ведущим бои на правом берегу. К переправе подошли из тыла 20 цистерн горючего и 10 машин снарядов для 20-й армии, 3 цистерны горючего для 16-й армии. Из-за разрушения переправ горючее подавали ведрами по штурмовым мостикам. К вечеру к переправе с востока подошел заплутавший понтонный батальон, и с наступлением темноты началось восстановление переправы у Ратчино.
Немцы тем временем отнюдь не сидели сложа руки. Они стремились как вновь перерезать коридор, связывавший 20-ю и 16-ю армии с главными силами фронта, так и нажимом с севера и запада разгромить и уничтожить остатки двух советских армий. Одновременно прилагалось максимум усилий, чтобы не дать советским частям ускользнуть — немецкая авиация постоянно бомбила переправы. Обладая сегодня достаточно точными данными о действиях противника, можно констатировать, что промедление с отходом на сутки или двое могло закончиться плачевно. Уже 3 августа в район Ярцево начали прибывать немецкие пехотные части. В секторе 7-й танковой дивизии это был полк 161-й пехотной дивизии с батальоном штурмовых орудий. Если бы немцы успели сменить свои подвижные соединения пехотой на позициях перед группой Рокоссовского, наверняка последовал бы удар дальше на юг и Ратчинская переправа перестала бы существовать.
Под непрерывным воздействием с воздуха советским частям только 4 августа удалось переправляться днем. Это был единственный день, когда краснозвездные истребители не допустили авиацию противника к переправам. В остальные же дни в светлое время шло восстановление разрушенных немецкой авиацией переправ, а ночью переправлялись войска и техника и подавались различные грузы частям на правом берегу. При этом зачастую приходилось подачу горючего, боеприпасов и продовольствия на правый берег производить вручную в ведрах и ящиках. Это, естественно, серьезно затрудняло снабжение частей и не могло обеспечить потребности войск.
О том, в каких условиях проходила переправа, красноречиво свидетельствует одна фраза из отчета начальника инженерного управления Западного фронта: «Из имеющихся переправочных средств наиболее устойчивым под огневым воздействием показал себя парк Н2П. Так, например, переправы через р. Днепр у Соловьева и южнее многократно подвергались бомбежке авиацией противника. Пробитые понтоны оседали на дно, на осевшие понтоны укладывался подручный материал, и переправа продолжала действовать. Переправа из лодок А-3, будучи подверженной сильному огню противника, была разрушена, и лодки окончательно вышли из строя»[340]. Лодки А-3 были резиновыми и при попаданиях пуль и осколков, естественно, приходили в негодность.
К утру 6 августа переправа была закончена. Прикрывая сосредоточение частей 20-й армии, 144-я и 153-я дивизии вели с 4 августа оборонительные бои на левом берегу Днепра. Остальные соединения армии выводились в тыл. 16-я армия, прикрываясь обороной частей 129-й и 46-й стрелковых дивизий, остальными силами сосредотачивалась в районе Дорогобужа, выходя во фронтовой резерв.
Для армий и командармов начиналась новая страница жизни. Лукин вспоминал: «6 августа маршал С. К. Тимошенко вызвал меня, A.A. Лобачева и М.А. Шалина на командный пункт 20-й армии. К нашему приезду там уже были маршал С.К. Тимошенко, член Военного совета Западного фронта H.A. Булганин, генералы П.А. Курочкин, К.К. Рокоссовский и член Военного совета 20-й армии Д.А. Семеновский. Маршал поздравил нас с завершением боев, награждением орденами Красного Знамени и объявил, что все управление 16-й армии переходит к К.К. Рокоссовскому, который назначается командующим 16-й армией; П.А. Курочкин отзывается Москвой, а я назначаюсь командующим 20-й армией, в которую вливаются соединения и части 16-й»[341]. Это не означало потерю доверия командования. Просто два армейских управления были явно избыточны для того количества войск, которые собрались на восточном берегу Днепра. Курочкин позднее был назначен командующим 43-й армией, некоторое время даже командовал Северо-Западным фронтом. Карьеру Курочкина нельзя назвать блистательной, но вместе с тем без ссылки на Дальний Восток он обошелся. Обычный, крепкий командарм.
20-я армия участвовала в непрерывных боях уже больше месяца. К моменту прорыва из окружения она уже была бледной тенью той 110-тысячной армии, сосредотачивавшейся в начале июля на рубеже между Витебском и Шкловом в «Смоленских воротах». Ко времени отхода за Днепр она имела в своих соединениях всего около 16 тысяч человек, т. е. около 15% прежней численности. 18-я стрелковая дивизия в боях в районе Орши и Дубровно была почти полностью уничтожена и фактически к 6 августа не существовала. 1-я моторизованная дивизия в боях понесла большие потери и была заново переформирована. В 153-й стрелковой дивизии осталось всего 545 человек.
Велики также были потери техники 20-й и 16-й армий. Из-за отсутствия горючего, средств тяги и боеприпасов войска 20-й армии были вынуждены бросить часть боевой и вспомогательной техники. Чаще всего она приводилась в негодность. К моменту выхода из окружения в армии сохранилось всего 6–7% прежней численности автомашин. Из многочисленного танкового парка сохранилось всего 15 машин (2% от численности на 1.7.41 г.). В армии осталось всего 33 полевых орудия (7% численности), 6 минометов (0,8%), 9 станковых пулеметов (1%). Только винтовки сохранились практически пропорционально числу вышедших (14%). Примерно в таком же положении была 16-й армия. Перед сражением ее численность составляла около 50 тыс. человек. К 6 августа армия насчитывала 12 840 человек, 209 автомашин, 2 трактора, 21 станковый и 73 ручных пулемета, 37 орудий и 8 минометов.
Предотвращение быстрого разгрома 16-й и 20-й армий дорого обошлось Западному фронту. Войска, сражавшиеся на внешнем фронте окружения, понесли тяжелые людские потери. Так, потери группы войск Ярцевского направления[342] с 17 июля по 9 августа 1941 г. составили 16 136 человек, в том числе 2308 человек убитыми и 2140 — пропавшими без вести[343].
Немецким командованием в качестве результатов боев за Смоленск назывались гораздо большие цифры, чем первоначальная численность 20-й и 16-й армий. Так, 5 августа штаб группы армий «Центр» выпустил приказ, подписанный фон Боком, в котором говорилось:
«Уничтожение окруженных у Смоленска русских дивизий, длившееся три недели сражение на Днепре, Зап. Двине и у Смоленска — закончилось новой блестящей победой немецкого оружия и немецкого выполнения долга.
Взято 309 110 пленных.
Захвачено или уничтожено — 3205 танков, 3000 орудий, 341 самолет.
Подсчеты еще не закончены»[344].
Из приведенного текста приказа следует, что эта внушительная цифра (более 300 тыс. пленных) относится к весьма продолжительному периоду. В частности, в нее явно входят трофеи, взятые в районе Сенно и Лепеля. По крайней мере без участия 5-го и 7-го мехкорпусов набрать на Западном фронте более 3 тыс. танков просто неоткуда.
Так или иначе, очередной этап борьбы на советско-германском фронте завершился. Подчиняясь директиве № 33, германские танковые группы развернулись в сторону флангов. Впереди было наступление на Ленинград с использованием части сил 3-й танковой группы (оно начнется буквально через несколько дней) и сражение за Киев с участием 2-й танковой группы. За несколько дней до окончания боев в районе Смоленска, 30 июля, Гитлером была подписана Директива № 34, в которой предписывалось: «Группа армий «Центр» переходит к обороне, используя наиболее удобные для этого участки местности». На фронте группы армий «Центр» на какое-то время воцарится относительное затишье.
Спустя несколько дней после завершения эпопеи на Ратчинской переправе, 11 августа, начальник Генерального штаба германской армии Франц Гальдер писал в дневнике: «Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс-Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен. Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и, в особенности, на чисто военные возможности русских. К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника. Эти дивизии, конечно, не так вооружены и не так укомплектованы, как наши, а их командование в тактическом отношении значительно слабее нашего, но, как бы там ни было, эти дивизии есть. И даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину»[345]. В данном случае число 360 обозначает не общее число соединений на фронте, а количество номерков дивизий. Об их появлении немцы узнавали от пленных (см. выше выдержку из отчета отдела 1c LVII корпуса группы Гота).
Упорным сопротивлением, удержанием до последнего почти что занятого противником Смоленска, контрударами «групп» Красная армия выигрывала время на формирование новых соединений. Подобная ситуация заставляла задуматься о стратегии всей кампании. Первоначальная задача уничтожения РККА в больших и малых «котлах» значительно усложнялась. Теперь это надо было делать быстрее, чем на фронт поступали новые соединения. Альтернативой этому было перенацеливание вермахта на разрушение экономики, транспорта СССР. Разброд и шатание в целях вели план «Барбаросса» к неизбежному краху.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.