ПОСОЛЬСКИЙ ПРИКАЗ

Василий Васильевич Голицын прекрасно понимал значение информации во взаимосвязанном мире и стремился сделать Посольский приказ активным участником международного информационного обмена. Русская дипломатия должна была хорошо знать особенности каждого государства, его интересы, конкретные политические цели, детально представлять себе взаимоотношения государств. Учитывая значение русского экспорта в страны Западной Европы, Посольский приказ следил также за экономической ситуацией. Наконец, он интересовался зарубежной наукой и культурой, выделяя силы на переводческую деятельность.

Донесения официальных и неофициальных резидентов, нанятых русских и иностранных купцов, европейские газеты, листовки и памфлеты шли в приказ широким потоком. Сведения немедленно систематизировались, переводились и включались в сводки, которые на следующее утро должны были быть зачитаны царям и Боярской думе. Конечно, материалы, предназначенные для руководства Посольского приказа и для бояр, различались. Основные, в том числе секретные, сведения в утренних докладах в Думе сохранялись, но из них исчезали мелкие детали и появлялись пояснения (например, где находится Алжир), а также красочные рассказы об иноземных церемониях и обычаях, относительно свежие «импортные» анекдоты.

Источниками информации служили также иностранные послы и особенно постоянные резиденты, заинтересованные в сотрудничестве с Посольским приказом. Резиденты Нидерландов, Дании, Швеции и других стран использовались для передачи и распространения за рубежом подготовленной Посольским приказом информации из Москвы. В ряде случаев Голицын и его сотрудники были заинтересованы, чтобы их мнения и оценки исходили из «нейтрального» источника: от какого-либо иного правительства, авторитетного лица, частного издания. Большое удобство создавали газеты, столь падкие на новости о Московии, так что источник информации часто как бы сам собой терялся. В 1680-х годах в России появились хотя и не профессиональные, но довольно активные западные журналисты, высоко ценившие «откровенность» Голицына.

Как и прежде, прямые переговоры велись с помощью посольств, делившихся на три категории. Для наиболее важных дел посылались и принимались великие и полномочные послы, другие вопросы поручались посланникам, для третьих достаточно было гонца (который тоже являлся дипломатом, особенно в незначительных государствах). Любое посольство получало официальные грамоты и подробную инструкцию — наказ. Вместе с текущей перепиской и детальным отчётом посольства эти документы включались затем в статейный список, который в отредактированном, переписанном и переплетённом в кожу виде становился посольской книгой — рабочим документом дипломатического ведомства.

Работа Посольского приказа велась по подразделениям — столам, занимавшимся отношениями с определёнными странами, регионами или, как всё чаще случалось во взаимосвязанном мире, целыми узлами отношений. Решение вопросов, в которых было так или иначе заинтересовано несколько держав, требовало от сотрудников высочайшей квалификации. Между тем штат Посольского приказа был невелик. Дьяки и подьячие работали по 10—12 часов, часто сутками не покидали рабочих мест, слепли «от многого чтения и письма». Подготовка новых кадров была весьма острой проблемой. Специальное училище Посольского приказа, дававшее первоначальные профессиональные навыки (в том числе в выработке особого типа почерка), разрешалось кончать экстерном, возрастных ограничений при приёме на работу не было.

Все основные мероприятия внешнеполитического ведомства санкционировались царями (в период регентства эту роль играла фактически царевна Софья) и Боярской думой. Внутри Посольского приказа решения, как правило, принимались коллегиально — судьёй (Голицыным) и дьяками. Исполнение решений на всех уровнях подразумевало личную ответственность. Хотя инструкции оставались по-прежнему детальные, при Василии Васильевиче дипломаты явно смелеют, проявляют инициативу в непредусмотренных ситуациях, в том числе весьма острых.

Так, во Францию и Испанию Голицын направил великим и полномочным послом князя Якова Фёдоровича Долгорукова (1687 г.), зная его неукротимый нрав и надеясь, что он найдёт способ удержать Людовика XIV от нападения на союзника России — Германскую империю. Долгоруков выполнил поручение и завоевал огромную популярность во Франции и Испании, несколько раз поставив на место «короля-солнце», чьё поведение на переговорах было, по мнению посла, несовместимо с величием Российского государства. Французским аристократам было отрадно слышать, как в ответ на угрозы Людовика XIV Долгоруков спокойно заявил, что ему гнев «без вины не страшен». Неудивительно, что гравированный портрет Долгорукова и членов его посольства обогатил книгопродавцев! Поведение Долгорукова было одобрено и правительством регентства, несмотря на то что князь принадлежал к «петровской» группировке.

При Голицыне укрепилась школа профессиональных дипломатов, многие из которых, несмотря на перемены при дворе и непостоянство внешнеполитических взглядов Петра I, продолжали служить интересам России и b XVIII веке. Особенностью этой школы была склонность опираться на коренные интересы государств-партнёров, стремление сделать отношения взаимовыгодными, отказ от всякого авантюризма во внешней политике. Василий Васильевич был убеждён, что дипломатическая деятельность должна определяться принципиальными стратегическими задачами, сосредоточиваться на крупных узлах противоречий. Сейчас сказали бы, что Голицын выступал за комплексный подход к вопросам международных отношений. Князь не ведал таких слов, но прекрасно разбирался в дипломатической практике, заставлявшей отказываться от разграничения проблем по государствам.

Отдавая должное главе Посольского приказа, многие западные дипломаты, однако, недооценивали преобразования в русском внешнеполитическом ведомстве и самоуверенно собирались учить московитов европейским делам. Это, в частности, помогло канцлеру Голицыну при решении проблем, возникших на западной границе России. Вот как это произошло.

Витающий по посольским кулуарам слух о том, что противоречия России со Швецией становятся неразрешимыми, возродил у ряда европейских дворов старую надежду — втянуть Москву в кровопролитную войну со Стокгольмом, нанести удар по шведской гегемонии на Балтике русскими руками (как это и произошло позже, во время Северной войны). Голицын понимал, что такая война не окупит затрат: даже расширение вывоза сырья через Балтийское море в развитые промышленные страны было проблематично, пока Швеция господствует над проливами. Но в 1682 году, когда князь возглавил Посольский приказ, шведский вопрос требовал пристального внимания. Королевские войска концентрировались на российской границе. На ноту Голицына, занятого борьбой с Московским восстанием, шведское правительство отвечало, что предназначает войска... для борьбы с Османской империей на Украине!

Между тем срок Кардисского мира истекал, и Василию Васильевичу было известно, что Стокгольм намерен требовать окончательного отказа Москвы от спорных, временно захваченных шведами земель на севере и северо-западе. Одновременно разведка доставила подлинные документы польского короля Яна Собеского о военных приготовлениях Речи Посполитой, желающей отнять у ослабленной народными волнениями России Левобережную Украину, Киев и русские земли, временно (на три года) отошедшие к Москве по условиям Авдрусовского перемирия 1667 года. Усиление активности польской агентуры на Украине также не ускользнуло от внимания Посольского приказа. Учитывая традиционное соперничество Дании со Швецией и влияние Франции на Речь Посполитую, Голицын вынужден был пустить в дело Балтийскую карту.

Осенью 1682 года в столицу прибыл датский посол Гильдебранд фон Горн. В отличие от многих своих коллег он уже бывал в России и серьёзно относился к своей миссии: для облегчения контактов он даже в совершенстве овладел русским языком. Помимо официальной миссии — переговоров о торговле и посольском церемониале — датский посол, согласно инструкции своего правительства и правительства Франции, должен был обсудить план наступательной коалиции России, Франции, Дании и Бранденбурга против Швеции. Посол, конечно, не догадывался, что сама его миссия — заключение секретного военного союза Франции, Дании и Бранденбурга с Россией против Швеции — была подготовлена Посольским приказом с помощью продуманной «утечки информации» в Москве. Выжидая момент, Горн настолько затянул объявление своей главной цели, что даже многотерпеливый Голицын, имевший с послом неоднократные собеседования, едва не проговорился о том, что цель миссии ему известна. Это означало бы провал переговоров, поскольку Василий Васильевич не мог сказать, что антишведские планы совпадают с интересами русского правительства: это был бы прямой обман, несовместимый с отечественной дипломатической этикой.

В то же время у Горна были широкие возможности добывать сведения о намерениях России традиционным в международной практике XVII века путём — подкупом лиц, близких к правительственным кругам. Планам Горна как нельзя более соответствовали сведения, что посольство окольничего И. А. Прончищева в Стокгольме и шведское посольство в Москве не могут увенчаться продлением Кардисского мира из-за многочисленных разногласий между государствами. Это была совершенная правда, но у датского посла должно было создаться — и создалось — впечатление, что Россия стремится любой ценой сохранить мир с Портой не на время переговоров в Европе (о них — ниже), а до разрешения противоречий со Швецией, в отношениях с которой она займёт непримиримую позицию. Любопытно, что Горн получал сведения, соответствующие замыслу Посольского приказа, даже от такого внутриполитического противника Василия Васильевича, как его родич, сторонник Петра, Борис Алексеевич Голицын: очевидно, внутренние распри кончались там, где начинались интересы государства.

Тяжёлые переговоры со Швецией, затянувшиеся до 1684 года, осложнялись тем, что Россия желала продлить перемирие, оставив решение спорных территориальных вопросов на будущее, а Швеция грозила войной, если сделанные ранее вынужденные и временные уступки России не будут навечно закреплены. Переговоры с Данией несколько облегчали положение русских дипломатов, но перелом наступил лишь после того, как Горн обнародовал широкомасштабные планы антишведского союза. Шведские эмиссары в Москве проявляли не меньшую, чем датчане, активность в сборе информации, и, естественно, им стали знакомы франко-датско-бранденбургские планы. Доброжелательные информаторы предупредили их о том, что канцлер Голицын, по-видимому, прислушивается к предложениям Горна.

Вместо того чтобы устрашить Россию, Швеция обеспокоилась сама. Не понадобились даже военные демонстрации с московской стороны. Кардисский мир был продлён на условиях Голицына. Провал планов Горна, успешно обманувшего самого себя, не повлёк за собой ухудшения русско-датских отношений. Василий Васильевич не склонен был предоставить датским купцам привилегий в ущерб русской казне и торговле, но в ходе доверительных бесед с Горном выработал договор о русско-датском посольском церемониале, повышавшем международный престиж обоих государств. Договор 1684 года стал важным этапом развития дружественных отношений между Россией и Данией.

Голицын всегда стремился использовать сложный баланс интересов в Европе, не нанося при этом ущерба своим партнёрам, и это было, пожалуй, наиболее интересной чертой его деятельности на посту главы Посольского приказа. Обоснование такого подхода можно найти в сочинениях близких к князю людей, таких, например, как Андрей Иванович Лызлов — первый русский учёный-историк[23], но для нас достаточно проследить, как он проявлялся в дипломатической работе Голицына.

Вот один из ярчайших примеров. Заставить Речь Посполитую отказаться от реванша за уступки, сделанные при заключении Андрусовского перемирия 1667 года, казалось на первый взгляд невозможным. Все документы о намерениях польского короля Яна Собеского, известные Посольскому приказу, свидетельствовали о его стремлении к войне с Россией. Даже прокламации, обещавшие украинцам освобождение земель, занятых «бусурманами», наделе означали пропаганду войны с «москалями». Однако Голицын учитывал, что Франция, видя усиление австрийской партии в Речи Посполитой, предпочтёт скорее направить силы последней на юг, чем допустить сближение польско-имперских позиций в германском вопросе. Это было то звено, потянув за которое можно было распутать всю цепь.

Между тем империя Габсбургов, вышедшая из войны на Западе с довольно убыточным Нимвенгенским миром (1679 г.), жаждала реванша на Рейне и отказывалась от борьбы на Дунае до тех пор, пока не почувствовала на своей земле последствий некорректных отношений с Россией (кстати сказать, стремившейся удержать Францию от обострения обстановки на Рейне). Восстание Имре Тёкёли всколыхнуло Венгрию. В то время как Вена отказала Москве в обещанной помощи против Порты, молодой полководец нашёл в Стамбуле защиту от Габсбургов.

В июле 1683 года 200-тысячная армия великого визиря Кара-Мустафы форсировала Рааб и устремилась к Вене. Император Леопольд бежал, столица оказалась в кольце осады. Только высочайшее мужество защитников Вены и распорядительность коменданта графа Штаремберга позволили в течение шести недель удерживать её. Австрийская трагедия не вызывала у князя Василия чувства злорадства, что было бы понятно в отношении отколовшегося союзника. Согласно инструкциям Голицына, уже с самого начала 1683 года русский посол в Речи Посполитой И. И. Чаадаев использовал своё влияние для поддержки в сейме партии магнатов, призывавших выступить на помощь Габсбургам. Сейм принял решение о союзе с Империей, и в этом не последнюю роль сыграло обещание России выступить против Порты после подписания «Вечного мира» с Речью Посполитой и заключения перемирия со Швецией. Сопротивление профранцузской партии сейма, до того диктовавшей свою волю, удалось преодолеть, — в частности, с помощью французских представителей в Варшаве (учитывая их заинтересованность в успехе переговоров о союзе с Россией на Балтике), так что у многих магнатов даже сложилось впечатление, что Франция поддерживает австро-польскую борьбу с Портой.

Объединение сил Империи и Речи Посполитой в буквальном смысле спасло Вену: 12 сентября 1683 года союзное войско во главе с Яном Собеским подошло к истощённому осадой городу и смело ударило по неприятелю. Кара-Мустафа был разбит и, оставив свой богатый стан, отступил к Раабу. Преследуя неприятеля, конница Собеского нанесла ему новое поражение под Парканами, и завоеватели вынуждены были покинуть Австрию.

Победа под Веной возродила надежды на избавление юга Европы от османской опасности. В 1684 году к союзу присоединилась Венецианская республика, возобновившая борьбу с Портой в Средиземноморье. Священная лига против Турции была возглавлена Папой Римским Иннокентием XI. Обязавшись вести коалиционную войну и не заключать сепаратных договоров с Портой, участники Лиги особо отметили необходимость привлечения к союзу других христианских правителей, и прежде всего — царей московских.

На некоторое время и на западной границе России опасность была ликвидирована. Но Голицын не обольщался успехами в организации Священной лиги, над которой столь напряжённо трудилась русская дипломатия. По сведениям, поступившим в Посольский приказ, в Европе было правильно оценено значение похода Собеского под Вену. В то же время у Василия Васильевича было немало свидетельств о конфликтах между союзниками: даже в Стамбуле говорили о том, как немцы ненавидят поляков за их победу. Победа эта вскружила голову Яну Собескому, наотрез отказавшемуся подтвердить и навечно закрепить условия Андрусовского перемирия. 39 посольских съездов в Андрусове в начале 1684 года не дали никакого результата. Тем самым король препятствовал присоединению России к Священной лиге.

Но Голицын имел более точную, чем король, информацию о силах Османской империи и, в отличие от Яна Собеского, предвидел затяжную войну Священной лиги с Оттоманской Портой и Крымским ханством. Князь Василий был уверен: необходимость в союзе с Россией будет нарастать. Посольский приказ (и, как нам сейчас известно, внешнеполитические ведомства других стран) был информирован о мнении правящих кругов Стамбула, что если бы под Вену пришло не польское, а русское войско, то поражение Кара-Мустафы было бы значительно более серьёзным, что согласованные действия России в составе Священной лиги поставили бы под угрозу само пребывание турок в Европе. Заинтересованность в русских военных силах была велика, как мы помним, и у действующих лиц балтийского конфликта. Там участие России было непременным условием создания антишведской коалиции.

Последующие события заставили Яна Собеского и магнатов отказаться от необоснованно преувеличенного представления о своих силах. Неудачная осада Каменца в 1684 году и поражение в Молдавии в 1685-м привели Речь Посполитую к столу переговоров с Россией. Ещё быстрее вынуждена была реагировать Империя. Её войска успешно действовали в эти годы в Венгрии и Семиградии. Однако выступления Франции против испанских Нидерландов на Рейне (осенью 1683 г. и летом 1684 г.) и трения с восточным союзником после венских событий ставили Империю в угрожающее положение.

В этой ситуации Вене пришлось уповать на своё дипломатическое искусство. Весной 1684 года имперские послы Жировский и Блюмберг были торжественно встречены в Москве. Они приехали с намерением заставить князя Голицына поступить так, как было бы выгодно Империи. Учитывая заинтересованность России в борьбе с Крымом, послы предложили ей принять участие в Лиге, послав против крымского хана казаков Самойловича с подкреплением из нескольких полков русской регулярной пехоты. Дескать, Россия, без больших затрат отвлекая орду от центрально-европейского театра военных действий, получила бы по окончании войны все выгоды участницы Лиги.

Василию Васильевичу было ясно, что столь «скромные» запросы послов должны были изъять из его арсенала козырную карту — Бахчисарайский мир. Князь обошёл ловушку, выразив искреннюю заинтересованность в широкомасштабной борьбе с османской агрессией. Но для вступления в Священную лигу, по его словам, имелось серьёзное препятствие. «У великих государей, — говорил Голицын, — с королём польским осталось только девять перемирных лет, и если великие государи, вступив за цесаря и короля польского в войну с турским султаном, рати свои утрудят, а польский король, по истечении перемирных лет, наступит войною на их государства, то великим государям какая прибыль будет? Поэтому, не заключив Вечного мира с Польшею, великим государям отнюдь в союз вступить нельзя, что послы сами могут понять».

Этические и юридические рассуждения имперских послов о возможных условиях «Вечного мира» были блестяще парированы главой Посольского приказа. Мысль «поделить» спорные территории с Речью Посполитой, оставив за Россией Смоленск и передав на польскую сторону Киев, была им отвергнута на основании выбора украинского населения, не желавшего терпеть утеснения под королём и шляхтой, и с чисто юридической стороны, поскольку по Журавинскому миру король уступил всю Украину султану, а тот по Бахчисарайскому миру признал принадлежность России Киева с уездом и Запорожья.

Тогда послы предложили Голицыну заключить сепаратный русско-имперский договор о взаимопомощи — «кроме поляков», то есть без участия Речи Посполитой. В этом случае после окончания войны с Портой и Крымом Вена гарантировала России ненападение со стороны короля. Главе Посольского приказа было понятно, чем вызвано такое отношение Империи к своему союзнику. Сепаратный договор Вены с Москвой мог весьма затруднить Яну Собескому проведение его политики на Балканах: ослабление России и Речи Посполитой в результате военных действий и взаимных претензий позволило бы Империи играть главную роль при дележе отвоёванного османского наследия.

Прежде чем принять окончательное решение, Голицын обратился к опыту русско-имперских отношений конца 70-х годов XVII века. Тогда сходный сепаратный договор был сорван из-за того, что Империя сосредоточила своё внимание на Рейнском, а не на Дунайском театре. Это была стрела, попавшая прямо в цель: в 1684 году, как и в 1679-м, Вена хотела переложить основные тяготы войны с «агарянами» на Россию и Речь Посполитую, чтобы активизировать свою политику на Западе. Василий Васильевич не выдвинул в этой связи никаких требований, однако постарался максимально заинтересовать имперских послов выгодами политического и военного сотрудничества после заключения «Вечного мира» и вступления России в Священную лигу. Жировский и Блюмберг тщательно взвесили сравнительные выгоды продолжения политики в союзе с Россией или без неё.

После возвращения посольства из Москвы франкоимперские переговоры активизировались и 15 августа 1684 года завершились подписанием в Регенсбурге договора о 20-летнем перемирии. Уступки, сделанные Веной, позволяли Империи сосредоточить силы против Порты. Приветствуя это соглашение, Голицын, однако, не склонен был становиться на точку зрения польских магнатов, принявших его как австро-французский союз. Напротив, информация Краевского и других эмиссаров Посольского приказа свидетельствовала о том, что Франция не намерена считаться с Регенсбургским договором. Для удержания самого сильного в то время государства Западной Европы от подобных намерений в начале 1685 года выехало посольство С. Е. Алмазова.

Официально предложив Франции вступить в Священную лигу, русский посол добился сделанных с некоторыми оговорками заверений в соблюдении нейтралитета на Рейне, то есть именно того, чего желал Голицын. Попутно Алмазов попытался заключить взаимовыгодный торговый договор, но это соглашение было сорвано особыми требованиями французской стороны.

Между тем продолжалось оживлённое движение Москва — Вена. На переговоры с Голицыным (имевшие наибольшее значение при обмене посольствами) последовательно выезжали Рингубер, Иоганн Курц, Альберт Дебой. Размышления дипломатов были направлены в немалой мере на преодоление главного препятствия — нежелания реваншистски настроенной шляхты признать существующую русско-польскую границу. В ходе переговоров идея сепаратного союза Империи и России реализовалась в соглашение об объединении усилий по сохранению шляхетской республики в противовес абсолютистским планам короля. Внешнеполитической задачей альянса дипломатов и партий Речи Посполитой, тяготевших к Москве и Вене, стало склонение Речи Посполитой к «Вечному миру» с Россией.

Нажим императора Леопольда на Яна Собеского и действия имперского представителя в Варшаве, а также русского посла С. Г. Сандырева были поддержаны папской курией. Голицын первым из русских дипломатов после долгого перерыва принял в Москве иезуита: то был некий Вот с неофициальной миссией от Папы Иннокентия XI. Для ускорения вступления России в Священную лигу Папа готов был принять самые энергичные меры и подтверждал своё благорасположение к Голицыну уступками в дипломатическом церемониале, которых долго добивался Посольский приказ. В соответствии со своей ролью в Европе Российское государство, представленное своими посланниками, должно было приветствоваться как великая держава.

Василий Васильевич предвидел всю сложность переговоров о «Вечном мире» с Речью Посполитой, на которые её ещё надо было склонить. По сведениям Посольского приказа, Ян Собеский и часть магнатов считали жизненной необходимостью для своего государства реванш в войне с Россией. В 1684—1685 годах король искал союзников в Молдавии, Валахии, Персии и Египте, а главное — в Крыму. Используя давние традиции польско-крымских союзов, королевские дипломаты стремились привлечь хана перспективой выхода из-под власти Оттоманской Порты и дальнейших совместных действий против России (которую король в это же время приглашал к совместным действиям против Крыма!).

Однако крымские дела находились под тщательным контролем Посольского приказа. Голицын учитывал специфику ордынской дипломатии и не желал играть по её правилам, то есть используя двурушнические приёмы. Даже в 1682 году, когда опасность с Запада была очевидна, князь отверг предложение нурадин-султана (правой руки хана) совместно выступить против Речи Посполитой и категорически потребовал прекратить набеги на неё. Располагая таким средством вразумления, как Изюмская засечная черта, русское правительство заняло твёрдую позицию. После провокационного нападения на русского посланника Тараканова оно объявило, что ни один русский посланник не ступит на территорию Крыма и все переговоры будут вестись на границе. Это произвело на ордынцев должное впечатление: силу они уважали.

Польская же политика в Крыму потерпела провал. В 1684 году ханство затянуло переговоры, что способствовало поражению короля под Каменцем. А в 1685 году Крым отказался от сепаратных переговоров с Речью Посполитой, предложив себя... в посредники для её переговоров с Портой. Не менее ощутимым был провал соглашения поляков с традиционно союзной Францией. В 1685 году королевский посол Велепольский, посетивший Версаль после Алмазова, отбыл на родину в расстроенных чувствах, не получив помощи Франции.

Без участия России, но с ведома князя Голицына тогда же шли переговоры Империи, Швеции и Бранденбурга, направленные против династических притязаний самого Яна Собеского. Они завершились в марте 1686 года договором, секретные статьи коего обязывали названные государства сохранять в неприкосновенности конституцию магнатско-шляхетской республики, то есть вести политику, давно разработанную предшественниками Василия Васильевича. В сложившихся обстоятельствах сопротивление Речи Посполитой нормализации польско-русских отношений становилось невозможным. Ещё в 1685 году, несмотря на противодействие короля, сейм оговорил возможность великого посольства в Москву для заключения «Вечного мира» и создания Священной лиги. Ян Собеский задержал его отправление до начала 1686 года. Тем временем Голицын усилил свою позицию: через агента в Смоленске Краевского он вступил в секретные переговоры с литовским канцлером М. Огинским и через посла Н. Алексеева предложил диалог с Оттоманской Портой, признавшей истинность первой редакции Бахчисарайского мира (прежде не ратифицированной). Таким образом, каждая неделя работала против политики Собеского.

В феврале 1686 года великие и полномочные послы Речи Посполитой — воевода познанский К. Гримультовский и канцлер М. Огинский — с канцелярией и свитой прибыли в Москву. Семь недель продолжались конференции послов с В. В. Голицыным, Б. П. Шереметевым и «товарищами». По материалам этих встреч можно составить учебник дипломатического искусства XVII столетия. Уже в самом начале переговоров Василий Васильевич изъявил добрую волю и сделал ряд уступок, оставаясь твёрдым в вопросе о подтверждении условий Андрусовского перемирия. Выгодны были условия Голицына, возвращавшие Речи Посполитой потерянное ею Правобережье без Киева, ибо без союза с Россией, а тем более в состоянии конфликта с ней невозможно было бы биться с «агарянами» за Правобережную Украину.

Послы объявили было переговоры прерванными, простились с царями, собрались уезжать ни с чем. Голицын выразил сожаление о нежелании Речи Посполитой объединить общехристианские усилия против османско-крымского натиска. Гримультовский и Огинский вновь вернулись к разговору о союзе, не желая, по их словам, столь великого, славного, прибыльного дела оставить и свои труды напрасно потерять.

21 апреля 1686 года «Вечный мир» был заключён. «Величайшими и державнейшими великими государями» должны были отныне писаться русские цари во внешних сношениях.

Особенно радостно восприняли весть о договоре в покорённых османами христианских землях — в Молдавии, Валахии и других. В Стамбуле же, по выражению русского посланника, султан «зело со всем бусурманством задрожал». Весть о «Вечном мире» сокрушила планы Порты. Поход великого визиря, за которым должен был следовать с гвардией сам султан, был отменен. Крымская армия осталась сторожить Перекоп, её сильнейшее крыло (Белгородская орда) не выступило в Венгрию, осталось на кочевьях у Буджака. Не встретив серьёзного сопротивления, польско-имперские войска взяли Будин. Развивая успех, Ян Собеский обрушился на османские крепости в Молдавии и Валахии; валашские войска присоединились к польской армии.

Но не радость от успехов, а чёрные мысли владели королём Яном. Тщетно ждали его во Львове русские великие и полномочные послы Шереметев и Чаадаев: король не желал ратифицировать московский договор. Все участники Священной лиги отвергли тайные предложения султана и хана о сепаратном мире и военном союзе, лишь Ян Собеский милостиво принимал послания хана. «Мой дражайший друг, — писал хан королю, — ты сам знаешь, что Крым с древних времён пребывал в дружбе с Польшей и я с давних пор пребывал с тобой, моим братом, в единстве, надеялся на то, что ты станешь польским королём, и никогда не намеревался с тобой воевать... Татарское войско обогащается за счёт войны. Но мы не желаем этого делать за счёт войны с вами, тем более что мы желаем пребывать в прежней дружбе».

Последующие события не могли быть расценены современниками иначе как Божья кара. Взяв Яссы, армия Собеского попала в окружение Белгородской орды. Поражённое болезнями, измученное голодом польское войско с огромными потерями прорвалось домой, проклиная своего короля. Учитывая настроения в Речи Посполитой, русские послы потребовали немедленной ратификации «Вечного мира», объявив, что в противном случае они покинут королевские владения.

Ян Собеский вынужден был прибыть во Львов, но на раде 24 ноября заявил, что ему «тяжестно» подписать «Вечный мир», и был поддержан «партией реванша». Однако большинство магнатов во главе с канцлером литовским Огинским уже ясно поняло опасность отказа от союза с Россией и заявило, что «после совершения дела размышлять о нём и отрекаться невозможно». Обливаясь слезами, король подписал вручённый ему договор.

Заключение «Вечного мира» стало наивысшим достижением политики Голицына. Впервые в XVII столетии Россия получила возможность сосредоточить все силы и средства на одном направлении, не опасаясь удара в спину.

Посольский приказ работал как слаженный механизм. По тысячам явных и тайных каналов стекалась в возведённые в Кремле каменные корпуса информация из разных стран Европы и Азии, учитывалось положение в Южной Америке, обращались взоры к Северной Америке, куда уже ступила нога русских первопроходцев.

По сводкам Посольского приказа и спустя столетия можно точно установить передвижение иноземных армий и «караванов» (эскадр), местонахождение виднейших государственных деятелей в определённый момент, в ряде случаев узнать их намерения, а то и тайные похождения. О постоянных героях посольских обзоров, таких, например, как вождь антигабсбургского движения венгров Имре Тёкёли, сведений накопилось на целый роман: вот Тёкёли ведёт тайные переговоры, вот спешит на свидание с женой, вот с лихими гусарами даёт сражение австрийским ландскнехтам, вот, захваченный врасплох, прыгает с двумя пистолетами из окна и уносится на резвом коне... Опасному противнику союзницы России — Империи трудно было ускользнуть от бдительного ока Посольского приказа'.

Углублённому проникновению в «европейскую конъюнктуру» соответствовало и «лицо» Посольского приказа, обращённое к иностранным представителям.

Иноземец, направлявшийся в конце 1680-х годов в Кремль, чтобы представиться канцлеру Голицыну, издалека видел глобус, установленный над крышей нового здания Посольского приказа. Это было, по словам французского автора, «обширное здание, состоящее из четырёх огромных корпусов... В нём находится несколько палат, из которых каждая предназначена для особого совещания». «Помещение приказа красивое и хорошо содержится», — отмечал немецкий путешественник. Конференции с иностранными представителями проводились за большим столом: в конце его садился канцлер, по сторонам располагались приглашённые бояре и дьяки.[24]

Гостям предлагали кресла с другой стороны стола (этот обычай мало изменился). При участии бояр в переговорах использовались толмачи.

После реформы Фёдора Алексеевича «служилая» одежда чинов Государева двора соответствовала общеевропейскому стандарту (моды разных стран, конечно, значительно варьировались). Русские участники переговоров, и прежде всего князь Голицын, поражали гостей великолепием нарядов. Не желая уступать прославленному на Западе герцогу Бекингему, Василий Васильевич имел более 100 кафтанов и шуб. Даже без украшений один наряд стоил как 20—30 лошадей. Драгоценные ткани нарядов были либо сплошь усыпаны алмазами с изумрудной или рубиновой искрой, либо украшены сапфирами и рубинами с жемчугом, либо покрыты золотом с самоцветами, либо просто выглядели так, что «ни в сказке сказать, ни пером описать». В России пуговицы, запаны, аламы (овальные пластинки) и другие украшения одежды Василия Васильевича оценивались по 300,700,800 рублей и более, а иностранцы, жмурясь от блеска драгоценностей, подсчитывали, что, сбросив кафтан, канцлер мог бы купить целый полк. Неудивительно, что даже сама по себе внешняя сторона приёма в Посольском приказе, как правило, оказывала чрезвычайно благоприятное влияние на ход переговоров, определяла их достаточно высокий уровень.

Богатство подразумевало знатность, а вместе они определяли место человека в европейской иерархии. Голицын, добиваясь подобающей чести для своего государства в посольском церемониале, с успехом играл роль одного из крупнейших европейских вельмож, вызывая соответствующую реакцию иностранных представителей, заставляя искать своей милости. Цена его внимания многократно возрастала, аудиенция становилась причиной гордости и темой издававшихся за границей записок. При этом все иностранцы отмечали безукоризненные манеры князя.

«В России, — писал немецкий путешественник Георг Адам Шлейссингер, посетивший Россию в 1684—1686 годах (его сочинение вышло в те времена четырьмя изданиями), — наиболее знатным канцлером является господин фон Голицын, князь. Это очень образованный господин, он великолепно держится и является большим другом иностранцев. Он хорошо говорит на многих языках, в том числе и на латинском»; сообщается, что князь имеет самый красивый дворец в Москве (где во времена Голицына было построено, кстати сказать, более 10 тысяч каменных зданий).

Выгоднейшее впечатление глава Посольского приказа, разумеется, стремился произвести на представителей той страны, на которую его учреждение имело меньше всего других средств влияния.

О том, насколько он в этом преуспевал, свидетельствует, например, отзыв французского автора: «Этот первый министр, происходивший из знаменитого рода Ягеллонов, без сомнения, был самый достойный вельможа при дворе московском. Он любил иностранцев, и особенно французов (!), потому что благородные наклонности, которые он в них заметил, совпадали с его собственными; вот почему его упрекали, что у него и сердце такое же французское, как и имя»; канцлер питал «уважение к Людовику Великому, которого он был страстный поклонник» (!!). Датский посланник, впрочем, был убеждён в аналогичных чувствах Голицына к датскому королю.

Оценки французов наиболее убедительно свидетельствуют, что в лице Голицына русская дипломатия достигла высокого по тем временам уровня. Являясь одним из наиболее интеллигентных людей своей эпохи, Василий Васильевич широко использовал в переговорах неформальное общение с партнёрами в домашних условиях. В его доме принимали не хуже, «чем при дворе какого-нибудь итальянского князя». Уже после падения Голицына, вспоминая встречу с ним в 1689 году, французский автор отмечал: «Разговаривая со мною по-латыни о делах европейских и спрашивая моего мнения о войне, начатой против Франции императором и союзными князьями, и особенно о революции в Англии, министр потчевал меня всякими сортами крепких напитков и вин, в то же время говоря мне с величайшей ласковостью, что я могу и не пить их... Этот князь Голицын, бесспорно, один из искуснейших людей, какие когда-либо были в Московии, которую он хотел поднять до уровня остальных держав. Он хорошо говорит по-латыни и весьма любит беседу с иностранцами, не заставляя их пить, да и сам не пьёт водки, а находит удовольствие только в беседе. Не уважая знатных людей по причине их невежества, он чтит только достоинства и осыпает милостями только тех, кого считает заслуживающими их и преданными себе... Все управления, бывшие до сих пор в руках у бояр-сенаторов... были заменены людьми простыми, так как Голицын желал иметь подчинённых, а не товарищей».

Проницательный француз верно подметил направление государственной политики Голицына, но преувеличивал её успехи. Далеко не во всех приказах канцлер сумел поставить талантливых и послушных ему новых людей, позволявших проводить согласованный курс. Завоёванное им положение было результатом хитроумного маневрирования между группировками Боярской думы. Для более решительных действий у князя просто не было сил и влияния. Правительство Софьи и Голицына держалось постольку, поскольку именно оно оказалось способным «утишить» Московское восстание 1682 года и продолжать «умиротворение» служилого по прибору и городского населения. Однако именно успехи этого курса, укрепление самодержавной власти, рост уверенности «верхов» в своей силе вели к падению ненужного более правительства регентства.

В момент, когда Василий Васильевич, как ему казалось, был на гребне успеха, Боярская дума нанесла по его власти продуманный смертельный удар.