БАГРОВЫЕ ЗОРИ

В действиях Святополка после убийства Бориса можно усматривать и хладнокровную логику мстителя с голубой кровью, решившего до конца пройти начертанный самому себе страшный путь к власти, и лихорадочные метания человека, отравленного безумием преступления. Мне кажется, что в новом киевском князе то и другое странным образом совмещалось. Автор «Сказания о Борисе и Глебе» видит размышления Святополка о том, что последует, если он остановится в своих преступлениях, такими. Братья убитого воздадут ему сторицей. Если и не казнят, то «изгонят меня, и лишусь престола отца моего, и жалость о земле моей пожрёт меня, и поношения хулителей одолеют меня, и княжение моё получит другой, и во дворах моих не сыскать будет живой души». Тут и человеческое, и князево — всё вместе. И страх перед возмездием, и неадекватность оценки и выводов из собственных действий. «Вошёл в сердце его сатана и начал подстрекать на ещё более тяжкие преступления», поясняет автор «Сказания»...

Но действительно, зачем было Святополку отягчать свою совесть новыми убийствами? Борис — тот любимый сын Владимира и явный претендент на киевский стол, по крайней мере в глазах окружающих; поэтому был опасен даже без войска. Но вряд ли можно сказать то же самое о Глебе или Святославе. Или прав Нестор, писавший, что Глеб находился до последних дней при отце и лишь потом бежал от Святополка «в полунощные страны»? Если так, то «охота» Святополка за муромским князем получает какое-то объяснение. Тогда нежелание Глеба остаться в Киеве под опекой старшего брата, его тайное исчезновение, стремление укрыться в недосягаемые пределы не оставляло у киевского князя сомнений, что Глеб — его будущий враг. Может быть, находясь рядом со Святополком, юный князь невольно раскрыл его секретные планы и теперь становился неудобным свидетелем? Или в Берестове, склонясь у изголовья больного отца, мог слышать распоряжения князя, не успевшие получить статуса официального волеизъявления главы государства?

И судьба Глеба была решена. Сначала лживым вестником Святополка (отец умирает, зовёт тебя), а затем звероподобными молодцами Горясера и поваром легковерного юноши Торчином, предавшим своего господина и взявшим на себя роль палача. Вероятно, он был заранее завербован людьми Святополка. А это значит, что акция против Глеба, как и против Бориса, была и импровизированной и подготовленной.

Ну, а Святослав, князь древлянский? Он чем навлёк на себя гнев неутомимого в своей мстительной ярости Ярополчича? Почему он вынужден был бросить всё и опрометью бежать от тянувшихся к нему щупальцев Святополка в Венгрию к родственникам жены? К сожалению, об этом ничего не известно. Но то, что бегство не удалось, что Святослав был настигнут киевскими «горясерами» и тоже убит, показывает созданную Святополком обстановку террора против явных и потенциальных соперников и недоброжелателей. Они не просто жили под угрозой расправы. По их следам уже шли сыщики новой тайной службы и палачи карательных групп. Гипертрофированная жажда мести, неуёмная жажда власти во имя восстановления на троне «законной» династии и удовлетворения личного властолюбия, подспудный страх перед возмездием гнали Святополка к нравственной пропасти. Высокая печаль об отце, ощущение долга перед его памятью, непреклонная решимость восстановить справедливость, столкнувшись с неизбежностью кровопролития, постепенно преображали, мельчили его натуру, усыпляли совесть, размывали критерии добра и зла. Но ясность ума и энергия пока не покидали его. Трижды обагрив руки кровью, он сжёг за собой мосты и уже не мог рассчитывать на примирение с оставшимися братьями. Теперь его аргументом могла быть только сила. И она у него была.

Подарками и посулами, к которым он прибег в первые же дни своего правления, Святополк постепенно склонил на свою сторону значительную часть киевлян. «Святополк седе в Киеве по отци, и съзва кыяне (киевлян, — Авт.), и нача даяти имение им, — читаем в Новгородской первой летописи, — Они же приимаху, и не бе сердце их с ним, яко братья их бяху с Борисом». То есть киевляне колебались, полагая, что, если придёт с полками Борис (по словам Нестора, в его войске было около восьми тысяч человек), «имение» это может выйти им боком. Да и родственные связи с участниками похода давили на «сердце». Но если и при этом всё-таки «приимаху», то самоустранение Бориса от борьбы за великое княжение и уход от него разочаровавшихся в нём воинов сняли все нравственные и иные вопросы. Этот решающий успех не был заслугой Святополка. Это был подарок, просто свалившийся ему в руки. Но всё остальное он сделал сам. Расправившись с действительными и мнимыми врагами, он лишил своего главного соперника — Ярослава — потенциальных союзников и обезопасил себя от войны на нескольких фронтах. (Я допускаю, что первоначальные его намерения в отношении Глеба и Святослава могли быть вполне дружелюбными. Возможно, что новый киевский властитель видел их своими пособниками в борьбе с дружинами Великого Новгорода. Не отказ ли обоих князей и определил их участь?)

Теперь Святополк целиком сконцентрировался на подготовке к войне с Ярославом.