СВЯТОПОЛК В СТРАНЕ ПЕЧЕНЕГОВ. ВЕРСИЯ

Долго ли, нет ли пробыл Святополк в Печенегии, каково он там мёд-пиво пил да дела обделывал и когда вернулся — ничего этого мы не знаем. А потому я позволю себе вновь призвать на помощь воображение.

Дела Святополка у печенегов поначалу шли туго. К нему отнеслись так, как принято было относиться к заложникам высокого происхождения — предупредительно, но настороженно. Никаких серьёзных разговоров не вели. К чему они с человеком, который исполняет свою миссию самим фактом своего присутствия? Его дело — ездить на охоту, пировать, наблюдая за плясками восточных красавиц, шутить со знатными сверстниками да внимать мудрости аксакалов. Как ни пытались князь и его многоопытный дядька подвести степных вельмож к откровенным беседам, ничего не получалось. Намёки Святополка на то, что он не просто посланец Владимира и не сын его, а самостоятельная величина на государственном небосклоне Киевской Руси и имеет собственные интересы, не совпадающие с интересами нынешнего властителя великой славянской державы, вызывали у них любопытство, но одновременно порождали недоумение и увеличивали подозрительность. Они, конечно, помнили трагическую историю Ярополка. Может быть, слышали что-то и о его сыне. Но как это проверишь? Говорят, у киевского князя много бездомных родственников. Как бы не попасть впросак...

Однажды на рассвете в шатёр едва забывшегося в тяжёлом и тревожном сне Святополка неслышной поступью вошёл его особо доверенный слуга, соперничавший за влияние на князя с Волчьим Хвостом, — Мишаточка Путятин, приземистый и тучный молодец с круглой, как шар, головой, румяными щеками, тонкими змеиными губами и ослепительной лысиной. Бывший наперсник Владимира, его ближний советник по сыскным делам, едва избежавший казни после того, как из-за его наушничества погибли княжеский ловчий Данила Денисьевич с женой, сбежал к Святополку и теперь служил ему верой и правдой, мстя прежнему хозяину и не забывая обкрадывать нового.

— Господине! — зашептал он, расталкивая князя. — К тебе человек из Руси.

Святополк мгновенно сел на ложе.

— Кто такой? Зачем? — торопливо спросил он.

— Не сказывает, господине. По виду боярин, одет богато, и калита на поясе, я чую, не пустая. — Тусклые глазки Мишаточки алчно блеснули. (Про его жадность до золота и предприимчивость рассказывали, будто он даже сумел выгодно продать свою мать, выдав её за юную красавицу).

— Из Киева от батюшки? — Святополк непроизвольно поморщился, произнеся это привычное, но давно уже ненавистное слово.

— Нет, господине. В Киеве я его не видывал. А я там всех наперечёт знаю. — Мишаточка усмехнулся.

— Ну, коли так, давай одеться — и зови.

Князь был встревожен и заинтригован. Мишаточка ввёл таинственного гостя. Это был седой, но крепкий и плечистый человек со спокойным открытым взглядом. Когда он, сняв украшенную жемчугом шапку и поклонившись, выпрямился, стал виден багровый рубец, пересекавший лоб, — след, оставленный лезвием меча или сабли. Из-под нарядного корзно, застёгнутого на плече золотой фибулой, выглядывала рукоять меча. В нём легко угадывался нарочитый и бывалый воин.

— Кто ты? — спросил Святополк, напряжённо вглядываясь в незнакомое лицо.

— Ты меня не знаешь, княже. Я — Варяжко.

— Варяжко! — Святополк подскочил на ременчатом стуле.

— Выходит, слышал всё-таки обо мне, Ярополчич? — простодушно удивился гость. И глаза его потеплели.

— Волчий Хвост много сказывал про деяния твои... Да ты садись.

Вынырнувший из-за полога Мишаточка проворно подставил знаменитому дружиннику стул и вновь исчез. Он тоже слышал о Варяжко и теперь не только по профессиональной привычке, но и из чистого любопытства пытался составить о нём представление.

— Волчий Хвост? — переспросил Варяжко, неоодобрительно глянув на суетившегося Мишаточку. — Помню его. Добрый вояка. В сече виделся с ним.

— Как — в сече?

— Он служил Володимиру, а я отцу твоему, блаженному князю Ярополку. Мудрено было разминуться.

— Что скажешь об отце? Каким помнишь его?

— Второй Святослав по храбрости был, княже. Да только уж прост больно. Я, правду молвить, сам не из мудрецов. — Мишаточка за пологом удовлетворённо хмыкнул. — Проглядел змею запазушную.

— Блуда вспомнил? Он нынче с Ярославом в Новгороде.

— Эх, переведаться бы с ним!..

— Иди ко мне служить; Бог даст — переведаешься.

— Загадками говоришь, княже.

— Разве один Блуд достоин мести? А покровитель его — Володимир?

— Тебе, княже, верно, сказывали, как мстил я Володимиру за отца твоего? До той поры мстил, пока не понял, что не по нему бью, а по Русской и словенской земле.

— Что ж с того? На то война.

— Война войне рознь. Ныне не враг я киевскому князю. Много потрудился он для Руси. А за грех свой пред Богом ответит.

— Послушать тебя, так и мне смириться надобно? А разве не должен сын отмстить кровь отчую?

— Время прошло, княже. Да и не Володимир тогда начал. За безвинно погибшего Олега вступился... А приговорили отца твоего всем дружинным советом. Выходит, и с них тогда спрашивать должно, коли жив ещё кто остался?

Обманутый в своих ожиданиях Святополк начинал злобиться и мрачнеть. За пологом исходил беззвучной затейливой бранью Мишаточка, проклиная своего господина за болтливость, а незваного гостя за упрямство. «Вот не умеет жить человек! — негодовал он. — Ему золотые горы сулят, а он отказывается. Хорошо хоть, такой не выдаст. Я этих олухов повидал...»

— Зачем же сюда пожаловал? — прервал Святополк затянувшееся молчание. — Уж не помирить ли меня с Володимиром хочешь?

— Нет, княже. В твои дела не вступаюсь. Поклониться приехал сыну господина моего. И если надобно — послужить ему.

— Вижу твою службу... — процедил Святополк. И, жестом остановив собиравшегося что-то сказать Варяжко, устало спросил: — Как нашёл-то меня?

— Я, княже, живу на южном порубежье. Вести из степи до меня быстро доходят. Прослышал: послы из Руси сюда отправились с князем Святополком. А мне ещё Ярополк сказывал, как назовёт будущего сына.

— Что ж раньше не приезжал ко мне в Туров?

— Следил за мной Володимир. Сначала Добрыня глаз не спускал, потом Сигурд, потом Алекса Попович...

— А в степи тебе путь кто указал? Неужто сами печенеги?

— Они. Я, княже, у них в чести. Не забывают старой приязни.

В голове Святополка словно что-то мелькнуло. То ли смутная мысль, то ли видение белой лебеди-удачи. Он встал, прошёлся по шатру и опёрся рукой о потолочину.

— В чести, говоришь? А на меня вон косятся. Поят да откармливают. А на уши и уста замки понавесили. Сможешь ли за меня слово молвить? Сказать, что я сын старинного их доброхота Ярополка и хочу от своего имени возобновить с ними прежнюю дружбу?

— Смогу, княже. Аксакалы их и старая ханша помнят меня.

— А не любопытствуешь, зачем мне та дружба?

— То твоё, княже. И грех, коли что сгадаешь худое, — на тебе.

— А буде меня обидят, придёшь на помощь?

— За твою обиду, княже, встану. Вот возьми жуковинье моё с изумрудом. Хана Илдеи подарок. Придёт кто с ним от тебя ко мне в Звениславль — коли жив буду, всяду на конь.

Довольный Святополк подошёл к старому отцову слуге, и они обнялись. Варяжко поклонился и — ненароком, конечно, — задев плечом потерявшего от ликования бдительность Мишаточку (тот потом долго приходил в себя под ближайшим кустом), растворился в утреннем тумане.

Слово своё он сдержал. С этих пор перед Святополком раскрылись не только двери, но и сердца хана, его семейства и вельмож. По крайней мере, так они говорили и во удостоверение истинности своих слов прижимали руки к названному вместилищу искренности.

Тайный договор печенегов со Святополком как наследником киевского престола был заключён. Условия его остались неизвестными.