ДЕЛА ЛИТОВСКИЕ, НОРВЕЖСКИЕ, ФИНСКИЕ

Описав разгром рыцарей на Чудском озере, составитель Жития сопроводил свой рассказ кратким, но выразительным комментарием: «Не обретеся противник ему (Александру, — Авт.) во брани никогда же... И нача слыти имя Александрово по всем странам...» В самом деле, выдающемуся русскому полководцу ещё не раз пришлось обнажать меч, хотя большинству читателей об этом неизвестно. И удача не оставляла Александра. Если немцы, получив, подобно шведам, суровый урок, на время затихли и поспешили заключить мир, то литовские князья своими набегами постоянно держали в напряжении пограничные русские волости, не защищённые сторожевыми городками, проникая иногда очень далеко вглубь страны. В скоротечных войнах, которые приходилось вести Александру Ярославичу против литовцев, обращает на себя внимание быстрота реакции новгородского князя на развитие событий, стремительность его вмешательства в них. Эта примечательная особенность его полководческого почерка могла проявиться лишь при великолепной постановке службы разведки и оповещения.

В 1245 году литовские «княжичи» разорили окрестности Торжка и Бежиц. Выступивший против них новоторжский князь Ярослав Владимирович потерпел поражение.

Читатели удивятся, но это «тот самый» Ярослав Владимирович, с которым они уже встречались при совсем иных обстоятельствах. Этот неугомонный борец за право где-нибудь да княжить добился-таки своего, наверное в очередной раз поклявшись не иметь больше дела с врагами Руси. На всякий случай его посадили подальше от русских рубежей, но враги добрались и туда. И оказалось, что Ярославу Владимировичу всё равно с кем дружить и против кого воевать, лишь бы было за что. Н. С. Борисов в книге о русских полководцах XIII—XVI веков заметил, что «применительно к людям столь далёкой от нас эпохи можно лишь с большой осторожностью использовать такие понятия нового времени, как «патриотизм», «благо Отечества». Поскольку в «них вкладывали тогда очень много собственнического начала. Они были сугубо конкретны, осязаемы. В основе всего лежало ощущение земли как наивысшей ценности». И «князья, не пускаясь в рассуждения, испытывали острую, почти плотскую любовь к своей земле... Разорение вотчины причиняло им невыносимые страдания».

Я думаю, такой «плотский патриотизм» действительно был свойствен людям, подобным Ярославу Владимировичу. С той лишь поправкой, что разорение вотчины причиняло им невыносимые страдания до тех пор, пока они ею владели. Когда же её отнимали, не было преступления, которое они не могли бы против неё совершить. Как мы это и видели на примере взаимоотношений Ярослава с Псковом. В то же время личности масштаба Александра Невского способны были не только «осязать», но и парить духом, поднимаясь до высот, с которых смотрел на мир и безвестный современник князя, автор «Слова о погибели Русской земли».

Но вернёмся к нашему повествованию. К разбитому литовцами Ярославу подоспела помощь — тверичи и дмитровцы с воеводами Явидом и знакомым нам Кербетом (Ербетом). Литовцев настигли у Торопца, вбили в его стены, а «за утра» (или даже ночью) уже «приспе» Александр с новгородцами — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Видимо, у новгородского князя были свои люди и в Полоцке, у родственников жены, и в Витебске, где «сидел» его сын, и в иных местах, на путях движения литовских отрядов...

Беспокоили Александра Ярославича и дальние северная и северо-западная границы. В саамской тундре подвластные Новгороду карелы часто вступали в вооружённые конфликты с чиновниками норвежского короля Хакона Старого, собиравшими здесь дань. Между ними, по сообщению саги о Хаконе, «постоянно были немирье, грабежи и убийства». В 1251 году Александр направил в Трандхейм, ко двору короля Хакона и его сына Магнуса, посольство во главе с «рыцарем Микьялом» (боярином Михаилом), которое провело с королевскими советниками «совещания, и было решено как этому положить конец». Затем в Новгород прибыли норвежские послы — и между двумя северными державами был заключён мирный договор: «...и установили они тогда мир между собой и своими данническими землями так, чтобы не нападали друг на друга ни Кирьялы (корелы. — Авт.), ни Финны».

Правда, северные дела для Александра Ярославича на этом не закончились. В 1256 году объединённое войско шведов, финнов и немецко-эстонского феодала Дитриха фон Кивеля начало поход против води-ижоры и карел, построив в устье реки Наровы, на её новгородском (восточном) берегу, крепость. Однако, узнав о военных приготовлениях в Новгороде, а может быть, и об отправке гонцов во Владимир к великому князю Александру, поспешило ретироваться. Явившийся с низовскими дружинами полководец не отправил их обратно, а, забрав с собой и новгородцев, двинулся к Копорью. Куда и на кого он ведёт рать, князь держал в тайне, которую раскрыл, лишь вступив в город: в далёкий рейд «за море», в землю еми — Тавастланд, захваченную в 1243 году шведами. Князь принял все меры, чтобы обеспечить полную внезапность появления русского войска в Финляндии.

Двигались они глухими путями, по бездорожью, через «горы непроходимый» (видимо, занесённые снегами холмы) и леса, в метель и мороз. Всё это могло быть осуществлено только в том случае, если у князя имелись опытные проводники из вожан, ижорян или карел. Словом, военная разведка и контрразведка великого князя Владимирского, видимо, и в этом походе («зол путь» без дня и ночи) потрудилась на славу и в немалой степени способствовала его конечному успеху.