Глава седьмая ДОИХАРА МАНЬЧЖУРСКИЙ

В 1937 году в издательстве «Молодая гвардия» была опубликована небольшая книга, общим объемом 256 страниц. Книга имела интригующее по тем временам название: «Шпионаж капиталистических государств». Тираж книги, судя по возможностям современных российских книгопечатников, впечатляющий — 100000 экземпляров!

Одна из глав, опубликованных в той книге, называлась «Подрывная работа японской разведки». Глава представляла собой не что иное, как перепечатанный текст редакционной статьи, опубликованной в двух номерах газеты «Правда» за 9 и 10 июля того же, 1937 года.

Учитывая то, что 1937 год был в истории Советского Союза годом репрессий, можно утверждать, что и статья в «Правде», и книга эта стали достоянием 100 000 читателей не случайно. Не забывая об особенностях того периода в истории СССР, тем не менее обращаешь внимание на то, что в этой статье было названо немало конкретных фактов о деятельности японских разведчиков против СССР. В частности, впервые была названа фамилия японского разведчика, который занимался подготовкой и проведением специальных операций в Китае, Маньчжурии и Монголии. Звали его Кендзи Доихара. Он имел воинское звание генерал-лейтенант. По мнению авторов статьи, Доихара был «крупным японским «спецом» по шпионажу, особенно по диверсиям»[67].

Возможно, в статье была допущена ошибка. По данным американцев, Доихара имел воинское звание генералмайор. Впрочем, американцы тоже могли что-то перепутать. Несомненно одно — Доихара был большим специалистом в области военной разведки и активно занимался ее организацией.

Американский журналист Джон Гюнтер окрестил Доихару «Лоуренсом Маньчжурским». Полковник Томас Лоуренс[68] жил в первой половине XX века, был британским военным разведчиком, действовал в годы Первой мировой войны в тылу турецких войск на Аравийском полуострове. За успешную работу в военной разведке британский король Георг V представил Лоуренса к ордену Бани, но разведчик по неизвестным причинам отказался от высокой милости британского монарха. В 1921 году Лоуренс побывал на Востоке вместе с У. Черчиллем, принимал участие в работе Каирской конференции. Лоурейс — автор десяти книг. Последняя из них — «Семь столпов мудрости».

Считается, что Лоуренс был ведущим британским арабистом того времени, за что и получил прозвище — Лоурейс Аравийский, то есть за знание арабских стран, их истории, культуры, особенностей быта и возможностей вести в этих странах разведывательную работу.

Возможно, Доихара Маньчжурский заслуживал сравнения с британским военным разведчиком Томасом Лоурейсом из-за своей активности в проведении специальных операций. Однако между двумя этими разведчиками, на мой взгляд, существует значительная разница.

Лоуренс в своей книге «Семь столпов мудрости» пытался доказать, что арабы имеют право на создание собственного государства, и то, что арабы были преданы их западными союзниками.

Доихара книг о Маньчжурии не писал. Он не защищал интересы маньчжуров. Наоборот, он активно содействовал из порабощению. Это обстоятельство существенно отличает Доихару от Лоуренса.

Выходец из японской семьи среднего достатка, которая проживала в городе Окаямы на юге Японии, Кендзи Доихара поступил в Военную академию. В годы обучения в этой академии, которую курировал японский генеральный штаб, Доихара познакомился с потомками великих японских династий самураев и сегунов, вступил в древнюю школу дзен-буддизма, основанную еще в XII веке.

Несомненно, Доихара имел хорошие способности к изучению иностранных языков. Он мастерски овладел тремя китайскими диалектами, знал язык, на котором изъяснялись китайские чиновники. Утверждают, что Доихара свободно разговаривал на нескольких европейских языках[69]. Человека, обладавшего такими способностями, судьба неминуемо должна была привести на службу в японскую разведку. Что и произошло.

В 1925 году Доихара прибыл в Маньчжурию в качестве сотрудника японской военной миссии. Он становится членом тайного общества «Черный дракон» (Кокурюкай), которое было главной опорой японских специальных служб. Несомненно, Доихара был дальновидным, предприимчивым и смелым разведчиком. Он стал одним из основателей специальной разведывательной службы Токуму-кикан, взявшую под свой контроль всю территорию Маньчжурии. Эта спецслужба бескомпромиссно выполняла приказы Доихары по ликвидации всех организаций и обществ, которые «демонстрировали неискреннюю доброжелательность по отношению к Японии»[70]?.

Трудно найти ответ на вопрос, почему американский журналист назвал Доихару «Лоуренсом Маньчжурским». Возможно, Маньчжурский кризис, спровоцированный японцами не без участия Доихары, спутал тайные планы американцев в Китае. Этот кризис завершился захватом японцами Северо-Восточного Китая, в результате которого было создано марионеточное государство Маньчжоу-Го. Япония получила право контроля над обширной и богатой природными ресурсами территорией, опередив американцев и англичан. Активное участие в организации и осуществлении этой оккупации принимал и Кендзи Доихара.

Через несколько лет Доихара стал начальником разведывательного отдела Квантунской армии. Он действительно знал многое и разрабатывал планы основных специальных операций военной разведки Японии, направленных против Китая, Монголии и особенно против Советского Союза на Дальнем Востоке. Возможно, он действительно имел воинское звание генерал-лейтенант, потому что в 1937 году был назначен на должность командующего 7-го военного округа Японии и был генеральным инспектором военных учебных заведений.

Маньчжурскому кризису предшествовали некоторые драматические события, которые тоже произошли не без участия Доихары и его секретных агентов. Эти события, несомненно, были составными частями общего плана реализации «Меморандума Танаки», которым предусматривался захват Маньчжурии. В этом замысле японская военная разведка свою роль сыграла грубо, но убедительно. Как это было?

Для того чтобы реализовать планы захвата Маньчжурии, командование японской армии должно было по крайней мере решить три задачи. Первая — дискредитировать все, что было связано с авторитетом Советского Союза в Монголии и Маньчжурии. Вторая — подобрать на пост руководителя Маньчжурского государства авторитетного, но готового служить Японии кандидата. И третья — блокировать протесты международного сообщества, в первую очередь США и Англии, в связи с планируемым захватом Японией маньчжурской территории.

Решением первых двух задач должна была заниматься японская военная разведка. Конкретно — в то время полковник Доихара. В 1928 году Доихара имевшимися в его распоряжении силами решал обе задачи одновременно.

Вначале Доихара полагал, что должность возможного руководителя марионеточного государства в Северном Китае может занять сына маршала Чжан Цзолиня — Чжан Сюэлян. В действиях самого маршала, который боролся против гоминдана и войск Чан Кайши, агенты Доихары заметили проявление антияпонских настроений. Японцам также стало известно, что маршал начал переговоры с последним китайским императором Генри Пу И. Император был безвольным и несамостоятельным человеком, который тем не менее мог бы с помощью Чжан Цзолиня быть восстановлен на троне маньчжуров, независимом от японцев.

Японской разведке также стало известно, что Чжан Цзолинь не против поддержания отношений и с Англией. Замыслы Чжан Цзолиня могли помешать реализации плана по захвату Японией Маньчжурии, плана, который являлся одной из важных составных частей «Меморандума Танаки». Долгосрочные планы элиты японской империи оказались по угрозой.

Активный и верный самурайской идее офицер, Доихара решил уничтожить Чжан Цзолиня. Он был уверен, что на первых порах после убийства Чжан Цзолиня его заменит сын — Чжан Сюэлян, который к 1928 году завершил обучение в японской Военной академии. Доихара считал, что молодой Чжан Сюэлян уже в достаточной степени обработай в Токио и станет послушным исполнителем указаний из Токио.

В 1928 году Китай был охвачен войной. Война шла между силами Чан Кайши, обосновавшимися в Нанкине, и войсками Чжан Цзолиня, контролировавшими Пекин. Верх брали сторонники Чан Кайши. Оставив в Пекине своего соратника Янь Сишаня, Чжан Цзолинь решил перебраться в Мукден, куда, как он рассчитывал, после возможного поражения при столкновении с армией Чан Кайши должны были отойти его войска.

Ночью 3 июня 1928 года в Пекине Чжан Цзолинь и сопровождавшие его лица разместились в вагонах специального поезда, который вскоре направился в Маньчжурию. Во время проводов Чжан Цзолинь растрогался до слез. Утром 4 июня об этом сообщила японская газета «Асахи».

На перроне среди провожавших был и полковник Кендзи Доихара. После того как сигнальные огни хвостового вагона поезда погасли в ночи, Доихара возвратился в свой офис и условной телеграммой сообщил в Токио, в каком вагоне следовал Чжан Цзолинь.

Эти сведения были важны для другого японского полковника — Кавамото, которому поручалось взорвать поезд, следовавший из Пекина в Мукден.

4 июня в 5.30 утра в точке пересечения Южно-Маньчжурской и Пекин-Мукденской железных дорог произошел взрыв как раз в тот момент, когда эту точку пересекал вагон, в котором находился маршал Чжан Цзолинь. Направленный взрыв организовали офицеры и солдаты двадцатого саперного полка, прибывшего в Мукден из Кореи. Действиями саперов руководил капитан Одзаки, который выполнял приказание полковника Кавамото. Замысел полковника Доихары по ликвидации маршала был реализован[71]. Прикрывая участие в убийстве китайского маршала японских офицеров, военное министерство Японии заявило, что это покушение, «несомненно, дело рук партизан, поддерживающих нанкинское правительство», то есть правительства Чан Кайши.

Узнав о гибели маршала Чжан Цзолиня, японский принц Сайондзи заявил премьер-министру Танаке: «Это весьма странное убийство. Никому этого не говорят, но не виновата ли в этом японская армия?»

Японский принц имел в виду японскую военную разведку.

Истину скрыть было трудно. Танака вынужден был доложить императору: «Что касается инцидента, то я подозреваю у что в императорской армии имелось некоторое число подстрекателей. В связи с этим я сегодня отдал военному министру распоряжение провести расследование» [72].

«Чрезвычайный инцидент в Маньчжурии» привел к смене власти в Токио. Кабинет премьер-министра Г. Танаки вынужден был уйти в отставку.

Японская разведка приступила к выполнению второго условия, которое должно было обеспечить реализацию замыслов, изложенных в «Меморандуме Танаки». Настало время подорвать авторитет СССР в Маньчжурии. Задача эта была сложной, но и она имела свое решение, так как далеко не все в Маньчжурии и в Китае одобряли те изменения, которые произошли в России в 1917 году в результате Октябрьской революции. Подорвать авторитет Советского Союза в Северном Китае можно было, обвинив его представителей в Маньчжурии в распространении большевистской литературы, политической пропаганде и в подготовке переворота. Подрывная деятельность — это сбор сведений о местной власти, создание сил и условий для ее свержения. Задача получила четкое определение. Необходимо было найти слабое звено и арестовать агентов красной разведки.

В начале 1928 года Советскому Союзу было не безразлично то, что происходило в Китае вообще и особенно в его северной части. Борьба китайского народа за свое освобождение от колониальной зависимости англичан, гражданская война, в которой выясняли отношения представители разных сил, а также повышенный интерес, который стали проявлять к событиям в Китае американцы и японцы, не могли не беспокоить руководителей России. Безопасность дальневосточных рубежей огромного Российского государства требовала постоянного внимания. К тому же Москва искренне хотела помочь китайским товарищам и мечтала о мировой революции, которая должна была привести к победе пролетариата. Поэтому в Китай направлялись и дипломаты, и советники. Среди них были разведчики Иностранного отдела ОГПУ, военной разведки и главным образом сотрудники Коминтерна.

Военная разведка создала резидентуры в Мукдене, Гирине, Харбине и на железнодорожной станции Пограничная. Эти города и станции были близки к советской границе. В их районах дислоцировались японские воинские части, действовали японские военные миссии. Одним словом, этот огромный район рассматривался в советском Генеральном штабе как наиболее опасный для интересов СССР.

Резидентом в Пограничной был подполковник Трифон Шестаков, тот самый Шестаков, который в 1926 году высказал сомнение в достоверности доклада разведчика-нелегала Василия Ощепкова и предлагал арестовать его за несанкционированное расходование средств.

Резидентом военной разведки в Гирине был Николай Иванович Лебедев, которому было 32 года. Бывший поручик царской армии, служивший в годы Гражданской войны под знаменами адмирала Колчака, он был привлечен к сотрудничеству представителем военной разведки, направлен в Гирин для организации агентурной группы.

Некоторое время Лебедев аккуратно выполнял задания разведки, но, видимо, столкнулся со своими бывшими однополчанами по армии Колчака. Кто-то из старых знакомых, как представляется, уже был завербован японской разведкой, которая проявляла в то время в Маньчжурии повышенную активность. Японцам стало известно о прибытии Лебедева в Гирин. За ним была установлена постоянная слежка. Цель — изучить сильные и слабые черты характера Лебедева, установить его связи и собрать неопровержимые доказательства его подрывной деятельности. В каждом человеке, прибывавшем в Маньчжурию из СССР, японцы видели представителя красной разведки и устраивали за такими «переселенцами» длительную слежку.

Доихара медленно, скрупулезно и настойчиво накапливал сведения для нанесения удара по авторитету СССР в Северном Китае. Таким ударом должно было стать разоблачение крупной агентурной сети советской разведки, которая тайно действовала в Маньчжурии.

К Лебедеву Доихара проявил особый интерес. Видимо, Лебедев допустил какие-то ошибки в своей тайной работе, о которых стало известно Доихаре и его людям. Японцы поняли, что Лебедеву, который позволял себе тратить деньги на различные развлечения, средств постоянно не хватало. Лебедев оказался «слабым звеном» в агентурной сети, которую с большим трудом формировали в Северном Китае Берзин и его соратники. Тайная борьба советской и японской разведок наиболее остро и бескомпромиссно проявилась в Гирине.

В Харбине начальником отдела японской контрразведки был Кубота. Он подчинялся Доихаре и был активным исполнителем отдельных элементов долговременных планов этого разведчика. Подчиненные и агенты Куботы собирали компромат на всех лиц, прибывших из СССР в Харбин и Гирин. В середине 1928 года Лебедев оказался в паутине японской контрразведки.

В Гирине Лебедев не смог добиться успехов в выполнении задания разведывательного отдела Сибирского военного округа. Поэтому в начале января 1929 года было принято решение о его переводе в Сеул. Отъезд Лебедева из Гирина подтолкнул Доихару к активным действиям. Он решил, что настало время для окончательной реализации основного этапа его замысла — подрыву авторитета СССР в Маньчжурии. Доихара не стал дожидаться появления Лебедева в Сеуле. По дороге из Гирина в Корею Лебедев должен был миновать Харбин. Проехать через Харбин ему не удалось. Как только он прибыл в город, его арестовали китайские полицейские, действовавшей по указке японцев.

Когда Лебедев находился в полицейском участке, к нему прибыл Кубота. Японец был готов к беседе с Лебедевым. Он предоставил ему факты, раскрывавшие разведывательную деятельность Лебедева в Гирине. Кубота был настойчив. Он предложил Лебедеву выбор — защиту со стороны японцев за сотрудничество с ними и крупное вознаграждение или длительное тюремное заключение. Лебедев сдался и согласился на сотрудничество с японцами. Так японская контрразведка получила от Лебедева данные о лицах, которые оказывали услуги советской военной разведке.

Позже Кубота также предложил Лебедеву проникнуть в коммунистическую организацию в Корее и в Японии, выдал ему на расходы около 1000 иен и приставил ему в качестве сопровождающего своего сотрудника японца Томинагу.

Получив сведения об источниках советской разведки, Доихара заставил прояпонские китайские власти провести в Харбине и Гирине аресты тех советских граждан, с которыми встречался Лебедев. Были среди них лица, благожелательно относившиеся к СССР и выполнявшие отдельные задания военной разведки.

17 января 1929 года китайская полиция начала действовать. Аресты были произведены в Гирине, Харбине и даже в Сеуле. В четверг 24 января 1924 года местные газеты «Заря» и «Русское слово», издававшиеся в Маньчжурии на русском языке, вышли с сенсационными заголовками «Шпионско-пропагандистские гнезда в Харбине и Гирине», «Работа агентов Коминтерна». Газета «Заря» сообщала о том, что «уголовный розыск под начальством начальника полковника Ван Жин Бана продолжает сложную работу по вылавливанию членов раскрытой тайной коммунистической 0рга7шзации в Харбине и раскрытию филиалов этой организации в других городах»[73].

Далее газета сообщала о том, что общее руководство всеми ячейками организации «исходило из одного крупного административного пункта советского Дальнего Востока». Целью советской шпионской организации, по данным газеты, была не «только пропаганда и работа, направленная к ниспровержению строя, а еще и шпионаж». Подтверждая свой вывод, газета сообщала, что «хорошо оплачиваемым агентам этой организации давались задания по изъятию различными путями секретных государственных и военных документов и карт мелкого масштаба (военных)».

Газета «Русское слово», видимо, имела доступ к более конкретным документам, связанным с арестами. Она сообщила о том, что штаб-квартира шпионской организации в Харбине «помещалась на 2-й Диагональной улице в доме № 30», где проживал «главарь организации студент Сумский, старавшийся всячески законспирировать свою преступную работу».

Далее корреспондент писал: «…главнейшей задачей членов организации, согласно конфискованным документам, являлась кража важных бумаг государственного значения из разных административное учреждений, собирание сведений о диспозиции войск, количестве вооружений и снаряжении и прочих сведений об отдельных высоких лицах». В инструкциях шпионской организации«… было предписано не брезговать для достижения своей цели никакими средствами и способами. В денежном отношении организация была обеспечена полностью…»[74].

Доихара, тайный идеолог и организатор этой антисоветской шумихи, был близок к реализации своего план и продолжал делать свою тайную работу….

Одновременно с арестами в Харбине китайская контрразведка провела задержание нескольких советских граждан в Гирине. Сообщая об арестах, китайская газета «Гунбао» 24 января 1929 года сообщала: «…Одним из активнейших членов этой опаснейшей организации был молодой человек Александр Витчак… Для связи с Гирином, Харбином и станцией Пограничная была привлечена сестра Витчака — Антонина Витчак. Для передачи посылок была привлечена Олимпиада Бизина. Особо секретные поручения выполнялись бывшим таможенным чиновником Янушевичем. Немалые услуги коммунистической организации оказывал местный коммерсант Глейзер… [75].

Операция, которую искусно организовал Доихара, затронула только часть источников, которые помогали советской военной разведке. Опытные разведчики, действовавшие в Маньчжурии, не были раскрыты японской контрразведкой. Избежал ареста и подполковник Трифон Шеетаков, который действовал на станции Пограничная. Произошло это не случайно…

29 января Шестаков, как обычно, в 13 часов пришел домой с работы на обед. Пока жена занималась на кухне приготовлением пищи, Трифон расположился в спальне и занялся подготовкой отчета о финансовых расходах руководимой им резидентуры. В 13.30 кто-то начал энергично стучать в дверь. Жена Шестакова, которая знала о том, что ее муж выполняет задание разведки, подошла к двери и громко спросила:

— Кто там?

В ответ резко прозвучало:

— Полиция. Немедленно откройте дверь!

Женщина еще раз, давая сигнал мужу, переспросила:

— Полиция? В чем дело?

Шестаков понял сигнал жены и быстро собрал со стола документы, с которыми работал. Уничтожить их он уже не успевал.

Жена открыла входную дверь. Секунды, даже доли секунды решали все. Шестаков быстро разделил десяток документов, находившихся в его руках, на две части. Одну из них он быстро положил на стул под лежавшее на нем покрывало, вторую — на пол под ковер рядом с кроватью. Затем выскочил на кухню, где его уже ждал обед.

Полицейские ворвались в квартиру. Один из них спросил:

— Где хозяин?

Шестаков из кухни ответил:

— Я здесь. Что произошло?

Двое полицейских ввалились на кухню. Жена Шестакова тем временем оказалась в спальне. Она меньше всего интересовала полицейских. Женщина заметила документы, которые прикрывала накидка на стуле, схватила их и спрятала под одежду на своем теле.

Тем временем на кухне начался допрос Шестакова:

— Есть ли у вас оружие?

— Нет, — ответил Шестаков. И добавил: — Оно мне не требуется….

Двое полицейских обыскали Шестакова и, убедившись, что в его карманах нет пистолета и он не сможет оказать им вооруженное сопротивление, выдворили его в жилую комнату. Жене Шестакова также приказали перейти из спальни во вторую комнату. Старший полицейского наряда посчитал, что в спальне проводить допрос Шестаковых неуместно.

Двое полицейских приступили к обыску. Третий, начальник наряда, стал задавать вопросы:

— Вы офицер Красной армии?

Шестаков ответил отрицательно и потребовал вызвать представителя советского консульского отдела. Полицейский продолжал допрос:

— Как часто вы бываете во Владивостоке? Собираете ли вы сведения о Маньжурии?

Шестаков ответил отрицательно.

Затем вопросы стали звучать более конкретно:

— Знаете ли вы Сумского?

Шестаков ответил отрицательно.

— Когда вы последний раз были в Харбине?

— В конце декабря, — спокойно сказал Шестаков. И добавил: — По делам Уссурийской железной дороги, сотрудником которой, как вам известно, я и являюсь…

Полицейский задал явно провокационный вопрос:

— Ваша кличка «Кряж»?

Шестаков пожал плечами и ответил:

— Я вас не понимаю. Отвечать на вопросы отказываюсь и требую вызвать представителя советского консульства…

Вместо представителя консульства вскоре прибыл второй наряд полиции во главе с надзирателем Харбинского сыскного отделения Фоминым.

Шестаков из короткого разговора старших полицейских нарядов понял, что одна группа полицейских нагрянула на квартиру, чтобы задержать его, вторая произвела обыск в кабинете, где работал Шестаков, с целью выявления и изъятия компрометирующих материалов.

Шестаков работал в представительстве Уссурийской железной дороги. На работе он не хранил материалов, связанных с его разведывательной деятельностью. Поэтому обыск в управлении Уссурийской железной дороги ничего Фомину и его подчиненным не дал.

Полицейские тщательно обыскали всю квартиру Шестаковых, каждый ящик в письменном столе. Не остались без внимания и все личные вещи супругов, их чемоданы и даже корзина с постельным бельем, которое жена Шестакова собиралась сдать в прачечную.

Кто-то из полицейских, находясь в спальне, неосторожно задел заднюю спинку кровати. Она упала, придавив ковер, под которым лежала часть документов, спрятанных Шестаковым.

Не обнаружив каких-либо компрометирующих материалов, полицейские составили протокол. В качестве понятого в квартире во время обыска присутствовал хозяин дома Менабде, у которого Шестаков арендовал помещение.

В протоколе было отмечено, что во время обыска были изъяты две книги на русском языке. Одна — без обложки, вторая — сборник рассказов Зощенко.

Фомин сказал Шестакову:

— Если вы найдете поручителя, мы оставим вас на свободе.

— Где же я найду поручителя, не выходя из квартиры, — то ли ответил, то ли спросил Шестаков.

Менабде, хозяин дома, с которым Шестаковы всегда поддерживали хорошие отношения, сказал, что он хорошо знает эту семью и готов поручиться за Шестаковых. Заявление хозяина дома и его поручительство за Шестаковых сыграло свою роль. После трехчасового обыска полицейские удалились.

Шестаков вместе с женой незамедлительно отправились в консульский отдел советского представительства, передал сотруднику пакет с документами. Сотрудник консульства сообщил ему о том, что в Харбине и Гирине полиция произвела аресты советских граждан, которые обвиняются в разведывательной деятельности. Трифон внимательно выслушал это сообщение. Он понял, что полицейские неслучайно нагрянули с обыском на его квартиру. Благодаря счастливой случайности Шестаковым удалось избежать ареста.

Кто был арестован в Харбине и Гирине, Шестаков не знал, но он понял, что если аресты были произведены, то в руках полиции могли оказались компрометирующие материалы. Более того, Шестаков был знаком с источниками, которые могли оказаться в полиции. В этом случае полиция вновь могла нагрянуть к Шестаковым. Медлить было опасно. В восемь часов вечера Шестаков вместе с женой незаметно устроились на одной из платформ товарного поезда, который отправлялся в Градеково. Через несколько часов супруги Шестаковы оказались на советской территории.

Аресты «советских агентов» в Харбине, Гирине и Сеуле широко освещались в местной прессе. Назывались конкретные фамилии арестованных, приводились доказательства их «подрывной деятельности». Арестованы были не только советские граждане, но и китайцы, которые тоже обвинялись в сборе сведений по заданию советской разведки.

В мае 1929 года антисоветская кампания в Маньчжурии стала еще более активной и злобной. Разгрому в Харбине подверглось здание советского консульства, в котором в те дни проводилось совещание партийных работайков Северо-Маньчжурской организации ВКП (б). Этот погром, учиненный полицией, затрагивал и безопасность сотрудников советской военной разведки. Поэтому 2 июля 1929 года резидент Разведу правления в Харбине докладывал начальнику военной разведки Я. Берзину: «Сообщаю подробности происшедшего в Харбине налета. Сейчас уже ясно, что Чжан Гочен, узнав за четыре дня о предстоящем совещании партработников Северо-Маньчжурской организации ВКП(б), решил на этом сделать себе карьеру. Он сообщил местным китайским властям о предстоящей конференции и представил ее как подготовку к перевороту. Главноначальствующий[76]получил указание принять решительные меры против усиливающегося коммунистического движения. Чжан Гочен сговорился со своим ставленником приставом 3-го участка и силами этого полицейского участка произвел налет, поставив власти перед совершившимся фактом.

Сначала полиция действовала довольно нерешительно, чем дала возможность членам конференции разбежаться по консульству, а консульским работникам — начать сжигание документов.

Затем полиция спохватилась и бросилась на все этажи, сгоняя всех находившихся на верхних этажах вниз (чем сделала еще один промах), и тушила сжигаемые документы. Все, что сохранилось, было увезено. В консульстве была захвачена вся секретная переписка. Совершенно секретные документы удалось сжечь. Уничтожены шифры, московская почта и архив.

На верхнем этаже взяли много секретных документов соседей[77]'. Но они успели сжечь все совершенно секретное.

У нас не успели сжечь один пакет с материалами, но нам удалось в суматохе забросить его в щель в полу, и он остался незамеченным. Уже после ухода полиции мы достали и сожгли его. Обыск длился шесть часов. Консульство пограбили основательно. Из кассы было изъято 45 тысяч американских долларов. Полицейские возвратили только 12 тысяч. Консульство было полностью изолировано и лишено связи с Владивостоком. В Пограничной консульство тоже было окружено полицией и блокировано. Общее впечатление о погроме, устроенном полицией, — все действия были согласованы с японцами…»

Наконец-то Доихара достиг своей цели. В сводке японской контрразведки № 87, озаглавленной «О работе красной разведки против Японии в связи с раскрытой в Харбине деятельностью советских организаций в январе 1929 года» сообщалось следующее: «…Всю разведывательную работу указанных лиц объединяет 7-й отдел штаба Сибирского военного округа. Отдел совершенно секретный. Называется «Бюро по изучению экспорта и импорта бобров». Начальник 7-го отдела еврей Илья Яковлевич Лившиц, 36 лет, полный, брюнет. Лившиц приезжает в Харбин под фамилией Мейзин».

Операция, разработанная и проведенная японцами против структур советской разведки в Маньчжурии, нанесла ощутимый удар по авторитету СССР в Северном Китае и причинила Разведывательному управлению некоторый ущерб. В секретной переписке тех лет между высшими должностными лицами Советского государства события в Маньчжурии, которые произошли в январе 1929 года, получили кодовое наименование «Владивостокский провал». В донесении начальника внешней разведки ИНО ГПУ Я. Берзину 20 июня 1929 года сообщалось: «…Провокатор Николай Лебедев предал прибывшего с ним в Сеул корейца Кин Синкопа. Последний в настоящее время арестован полицией, которая подвергает его жестоким пыткам. Признался ли он в чем-либо или нет, пока неизвестно, но здоровье его в данный момент очень плохое. Возможно, что полиция в целях конспирации выведет его в расход, то есть пристрелит.

Кроме этого предательства Лебедев выдал полиции корейца военного осведома[78] Владивостока, работающего в жандармском отделении в Гензане. Лебедев также сообщил, что работающие в японской разведке в Харбине двое русских одновременно являются агентами советской разведки. Лебедев донес об этом своему куратору — представителю японского министерства внутренних дел в Харбине Куботе…»

Доихара предпринял меры по максимальному расширению арестов сотрудников советской разведки. Он отправил Лебедева из Сеула сначала в Токио, затем в Шанхай. Перемещение Лебедева и сопровождавших его японских агентов отслеживали советские разведчики. 26 марта источник советской разведки сообщал из Токио: «..Лебедев вместе с Карасевичем и Сузуки (он же Томинага Дзиожитаро) прибыли в Токио и остановились в отеле Синеюку». В книге для приезжающих они расписались под следующами фамилиями:

1. Ковтов, 33 года, велосипедная торговля в Харбине по Коммерческой улице, дом 8 (это — Лебедев).

2. Голосевич, 34 года — торговое заведение в Харбине по Коммерческой улице, дом 196 (это — Карасевич). Наблюдение продолжается…»

3 апреля 1929 года советской военной разведке стало известно о прибытии Лебедева в Шанхай. Источник сообщал: «..Лебедев прибыл в Шанхай, где проживает по адресу 106 Рут Валло, квартира 23».

Разведка принимала меры по нейтрализации действий провокатора.

Начальник IV (разведывательного управления) РККА Я. Берзин 1 августа 1929 года направил подробное донесение о «Владивостокском провале» заместителю Пред седателя РВС СССР И. Уншлихту[79]. В донесении Берзина указывалось: «Владивостокский провал начался 17 января 1929 года одновременными арестами агентов владивостокской сети в Харбине, Гирине и Сеуле и лиц, поддерживавших связь по КВЖД и ЮМЖД между Владивостоком, Хабаровском, Гирином и Мукденом. Всего оказалось арестованными 15 человек, из них в Харбине — 7человек (один застрелился), в Гирине — 5 человек, в Сеуле — 2 человека и в Гензане — 1 человек. Кроме того, подверглись обыскам и временным арестам несколько человек в Пограничной и Гирине.

Из всех арестованных только один человек оказался служащим КВЖД, проводником пассажирского вагона, перевозившим пакеты из Харбина до Пограничной. Остальные не имели непосредственного касательства к КВЖД, за исключение жены заведующего коммерческим агентством КВЖД в Гирине Кузнецова, лично отвозившей пакеты из Гирина в Харбин…»

Далее Берзин сообщал Уншлихту: «… Столь значительный по размерам провал владивостокской сети произошел в результате того, что Лебедеву агент в Сеуле, оказался провокатором, выдавшим японской контрразведке всю организацию, которую он хорошо знал, так как одно время являлся резидентом Разведупра в Гирине и имел непосредственную связь с Харбином.

Лебедев был завербован в 1927 году в Иркутске, проверен органами ОГПУ и отправлен с белоиммигрантским паспортом для работы среди белых и китайцев, с которыми он был связан в бытность свою в белых армиях. Семья Лебедева все время оставалась во Владивостоке.

Начало его провокационной деятельности следует отнести, как это теперь выяснилось, к моменту его пребывания в Гирине — в середине 1928 года, где он связался с японцами и получал от них жалованье.

Благодаря провокации Лебедева китайцы по непосредственному указанию японцев также арестовали Глейзера, представителя фирмы «Азиатик», являвшейся маскированным предприятием Владивостока на случай войны, и Янушевича, готовившегося к работе в Японии.

В целях предупреждения провала и недопущения его расширения на хабаровскую и японскую сеть было отдано указание работникам хабаровской резидентуры, имевшим связи с арестованными, немедленно покинуть пределы Маньчжурии. Благодаря этому провал ограничился рамками владивостокской сети.

Японской контрразведке не удалось доказать причастность арестованных в связях с представителями официальных учреждений КВЖД, так как среди арестованных все оказались с белоиммигрантскими или польскими паспортами, вследствие чего китайцы были несколько разочарованы результатами провала, передав дело в гражданское судебное производство.

Причина провала — почти все агенты сети знали друг друга, что облегчило китайцам задачу выявить и арестовать их.

Деятельность Лебедева не ограничилась выдачей владивостокской сети. После арестов в Маньчжурии японцы привезли Лебедева в Токио, а затем в Шанхай с целью выявления агентурной сети советской разведки. Но эти поездки им ничего не дали…»

В донесении Я. Берзина заместителю Председателя РВС СССР И. Уншлихту примечателен вывод, в котором говорилось, что попытки японской контрразведки с помощью Лебедева выявить сотрудников военной разведки в Токио и Шанхае «…ничего им не дали». В отчетном докладе Разведывательного управления за 1929 год отмечалось, что в связи с конфликтом на КВЖД работа резидентур советской военной разведки на Дальнем Востоке шла в трудных условиях. «…Тем не менее агентурная сеть выросла на 60 %. Из общего количества агентов в Японии 40 % — военнослужащие японской армии и военно-морского флота. Они имеют доступ к документам сухопутных войск и морских сил Японии. За истекший год от них поступило до 200 донесений и документов (включая и 44 доклада по военно-техническим вопросам), из коих 174 признаны ценными. Агентурная сеть в Японии была также использована для выполнения заданий штаба и командования ОДВА[80] по линии освещения китайских и японских войск в Маньчжурии.

Общие условия работы в Японии настолько тяжелы, что почти нет никакой возможности легализовать русского товарища для работы на улице и чрезвычайно трудно наладить работу через наших иностранных работников. Это обстоятельство побудило нас впервые направить усилия к использованию иностранных разведок в наших интересах. Особенно удачно были использованы сотрудники американской разведки. Годовой опыт в этом направлении дал положительные результаты, и мы предполагаем расширить эту работу…»

Японская разведка продолжала наращивать свои усилия в Маньчжурии. Советской разведке, в том числе и военной, приходилось действовать в трудных условиях. Опыт работы приобретался ценой проб и ошибок, которые дорого стоили. Следует еще раз упомянуть, что порой у разведчиков не было даже корма для голубей, с помощью которых поддерживалась связь с агентами и доставлялись из-за кордона ценные сведения….

Обострившаяся в 1929 году обстановка в Китае заставила военную разведку активизировать усилия. В отчетном докладе Разведуправления за 1929 год отмечалось: «…за истекший период в Харбине бесперебойно функционировала нелегальная резидентура, удовлетворительно освещавшая оперативные переброски китайских войск и политическую жизнь края. Вскоре после конфликта в Харбине была установлена рация, безотказно работающая до последних дней, благодаря чему мы имеем возможность в течение нескольких часов получать сведения о положении в Маньчжурии. Опыт работы раций в Харбине и Шанхае дал положительные результаты, и поэтому в 1930 году предложено организовать рации в Кантоне и Ханькоу. Во главе харбинской резидентуры стоит товарищ с большим агентурным опытом: резидентура находится в абсолютно нелегальных условиях и вне всякой связи с советскими учреждениями в Маньчжурии. За весь период конфликта по линии харбинской резидентуры провалов не было. За отчетный период из Харбина поступило 180 донесений, из них 165 ценных.

В Шанхай командированы новые работники, долженствующие обновить почти весь руководящий и технический состав резидентуры. Переброска этих товарищей завершена. Рация работала безотказно и обеспечивала устойчивую связь между Москвой и Шанхаем…»

Далее в отчете указывалось: «…Источники в Японии: «агент 1524» — офицер, дает ценные сведения по политическим и военно-техническим вопросам; «агент Антенна» дает ценные военные и политические сведения; «агент 1531» освещает закулисную деятельность японского парламента и борьбу политических партий; «агент 1526» — активный вербовщик и руководитель агентурной группы. Имеет связи в военных и военно-морских кругах. Свою работу выполняет у спешно. Завербовал пять агентов; «агент 1534»— вербовщик и руководитель агентурной группы. Завербовал четырех агентов. Дает ценные военно-технические сведения. Имеет устойчивые связи в японских военно-морских базах, среди армейских офицеров и среди специалистов, связанных с производством химического оружия…»