Глава 6 1-я казачья кавалерийская дивизия генерала Гельмута фон Паннвица

Во время Великой Отечественной войны практически все восточные формирования в рядах германской армии на Восточном фронте постоянно находились под сильнейшим воздействием советских пропагандистов, оказывавших огромное психологическое влияние на их личный состав. С весны 1943 года эта пропаганда усилилась и, по оценкам некоторых исследователей, имела очень неплохие результаты. Так, по сведениям С.З. Острякова, за 1943 год только по самым скромным подсчетам на сторону партизан с оружием в руках перешли около 14 тысяч солдат всех восточных формирований[527]. И хотя количество перебежчиков не было таким уж большим, подобная тенденция внушала немцам очень серьезные опасения по поводу надежности остальных частей в условиях продолжающихся военных неудач и отступления на Востоке. Особенно опасной она была непосредственно для фронта. Так, 13 сентября 1943 года из-за плохой моральной и боевой подготовки частей РОА и национальных формирований сорвалась попытка немецких войск воспрепятствовать выходу советских войск к Днепру в районе Оболони, а действовавший на этом участке фронта туркестанский батальон перебил всех немецких офицеров и с оружием в руках перешел на сторону Красной армии. Все это повлияло на позицию германского командования относительно дальнейшего использования восточных формирований. «Лучше вообще не иметь охранных частей в тыловых районах, чем иметь ненадежные элементы, которые в критический момент с оружием в руках уходят к партизанам»[528] — выразил общую точку зрения относительно будущего боевых частей из коллаборационистов начальник генерального штаба ОКХ генерал-полковник Цейтцлер.

В сентябре 1943 года на совещании в ставке Гитлера — в знаменитом «Волчьем логове»[529] обо всех этих проблемах было доложено фюреру. Услышав из доклада шефа СС Гиммлера, что восточные части переходят на сторону партизан и сдают целые участки фронта, он пришел в ярость. «Кейтель, — обратился Гитлер к начальнику Штаба Верховного главнокомандования вермахта (ОКВ), — объясните своему генштабу, что надо проучить их раз и навсегда. Все русские части распустить немедленно. В качестве первого шага распустить восемьдесят тысяч. Всех разоружить и отправить этот сброд на шахты во Францию. Пусть уголек копают. Мне русские предатели не нужны»[530]. Однако некоторые представители командования, включая генерала Восточных войск Гельмиха, сумели убедить Гитлера отказаться от подобных резких мер. По их мнению, в случае разоружения в восточных формированиях могли произойти бунты, попытки массового ухода к партизанам или переходы на сторону Красной армии. Существовали также вполне реальные опасения, что репрессивные меры против добровольцев могут резко осложнить обстановку в лагерях для военнопленных, а также среди многочисленных восточных рабочих. К тому же ранее проведенные разоружение и переброска в тыл некоторых наиболее неблагонадежных частей выявили и еще несколько очень серьезных проблем: отвод всех восточных формирований мог встретить скрытое сопротивление полевых командиров, которым просто некем было восполнять день ото дня растущие потери, плюс ко всему перед немцами остро встал вопрос размещения всех выведенных в тыл и разоруженных частей. Не хватало казарм и полигонов, местные органы отказывались выдавать «немецким союзникам» продовольствие и одежду.

В конечном итоге вместо скоропалительного и «взрывоопасного», учитывая количество «добровольцев», решения о разоружении восточных частей генерал Гельмих предложил перебросить большую часть подобных формирований на второстепенные театры военных действий (западное побережье Франции, Северная Италия, Югославия, Дания и Норвегия), что дало бы возможность использовать на советско-германском фронте освободившиеся немецкие войска. Что касается разоружения, то здесь он предложил отобрать оружие у личного состава только тех отдельных частей, которые действительно дали серьезный повод сомневаться в их надежности. Окончательное решение о замене немецких батальонов на Западе восточными частями было принято 25 сентября 1943 года, а 10 октября вышел официальный приказ о переброске восточных частей во Францию, Италию и на Балканы. Ситуацию, сложившуюся к 1943 году вокруг всех восточных формирований, отлично характеризуют слова начальника штаба оперативного руководства ОКБ генерал-полковника А. Йодля, сказанные 7 ноября 1943 года на выступлении перед функционерами НСДАП: «К использованию иностранцев в качестве солдат нужно относиться с величайшей осторожностью… Эксперименты были хороши, пока мы побеждали. Они стали плохи, когда ситуация изменилась и мы вынуждены отступать»[531].

В течение всего 1943 года немцы вывели большинство (почти 70–80 %) восточных формирований в Западную Европу, Италию и на Балканы, направив освободившиеся немецкие войска на советско-германский фронт. В одной только Франции было собрано более 72 батальонов, которые буквально распихивали по всем немецким частям. Не хватало казарм, оружия и продовольствия. Командиры немецких полков, ранее в глаза не видевшие так называемых советских добровольцев, отказывались принимать их в расположении своих частей. «Предатель, он и есть предатель, — было единодушное мнение, — без них обойдемся».

Но над всем западным побережьем Франции нависла угроза высадки союзников. Немецких войск, чтобы полностью закрыть побережье, было недостаточно и волей-неволей немецкие генералы соглашались брать добровольческие формирования, выдвигая их, как правило, на первую линию — в районах, где угроза была максимальной. Ни о каком отводе на отдых или о переформировании, обещанных до переброски, не было и речи. Существовавшие полки дробили на батальоны, передавая их в подчинение немецким полковым командирам. В тылу добровольческих войск спешно сооружались отсечные позиции на случай, если «союзники» попытаются открыть фронт. Снабжение продовольствием практически полностью отсутствовало. Только что назначенный командующий добровольческими формированиями при главкоме Западного фронта генерал-майор фон Вартенберг публично заявил на совещании немецкого офицерского состава: «Русскому солдату пропитание не требуется. Он питается древесной корой и корешками». Добровольцы платили немцам той же монетой. Отношения с немецким командованием почти повсеместно были крайне напряженными. Не получая необходимого довольствия, коллаборационисты занимались самообеспечением, обворовывая французские дома и огороды. Устраивали драки и скандалы в местах расположения, нападали с «определенными целями» на женщин. Местные власти, пытаясь хоть как-то обезопасить себя от оголодавших русских, пытались открывать бесплатные столовые и расширяли сеть публичных домов (в некоторых местах они, как и столовые, были бесплатными)…

Большинство казачьих формирований избежали этой бессмысленной трагедии. К тому времени многие рядовые солдаты и офицеры вермахта на практике убедились, что казачьи части действительно являются одними из наиболее боеспособных из числа всех восточных формирований, и относились к ним уважительно. Такое отношение к казакам подкреплялось и довольно частыми публикациями в немецкой военной прессе. Вот какая характеристика казакам была помещена под специальной серией фотографий «Казаки на Восточном фронте» в газете «Der Sturmer» (№ 16 от 15.04.1943): «Гордый, самонадеянный, храбрый и верный. Видно, что в его жилах течет много нордической крови. Это та кровь, которая заставляет его ненавидеть дьявольский большевизм… И это та кровь, которая влечет его воевать на стороне немецких солдат»[532]. К концу 1943 года большинство казачьих формирований также были сняты с занимаемых ими позиций на Восточном фронте и переброшены на Запад. Некоторая часть оказалась во Франции, где участвовала в работах по возведению «Атлантического вала», по организации обороны побережья Западной Европы от высадки англо-американских войск, а впоследствии — и непосредственно в боевых действиях против союзнических соединений. Большая же часть казаков была переброшена в Югославию, на борьбу с активизировавшимися партизанами Иосипа Броз Тито.

Всему этому, однако, предшествовало создание крупнейшего в восточных войсках соединения — казачьей кавалерийской дивизии. Первые мысли о том, что такое крупное соединение из жителей СССР может быть создано, возникали у немецкого командования еще в середине 1942 года, после того как опыт использования казачьих частей на фронте показал практическую ценность подобных формирований. Но долго оставалось неясным — возможно ли вообще формирование такого крупного воинского соединения из добровольцев на Восточном фронте. Многое говорило «за» (ненависть большой группы казачества к существующему строю, отличная боевая подготовка и многовековые военные традиции) и многое — «против» (опасность массового дезертирства и перехода на сторону Красной армии уже целой прекрасно вооруженной дивизии, амбиции командиров небольших казачьих формирований, дрязги и споры в среде казачьих лидеров как в эмиграции, так и на территории СССР). Для разрешения всех этих спорных моментов и для выяснения возможности формирования подобного соединения на Северный Кавказ 30 сентября 1942 года был направлен полковник германской кавалерии Гельмут фон Паннвиц.

Этот немецкий офицер, отлично владеющий русским языком, прекрасный наездник, к тому же являлся личным знакомым главы СС Гиммлера (очень немаловажное знакомство в то время). По мнению многих современников, Паннвиц был наиболее подходящей кандидатурой на должность командира предполагаемой казачьей дивизии. Он был одним из немногих немцев, кто действительно знал «дикую» для западного мировоззрения казачью историю, смог разобраться в особенностях казачьей души и мировосприятия, понимал менталитет и нужды казаков[533]. Именно поэтому Паннвиц старался делать все возможное и невозможное для того, чтобы его подчиненные почувствовали себя независимыми от немецкого командования, он даже старался избавить казаков от тех офицеров-немцев, которые относились к ним без должной симпатии и уважения. Паннвиц одобрял и даже официально разрешил ношение традиционной казачьей одежды. «Он поощрял, — вспоминает командир сотни 1-го Донского полка, упоминавшийся уже бывший советский лейтенант Николай Назаренко, — общение немецких и казачьих офицеров, считая это необходимым для создания единства духа. Он выбирал для дивизии немецких офицеров, преимущественно из тех, которые до революции жили в России или в Прибалтийских краях и, следовательно, знали русский язык»[534]. Благодаря такому отношению к простым казакам фон Паннвиц заслужил среди них огромное уважение, и за глаза они называли его почтительно «Наш Батька». Даже много лет спустя после войны казаки-эмигранты в своих воспоминаниях посвящали этому немецкому генералу целые журналы и даже сочиняли в его честь стихи, песни и хвалебные оды (см. Приложение 3.7). Например, в июне 1972 года в американском эмигрантском журнале «Первопроходник» о нем были написаны такие слова: «На фоне современной беспринципности, продажности и полного падения морали подвиг этих богатырей духа (в статье шла речь о Паннвице и Краснове. — П.К.) и рыцарей чести пусть будет нам и грядущим поколениям нашим путеводной, никогда не меркнущей звездой»[535]. Тем не менее необходимо отметить тот факт, что, несмотря на все усилия Паннвица, атмосфера в дивизии была далека от идеальной. Особенно это касалось взаимоотношений между немцами и казаками. Довольно часто между ними вспыхивали ссоры, нередко заканчивавшиеся драками и даже убийствами. Например, во время полевых занятий в Млаве в 3-м Кубанском полку немецкий унтер-офицер по неизвестной причине ударил казака по лицу и тут же был убит. В ходе расследования было установлено, что убийство совершила вся сотня, и дело закрыли. В 4-й сотне 2-го Сибирского полка произвол немецких унтер-офицеров привел к массовой драке между ними и подчиненными казаками.

Военная карьера Гельмута фон Паннвица, будущего казачьего атамана, складывалась довольно успешно. В 18-летнем возрасте он в составе различных кавалерийских подразделений принял участие в Первой мировой войне и за храбрость был награжден Железным Крестом 1-го и 2-го класса. После войны Паннвиц провел несколько лет в Венгрии, а затем вернулся на Родину и в 1935 году поступил на службу в германский вермахт. В 1941 году в составе 45-й немецкой пехотной дивизии он участвовал в нападении на Советский Союз в качестве командира передового ударного отряда, в захвате Бреста, Пинска, Чернигова и ряда районов Курской области[536]. «Признаю, — заявил уже после войны на суде генерал фон Паннвиц, — что, продвигаясь от Брест-Литовска до Курска, подчиненный мне ударный отряд и другие части 45-й пехотной дивизии уничтожили ряд сел и деревень, разрушили советские города, убили большое число мирных советских граждан, а также грабили советских людей»[537].

Осенью 1942 года Гельмут фон Паннвиц был переведен на Северный Кавказ и уже через месяц, а именно, 8 ноября 1942 года, назначен командующим пока еще виртуальной казачьей дивизией, которую только предстояло сформировать. Однако немедленно приступить к формированию помешало наступление Красной армии под Сталинградом, начавшееся 19 ноября. После разгрома северного фланга 4-й румынской армии советские войска вышли к большой излучине Дона в районе Котельниковского. Этот населенный пункт имел огромное стратегическое значение, поэтому германское командование создало для его обороны сильную немецко-румынскую конно-механизированную группу во главе с полковником фон Паннвицем. 26 ноября вновь созданная группа атаковала северный фланг продвигавшихся через п. Красная Балка на Котельниковский советских войск и отбросила их. Однако утром следующего дня советским войскам все же удалось вплотную приблизиться к городу и даже ворваться на его северные окраины, в то время как другая часть их обошла город с северо-запада. Однако и в этой сложной ситуации группа фон Паннвица оказалась на высоте. Приблизившись к Котельниковскому с востока, она зашла в тыл противнику и смогла отбросить две советские кавалерийские дивизии, приготовившиеся к штурму, на десятки километров[538]. В знак благодарности полковник фон Паннвиц румынским командованием был награжден орденом Михаила Храброго, а 13 января 1943 года вызван в Ставку фюрера, который лично вручил ему Дубовые листья к Рыцарскому Кресту. И совсем неудивительно, что именно этот удачливый кавалерийский командир был направлен на формирование дивизии из, без сомнения, самых блестящих кавалеристов — казаков.

Непосредственно приступить к формированию казачьей дивизии удалось лишь после эвакуации немецких войск с Кавказа и относительной стабилизации фронта. В марте 1943 года генерал-фельдмаршал фон Клейст приказал всем казачьим отрядам, отступившим вместе с частями немецкой армии, собраться на Украине в районе Херсона. Первыми туда прибыли пять сотен донских казаков и тысяча терских. Вскоре к ним присоединились полки Журавлева, Соломахи и Кулакова, сводно-казачий полк полковника Маловика[539], а также большое количество более мелких казачьих формирований и эскадроны калмыков, которых немцы направили в Херсон ошибочно, считая, что все, кто держит в руках шашку и ездит на лошади, и есть казаки. Уже 13 февраля штаб генерал-фельдмаршала фон Клейста сообщал о новом казачьем формировании численностью около 4 тысяч человек, которых нужно было оснастить всем необходимым, включая оружие и обмундирование. Всего же ранней весной 1943 года в Херсоне и его окрестностях сосредоточилось не менее 12 тысяч казаков, не считая членов казачьих семей[540].

Наконец, в середине марта полковник фон Паннвиц получил приказ «сформировать из готовых к борьбе добровольцев — донских, кубанских и терских казаков — отдельное казачье соединение». В помощь ему были назначены целый ряд казачьих офицеров: полковники Белый, Духопельников, Горб, Тарасенко и Бедняков, войсковой старшина Пахомов и другие, из которых был образован упоминавшийся уже «Штаб формирования добровольческих сил Кубани и Терека», осуществлявший руководство всеми пунктами (штабами), вербовавшими молодых казаков на службу в немецкую армию. Все собранные иррегулярные части были сведены в отдельное войсковое соединение. Первоначально было сформировано четыре полка: 1-й Донской, 2-й Терский, 3-й Сводно-казачий и 4-й Кубанский, общей численностью до 6000 человек.

21 апреля 1943 года был получен приказ за подписью начальника Генерального штаба сухопутных войск генерала Цейтцлера о формировании 1-й казачьей кавалерийской дивизии, а еще через три дня поступило распоряжение о переброске соединения фон Паннвица в Польшу на учебный полигон Млава (Милау), где еще с довоенных времен находились огромные склады снаряжения польской кавалерии.

Отправка казаков за границу была обставлена торжественно: «В пятницу наши полки подошли к Херсону, — вспоминает Николай Некрасов, — и стали биваком у товарной станции. В субботу мы были построены на парад, принятый генералом Паннвицем. Долго не смолкало громовое „ура“ казаков на его приветствие, которое он твердо выговорил по-русски. После обеда началась погрузка в товарные вагоны. Для офицеров были прикреплены классные вагоны. На второй день Святой Пасхи, 26 апреля, тронулся в путь и наш эшелон»[541]. По прибытии в Млаву полки выгружались и следовали пешим порядком до большого военного лагеря, где размещались в отведенных для них бараках.

Сюда же в мае — июне 1943 года были направлены: из района Полтавы — 1-й Атаманский полк барона фон Вольфа, из района Киева — полк фон Юнгшульца, из Белоруссии — 600-й казачий дивизион Кононова, а из Крыма — казачий полк «Платов». «Лагерь большой, как город, — описывает корреспондент журнала „На казачьем посту“. — Сколько здесь людей — не перечесть: об этом может сказать лишь строевая записка дивизии. Их много! Здесь: кубанцы, терцы, донцы, уральцы, астраханцы, семиреченцы, амурцы, оренбургцы, уссурийцы, забайкальцы, сибирцы»[542].

Созданные без учета войскового принципа, все эти части по прибытии в Млаву расформировывались, а их личный состав сводился в полки по принадлежности к Донскому, Кубанскому и Терскому, а позднее и к Сибирскому казачьим войскам (казаки из других войск направлялись в сводно-казачьи полки). Сама процедура распределения проходила в торжественной обстановке и представляла собой весьма любопытное действо (см. Приложение 3.8). Исключение было сделано лишь для дивизиона Кононова, который был включен в дивизию в полном составе и под старым командованием. Правда, его переименовали в 5-й Донской казачий полк. Во главе всех остальных полков и на всех значимых должностях были поставлены немецкие офицеры (это было обязательное условие, оговоренное еще до начала формирования), а при них, в качестве посредников между немцами и казаками, Походные атаманы: донской — полковник Духопельников, кубанский — полковник Тарасенко и терский — войсковой старшина Кулаков. В должности командира дивизии, как и следовало ожидать, был утвержден Гельмут фон Паннвиц, произведенный к этому времени в генерал- майоры. Такое распределение командных должностей вызвало большое недовольство среди казачества. И вот здесь Паннвиц, который на самом деле ничего не мог поделать с таким положением дел, проявил необычайную тактичность и выдержку. Он собрал всех казаков- офицеров на встречу, в ходе которой уладил разгорающийся было конфликт. «Паннвиц, — вспоминает присутствовавший на той встрече Николай Некрасов, — объяснил нам, что из-за отсутствия среди нас соответствующего старшего состава, во всех полках, за исключением полка Кононова, им назначены на должности полковых и дивизионных командиров лучшие немецкие строевые кавалерийские офицеры, которые останутся до тех пор, пока не будут подготовлены наши казачьи офицеры. Он заверил нас, что к концу подготовки дивизии он выберет из нашей среды самых способных офицеров и отправит их на особые ускоренные курсы в Германию, в город Бамберг, и, когда полученные ими там знания закрепятся боевым опытом, он заменит ими все командные должности в дивизии» [543]. Паннвиц действительно сдержал свое обещание и направил в августе 1944 года небольшую группу казачьих офицеров на курсы в Бамберг. Но из-за катастрофического положения на фронте они не успели пройти весь курс обучения, так что до конца войны казаки вынуждены были провоевать под руководством немецких офицеров.

Уже к середине лета в лагере 1-й казачьей кавалерийской дивизии царил порядок, все казаки были обеспечены обмундированием, оружием и неплохим по меркам военного времени питанием. «Обмундированы, — рассказывает корреспондент газеты „Казачий вестник“, — казаки прекрасно. Каждый получил, кроме двух высшего качества суконных комплектов, еще и две пары сапог, белье и все иные Питание очень хорошее. Каждый день имеется мясное блюдо, а зачастую и два раза в день… В лагере в ближайшее время открывается кинематограф, зал для особых представлений, намечается открытие читальни, зала отдыха и т. д. При лагере имеется своя амбулатория, лазарет, бани»[544].

Постоянно прибывающие с Восточного фронта и оккупированных территорий казаки направлялись в Моково (населенный пункт недалеко от Млавы), где был образован казачий учебно-запасной полк, насчитывавший от 10 до 15 тысяч казаков, и только после соответствующей тщательной боевой и организационной подготовки распределялись по строевым частям дивизии.

При учебно-строевом полку была организована казачья унтер-офицерская школа, готовившая кадры для дивизии, и «Школа юных казаков», где проходили общее и военное обучение несколько сот подростков, оставшихся без родителей. И хотя в день ее создания (15 июня 1943 года) она насчитывала всего лишь 12 учеников, уже через год в ее стенах проходили обучение 450 казачат. Восемьдесят пять процентов всех детей составляли маленькие кубанцы, вывезенные весной и летом с Таманского полуострова. Казачата изучали в школе русский и немецкий языки, математику, казачью историю, географию и овладевали начальными военными знаниями. Во время боевых занятий все команды отдавались на немецком языке. По окончании обучения всем ученикам присваивалось звание урядника[545]. В 1944 году «Школа юных казаков» была передислоцирована во Францию.

Окончательно сформированная к осени 1943 года 1-я казачья кавалерийская дивизия предстала в следующем виде[546]. По донесениям советской разведки, основной контингент личного состава дивизии составляли: 1) воинские части, прибывшие с Восточного фронта и составленные из изменников и белогвардейцев, уже участвовавших в войне против Красной армии и советских партизан; 2) беженцы, ушедшие вместе с немцами при их отступлении с оккупированных территорий СССР; 3) пленные красноармейцы, изголодавшиеся в концлагерях и пошедшие на службу к немцам;

4) насильственно мобилизованные жители Украины, Белоруссии, Дона, Кубани, Терека и др. областей СССР;

5) собранные по всей Европе белогвардейские эмигранты; 6) немецкие офицеры. По «национальному» признаку преимущественно были донские, кубанские, терские и сибирские казаки, но присутствовал также большой процент русских, белорусов, украинцев, калмыков и представителей различных кавказских народов.

Дивизия состояла из следующих бригад, полков и боевых единиц:

1-я Донская казачья бригада (полковник Ганс фон Вольф):

1) 1-й Донской казачий полк (подполковник Вагнер);

2) 2-й Сибирский казачий полк (подполковник фон Нолькен);

3) 4-й Кубанский казачий полк (подполковник фон Вольф).

4) 1-й Донской казачий конно-артиллерийский дивизион;

2-я Кавказская казачья бригада (полковник фон Боссе):

1) 3-й Сводно-казачий полк (подполковник фон Юнгшульц), впоследствии 3-й Кубанский казачий полк;

2) 5-й Донской казачий полк (подполковник Кононов);

3) 6-й Терский казачий полк (подполковник фон Кальбен);

4) 2-й Кубанский казачий конно-артиллерийский дивизион.

Вспомогательные части и подразделения:

1) Казачий саперный батальон в составе: штаб, 3 саперных эскадрона, 1 саперно-строительный эскадрон, 1 мостовая колонна, 1 легкий саперный парк.

2) Казачий дивизион связи в составе: штаб, 2 эскадрона телефонистов, 1 эскадрон радиосвязи, имелась также артиллерийская группа связи при штабе дивизии.

3) Моторизированный разведывательный батальон (личный состав полностью составляли немцы) в составе: штаб, 3 самокатных эскадрона из числа немецкого кадрового состава, взвод легких танков и аэроплан.

4) Казачий Санитарный батальон: 2 санитарные роты, 2 эвакуационные автороты.

5) Дивизионный штаб частей снабжения с 1 автомобильной ротой, 3 автоколоннами, 1 ротой снабжения.

6) Ремонтная рота.

7) Дивизионная служба продовольственного снабжения с хлебопекарной ротой и скотобойней.

8) Ветеринарная рота.

9) Конно-гужевая колонна.

10) Группа полевой жандармерии.

11) Служба полевой почты.

12) Позднее были организованы альпийский батальон, штрафной батальон и запасной полк во Франции.

13) Школа юных казаков.

Кроме этого, в личном распоряжении генерала Паннвица имелась конвойная сотня — составленная из старых казаков, как правило, воевавших еще в Гражданскую войну, и носившая название «Конвой его величества». К этой же сотне были приписаны 8 православных священников (они находились на зарплате), служивших молебны и справляющих обряды.

В штаб дивизии, помимо немцев, входили и несколько казачьих офицеров, представителей от каждого полка. Кроме того, в дивизию часто приезжали, с целью проведения пропагандистских выступлений и общей координации работы штаба, генерал П.Н. Краснов, генерал-майор В.Г. Науменко и генерал-майор Шкуро.

При штабе располагался целый ряд специальных отделов: санитарный, интендантский, пропагандистский, полевая жандармерия, автоколонна, отдел связи и т. д.

Пропагандистский отдел располагал собственной типографией, приспособленной к выпуску не только листовок, но и газет с брошюрами. Работали там только казаки (10–12 человек), ответственным редактором был бывший белогвардеец есаул Бескровный. Там же «проходили службу» 2 бывших красноармейца — лейтенанты с высшим образованием, которые были, по всей видимости, штатными корреспондентами. Отдел имел постоянную связь с редакциями газеты «Новое слово» (Берлин) и журнала «На казачьем посту». В отделе также существовал небольшой литературный подотдел, выпускавший «статьи, стихи, загадки и цензурующий материалы, поступающие от казаков». Кроме того, при этом отделе была довольно обширная библиотека в несколько тысяч томов. Основу составляли книги классиков (Пушкин, Толстой, Гоголь, Горький), но имелись произведения и современных писателей, например, романы генерала П.Н. Краснова. Сотрудниками отдела были исключительно русские или казаки, главным образом бывшие красноармейцы с высшим образованием.

Кроме того, пропагандистский отдел осуществлял выпуск газет «Казачий клич» (газета большого формата, выходила раз в три дня и уделяла основное внимание истории Дона, Кубани, Терека, Сибири и прочих казачьих регионов), «Казачий листок» (ежедневная газета-листок, где печатались приказы по дивизии, наставления и поучения) и «Казачий клинок» (в этой газете, по-видимому, печатались истории из боевой жизни казаков настоящего и прошлого). Кроме того, из Берлина регулярно доставлялись газета «Новое время» и журнал этой же редакции «Казачья кавалерия», а также официальный орган казаков журнал «На казачьем посту» и газета казаков-националистов «Казачий вестник». В ходу у казаков были брошюры «Почему я враг большевиков» и «В подвалах НКВД». Из редакции «Нового слова» и «На казачьем посту» присылались календари за 1944 и 1945 годы со статьями, песнями и стихами религиозного и антикоммунистического содержания. Такое развитие печатного дела в дивизии объясняется тем, что фон Паннвиц уделял огромное внимание не только пропаганде, но и собственно казачьей культуре, которой он проникся и которую старался как можно лучше понять: генерал просил переводить ему все статьи, стихи и песни, написанные казаками или о казаках.

Военная организация 1-й казачьей кавалерийской дивизии (смотри также схемы 7 и 8).

Схема 7. Организация 1-й казачьей кавалерийской дивизии[547].

Схема 8. Организации полка 1-й Казачьей кавалерийской дивизии[548].

Дивизия была поделена на 2 бригады, которые состояли из трех полков и артиллерийского дивизиона. Каждый казачий полк 1-й казачьей дивизии фон Паннвица состоял из двух конных дивизионов, организация которых была идентичной, за исключением 2-го Сибирского полка (один дивизион самокатный — на велосипедах) и 5-го Донского полка (один дивизион пластунский). Дивизионы состояли из 4 эскадронов (3 конных и 1 конно-пулеметного), а эскадрон — из 4 взводов (3 боевых и 1 хозяйственного, в конно-пулеметном эскадроне хозяйственного взвода не было), каждый из которых делился на 3 отделения по 4-16 бойцов в каждом (численность зависела от количества потерь), и минометного отделения. Кроме этого, в каждом полку был 9-й тяжелый эскадрон, делившийся на 5 взводов, и штабная сотня.

Артиллерийский дивизион состоял из штаба со штабной батареей и 3 батарей 75-мм горных орудий образца 1936 года или 105-мм орудий (200 человек и 4 орудия в каждой батарее), в конце 1944 года в нем также появилась батарея из 4 противотанковых пушек (76,2-мм РАК-36 (R)).

Штаб полка. Каждый командир полка имел своего заместителя и помощника заместителя. В штабе работали несколько штабных офицеров, штабной врач, обер-ветеринар, атаман (политрук), несколько переводчиков с русского, немецкого и хорватского языков. При штабе полка имелось отделение связи с несколькими радиостанциями, телефонами и курьерами, коноводы, конвой и прочие вспомогательные команды, которые входили в штабную сотню. На ответственных должностях в штабе полка находились немецкие офицеры, менее значительные посты занимали казаки и русские.

Штаб дивизиона был организован аналогично штабу полка. Его отделение связи располагало одной радиостанцией. При штабе дивизиона имелась сапожная, портняжная, кузнечная мастерские. Все они вместе с интендантурой, санитарной частью и разными вспомогательными командами составляли штабную сотню. Командование эскадрона состояло из командира и нескольких штабных офицеров и имело, правда, не всегда, своего замполита («атамана»), который отвечал за политические настроения в части. Старшина (старший вахмистр) отвечал за боевое, санитарное и хозяйственное состояние эскадрона и был подчинен непосредственно командиру эскадрона. Также имелась довольно большая группа переводчиков. Командование взвода состояло из командира-офицера и нескольких заместителей, в распоряжении которых имелись 3 курьера и вестовые для связи. Командирами хозяйственного взвода и минометного отделения были старшие урядники.

Состав и вооружение конного эскадрона.

Три взвода (I, II, III), в каждом из них: 45–50 человек, 3–4 пулемета (MG-34 или MG-42) с боезапасом на каждый пулемет, 3 полуавтоматические винтовки (либо 7,92-мм самозарядная винтовка системы Вальтера G-41 (W), либо более поздний вариант G-43 (W)), несколько пистолет-пулеметов (MP-4G или трофейные образцы), все остальное винтовки (7,92-мм винтовка системы «маузер», обр. 1898 г.).

IV взвод (хозяйственный) — около 40 человек — составлен как минимум из 1 сапожника, двух портных, 1 слесаря, 1 повара, 2 оружейников, 2 кузнецов, 1 шорника, кучеров и другой обслуги. Имелись 1 ветеринарный фельдшер с двуколкой санитарного материала и конная кухня. Основу вооружения составляли винтовки системы «маузер».

Минометное отделение — 9 казаков, вооруженных винтовками системы «маузер» плюс один или два легких ротных 50-мм миномета обр. 1936.

Всего в эскадроне было 160–180 человек (не считая офицеров) — 8—10 пулеметов, 1–2 легких миномета, остальное вооружение составляли стандартные винтовки системы «маузер», а также пистолет-пулеметы и самозарядные винтовки.

Состав и вооружение конно-пулеметного эскадрона.

Три взвода (I, II, IV), в каждом из них: 40 человек, 4 пулемета MG-34 или MG-42, остальное вооружение — как в стандартном взводе конного эскадрона.

III взвод — 40 человек, 4. батальонных миномета (81-мм обр. 1934 г.), остальное вооружение — как в стандартном взводе конного эскадрона.

Минометное отделение — состав и вооружение, как в минометном отделении обычного конного эскадрона.

Всего около 160 человек (не считая офицеров), 12 станковых пулеметов, 4 батальонных 81-мм миномета, остальное вооружение — как в стандартном конном эскадроне.

Состав и вооружение тяжелого эскадрона.

I взвод — 45–50 человек, 3 станковых пулемета MG-34 или MG-42, остальное вооружение — как в стандартном взводе конного эскадрона.

II взвод — 45–50 человек, 3 батальонных 81-мм миномета, остальное вооружение — как в стандартном взводе конного эскадрона.

III взвод — 45–50 человек, три 37-мм РАК 35/36, или 50-мм РАК-38 противотанковых пушки на конной тяге, остальное вооружение — как в стандартном взводе конного эскадрона.

IV взвод — состав и вооружение, как в I взводе.

V взвод (хозяйственный) — состав и вооружение, как в хозяйственном взводе конного эскадрона.

Состав и вооружение штабной сотни.

Примерно 150–200 человек, 4 батальонных 81-мм миномета, 2 пулемета MG-34 или MG-42, 2 противотанковых ружья (по всей видимости, 28/20 противотанковые ружья PZB-41), 2 противотанковые пушки калибра 37-мм (или 50 мм).

Каждый эскадрон располагал 18–25 двуколками, которые при формировании были исключительно военного образца, но впоследствии, благодаря потерям почти на 40–50 %, были заменены повозками гражданскими, реквизированными у населения. В эскадроне имелось 180–200 лошадей и приблизительно столько же седел. Все потери конского состава пополнялись из запаса или при помощи обычного грабежа крестьян (реквизиции, как называли это сами казаки).

Всего по штатному расписанию, со всеми вспомогательными службами, в полку насчитывалось около 2 тысяч человек, включая 150 человек немецкого кадрового состава. На вооружении имелось двенадцать 75-мм горных орудий обр. 1936 года, впоследствии замененных на 105-мм орудия, 5–6 противотанковых пушек (калибра 37-мм или 50-мм), 15–16 батальонных (81-мм) и большое количество ротных (50-мм) минометов, около 80 ручных и станковых пулеметов. Ближе к концу войны сверх установленного штата полкам были также приданы по одной батарее из 4 противотанковых пушек (76,2-мм РАК-36 (R)). Приведенные цифры надо признать условными, поскольку количество и качество вооружения постоянно менялось, а личный состав нес довольно ощутимые потери в боях. Но, в общем и целом, картина с вооружением и личным составом выглядела примерно так.

Кроме строевого командования, в дивизии имелся и специальный институт политических руководителей (организационно он входил в пропагандистский отдел) — так называемых «атаманов», которые назначались, как правило, из старых белогвардейских казаков (крайне редко встречались и молодые атаманы из военнопленных). Они находились при штабах полков, дивизионов и некоторых эскадронов и отвечали за политические настроения во вверенной им части. В круг их обязанностей входило проведение политзанятий, ознакомление личного состава частей с новыми пропагандистскими брошюрами и газетными статьями, проведение бесед о религии, казачьей и воинской дисциплине, истории и традициях казаков, издание различного рода прокламаций, а также строжайший контроль за всем, что происходило среди личного состава дивизии. Германское командование уделяло таким пропагандистам-атаманам повышенное внимание и даже организовывало для них специальные курсы. Отчет корреспондентов журнала «На казачьем посту» и газеты «Казачья лава», побывавших в мае и июле 1944 года на таких 16-дневных занятиях в Северной Италии и Потсдаме, дает очень хорошее представление об уровне подготовки казаков-пропагандистов. «На курсы съехались 54 человека казаков и офицеров… Теоретическая часть курсов включала лекции на следующие темы: „История казачьих войск“, „Казачество в свете современной политики“, „Казачество и европейская культура“, „Советское мировоззрение и его преодоление“, „Социальная политика Германии“, „Краткий курс истории Германии“, „Народность и жидовство в Германии“, „Причины нынешней войны“, а также были затронуты многие другие темы»[549]. Не обошли эти курсы своим вниманием и лидеры казачьего движения генералы П.Н. Краснов, В.Г. Науменко и А.Г. Шкуро, а от министра пропаганды Германии доктора Геббельса всем участникам были переданы подарки.

Помимо института «политруков-атаманов», за настроениями казаков следил также контрразведывательный отдел. Во главе этой службы стоял бывший красноармеец лейтенант Червяков. Контрразведчиками была создана разветвленная сеть доносчиков, они были в каждом эскадроне и тщательно отслеживали всех, кто внушал хоть малейшее подозрение. Эта же служба отвечала за выполнение всех дисциплинарных наказаний. Система наказаний была очень простой, но в то же время весьма действенной. За малейшую попытку подрыва боевого духа казаков, за разговоры, направленные против немцев и командования, за всякую политическую антинемецкую пропаганду и, наконец, за любую попытку дезертировать применялась высшая мера наказания — смертная казнь через расстрел или повешение. За другие проступки казаков ожидали: порка, концлагерь, штрафной батальон, внеочередные наряды или разжалование. Во многом именно благодаря прекрасно подготовленным политрукам-атаманам и карательным органам практически все казаки 1-й казачьей дивизии воевали до конца войны и даже не помышляли о переходе на сторону партизан. По официальным данным, в период с 1944-го до начала 1945 года дезертиров было не более 250 человек.

Система поощрений также была тщательно проработана. После того как дивизию перебросили в Югославию, каждый рядовой казак стал получать регулярное жалованье: по 250 хорватских кун каждые 10 дней. Ефрейторы — 300 кун, унтер-офицеры — 350 кун, вахмистры — 400 кун. За каждую боевую операцию казаки и их командиры получали специальные «боевые» деньги — 200–800 кун за 10 дней боя, в зависимости от его интенсивности и успеха. Кроме этого, командование поощряло досрочное присваивание унтер-офицерских и даже офицерских званий.

Для отдыха и лечения казаков в Северной Италии была организована специальная казачья здравница: «В Северной Италии, — описывает корреспондент газеты „Казачья лава“, — в Альпах, в узкой высокогорной долине… расположен на высоте 900 метров известный итальянский курорт. Здесь, где прежде ежегодно отдыхала итальянская молодежь, теперь устроен казачий дом отдыха 1-й казачьей дивизии. Продолжительность отдыха — три недели. Первая партия отдыхающих казаков в 370 человек 10 июня уже окончила срок пребывания в доме отдыха и выехала обратно в дивизию. Казаки небольшими партиями совершали экскурсии в ближайшие города: Бергамо, Верону, Милан»[550].

Штаб дивизии и штаб 5-го Донского полка имели свои оркестры и хор трубачей. «В репертуаре хора, — рассказывается про дивизионный оркестр в журнале „Казачьи ведомости“, — самые разнообразные вещи — из исторических песен: „Зозуля“, „Отчего я так дуже сумую“; из современных — „Песнь в честь вождя — Адольфа Гитлера“, „Плачет Кубань“… Хор разучил „Божественную литургию“, „Верую“, „Херувимскую № 9“… Молодой казак Целиков чудесно исполняет на сцене забористые антисоветские частушки:

На дворе проталина,

Нет штанов у Сталина,

Остались от Рыкова

И те — Петра Великого.

Сталин музыку играет,

Калинин пляшет трепака,

Всю Россию растрепали

Два советских дурака.

Оркестр (балалайки, мандолины, гитары, баяны… и т. д.) состоит из 27 казаков. В репертуаре оркестра такие исторические песни, как „Слава Платову-герою“, „Донская походная“ и др. Пользуются всеобщим успехом исполняемое оркестром „Попурри из казачьих песен“ и выступление талантливого скрипача Р. Павловского»[551] (тексты некоторых песен из репертуара оркестра см. в Приложении 3.9). Как и в былые времена, все казачьи полки имели свои полковые гимны: донские — «Всколыхнулся взволнованный тихий Дон»; кубанские — «Кубань, ты наша Родина»; терские — «Терек». Более того, помимо «музыки», в дивизии имелся даже собственный цирк, который «гастролировал» по полкам.

На 1 ноября 1943 года численность 1-й казачьей дивизии составляла 18 555 человек (в том числе 3827 немецких нижних чинов и 222 офицера, 14 315 казаков и 191 казачий офицер). Немецкими кадрами были укомплектованы все штабы, специальные и тыловые подразделения. Все командиры полков (за исключением И.Н. Кононова) и дивизионов также были немцами, а в составе каждого эскадрона имелось 12–14 немецких солдат и унтер-офицеров на хозяйственных должностях. В то же время дивизия считалась наиболее «русифицированным» из регулярных соединений вермахта: командирами строевых конных подразделений — эскадронов и взводов — были казаки (или русские), а все команды отдавались на русском языке (первым из полков, где все команды отдавались только на русском, стал полк Кононова). Единственным чисто немецким боевым подразделением был разведывательный дивизион.

Характерной особенностью 1-й казачьей дивизии было то, что среди ее личного состава, особенно среди офицерства, было очень много русских или представителей других народов, не имевших никакого отношения к казачеству. Вот как эту довольно неприятную для казаков ситуацию прокомментировал П.Н. Краснов в своем письме атаману «Общеказачьего объединения в Германской империи» Е.И. Балабину: «Комплектование новых дивизий офицерами-казаками будет зависеть от самих казаков. Если в первую дивизию попали много офицеров немцев и русских, то это потому, что присланные офицеры-казаки по своей подготовке не оказались на высоте ни по своим военным знаниям, ни по дисциплине, ни по работоспособности. Много было прислано старых, не годных для строевой службы. Если поступающие в новые части казачьи офицеры окажутся годными для службы — они и останутся, окажутся негодными — их заменят немцами»[552].

Пополнение в дивизию приходило из учебно-запасного полка (командир подполковник Штабеков), который дислоцировался на полигоне в Моково, недалеко от Млавы, а в 1944 году вместе со «Школой юных казаков» был переведен во Францию, в небольшой город Лангр. «Запасной казачий полк, — рассказывает о жизни этой казачьей части корреспондент „Казачьей лавы“, — расположен в одном небольшом городке на Восточной границе Франции и базировался на территории старинной крепости… Офицеры запасного полка также проходят военную подготовку и усовершенствование в офицерской сотне. Ею командует еще молодой полковник И. Некрасов… Военный городок-крепость — центр запасного казачьего полка. Тут стоят и проходят обучение несколько батальонов, отсюда осуществляется связь с 1-й казачьей дивизией, тут создана школа юных казаков, есть крытые манежи, центральный казачий дом, где казаки после занятий поют песни, танцуют, веселятся. В доме есть ресторан, в котором казаки могут выпить вина, пива, хорошо закусить… Казаки живут в старых, благоустроенных, светлых и чистых французских казармах»[553].

Еще более вольготно жилось казакам-подросткам, обучавшимся в «Школе юных казаков». «Май 1944 года, — вспоминает бывший учащийся этой школы казак Николай Васильев. — Мы отдыхаем в маленьком курортном городке. Трижды в день пьем воду, пахнущую сероводородом, а один раз между завтраком и обедом принимаем минеральные ванны… У каждого из нас большая комната со шкафчиком в углу для переодевания, душ, туалетный столик с зеркалом, цветами и парфюмерией, пуфик и кресло, а посредине маленький бассейн для одного взрослого человека… Вечерами устраивались танцы, где наши старшие ребята и взрослые казаки из запасного полка танцевали с местными француженками, а мы толпились в качестве зрителей. Разыгрывались лотереи, где самым желанным призом была бочка пива, которая тут же под смех и веселые шутки вскрывалась и распивалась сообща…»[554]

Вообще надо отметить, что обучению молодых казаков уделялось огромное внимание со стороны немецкого командования дивизии. Так, например, летом 1944 года всю «Школу юных казаков» направили в специально организованный летний военный лагерь, где мальчики каждый день занимались физической, строевой, тактической и стрелковой подготовкой. Однако проявить приобретенные навыки им так и не удалось. После высадки союзников в Нормандии школу расформировали, часть детей направили в расположение 1-й казачьей дивизии, часть в Казачий Стан, а часть — в небольшое казачье поселение, расположенное недалеко от города Юденбурга, в Австрийских Альпах.

Как уже было сказано, с 10 октября 1943 года все коллаборационистские военные части, сформированные из военнопленных и «добровольцев», подлежали переводу с советско-германского фронта на другие театры военных действий. Объяснение этому решению в приказе было дано такое: «Германское руководство идет навстречу естественному желанию многих добровольцев не быть вынужденными стрелять в своих соотечественников и дает им возможность непосредственно свести счеты с англичанами и американцами»[555].

Для многих казаков, имевших свои счеты с советской властью, это немецкое распоряжение было настоящим ударом. Почти все они хотели участвовать, как сами говорили, в своей «частной войне со Сталиным»[556], а их вдруг решили перебросить с Восточного фронта в Югославию, где в это время активизировались партизаны И. Броз Тито и на «Атлантический вал», где казаки были вынуждены готовиться к предстоящей высадке союзников. «Вперед, за свободу казачества», — напутствовал их перед дорогой фон Паннвиц. Но как можно обрести свободу, сражаясь неизвестно с кем, неизвестно где, да еще и за тысячи километров от Родины? Этот вопрос казаки задавали себе до конца войны. Германское руководство почти сразу поняло, что приказ о передислокации в Европу был крайне непопулярен в рядах казачества, и старалось всячески загладить свою «вину». Отсюда и разрешение использовать казачью униформу, и показная отправка группы молодых казаков в кавалерийскую школу в Германии, и воззвание от 10 ноября 1943 года, и обещание помощи при построении настоящей казачьей жизни в Восточной Европе, под защитой фюрера.

В середине сентября 1943 года окончательно сформированная 1-я казачья кавалерийская дивизия была отправлена в Югославию. Покинув Млаву (Милау), эшелоны пересекли Польшу, Словакию, Венгрию и достигли небольшого городка Панчево, северо-восточнее Белграда, где дивизия перешла в подчинение командующему 2-й немецкой танковой армией генерал- полковнику Рендуличу и была направлена на подавление активизировавшихся партизанских отрядов Иосипа Броз Тито.

Казачьи части, благодаря своей большой подвижности и маневренности, а также предыдущему опыту борьбы против партизан в России, действовали на Балканах гораздо более эффективно, нежели немецкие моторизированные дивизии и отряды усташей[557]. Вот лишь некоторые тактические приемы, которые применялись в антипартизанской войне на Балканах и позволяли казакам успешно противостоять активным действиям партизан Тито. «Казачьи части, — писал в одном из донесений в „центр“ советский агент, внедренный в дивизию, — как только займут какой-нибудь пункт, предпринимают обеспечение близкими и дальними патрулями. Ближние патрули лесом прокрадываются к селам и прислушиваются и наблюдают, есть ли в них воинские части. Дальние патрули уходят до 12 километров от главных сил. Патрули имеют в своем составе самое меньшее 1 взвод с 3-мя мелкокалиберными пулеметами… В целях разведки мест дислокации партизанских войск и мест нахождения учреждений югославского народно-освободительного движения, в партизанский тыл с определенной регулярностью засылались так называемые „волчьи группы“. В большинстве случаев личный состав „волчьей группы“ составляли добровольцы во главе с русским, казачьим или немецким унтер-офицером. Каждому члену отряда выдавался сухой паек с расчетом на самостоятельные действия в течение нескольких дней. Все бойцы были вооружены автоматическим оружием или винтовками. Тактика действий подобных отрядов была очень простой: казаки проводили разведывательные рейды или устраивали засады. Главной задачей в подобных операциях было установление местоположения партизанских баз, отрядов и захват „языков“. Впервые „волчью группу“ заслал 4-й Кубанский полк в районе села Велика Гора. Мало-помалу эту практику переняли и другие казачьи полки. „Волчьи группы“ оперировали в районах Новой-Градишки, Дугог-села, Беловара и т. д. Во время операций эти отряды сами часто попадали в засады, но самую большую опасность для них представляли местные жители, которые очень часто работали на партизан. Одна крестьянка обнаружила в лесу „волчью группу“ из 20 человек в районе между селами Иванчаны и Вукашинац и немедленно сообщила об этом партизанам. Ударному батальону партизанского отряда удалось окружить казаков, после непродолжительного боя 8 из них были убиты, а 12 взяты в плен. Так было в районе Карловаца и Пожега-Талькессель, у Пакраца и Дарувара»[558].

Вот как оценивала действия казаков из 1-й казачьей дивизии на Балканах немецкая военная печать: «За короткое время казаки стали грозой бандитов везде, где патрулируют их сторожевые отряды или где они сидят в настойчивом ожидании под прикрытием скал и кустарников. Подвижность, инстинктивно точное оценивание врага, близость к природе, смелость при нападении, ловкость в бою и беспощадность к побежденному врагу, выполняющему задачи большевизма, — вот особенности казака, бросившие его навстречу борьбе с большевизмом на Юго-Востоке»[559](также, см приложение 3.10). А вот характеристика, данная уже в казачьей печати: «Легко передвигающиеся, непритязательные в отношении собственных жизненных удобств, приспосабливающиеся к любым условиям боя, казаки являются опаснейшими противниками красных банд»[560]. Успешные действия казаков в Югославии не обошло своим вниманием и германское верховное командование. В сводке от 30 апреля 1944 года (эта сводка была первой, в которой упоминалось о боевой деятельности крупного воинского соединения, состоящего из восточных добровольцев), в частности, было сказано: «С начала октября 1943 года в западных Балканах введена в бои против коммунистических банд Первая Казачья Дивизия, которая своими доблестными действиями наносит противнику тяжелые потери в людях и технике»[561].

Какими же методами вели казаки борьбу против югославских партизан? На этот вопрос мы получили ответ уже после войны, когда, находясь в советской тюрьме, генерал фон Паннвиц признался: «Мы выполняли преступные приказы циркуляра, составленного СС, обергруппенфюрером Бах-Зелевски (Целевским), в котором излагались меры по борьбе с партизанами и по расправе смирными жителями»[562]. В этом печально известном циркуляре указывалось, что партизанская война противоречит международным правилам, а поэтому предлагалось применять любые средства, признанные целесообразными начальником воинской части: «Обергруппенфюрер СС Бах-Зелевски, — говорилось, в частности, в этом документе, — предоставляет руководителю команды СД право решать исключительно самому — сжигать ли деревни, уничтожать или эвакуировать их жителей»[563]. Кроме того, в циркуляре были даны и другие «ценные» указания, развязывающие руки карателям[564]:«Поскольку партизаны пользуются поддержкой местного населения, предлагалось каждую женщину, каждого старика и даже ребенка рассматривать как помощника партизан…

При захвате населенных пунктов предлагалось проводить во всех домах и постройках тщательные обыски. Местное население, если оно не будет признано активным помощником партизан, должно быть выселено (если же существовало хоть малейшее подозрение, всех расстреливали. — П.К.)и эвакуировано, а деревня — как очаг партизанской борьбы — может быть сожжена. Старшему начальнику карательной экспедиции предоставлялось право — на месте решать вопрос о судьбе захваченных в плен партизан (такой вопрос, как правило, даже не ставился. — П.К.)»[565].

Важнейшим аспектом подготовки казаков к борьбе против партизан являлась пропагандистская работа уже упоминавшихся политруков-атаманов. Именно они пугали своих подчиненных зверствами «босоногих лесных чудовищ» (именно так они называли югославских красных партизан) над пленными казаками (выкалывание глаз, сдирание кожи и пр.). В подтверждение своих выступлений атаманы привлекали казаков, которым «чудом» удалось бежать из партизанского плена. «О партизанах рассказывают, — пишет в своем донесении в „центр“ один из советских агентов, внедренных в дивизию, — что это разбойничья банда, рассеянная по лесу в малых группах и причиняющая народу насилия и зверства… Они обязаны (побывавшие в плену у партизан казаки. — П.К.)говорить о том, что партизаны голодают, что партизаны босы и голы и что они ужасно обходятся с пленными»[566].

Естественно, имеющие на руках «всепозволяющий» циркуляр и накачанные пропагандой атаманов-политруков казаки не стеснялись в выборе средств борьбы против партизан и мирных жителей, которые подозревались в партизанской деятельности: «Из многочисленных преступлений, совершенных подчиненными мне казаками в Югославии, — вспоминал на послевоенных допросах генерал фон Паннвиц, — мне припоминаются следующие факты. Зимой 1943–1944 гг. в районе Сунья-Загреб по моему приказу было повешено 15 человек заложников из югославских жителей. В этом же районе в 1944 году по приказу немецкого лейтенанта были расстреляны три местных жителя якобы за шпионаж, хотя их шпионской деятельности не было. В конце 1943 года в районе Фруска-Гора казаки 1-го кав. полка повесили в деревне 5 или 6 крестьян. Казаки 3-го, 5-го и 6-го кавалерийских полков в этом же районе учинили массовое изнасилование югославских женщин. В декабре 1943 года подобные же экзекуции и изнасилования были в районе города Брод (Босния). В мае 1944 года в Хорватии, в районе южнее города Загреб, казаки 1-го полка сожгли одну деревню. Этим же полком в июне 1944 года было совершено массовое изнасилование жительниц города Метлика… Была сожжена частично деревня Чазьма, что западнее гор. Беловар. В этот же период, то есть летом 1944 года, казаки 3-го кав. полка сожгли несколько домов в Пожего-Даруварском районе. Я также вспоминаю, что в декабре 1944 года казаки 5-го кавалерийского полка под командованием полковника Кононова во время операции против партизан в районе реки Драва, недалеко от города Вировитица, учинили массовое убийство[567]населения и изнасилование женщин»[568]. Такая жестокость не могла остаться безнаказанной, и югославские партизаны, следуя принципу «око за око, зуб за зуб», платили казакам той же монетой. Все это привело к тому, что любая стычка превращалась в жестокую резню, где каждый попавший в плен был обречен на страшную и мучительную смерть.

Помимо жгучей ненависти партизан, казаки снискали себе дурную славу и у мирного местного населения. Передислокация в Югославию пагубно отразилась на дисциплине дивизии, резко упавшей после «спартанских» условий лагеря формирования в Млаве. Командованием дивизии, естественно, предпринимались меры против распоясавшихся казаков. Вот, например, выписка из приказа командира 5-го Донского казачьего полка И.Н. Кононова: «Категорически запрещаю на марше или при выполнении боевых задач употребление спиртных напитков. Я отдельных лиц наказал, и впредь буду наказывать… Быть исключительно внимательными и дисциплинированными по отношению к местному населению, а также к усташам, домобранам[569], и местным хорватским властям, чтобы не было никаких недоразумений. Буквально избегать ненужных трений и споров»[570]. Однако все эти приказы, директивы и прочее были совершенно бесполезными по двум причинам. Во-первых, действие всех дисциплинарных приказов нивелировалось тем, что частям было разрешено заниматься самоснабжением, и казаки постоянно «реквизировали» лошадей, продовольствие и фураж у местного населения: «Согласно приказам командования, мое соединение, — рассказывал после войны генерал фон Паннвиц, — должно было добывать себе пропитание у местного населения. Лошадей и фураж мы также должны были доставать себе сами. В соответствии с этим приказом я и давал распоряжения — отбирать у местного населения лошадей, скот, продовольствие, фураж»[571]. Все это, естественно, выливалось в постоянные конфликты с коренными жителями Сербии, Боснии и Хорватии, которые нередко заканчивались тем, что недовольных просто-напросто уничтожали. Во-вторых, озлобленность казаков достигла такой степени, что они начали мстить местному населению не только за помощь или мнимую помощь партизанам, но и за простое проявление недовольства. А как можно «наказать» мирных жителей? Естественно, только расстрелами и насилием. В результате в последний год войны даже самый невинный протест местных жителей против бесчинств, творимых казаками, приводил к тому, что «убийства и насилия над мирными жителями проводились не только за помощь партизанам, но и за сопротивление грабежу и насилию»[572]. Недаром югославские крестьяне ненавидели казаков, боялись их больше, чем немцев и даже усташей, не считали русскими (разве «русские бра- тушки» могут убивать и насиловать?) и презрительно называли «черкесами». Все это привело к тому, что в конце концов казаки оказались в абсолютно враждебной среде, где у них не было ни друзей, ни союзников.

Любопытно, что многие оставшиеся в живых бойцы казачьей дивизии после войны писали, будто все зверства и насилия по отношению к местному населению творились не настоящими казаками, а внедренными в дивизию спецагентами НКВД. «Еще в момент формирования 1-й казачьей дивизии, — писал в своих воспоминаниях казак А. Сукало, — в Млаве дивизионной контрразведкой был раскрыт ряд заговоров, имевших целью взорвать дивизию изнутри, внести в нее деморализацию и разложение. Организация заговоров производилась группой агентов НКВД, просочившихся в дивизию под видом рядовых казаков. Самый серьезный заговор имел место в 6-м Терском полку. Двадцатого сентября один из осведомителей сообщил дивизионной контрразведке и дивизионному суду, что в упомянутом полку организована коммунистическая ячейка, имевшая своей целью захват 21 сентября оружия, находившегося в дивизионном складе и еще не розданного казакам, уничтожение офицерского состава и вывод дивизии из лагеря на соединение с оперировавшими в районе Млавы польскими партизанскими коммунистическими бандами, руководимыми советским офицером-энкаведистом. Заговорщики, в числе семи человек, будучи арестованными, после короткого запирательства, под давлением неопровержимых свидетельских показаний, сознались и показали, что они командированы Москвой в дивизию для совершения диверсионных актов и шпионажа. Все семь заговорщиков оказались офицерами, начиная с полковника и кончая младшим лейтенантом. В полку же они прикинулись неграмотными и просили при получении жалованья и обмундирования подписываться за них других грамотных казаков. Второй случай деятельности энкаведистов под видом казаков имел место уже в Хорватии. На одном из участков фронта к женщине, матери трех малолетних детей, жене железнодорожника, зашли два вооруженных „казака“. Она угостила их прекрасным сытным завтраком. Но вместо благодарности посетители пристали к ней с гнусными предложениями. Женщина упала перед ними на колени и просила, ради детей, пощадить ее. Но насильники были неумолимы. Борясь с ними, женщина вырвалась и бросилась бежать. Но один из бандитов со словами: „Нет, шалишь! От нас не уйдешь!“ — выстрелом из винтовки убил ее. Потом оба надругались над ее телом. Следствие выяснило, что оба они были подосланы большевиками-провокаторами, из которых убивший женщину был уроженцем Вологодской губернии и членом коммунистической партии, по фамилии Парфенов. Был случай изнасилования трехлетней девочки, другой — восьмидесятилетней старухи. Во всех упомянутых случаях следствием, произведенным дивизионным прокурором лейтенантом К. Седиковым, точно установлена принадлежность преступников к коммунистической партии и факт засылки их в дивизию органами НКВД»[573].

Несмотря на кажущуюся правдоподобность, подобные «версии» не имеют под собой основания по двум причинам. Во-первых, агенты НКВД в казачьей дивизии, конечно же, присутствовали, но главной их задачей были не провокации подобного рода, а сбор и отправка в «центр» важной разведывательной информации. Во-вторых, еще в апреле 1944 года генерал фон Паннвиц на официальной встрече с послом Хорватии признался, что в действиях его подчиненных чувствуется озлобленность не только по отношению к партизанам, но и к местному населению. «Еще приходится слышать, — сказал тогда генерал, — о зверствах казаков, то позвольте мне, господа, высказать относительно этого особое мнение. Вы знаете, господа, что казак в течение 25 лет воспитывался по-большевистски и только около двух лет находится в рядах немецкой армии. Конечно, и в моей дивизии, хотя и немного, но есть такие казаки, у которых тяжело искореняется насильственно привитый им большевизм. Но такие элементы в дивизии выявляются своими же товарищами… Я не имею никакого повода к защите своих же казаков. В охваченной войной стране, где мы сейчас находимся, не всегда возможно перед каждой военной операцией определить заранее, что можно и чего нельзя. Что же, лес рубят — щепки летят… В отношениях казаков к хорватскому населению постоянно чувствуется, что запуганный вражеской агитацией хорватский крестьянин либо избегает казака, либо относится к нему пренебрежительно… Поэтому совсем неудивительно, и так было бы при данных обстоятельствах и с солдатом всякой другой нации, что казаки иногда прибегают к алкоголю и в состоянии опьянения обнаруживают свое озлобление… С глубоким чувством я преклоняюсь перед жертвами, — закончил свою речь командующий 1-й казачьей дивизией, — принесенными людьми моей дивизии. В боях сложили свои головы 18 офицеров, среди них 6 командиров эскадронов, 41 унтер-офицер и 328 рядовых. 18 офицеров, 63 унтер-офицера и 398 рядовых получили ранения»[574].

Свой боевой путь[575] (см. также Карту 1) на Балканах 1-я казачья дивизия генерала фон Паннвица начала в первых числах октября 1943 года, когда провела первую антипартизанскую акцию в районе местечка Фруска-Гора (южнее Дуная), недалеко от Белграда.

Карта 1. Места основных боев 1-й казачьей дивизии, впоследствии 15-го казачьего корпуса.

Эта операция была спланирована заранее, еще до прибытия казачьей дивизии на Балканы. Ее главной целью было уничтожение партизанских отрядов и баз севернее и западнее Белграда. В операции участвовали обе казачьи бригады, однако она закончилась безрезультатно, так как партизанские отряды всякий раз уклонялись от боя с намного превосходящими их силами противника. Тем не менее благодаря тому, что казакам удалось обнаружить и уничтожить несколько баз титовцев, немецкое командование оценило действия казачьей дивизии положительно.

В середине октября часть дивизии была переброшена в район западнее линии Вуковар — Винковцы — Врполье, на охрану коммуникаций. Штаб дивизии располагался в городе Винковцы, а затем в Джяково. Небольшие группы казаков охраняли участки дорог и, в особенности, транспортные магистрали, отражая постоянные нападения партизан. В течение месяца казакам удалось добиться почти полного усмирения этого района, в то время как хорватские части, находившиеся здесь до появления дивизии фон Паннвица, не могли справиться с ситуацией на протяжении полутора лет.

В конце ноября 2-я казачья бригада под командованием полковника Вагнера была временно переподчинена штабу 15-го немецкого горнострелкового корпуса и направлена в район Сараево для очистки территории от партизан и охраны путей сообщения на участке Дервента — Добой — Грачаница. Здесь же было предпринято несколько наступательных операций ограниченного характера. В то же время штаб дивизии вместе с 1-й бригадой и дивизионными частями переместились в район северо-западнее города Сисак и расположились двумя группировками: Сисак — Петринья — Глина и Сисак — Сунья — Костяница, частично поступив в распоряжение штаба 11-й панцер-гренадерской дивизии СС «Нордланд». Здесь 2-й Сибирский полк подполковника фон Нолькена выжег крестьянские хутора и поселки, где укрывались партизаны, обстреливавшие дорогу Гора — Глина. Вскоре области были переданы под контроль усташей, а дивизию перебросили в район Загреба, где она также несла службу на охране коммуникаций и боролась с местными партизанами.

Одновременно с боевыми операциями в конце 1943 года казаки участвовали и в специальных пропагандистских акциях. Например, несколько подразделений 2-й бригады недалеко от местечка Броды устроили показательную охоту на кабанов с использованием национальных охотничьих приемов, а усилиями 6-го Терского полка специально для местных жителей — сербов была организована и проведена традиционная кавказско-казачья джигитовка.

В январе 1944 года в дивизии произошли кадровые перемены: вместо отозванного в распоряжение ОКХ полковника фон Вольфа командиром 1-й казачьей бригады был назначен полковник Александр Павлович фон Боссе (казаки в знак уважения дружески называли его «Сашка не бойся»), а 2-й — подполковник фон Шульц (бывший начальник оперативного отдела штаба дивизии); командирами 1-го и 3-го казачьих полков стали соответственно подполковники Вагнер и Леман.

В середине января 2-я казачья бригада возвратилась из Боснии в распоряжение главных сил. После завершения операций в районе Глина — Гора, переданном затем под контроль хорватских усташей, дивизия была переброшена в район Ястребарско — Карловац (юго-западнее Загреба), где выполняла задачи по охране дорог и проводила операции местного значения. Здесь в феврале казаков удостоили своим посещением прибывшие из Белграда атаманы Донского, Кубанского, Терского и Астраханского войск за границей — генералы Татаркин, Науменко, Вдовенко и Ляхов, а также генерал-лейтенант Шкуро.

23 марта 1944 года 2-й Сибирский полк фон Нолькена, усиленный разведывательным дивизионом ротмистра Вайля, окружил под Дубравчаком (северо-западнее города Сисак) и полностью уничтожил партизанскую бригаду На поле боя было обнаружено свыше 200 убитых партизан, до 200 человек было захвачено в плен. Потери казаков составили: 2 немецких и 1 казачий офицер, 8 немецких и 20 казачьих унтер-офицеров и рядовых. После этого боя дивизию посетили представители казачьей эмиграции. Они весьма неоднозначно охарактеризовали дивизию: «Германские власти из военнопленных казаков и беженцев, которые ушли из казачьих областей вслед за отступающими немецкими войсками, образовали воинские части: дивизию в 22 тысячи человек, которая под командою немецкого генерала фон Паннвица ведет борьбу с коммунистическими повстанцами в Хорватии, и 5 батальонов пехотных, общей численностью в 6 тысяч человек, которые находятся в настоящее время во Франции… Донской атаман ген. Татаркин по приглашению нач. дивизии ген. фон Паннвица ездил в Хорватию познакомиться с этой дивизией, и молодые казаки-беженцы произвели на него хорошее впечатление. Они дисциплинированны, хорошо настроены, враждебны к советскому и мечтают о возрождении казачества и старого быта… Офицерский состав в дивизии высший состоит из немецких офицеров, низший из красных казачьих командиров — военнопленных. Эти красные командиры далеко не на высоте положения: пьянствуют, играют в карты со своими казаками, в военном отношении плохо подготовлены, и ф. Паннвиц ими очень недоволен. Предполагается заменить красных командиров офицерами из состава старой эмиграции, но вопрос этот далек от разрешения в высших сферах, несмотря на требования ген. ф. Паннвица»[576].

Весной 1944 года штаб дивизии располагался в городе Ново-Градишка, а 1-я казачья бригада дислоцировалась по правому берегу р. Сава юго-восточнее линии Загреб — Сисак — Сунья — Костяница. В ходе очередной операции под кодовым названием «Шах» (начало мая), проводившейся одновременно с операцией «Ход конем» (главной целью которой был захват И. Броз Тито), 1-я казачья бригада действовала в районе юго-западнее Глина — Топуско. Однако после того как партизаны уклонились от боя с казаками, полки повернули назад. Во время отхода 2-й Сибирский полк попал в крайне трудное положение юго-западнее города Глина, оказавшись совершенно отрезанным партизанами от основных сил. Лишь своевременный подход 2-го батальона 373-й немецко-хорватской легионерской дивизии спас полк от полного окружения. После тяжелого боя 2-й Сибирский полк прорвал окружение и соединился с главными силами бригады.

1 мая 1944 года произошло знаменательное событие — в честь годовщины создания 1-й казачьей дивизии по приказу Адольфа Гитлера были полностью уравнены в правах германские солдаты и казаки. Согласно этому распоряжению, казаки стали носить знаки различия Германской армии, но одновременно по-прежнему сохранялись и знаки казачьих войск. Казакам было разрешено носить лампасы и папахи, а вне боевой обстановки и традиционную казачью форму. «Офицеры национальных соединений, занимающие штатные места и отвечающие всем требованиям в отношении характера, поведения, работоспособности и надежности, — было сказано в приказе, — будут в дальнейшем носить германские знаки различия и национальный нарукавный знак (на правом рукаве), а также кокарду в соответствии с имеющимися указаниями. Ношение германских знаков различия разрешается только после того, как каждый военнослужащий лично получит на то разрешение, которое будет занесено ему в книжку военнослужащего. Офицеры, о которых еще не установлено, достойны ли они носить германские знаки различия, привлекаются к дополнительному прохождению испытательных курсов»[577]. Продовольственное снабжение казаков, фронтовые денежные и пайковые надбавки, оплата командировок начали производиться на тех же основаниях, что и для германского офицерского, унтер-офицерского и рядового состава. Дополнительное ежемесячное довольствие стало выдаваться национальными соединениями по существующим для германских военнослужащих тарифам. Что касается предоставления отпусков, офицерский и унтер-офицерский состав национальных соединений, в основном, был приравнен к германским военнослужащим. Добровольцы, не имеющие в Германии родственников, получили возможность проводить свой отпуск в специально предназначенных для этого домах отдыха. Вместе с тем вырабатывались новые распоряжения о выплате денежного довольствия военнослужащим национальных соединений, а также о порядке выплаты пособий семьям военнослужащих и пенсий инвалидам. Одновременно на всех добровольцев распространялись действующие в Германской армии уложения о воинском уголовном праве и о дисциплинарных взысканиях.

29 июня 1944 года началась операция из района Пожега — Талькессель в направлении Джяково, в которой участвовали 3-й Кубанский и 5-й Донской полки 2-й казачьей бригады. Но и здесь партизаны не приняли боя и отступили на север и восток. Такое странное поведение партизанских отрядов вызвало у командования дивизии сильное подозрение. После проведенного расследования появилось предположение, что в провале тщательно подготовленной операции виноват эмигрант-переводчик — зондерфюрер князь Мирский, выдавший титовцам планы своего командования и вскоре таинственно исчезнувший из расположения бригады.

Одновременно 1-я казачья бригада осуществляла крупную карательную операцию юго-западнее Загреба. Она началась 10 июля 1944 года. Три казачьих полка, продвигавшиеся с разных направлений, соединились в районе города Метлика, занятого партизанами. После недолгого сопротивления утром следующего дня Метлика с минимальными для казаков потерями была взята штурмом. По завершении операции в бригаде произошли кадровые перестановки: вместо выбывшего полковника фон Боссе командиром бригады был назначен полковник фон Баат, а командиром 4-го Кубанского полка — подполковник фон Кляйн.

Под руководством командира 2-й казачьей бригады фон Шульца 25–26 июля началась карательная операция в Боснии, в которой участвовали все те же 3-й Кубанский и 5-й Донской полки, действовавшие в направлении Черновица — Прнявор. В качестве усиления германским командованием был выделен полицейский полк. Результаты операции оказались незначительными: лишь 2-й пластунский дивизион 5-го Донского полка имел столкновение со слабыми силами партизан (последние были рассеяны). Полки прошли через горные лесные массивы и, перебравшись через Саву западнее местечка Брод с помощью казачьего саперного батальона майора Янса, вышли 2 августа в места прежней дислокации.

В середине августа 1944 года 2-я казачья бригада, действуя под непосредственным руководством генерала фон Паннвица, уничтожила несколько партизанских отрядов и опорных пунктов в районе Дарувар — Пакрац, а также в районе Бьела, восточнее города Дарувар.

Между тем фронт стремительно приближался к Балканам. Ободренные успехами Красной армии и западных союзников, югославские партизаны вновь перешли в наступление, нанося все более чувствительные удары оккупационным властям. В конце сентября критическое положение сложилось в районе города Баня-Лука, где на сторону партизан перешла целая дивизия домобранов (добровольцев) с сильной артиллерией, в результате чего под контролем титовцев оказалась значительная территория. Лишь небольшой плацдарм на реке Сава 3-й Кубанский полк подполковника Лемана удерживал до подхода основных сил, а в крепости Баня-Лука оборонялась группа усташей.

По приказу командующего 69-м армейским корпусом генерала Аулеба в этот район с целью восстановить положение были направлены разведывательный дивизион 1-й казачьей дивизии, 3-й и 4-й Кубанские и 5-й Донской полки под командованием фон Паннвица, в помощь которому были выделены технические части 2-й танковой армии и отряд усташей под командованием полковника Люборича. После жестокого боя, в котором обе стороны понесли большие потери, город был взят, а окруженное подразделение усташей освобождено. Район между городами Босанска-Градишка и Баня-Лука был занят частями усташей при поддержке 2-й казачьей бригады. Когда ситуация здесь окончательно стабилизировалась, бригада была переброшена в долину р. Сава, оставив за собой плацдарм у Босанска-Градишки. К 20 октября 1944 года штаб 1-й казачьей дивизии был переведен из Ново-Градишки в Кутню, а 4-й Кубанский полк вернулся в район Сунья — Костяница.

Однако к этому времени силы на «Балканском фронте» были уже неравными, поскольку партизаны соединились с советскими войсками и образовали сплошной фронт. Они получили от Красной армии довольно ощутимую поддержку Действия советских войск с фронта умело сочетались с ударами партизанских отрядов в немецком тылу

С этого времени огромную опасность для командования дивизии начали представлять не только активизировавшиеся партизаны, но и резко усилившаяся коммунистическая пропаганда. Несмотря на то что, по официальным данным, результаты ее действия были довольно незначительными (как уже было сказано, по сведениям титовских партизан до конца войны на их сторону перешло не более 250 человек, включая нескольких казачьих офицеров и унтер-офицеров. Наиболее громким событием стал переход к партизанам командира взвода 5-го Донского полка — сотника Аксюка вместе со своим подразделением), коммунистическая пропаганда оказывала серьезное психологическое воздействие на моральное состояние личного состава, и немцам приходилось прикладывать немало усилий, чтобы дивизия попросту не вышла из-под контроля. «Большинство казаков, — писал в одном из донесений неизвестный советский разведчик, — ненавидят немцев и знают о зверствах, творимых ими во временно оккупированных областях СССР, но боятся победы Красной Армии, так как считают, что будут осуждены на смерть, как изменники. Говорят, что их все равно ожидает смерть — в казачьей ли дивизии или вне ее. Большинство считает, что Красная Армия победит, и не верит вражеской пропаганде. Случается, что немцы шутя спрашивают: „Если Красная Армия победит, мы сдадимся, а что будете делать вы?“ Дисциплина поддерживается страхом перед немцами и боязнью слежки в рядах казаков. Нередки были случаи вешания казаков, неприятельски настроенных в отношении командования. В 4-м Кубанском полку перед строем был повешен 1 казак, а в Лойнице, Великой Горице и Сиску были расстрелы только по подозрению в намерении перебежать к партизанам. Перешедшие на сторону партизан казаки говорят, что они уверены в том, что 50 % казаков перешло бы на сторону партизан, если бы были доставлены казакам прокламации, в которых им была бы обеспечена жизнь при добровольном переходе. В 4-м Кубанском полку имеется 10–15 % казаков-добровольцев. Они и являются наиболее боеспособными и следят за остальными казаками в бою и вне боя. Они стараются верить в победу Германии и в подачки немцев в виде казачьей республики и земельных наделов»[578].

В начале декабря 1944 года 2-я казачья бригада полковника фон Шульца выступила навстречу частям 3-го Украинского фронта генерала Толбухина, перед которым стояла задача как можно быстрее соединиться с отрядами Тито, действовавшими на севере Хорватии. В составе 3-го Кубанского, 5-го Донского и 6-го Терского полков, усиленного артиллерийского дивизиона, саперного батальона, роты связи, санитарной роты, а также колонны снабжения бригада начала свой поход. Маршрут пролегал через Кутню, Поповачу и Клоштар Иванич в район Копривницы, недалеко от реки Драва. Партизаны всеми возможными способами препятствовали продвижению бригады. Они минировали дороги и мосты, нападали на колонны. Однако, несмотря на это, уже 10 декабря бригада достигла городка Копривницы, который обороняли усташи под командованием полковника Бобана. После однодневного отдыха казачьи полки двинулись на восток к Новиграду, продолжая по пути отбивать атаки партизан. В городе Клоштар юго-восточнее Дворджеваца казаки учинили расправу над мирными жителями, которые в ожидании Советской армии заранее заготовили транспаранты с приветствиями.

К этому времени части 233-й советской стрелковой дивизии под командованием полковника Сидоренко заняли плацдарм на правом берегу реки Драва и, развернувшись фронтом на запад, юг и восток, ожидали подхода югославских частей. Утром 17 декабря 6-й Терский полк подполковника Зальма и отряды усташей провели разведку боем, в ходе которой оценили группировку Советской армии. Получив эти сведения, прибывший в расположение бригады генерал фон Паннвиц принял решение немедленно атаковать оборонительные порядки советских войск, чтобы не допустить их соединения с югославскими партизанами.

26 декабря в 7.30 утра три казачьих полка, усиленные отрядами усташей, перешли в наступление в общем направлении на м. Питомача, где оборонялись советские 703-й стрелковый полк 233-й дивизии, 23-й огнеметный батальон, два дивизиона 684-го артиллерийского полка и взвод зенитно-пулеметной роты. 3-й Кубанский полк действовал в направлении м. Джуретин (севернее Питомачи), 5-й Донской атаковал Питомачу в лоб, а 6-й Терский — в обход Питомачи с юга в направлении Ст. Градац.

К 9 часам утра наступающим казакам удалось овладеть населенными пунктами Клодара, Острованец и Седлерица, однако 703-й стрелковый полк Советской армии, отражая удар превосходящих сил противника северо-западнее и южнее Питомачи, продолжал удерживать занимаемые позиции. По решению командования 233-й дивизии, на линию железной дороги южнее Питомачи был переброшен резерв командира 703-го стрелкового полка — рота автоматчиков, а в район Ст. Градац и на юго-восточную окраину Питомачи — две батареи 684-го артиллерийского полка — с задачей не допустить обхода Питомачи казаками и немцами с юга. Дополнительные силы были также подтянуты из района Вировитицы. Продолжая наступление, 6-й Терский полк в 12.00 смял батарею 684-го артполка, овладел Ст. Градац и, оседлав шоссейную дорогу частью сил для прикрытия тыла, пошел в наступление на Питомачу с востока. Одновременно возобновили свои атаки 3-й Кубанский и 5-й Донской полки. По приказу фон Паннвица в цепи атакующих выдвинулся конно-артиллерийский дивизион майора Коттулинского, которому удалось подавить советскую артиллерию. В 15.00 казаки ценой огромных потерь все же прорвали оборону 703-го полка на участке Джуретина и на юго-западной окраине Питомачи.

В 17.00 казаки ворвались на окраины Питомачи и завязали уличные бои, продолжавшиеся до глубокого вечера. К 21.00 боевые порядки 703-го полка Советской армии были полностью смяты, и его остатки начали прорываться из окружения в район Штишка — Буковица. Подошедшим свежим частям удалось отбить Ст. Градац, однако дальнейшее наступление на Питомачу было прекращено, и советские войска перешли к обороне.

К утру 27 декабря Питомача была полностью очищена от советских войск. В руки казаков попала вся материальная часть 703-го стрелкового полка, двух артиллерийских дивизионов и огнеметного батальона — 29 орудий, 6 минометов, 42 пулемета, 149 огнеметов, 13 противотанковых ружей, 72 автомата, несколько сотен винтовок, а также много автомашин и боеприпасов. Потери советских войск составили примерно 200 человек убитыми, еще 150 красноармейцев попали в плен. Потери казаков также составили примерно 200 человек убитыми, еще около 50 казаков и усташей попали в плен, где были немедленно расстреляны. Тем не менее успех казачьей бригады был очевиден. На следующее утро генерал фон Паннвиц прямо на поле боя вручил всем отличившимся казакам и офицерам немецкие боевые награды. Через несколько дней об этой победе упомянули в сводках германского Верховного командования, где было сказано буквально следующее: «Все части 1-й казачьей кавалерийской дивизии показали себя в высшей степени боеспособными и доблестными, за что Фюрер выразил свою признательность».

После достигнутого успеха 2-я казачья бригада укрепилась в районе Питомача — Ст. Градац — Списыч — Буковина, где постоянно подвергалась обстрелам советских батарей, расположенных на левом берегу Дравы. С юга части Народно-освободительной армии Югославии (НОАЮ) при поддержке советской артиллерии пытались прорвать позиции 5-го Донского полка, который держался из последних сил.

5 января 1945 года 2-я казачья бригада получила приказ командования 69-го армейского корпуса занять Вировитицу, однако атака ее полков на открытой местности была остановлена артиллерийским огнем, причинившим казакам большой урон. По приказу немецкого командования наступление было прекращено, а 6-й Терский полк выведен с фронта и направлен на борьбу против партизан, обосновавшихся в горных лесных массивах южнее Питомачи.

1-я казачья бригада 7–8 января сосредоточилась в долине реки Сава. Вместо раненного осколком мины фон Баата бригаду возглавил полковник Кернер. У Бановой Яруги в Верхней Герцеговине и в районе Липик — Пакрац бригада успешно сражалась с наступавшими с востока крупными силами югославской армии, содействуя таким образом операции 2-й бригады против Вировитицы. Перед 2-й казачьей бригадой вскоре была поставлена новая задача: прикрыть отход с фронта горно-стрелковой дивизии СС «Принц Евгений». Чтобы обеспечить безопасный проход последней, 3-й Кубанский полк был выдвинут к южному берегу Дравы в район города Барч, в то время как 6-й Терский полк блокировал с юга район Вировитицы, а 5-й Донской — держал фронт в районе Питомача — Ст. Градац. Подчиненная штабу 2-й бригады немецкая штурмовая бригада «Юго-Восток» охраняла участок северо-восточнее Вировитицы — до правого берега Дравы.

Весной 1945 года казакам фон Паннвица довелось принять участие в последней крупной наступательной операции вермахта, развернувшейся на равнинах Венгрии в районе озера Балатон. В результате кровопролитных боев на южном фасе Балатонского выступа 81-му армейскому корпусу и 4-му Кубанскому казачьему полку удалось создать плацдарм на левом берегу Дравы в районе Волпово (северо-западнее города Осиек). Против немцев на этом участке фронта действовали войска 1-й болгарской армии. В ночь на 23 марта 4-й Кубанский полк атаковал болгарские артиллерийские позиции. Под покровом темноты и густого леса четыре сотни казаков под командованием ротмистра Маха выдвинулись на исходный рубеж, а затем на полном скаку неожиданно ворвались на позиции болгар, заставив артиллерийскую прислугу спасаться бегством. На свои позиции казаки, понесшие лишь незначительные потери, привели 450 пленных.