Поражение после победы

Успех контрнаступательной операции под Москвой зимой 1941/42 годов вселил в маршалов и генералов, офицеров и рядовых бойцов РККА веру в собственные силы и неминуемую Победу. Принимая в заснеженной Москве исторический парад 7 ноября 1941 года, Сталин с трибуны Мавзолея произнес: «Еще несколько месяцев, еще полгода, может, годик, – и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений».

Конечно, в этом прогнозе было больше призыва, да и произнесен он был на параде, в то время как военно-политические оценки Вождя были гораздо сдержаннее. Берия отмечал, что Сталин считал непростительной близорукостью полагать, что с немцами покончено.

В Берлине наращивали мощь вермахта накануне новых боев. В отсутствии второго фронта в Западной Европе, Гитлер настойчиво готовился предпринять летом 1942 года новое крупное наступление. О том, что второго фронта в ближайшее время ожидать не стоит, Сталину доложил В. Молотов, вернувшийся из Англии и США, куда благополучно слетал пассажиром высотного бомбардировщика ТБ-7 в конце мая 1942 года. Кстати, результаты переговоров в Лондоне и за океаном не были секретом и для Берлина.

3 июля на совещании в Полтаве Гитлер заявил:

«…Вашингтон лишь утешает и заверяет. Никакого действительно второго фронта. Предложение – рассчитывать на 1943 год. Поведение Черчилля – лучшее доказательство. Отвлекающий маневр на Западе? Сомнительно: очевидно, никаких серьезных обещаний России не дадут. Скорее предупредят о необходимости сражаться дальше…»

Опираясь на данные разведки, Берия записал в дневнике:

«…немцы будут наступать крепко, все резервы перебросят с запада сюда и весной или летом ударят. Вопрос куда. Если не дураки, пойдут в Донбасс и на Кавказ. Украина у них, а толка мало, заводы стоят. А уголь и нефть ему позарез нужны. А если пойдет на Москву, тут мы укрепились, второй раз у него не получится».

Берия оказался хорошим стратегом. В отличие от…

Гитлер решил провести, как основную, операцию «Блау» по захвату Кавказа. Первоначально сместиться к Курску и Воронежу, обойти Воронеж, не ввязываясь в уличные бои (что и произошло) и на предельных скоростях танковых соединений рвануть к излучине Дона, а оттуда – на Ставрополь, Майкоп, Грозный и… Баку! К большой и близкой к фронту нефти.

Сталин же допускал различные варианты действий противника в 1942 году, но в своих разговорах с членами Ставки ВГК, командующими фронтами больше склонялся к тому, что во всех случаях целью операций вермахта и общим направлением его ударов будет Москва. Большинство членов Ставки ВГК и большинство командующих фронтами разделяли это мнение. Всем хотелось наступать самим, чтобы реабилитировать себя за поражения лета 1941-го.

Лаврентий Павлович с определенной иронией и скепсисом (разведка!) относился к армейским амбициям.

«Немцы объявили, от удара скончался маршал Рейхенау. Да, от нашего удара сдох. Вот как мы бьем! Наши маршалы как обоср…лись, а живут. А у этих жила слабая. Выходит, русские дураки крепче немецких», – с горечью усмехнулся Берия в дневнике в январе 1942-го. Неспроста…

В начале февраля ему позвонил Г. Жуков: «Лаврентий, готовь для резервов оружие, скоро дам фрицам жару». Берия ответил: «Что-то вы все собираетесь давать фрицам жару, мы на вас на всех не напасемся. Мыкыта тоже собирается давать жару. Сидит у товарища Сталина и все рассказывает ему, как отбросит фрица до Днепра».

22 марта 1942 года Военный Совет Юго-Западного Направления в «Докладе по обстановке, сложившейся к середине марта на фронтах Юго-Западного направления, и о перспективах боевых действий в весенне-летний период 1942 года» оценивал состояние противника так: «Противник доведен активными действиями наших войск до такого состояния, что без притока крупных стратегических резервов и значительного пополнения людьми и материальной частью не способен предпринять операции с решительной целью».

Военный Совет ЮЗН предполагал, что немцы, несмотря на поражение под Москвой, весной будут опять стремиться к овладению советской столицей. Главный удар врага ожидался из районов Брянска и Орла в обход Москвы с юга и юго-востока для выхода на Волгу в районе Горького. Цель – изолировать Москву от Поволжья и Урала, а затем взять столицу СССР.

На юге, по предположению Главкомата ЮЗН, ожидалось наступление второстепенной, хотя и крупной вражеской группировки с задачей овладеть низовьями Дона и вторгнуться на Кавказ к источникам нефти. Допускался еще один второстепенный удар от Курска на Воронеж. Обратите внимание на коренное здесь слово «второстепенный». Значит не основной, не главный!

В январе 1942 года войска Юго-Западного фронта провели успешное наступление в районе Изюма, в результате которого был создан Барвенковский плацдарм на западном берегу реки Северский Донец глубиной до 100 км. Это давало потенциальную возможность подготовить наступление с плацдарма с целью освобождения первой столицы Советской Украины города Харькова и важного промышленного центра – города Днепропетровска.

Начальник оперативного отдела штаба ЮЗФ Иван Никифорович Рухле, вступивший в должность в апреле 1942 года, был одним из разработчиков операции по освобождению Ростова-на-Дону в конце ноября 1941 года. Рассмотрев материалы о подготовке будущего наступления фронта на Харьковском направлении, он пришел к твердому убеждению, что операция завершится в лучшем случае неудачей, а в худшем – разгромом. Для такого вывода у него были веские основания. Еще 22 марта 1942 г. командование Юго-Западного направления (командующий – С. Тимошенко, член Военного Совета – Н. Хрущев, начальник штаба – И. Баграмян) доложило в Ставку свои планы на весенне-летнюю кампанию 1942 г.: «Разбить противостоящие силы противника и выйти на Средний Днепр, Гомель, Киев, Черкассы и далее Первомайск, Николаев». Было сделано категорическое заключение: южное направление станет для нацистов второстепенным, главный удар они нанесут на Московском направлении. Хотя многочисленные, заслуживающие доверия сообщения источников внешней разведки НКВД (люди Берия), резидентуры Особого отдела ЮЗФ в штабе немецкого пехотного корпуса в Белгороде (тоже люди Берия) свидетельствовали, что враг планирует нанести главный удар на юге. Это нашло подтверждение и в сообщениях военных разведчиков фронта о крупных сосредоточениях танков в районах Кременчуга, Кировограда, Днепропетровска, Полтавы.

Планы советского командования не являлись для немцев секретом. Если войска ЮЗФ обслуживало всего 10 самолетов-разведчиков, то у противостоящей фронту группировки противника их было 90. К немцам постоянно переходили одиночки и группы перебежчиков, сообщая им развединформацию. Германские секретные службы к этому времени провели частичную реорганизацию, пополнились кадровыми сотрудниками, подготовили сотни шпионов и диверсантов для заброски в тылы ЮЗФ. Они также подготовили новые руководящие документы, в частности «Инструкцию по зафронтовой разведке», «Пособие по контрразведке в действующей германской армии», «Руководство по борьбе со шпионами, саботажем и политической преступностью в армии», «Инструкцию по борьбе с партизанами». В конце апреля – начале мая 1942 г. было проведено несколько совещаний абвера и РСХА по вопросам активизации разведки и контрразведки на фронте; обращено внимание на усиление разведывательной и диверсионной деятельности спецслужб на более значительную глубину (400-600 км от линии фронта). Основной костяк нацистских спецслужб на советско-германском фронте составлял абвер (военная разведка и контрразведка, руководитель – В. Канарис), в частности, отдел абвер-«заграница», а также Главное управление имперской безопасности (РСХА – руководитель Э. Кальтенбруннер) в лице его VI управления (внешняя разведка и контрразведка). Против Юго-Западного фронта были развернуты разведывательная абверкоманда 101 «А» (шесть абвергрупп) и диверсионная абверкоманда 204 (4 абвергруппы), подчиненные штабу «Валли»; два отделения (507 и 508) тайной полевой полиции (ГФП); отделение «Русланд-Зюд» вновь созданного под руководством РСХА отдела «Цеппелин» (разложение глубокого тыла противника); отделение зондерштаба «Р» (борьба против партизан и подпольщиков); два армейских, 12 корпусных и более 40 дивизионных разведотделов «1-Ц». Работали две разведшколы – в Варшаве и Полтаве…

Эти подразделения нацистских спецслужб позволили противнику в течение весны 1942 г. вести активную разведывательную и диверсионную работу в тылах Юго-Западного фронта на глубину до 500 км. Они осуществляли и достаточно эффективные карательные и контрразведывательные мероприятия против советских разведчиков, партизан и подпольщиков. По этим и многим другим причинам грандиозные планы командования Юго-Западного направления (ЮЗН) не нашли поддержки в Ставке Верховного Главнокомандования. Берия, зная, что ГРУ РККА подыгрывает генеральским «наступательным» амбициям, предоставляя не совсем объективный анализ ситуации, предостерегал от поспешных и опрометчивых решений.

Еще в конце сентября 1941 года Лаврентий Павлович записал в дневнике:

«Киев сдали. И здесь проср…л Мыкыта. Напора у мужика много и дело вроде знал. А как гроза пришла, проср…л. Командуй теперь из Харькова. Как бы они и Харьков не проср…ли. Фронт не мое дело. Но голове не прикажешь. Думаю…».

А Хрущев и Тимошенко уламывали Сталина. И почти уломали. Было получено разрешение лишь на проведение частной операции по освобождению Харькова. Но и такую операцию Генштаб дважды опротестовывал у И. Сталина. Верховный Главнокомандующий продолжал колебаться. Однако Хрущев и Тимошенко гарантировали (!) победу. Под их гарантии Сталин и разрешил проведение наступления, приказав Генштабу считать операцию внутренним делом ЮЗН и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться. Это был крупный просчет, ведь на этом участке фронта решалась дальнейшая судьба войны. Полковник Рухле обратился к начальнику отделения Особого отдела фронта Михаилу Белоусову, которого он знал по совместной службе, с просьбой доложить его мнение И. Сталину. Дело в том, что Особые отделы в этот период войны входили в состав народного комиссариата внутренних дел, а не народного комиссариата обороны, как это было позже. Соответственно, каналы связи у них были отдельные. М. Белоусов доложил об этом предложении начальнику Особого отдела фронта старшему майору госбезопасности Н. Селивановскому, одному из доверенных офицеров наркома НКВД Л. Берия. Тот полностью согласился с прогнозом И. Рухле и поручил М. Белоусову с соблюдением строжайшей конспирации подготовить обращение – доклад. Потом Селивановский лично отредактировал текст подготовленного документа. Доклад с пометкой «Сов. секретно. Только лично» отправили начальнику Управления особых отделов НКВД СССР В. Абакумову. Докладная на имя Сталина находилась во внутреннем конверте.

Однако Абакумов, вместо того чтобы доложить Сталину (возможно, боясь проигнорировать члена Политбюро ЦК ВКП(б), связался по «ВЧ» с Н. Хрущевым и сообщил ему, что опытные работники штаба Юго-Западного фронта серьезно опасаются за исход операции. Хрущев ответил, что такие опасения имеют определенные основания, но теперь «ничего уже нельзя сделать. Всем нам надо работать над тем, чтобы эта операция прошла как можно лучше».

Хрущев лгал – Сталин все еще сомневался и, получив адресованный ему доклад, несомненно, эту операцию отменил бы. Стратегическая обстановка на южном направлении к тому времени сильно осложнилась. Разгром Крымского фронта на Керченском полуострове (не без вины Мехлиса) позволил немецкому командованию перебросить 8-й авиакорпус фон Рихтгофена из Крыма в район Харькова. Ставка не смогла в обещанных объемах пополнить Юго-Западное направление личным составом и техникой. Брянский фронт вывели из его состава, фланги Харьковской наступательной группировки не были прикрыты должным образом войсками (особенно это касалось левого фланга). Кроме того, на стыке Юго-Западного и Южного фронтов разворачивались танковые и пехотные соединения армии фон Клейста. Хрущев понял, что источником информации в Москву о провале готовящегося наступления на Харьков является начальник оперативного отдела штаба его фронта. 15 и 16 мая Селивановский и Рухле порознь предупредили Хрущева об опасности прорыва на левом фланге войск противника. Начальник оперативного отдела штаба фронта предлагал незамедлительно перебросить туда резервы, Баграмян же говорил о необходимости использования резервов на правом фланге для развития наступления на Харьков. Хрущев поддержал Баграмяна. А к предупреждению командующего 9-й армией Ф. Харитонова о дате и масштабах немецкого наступления на стыке Южного и Юго-Западного фронтов маршал Тимошенко отнесся с насмешкой: «Не до наступления будет немцам, когда мы ударим».

Дальнейшие события показали ошибочность, мягко говоря, таких шапкозакидательских настроений.

12 мая перешли в наступление на Харьков войска Юго-Западного фронта, а 17 мая, как и предсказывал полковник Рухле, противник силами 14-й и 16-й танковых дивизий при массированной поддержке авиации нанес мощный удар на ослабленном участке 9-й армии Южного фронта. Сил для отражения такого удара не осталось. Противотанковая артиллерия по распоряжению генерала Баграмяна была передана Юго-Западному фронту для «наращивания наступления на Харьков».

Катастрофу было видно даже без бинокля. На следующий день, 18 мая, обстановка только ухудшилась. Генштаб вновь высказался за то, чтобы прекратить наступление на Харьков. Предлагалось повернуть основные силы барвенковской наступательной группировки, ликвидировать прорыв противника и восстановить положение 9-й армии. Сталин с этим согласился.

Вот что пишет Г. Жуков в своих мемуарах «Воспоминания и размышления»:

«Мне удалось присутствовать в этот день в Ставке при разговоре И. В. Сталина с командованием Юго-Западного фронта. Хорошо помню, что Верховный предложил С. К. Тимошенко прекратить наступление и повернуть основные силы барвенковской группы против краматорской группировки противника. С. К. Тимошенко доложил, что военный совет считает опасность краматорской группы явно преувеличенной и, следовательно, прекращать наступательную операцию нет оснований. К вечеру 18 мая состоялся разговор по этому же вопросу с Н. Хрущевым, который высказал такие же соображения».

В итоге, как пишет Жуков, Верховный отклонил соображения Генштаба.

«Принимая такое решение, и Тимошенко, и Хрущев не имели представления о критической ситуации, сложившейся в харьковской группировке войск. Разве можно было продолжать наступательную операцию при полном господстве противника в воздухе, недостатке боеприпасов, продовольствия? 19 мая обстановка на юго-западном направлении стала катастрофической».

Ситуация требовала прекращения Харьковской операции. Однако этого сделано не было. В донесениях от 18 и 19 мая, подписанных Тимошенко, Хрущевым и Баграмяном, предложения о необходимости прекращения операции не последовало. Более того, Н. Хрущев через полтора часа после отправки донесения от 19 мая приказал своему порученцу П. Гапочке передать по телефону в Ставку свое личное донесение, в котором сообщал, что войска Юго-Западного фронта продолжали наступление, несмотря на сопротивление противника. В донесении приводятся потери немцев, но ни слова о необходимости прекращения операции…

Ударная группировка противника прорвалась в тыл советским войскам. Только теперь был отдан приказ о прекращении наступления на Харьков. Главные силы барвенковской ударной группы должны были развернуться против армии фон Клейста. Но было уже поздно. С севера прорвались танковые соединения 6-й армии фон Паулюса и устремились на юг. К исходу 22 мая окружение Харьковской группировки было завершено, а 29 мая закончена ее ликвидация. В плену оказались 230 тыс. советских солдат и офицеров, 87 тысяч воинов погибли при попытке вырваться из окружения.

Кто же ответил за это преступление? А, по сути, никто!

Непредвзятые исследователи называют главными виновниками харьковской трагедии Тимошенко, Хрущева и Баграмяна, настоявших на проведении операции. Но крайним в этой истории в итоге оказался… полковник Иван Рухле!

21 июля 1942 г. он стал генерал-майором и заместителем начальника штаба вновь образованного Сталинградского фронта. В разгар битвы за Сталинград Верховный Главнокомандующий послал следующее сообщение, адресованное Василевскому и Маленкову:

«Распоряжение Верховного Главнокомандующего № 170585 представителям ставки и государственного комитета обороны об отводе войск 62-й и 64-й армий на средний сталинградский обвод 25 августа 1942 г.

Меня поражает то, что на Сталинградском фронте произошел точно такой же прорыв далеко в тыл наших войск, какой имел место в прошлом году на Брянском фронте, с выходом противника на Орел. Следует отметить, что начальником штаба был тогда на Брянском фронте тот же Захаров, а доверенным человеком тов. Еременко был тот же Рухле. Стоит над этим призадуматься. Либо Еременко не понимает идеи второго эшелона в тех местах фронта, где на переднем крае стоят необстрелянные дивизии, либо же мы имеем здесь чью-то злую волю, в точности осведомляющую немцев о слабых пунктах нашего фронта…»

Через месяц, 24 сентября 1942 г., Хрущев в разговоре по прямому проводу с заместителем начальника Генштаба Боковым дал И. Рухле такую характеристику:

«Начальник оперативного отдела Рухле никчемный человек, боящийся ответственности, неточный, неаккуратный и притом трус… Я считаю, что дальнейшее пребывание… товарища Рухле на должности начальника оперативного отдела невозможно».

Хрущев потребовал как можно скорее доложить эту информацию Сталину. Реакция Верховного на эту явную клевету последовала быстро:

«Приказ ставки Верховного Главнокомандования № 994209 об образовании Донского и Сталинградского фронтов

28 сентября 1942 г.

Освободить от должности… начальника оперативного отдела штаба Сталинградского фронта генерал-майора Рухле И.Н…».

Дело на генерал-майора фабриковалось под контролем Г. Маленкова, который находился летом и осенью 1942 года на Сталинградском фронте в качестве представителя ГКО. Материалы против Рухле готовились в штабе и Особом отделе 4-й танковой армии. Начальником штаба этой армии был полковник Полозов, которого ранее Рухле отчислил из штаба фронта за профессиональную некомпетентность. Особый отдел армии составил для Маленкова справку именно на базе измышлений Полозова и высказываний, которые якобы делал член военного совета Лучко. (Последний, будучи допрошенным в сентябре 1944 г., заявил, что никаких заявлений, порочащих Рухле, не писал.) После того как Маленков лично доложил Сталину о результатах «расследования», Верховный Главнокомандующий дал санкцию на арест Ивана Рухле. 4 октября 1942 г. генерал-майор Рухле сдал дела новому начальнику оперативного отдела штаба Сталинградского фронта и отбыл в Москву. Там же, 5 октября, он был арестован. 9 октября, задним числом, было вынесено постановление о его аресте по обвинению в провале Харьковской операции (!) и работе на немцев (следственное дело №Р-751). Тем же способом и по той же причине, что и в случае с Рухле, Тимошенко и Хрущев пытались оклеветать и уничтожить еще одного свидетеля их преступного авантюризма – командующего 9-й армией Харитонова. Но его вывел из-под удара начальник Генерального штаба А. Василевский, доложивший об этом деле Сталину.

О дальнейшей судьбе арестованного генерал-майора рассказал в своих мемуарах экс-сотрудник центрального аппарата военной контрразведки Леонид Иванов. Во второй половине 1953 г. ему поручили подготовку к реабилитации дел ряда осужденных генералов. Вот что он написал об Иване Никифоровиче.

«…Однажды среди дел я нашел тонкую синюю папку – дело генерала И. Рухле. Это был один из первых красных офицеров, старый член партии, герой Гражданской войны, награжденный орденом Красного Знамени, стоявший в почетном карауле у гроба Ленина. В этой папке находилась подлинная телеграмма командующего Сталинградским фронтом А. Еременко – И. Сталину, датированная осенью 1942 года, где тот возлагал вину за срыв сентябрьского наступления на готовившего его начальника оперативного управления штаба фронта генерал-майора И. Рухле. На телеграмме красным карандашом личная резолюция Сталина: «Рухле арестовать». Переворачиваю телеграмму и вижу небольшую справку, что И. Рухле сидит в таком-то лагере. Ни приговора, ни решения суда, ни на сколько лет осужден И. Рухле – ничего этого не было. А сидел он уже более 10 лет. Дело показалось мне необычным. Я доложил Д. Леонову (начальнику управления) об арестованном И. Рухле.

– Так я его знаю еще по работе в Генштабе, достойный человек, – сказал Леонов, – оставь-ка папку у меня.

Месяца через полтора Д. Леонов вызвал меня и сообщил, что И. Рухле жив, освобожден, восстановлен в звании генерал-майора и направлен в Петрозаводск заместителем командира стрелкового корпуса к генерал-лейтенанту С. А. Андрющенко».

А что стало с Тимошенко и Хрущевым?

Гуляет исторический анекдот. Когда, после катастрофического провала «харьковской авантюры», грозившей СССР поражением в войне, «Мыкыта» появился в кабинете Сталина, Вождь посадил его на табурет и выстучал пепел из погасшей трубки на лысую голову «неудавшегося стратега».

С. Кремлев пишет:

«Хрущев по натуре был негодяем и авантюристом, но – бывает же такое на свете! – гениально умел это скрывать! Скрывать так, что его не раскусили ни Сталин, ни Берия, ни будущая «антипартийная» группа Молотова, Маленкова, Кагановича. Не знаю, чем это объясняется, но, возможно, тем, что Хрущев, особенно, когда занимал еще подчиненное положение, обладал – это надо за ним признать – огромным природным обаянием. Он умел уговаривать! Его болтовне много раз поддавался даже Сталин! Что уж говорить о медлительном маршале Тимошенко, тем более, когда его соблазнял картинами будущего триумфа член Политбюро!».

С началом Великой Отечественной войны маршал Советского Союза С. К. Тимошенко был назначен председателем Ставки Главного Командования Вооруженных Сил СССР. Как вспоминал уже после войны адмирал флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов, «первые заседания Ставки Главного Командования Вооруженных сил в июне проходили без Сталина. Председательство наркома обороны СССР маршала С. К. Тимошенко было лишь номинальным. Как члену Ставки, мне пришлось присутствовать только на одном из этих заседаний, но не трудно было заметить: нарком обороны не подготовлен к той должности, которую занимал. Да и члены Ставки тоже. Функции каждого были не ясны – положения о Ставке не существовало. Люди, входившие в ее состав, совсем и не собирались подчиняться наркому обороны. Они требовали от него докладов. Информации, даже отчета о его действиях. С. К. Тимошенко и Жуков Георгий Константинович (в то время Начальник Генерального штаба – А.Ш.) докладывали о положении на сухопутных фронтах». (Кузнецов Н. Г. Накануне. М.: Воениздат, 1969 г. с. 374).

Похоже, что не был подготовлен Тимошенко и как командующий фронтом, да и направлением. В конце концов, он был снят и с должности командующего фронтом.

Но для нас важнее другая фигура. Антипод Лаврентия Берия. Хрущев.

30 мая 1942 года Берия записал в дневнике:

«Сегодня впервые увидел Хрущева. Был у Кобы. Я его не узнал, лица нет, черный. Скрутило мужика. А подумать, сам виноват. Сказать, обидится. У Мыкыты чувства юмора нет, я это давно знаю. У него юмор амбиция заменяет. А так он товарищ неплохой, мы с ним дружим. Но сейчас лучше не подходить. Он глянул на меня кисло. Даже показалось, что зло глянул. Ну, ладно».

Да нет, Лаврентию Павловичу, скорее всего, не показалось. Это станет понятно 26 июня 1953 года, когда в результате «хрущевского переворота» Берия будет застрелен при задержании в особняке, в центре Москвы… Но до того дня оставалось еще 11 лет. И будущая жертва в 1942-м готова была протянуть руку дружбы завтрашнему палачу, по которому после «харьковского триумфа» плакал трибунал…

Неудавшаяся авантюра Хрущева-Тимошенко в считанные дни круто изменила ход войны.

Сначала энциклопедическая справка.

К июню 1942 года советский фронт на южном участке был ослаблен из-за провала весеннего наступления под Харьковом. Этим обстоятельством не преминуло воспользоваться немецкое командование.

28 июня 4-я танковая армия вермахта под командованием Германа Гота прорвала фронт между Курском и Харьковом и устремилась к Дону.

3 июля был частично занят Воронеж, и войска С. К. Тимошенко, защищавшие направление на Ростов оказались охваченными с севера. Только пленными РККА потеряла на данном участке более 200 тыс. человек. 4-я танковая армия, пройдя с боями за десять дней около 200 км, стремительно продвинулась на юг между Донцом и Доном. 23-го июля пал Ростов-на-Дону – путь на Кавказ был открыт.

По словам научного директора Российского военно-исторического общества, профессора МГИМО Михаила Мягкова, к июлю 1942 года, когда началась битва за Кавказ, положение советских войск на этом участке было критическим.

Немецкая группа армий «А» (генерал-фельдмаршал В. Лист) прорвалась к предгорьям Кавказа, вышла к перевалам.

21 августа при помощи проводников из местного балкарского населения немецкие альпинисты водрузили флаги с эмблемами 1-й и 4-й горно-стрелковых дивизий – эдельвейсом и гвоздикой. Командовал восхождением капитан Хайнц Грот из 1-й дивизии. Ему подчинялся капитан Макс Геммерлер из 4-й дивизии. По дороге немцы разоружили в гостинице «Приют одиннадцати» отряд из 13 красноармейцев, часть из которых была присоединена к ним в качестве носильщиков и проводников, а остальных отпустили, снабдив продовольствием на обратный путь. Обер-фельдфебель Кюммерле из 1-й горнострелковой дивизии установил немецкий военный флаг со свастикой на вершине Эльбруса. Рядом с ним были установлены штандарты 1-й и 4-й горнострелковых дивизий. Всего в группе было 14 военнослужащих 1-й горно-стрелковой дивизии и 4 – из 4-й, а также два кинооператора – Вольфганг Гортер и Ханц Ертель. Решение осуществить это восхождение пришло к офицерам двух горно-стрелковых дивизий спонтанно, после обильного употребления местного кукурузного самогона. А потом они получили разрешение командира 49-го горно-стрелкового корпуса генерала Рудольфа Конрада. Установка немецких флагов на вершине Эльбруса не имела никакого военного значения. Эта акция даже вызвала неудовольствие Гитлера, назвавшего восхождение чисто спортивным достижением. Фюрер все же разрешил использовать факт водружения немецких флагов на Эльбрусе в пропагандистских целях. В журналах стали публиковать их фотографии, а отснятую хронику демонстрировать в кинотеатрах.

Но не только военные альпинисты вермахта хозяйничали в горах на юге СССР.

Немецкое командование принимало во внимание, что многие терские казаки, казачье население Кубани и горское население Северного Кавказа враждебно относились к советской власти. В Чечне антисоветские мятежи начались ещё с февраля 1940 года под руководством Хасана Исраилова и активизировались после поражений Красной Армии в 1941-1942 гг. В дальнейшем предположения немцев подтвердились – на Кавказе было сформировано несколько казачьих и горских соединений, воевавших на стороне немцев.

Реакция правительства СССР на акты массового предательства в условиях кровопролитной Отечественной войны была вполне объяснимой и прецедентной.

Начиная с 1943 года и позже тотальные депортации были применены к калмыкам, чеченцам, ингушам, карачаевцам и балкарцам, крымским татарам, туркам-месхетинцам, а также некоторым другим народам Северного Кавказа и Крыма, обвиненных в сотрудничестве с оккупантами.

Превентивные депортации применялись в странах-союзниках СССР по антигитлеровской коалиции в Великобритании (арест и изоляция в лагерях британских фашистов с их руководителем Мосли), в США (аресты и депортации в лагеря этнических японцев, многие из которых имели американское гражданство, как потенциальной «пятой колонны» Японии, в состоянии войны с которой США находились с 7 декабря 1941 г.), а так называемые «депортации возмездия» были гуманнее, чем заключение большей части мужского населения депортированных народов в лагеря и колонии.

Поэтому не будем вникать в подробности этой страницы истории нашей страны. Сейчас важнее другое.