Шарашки

Давайте для начала заглянем в словари, чтобы с научной точки зрения рассмотреть явление, которое сыграло довольно значимую роль в истории страны.

– Притяжательное прилагательное «шарашкина» образовалось от диалектного шарань («шваль, голытьба, жульё»). Выражение «шарашкина контора», или просто «шараша» сначала означало буквально «учреждение, организация жуликов, обманщиков», а сегодня применяется для обозначения просто несолидной конторы.

Короче, хорошего мало. Еще Михаил Шолохов в «Судьбе человека» добавил от себя. Помните исповедь Соколова: «Меня определили работать в «Тодте» – была у немцев такая шарашкина контора по строительству дорог и оборонительных сооружений».

Но военные годы и предшествующий началу агрессии период, когда руководство НКВД перешло к Берия, внесли новое содержание в эту захудалую структуру, добавив некий академический дух.

Хотя в свое время Анатоль Франс тонко подметил: «Наука непогрешима, но ученые часто ошибаются».

Почему эта штука пришлась ко двору, станет понятно из новой главы.

…Не Берия придумал то, что потом назовут малопривлекательным словом «шарашки». Это произошло задолго до его переезда из Тбилиси в Москву. А буквально накануне по приказу Ежова был организован Отдел особых конструкторских бюро НКВД СССР (приказ НКВД № 00641 от 29 сентября 1938).

21 октября 1938 г. это подразделение получило наименование «4-й спецотдел». Который, в свою очередь, 10 января 1939 г. был преобразован в Особое техническое бюро (ОТБ) при наркоме внутренних дел.

Каким образом за колючей проволокой незадолго до войны, к которой страна не была готова, оказались десятки талантливых ученых и инженеров, способных дать стране современное оружие, – предмет отдельного исследования, выходящего за рамки нашей книги.

Но есть аспект, который наверняка будет интересен и понятен всем, к тому же не займет много места.

Многих ученых и научных работников, так сказать, «рекомендовали за решетку»… их собственные коллеги. Просматривая биографии корифеев инженерной мысли, которые были арестованы и побывали в ГУЛАГе, трудно не заметить, что в основе практически каждого уголовного дела лежали… донос и клевета их же товарищей по работе. Причём мотивы «дружеских обвинений» были не государственными, а по большей части личными, шкурными. По воспоминаниям выдающегося советского лётчика-испытателя М. М. Громова, «аресты происходили потому, что авиаконструкторы писали доносы друг на друга, каждый восхвалял свой самолёт и топил другого». Подобное происходило и в других областях и приобрело в среде творческой, научной интеллигенции характер эпидемии.

«Затруднительно было вразумительно объяснить главное. Почему, угодив на Лубянку, они добровольно, без какого-либо принуждения сдавали не столько даже десятки своих же подельников (это-то как раз понятно), сколько, прежде всего, «закладывали» сотни и тысячи ни в чём неповинных людей, что, в последнем случае, и привело к крупномасштабным и действительно необоснованным репрессиям. Логика у оппозиции была ещё та – «чем больше посадят, тем быстрее прекратятся репрессии против настоящих заговорщиков». Не шибко умная от природы вдова Бухарина – Анна Ларина – проболталась об этом в своих мемуарах (Ларина А. М. Незабываемое. М., 1989, с. 308). В интервью «Московскому Комсомольцу» вдова маршала Катукова рассказала, как это на практике происходило. По её словам, возвращаясь с допросов, её же сокамерницы едва ли не с чувством выполненного долга буднично произносили:“Сегодня я посадила ещё семнадцать человек!” И ведь так действовали практически 99,99 % арестованных в те годы. Даже без какой-либо надобности и принуждения со стороны следствия» (А. Мартиросян).

Люди с каким-то остервенением «топили» друг друга. И не потому, что общество в одночасье потеряло нравственный стержень. Нет!

«На свете полно порядочных людей. Их можно узнать по тому, как неуклюже они делают подлости», – пошутил французский поэт Шарль Пеги.

К примеру, «отец советской космонавтики» Сергей Павлович Королёв сел по доносу, который написал на него главный инженер Реактивного научно-исследовательского института (РНИИ) Георгий Лангемак (протеже Тухачевского). Уважаемый человек? Будучи арестованным после своего патрона, он, спасая свою шкуру, стал топить сослуживцев. Кроме того, на Королева написал донос и бывший глава РНИИ Иван Клейменов (также ставленник Тухачевского), с которым Сергей Павлович не ладил, ещё в бытность его заместителем. Надо отметить, что Лангемак и Клейменов поддерживали идею Тухачевского по разработке тех самых газодинамических пушек, на которую тратились значительные материальные и финансовые ресурсы, и одновременно тормозили разработку будущей легендарной «Катюши» (систем полевой реактивной артиллерии). А идею реактивной установки выдающийся отечественный учёный Иван Платонович Граве выдвинул ещё до революции, но смог получить патент только в 1926 году. Несмотря на все его усилия, до конца 1930-х годов ему никак не удавалось сдвинуть с места вопрос о создании системы реактивной артиллерии. Да и некогда ему было это делать. По «рекомендации коллег» – сидел. В первый раз был арестован в 1919 году, но через четыре месяца освобождён. Последовательно занимавшийся лоббированием развития ракетных технологий, а потому беспокойный для партийной бюрократии, профессор Граве был вновь арестован в 1938 году под предлогом типичных обвинений – участия в «контрреволюционной офицерской монархической организации» и в шпионаже в пользу Германии.

Граве, к счастью, не расстреляли сразу, и это спасло ему жизнь. 23 февраля 1939 года на Кремлёвском приёме в честь Дня Красной армии, Сталин вдруг обратил внимание на то, что из старой гвардии учёных почему-то присутствует только один профессор Дроздов. Вождь спросил: «А где же другие корифеи – Граве, Баркалов, Федоров, Гельвих…» После того, как Сталин приказал всех выпустить, Ивану Платоновичу вернули документы и объявили, что он свободен.

Кому-то повезло меньше – Сталин помнил не всех. Поэтому у многих талантливый технарей оставалась последняя надежда – Берия.

Полна драматизма история выдающегося организатора оборонной промышленности СССР Бориса Львовича Ванникова.

После разукрупнения Наркомата оборонной промышленности Ванников назначается наркомом вооружения (февраль 1939 – июнь 1941). Это было сложное и тяжелое время. В широких масштабах строились новые и расширялись действующие артиллерийские заводы. Очень правильным было решение новое строительство вести на востоке страны. Наркому пришлось идти на обострение взаимоотношений с Совнаркомом и Сталиным, защищая свои позиции. Например, он считал, что артиллерийский завод – это комплекс машиностроительного и металлургического производства и поэтому не может быть подчинен двум наркоматам. Он отказался передать строительные организации наркомата вновь создаваемому Наркомату строительства, создал собственную станко-инструментальную базу. Опыт военных лет и необходимость передислокации заводов на восток показали, что в то время и в тех условиях он оказался прав. Тоже касалось номенклатуры и конструкции выпускаемой продукции.

Из воспоминаний Ванникова («Записки наркома», в книге «Война. Народ. Победа». Кн. 3. М., 1983) встает картина того времени:

1939 год. Идет спор о том, какую самозарядную винтовку взять на вооружение. Ванников один противостоит всем членам комиссии. Сталин внимательно выслушивает его и… принимает противоположное решение:

– Почему? – спрашивает Ванников.

– Так хотят все, – отвечает Сталин.

Освоение шло тяжело, но выпуск налажен. И посыпались жалобы: винтовка тяжела, сложна в эксплуатации и т. д. Снова вызов к Сталину: «Почему приняли на вооружение токаревскую винтовку, а не симоновскую?» Ванников напомнил историю вопроса. Сталин ответил: «Вы виноваты. Вы должны были доказать, какая винтовка лучше». И распорядился снять с производства токаревскую. И срочно готовить производство симоновской.

(В какие суммы обошелся этот «эксперимент», можно только догадываться. – Авт.)

Начало 1941 года. Наркомат обороны требует в пять раз увеличить выпуск самозарядных винтовок и готов отказаться от обычных. Ванников докладывает о возможностях промышленности, о сроках переоснащения. Председатель комиссии Молотов заключает: «Нам не нужны Ваши устаревшие винтовки». Но Ванников понимает, что армия может остаться и без того, и без другого. Обращается к Сталину. Сталин ответил: «Ваши доводы серьезны, мы обсудим их в ЦК и через четыре часа дадим ответ». Ровно через четыре часа он позвонил и сообщил, что решение комиссии Молотова отменено.

Весна 1941 года. Маршал Кулик предлагает снять с производства пушки малых калибров и заменить их большими. По его данным, немцы оснащают свои танки такими орудиями и увеличивают толщину брони. Ванников сомневается, возражает. В кабинете Сталина Жданов бросает реплику: «Ванников всегда всему сопротивляется, это стиль его работы». Принимается решение немедленно прекратить производство пушек 45-го и 75-го калибров. Решение было выполнено, но скоро выяснилось, что у немцев таких танков нет, а у нас нужных пушек не оказалось. Потребовались огромные усилия, чтобы восстановить и увеличить их производство.

В это время создается широкая сеть заводских и самостоятельных КБ и научных центров для разработки конструкций нового и модернизации выпускаемого оружия – стрелкового и артиллерийского – различных систем и калибров для разных родов войск.

Ванников добился в Совнаркоме решения, по которому работникам артиллерийских и оружейных заводов были установлены некоторые социальные, бытовые и финансовые льготы и компенсации. Добился также согласия Сталина на то, что отстранять от должности и подвергать аресту руководителя предприятия можно было только с согласия наркома. В результате этого решения артиллерийские и оружейные заводы пострадали в предвоенные годы от репрессий меньше, чем предприятия других отраслей.

В своих воспоминаниях Ванников пишет, что от него как наркома настойчиво добивались санкции на арест единственного конструктора минометов Шавырина. Нарком решительно отказал, ареста не последовало, и его минометы лучшим образом показали себя во время войны.

За две недели до начала войны, 7 июня 1941 года Ванников был арестован. Его обвинили в том, что он участник военного заговора и немецкий шпион. Пробыл он за решеткой недолго. Уже 17 июля 1941 года в одиночную камеру на Лубянке вошел следователь, и впервые обращаясь к Ванникову по имени-отчеству, начал издалека:

– Борис Львович, если бы вдруг разразилась война с Германией, и немцы на первых порах имели бы большой успех, куда бы мы смогли эвакуировать военные заводы?

После небольшой паузы ответил:

– Сразу я ответить не смогу, но отлично знаю каждый из военных заводов, и дня за два мог бы написать, как все это сделать.

– Прекрасно, – ответил следователь. – Я прошу Вас все написать сюда. Он протянул Ванникову довольно толстую тетрадь в сером переплете и несколько заточенных карандашей (существуют несколько версий этого разговора, эта представляется наиболее достоверной).

20 июля переодетый в новый костюм, прямо из тюрьмы Ванников был доставлен к Сталину. В кабинете находились Молотов и Берия. Перед Сталиным лежала записка Ванникова, было видно, что он над ней поработал. Сталин сказал: «Ваша записка – прекрасный документ. Вы во многом были правы. Мы ошиблись… А подлецы вас оклеветали». Потом добавил: «Этот план надо осуществить… Вам, товарищ Ванников. Не теряйте времени, приступайте».

Ванников возразил: «Я объявлен врагом народа. Кто будет выполнять мои распоряжения?» Сталин вызвал Поскребышева и продиктовал текст документа, который вручил Ванникову:

«Государственный Комитет Обороны. 20 июля 1941 года. № 1021.

Удостоверение.

Государственный Комитет Обороны удостоверяет, что тов. ВАННИКОВ Борис Львович был временно подвергнут аресту органами НКГБ, как это выяснено теперь, по недоразумению и, что тов. ВАННИКОВ Б.Л. считается в настоящее время полностью реабилитированным.

Тов. ВАННИКОВ Б.Л. постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР назначен заместителем Наркома вооружения и, по распоряжению Государственного Комитета Обороны, должен немедленно приступить к работе в качестве заместителя Наркома вооружения.

Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин».

Вручая Ванникову это удостоверение, Сталин сказал: «Случаются недоразумения, к сожалению. Я ведь тоже сидел в тюрьме, товарищ Ванников». Ванников ответил: «Вы сидели у врагов, а я у своих». Сталину реплика не понравилась: «Сейчас не время держать обиды, надо работать».

(Примерно такой же диалог, только между Сталиным и А. Бергом, Сталиным и директором ракетного НИИ-88 Л. Гонором, описан в исторической литературе. С. Кремлев склонен считать эффектную словесную перепалку – поздней выдумкой журналистов. Хотя, у одного из персонажей «обмен любезностями» с Вождем мог и состояться).

В сентябре 1941-го Берия записал в дневнике: «Ванников молодец. Бывает с придурью, но тянет хорошо».

Да, работал, «тянул». К 1954 году «дотянул» до трех Звезд Героя Социалистического труда. Две из них – за войну…

Чтобы вытащить из «острога» нужных людей и пристроить их к делу, Берия приходилось прикладывать немалые усилия. При этом условия содержания заключенных были существенно мягче, чем в Воркуте и на Колыме. Перед войной КБ Туполева завершило проектирование и испытания бомбардировщика ТУ-2, одного из самых совершенных на то время. После этого Туполев и многие его сотрудники были освобождены, но так и остались работать в той же шарашке. Не хотелось покидать обжитые места? Впрочем, Туполев получил за работу орден Ленина, были награждены и другие сотрудники. А дождались бы наград и признания «на воле», это еще бабушка надвое сказала.

Вот как вспоминает об этом В. Н. Новиков, в те годы возглавлявший почти всё производство стрелкового оружия:

«В отрасли, где я работал, в предвоенную и особенно в военную пору органы госбезопасности вели себя относительно смирно. Спустя годы я не раз задавал себе вопрос: «Почему репрессии в годы войны в меньшей мере коснулись оборонной промышленности, по крайней мере, на тех участках, где довелось работать?» И волей-неволей приходил к выводу, что все упиралось в одного человека – в Л. П. Берию».

Далее Владимир Николаевич Новиков пишет:

«Следует сказать, что, после того как мы оказались в сфере влияния органов безопасности, аресты заводских работников любого ранга практически прекратились… А руководство наркомата Берия оберегал особо».

Конечно, уместен вопрос: а за что сидели научные светила? Ладно, по доносам. Но за что? Ну не за карикатуры же на Сталина и стишки против Жданова, как принято считать в либеральных кругах? Конечно, нет!

Так, в начале 1938 года германский журнал «Немецкое оружие» опубликовал серию статей о ситуации в военной авиации Советского Союза. Причём автор статей, летчик германских военно-воздушных сил майор Шеттель, обнародовал секретные данные по производству советских авиационных заводов (в СССР тогда было 74 авиационных предприятия – 28 самолетостроительных, 14 моторостроительных и 32 приборостроительных). Немецкий майор привел краткие характеристики основных предприятий (о специализации, количестве ежемесячной и годовой продукции и т. д.). Шеттель отмечал, что постройка самолётов в СССР облегчалась системой «серийного производства», когда завод запускал в массовую серию одну модель и из года в год наращивал количество выпущенных машин. Кроме того, немецкий автор привел массу иных подробных данных, которые хорошо характеризовали советскую систему авиационного производства – от процесса конструирования самолетов до станков, которые использовали на авиазаводах. Понятно, что такая публикация не прошла мимо аналитических служб органов госбезопасности Советского Союза. Была проведена определенная работа в авиационной промышленности и конструкторских бюро. Выяснилось, что положение дел с режимом секретности в этой сфере, одной из важнейших в ВПК страны, весьма удручающее. Многие были арестованы.

Но один информатор уцелел. Кто? Николай Иванович ЕЖОВ!

Конечно, руководителя такого ранга трудно представить иностранным шпионом в том обличье, которое обычно рисуют на страницах детективной литературы: подсматривающим, подслушивающим, с «Минольтой» последней модели и миниатюрным «Браунингом» в потайном кармане.

Уровень «информационного обмена» предполагал совершенно иной характер общения между агентом и торговцем государственными секретами. Хотя суть оставалась неизменной – предательство.

Вот небольшой фрагмент из протокола допроса бывшего руководителя НКВД:

27.04.1939

№ 1268/6

Совершенно секретно

Товарищ СТАЛИН.

При этом направляю Вам протокол допроса Ежова от 26 апреля 1939 года.

Допрос продолжается.

Народный комиссар внутренних дел

Союза ССР Л. Берия.

…

ОТВЕТ: В качестве агента немецкой разведки я был завербован в 1934 году при следующих обстоятельствах: летом 1934 года был послан на лечение за границу в Вену к профессору НОРДЕНУ.

ВОПРОС: Кто такой НОРДЕН?

ОТВЕТ: НОРДЕН по национальности немец, по неизвестным мне причинам переехавший из Франкфурта в Вену, крупнейший специалист в медицинской науке, является совладельцем многих санаториев не только в Австрии, но и в некоторых других странах Европы.

В Вену к НОРДЕНУ на лечение направлялись больные из ряда стран мира, в том числе многие руководящие работники из СССР.

ВОПРОС: Кто именно?

ОТВЕТ: Насколько я знаю, у НОРДЕНА лечились

ЧУБАРЬ, ГАМАРНИК, ЯКИР, ВЕЙНБЕРГ, МЕТАЛИКОВ.

ВОПРОС: Кто же вас завербовал?

ОТВЕТ: Завербован я был для сотрудничества с немецкой разведкой доктором ЭНГЛЕРОМ, который является старшим ассистентом НОРДЕНА.

По приезде в Вену в конце июля 1934 г. я был помещен в наиболее комфортабельный коттедж-санаторий.

На третьей неделе своего пребывания в санатории я вступил в интимную связь с медицинской сестрой, имени которой не помню. В первую ночь все обошлось благополучно, но в следующее ее дежурство в комнату неожиданно вошел доктор ЭНГЛЕР, который застал меня в непристойном виде с медсестрой и поднял скандал. Он немедленно вызвал сестру, та с криком выбежала из комнаты, а ЭНГЛЕР стал на ломаном русском языке объясняться со мной.

Он заявил: «Такого скандального случая у нас в санатории еще не было, это вам не дом терпимости, вы портите доброе имя нашего санатория. Здесь имеются ученые всего мира, а вы такие дела делаете. Придется вам выписаться из санатория, а мы доведем до сведения наших властей об этом безобразном факте. Я не ручаюсь, что эта скандальная история не появится в печати».

Я стал умолять ЭНГЛЕРА не делать этого и предложил ему деньги. ЭНГЛЕР еще более вспылил и демонстративно ушел.

На второй день я сам подкатился к ЭНГЛЕРУ извиняться за грубость, за деньги, которые я предложил ему, заявив, что хочу все дело уладить миром. В тоне, не допускавшем возражений, ЭНГЛЕР предложил мне: «Либо вы будете впредь сотрудничать с немцами, либо мы вас дискредитируем в печати. Выбирайте».

Тут же ЭНГЛЕР сказал мне, что прекрасно знает, кто я такой, что делаю в СССР и какое положение занимаю в партии (я тогда работал зав. промышленным отделом ЦК ВКП(б) и зам. председателя Комиссии партийного контроля).

Я был озадачен и понял, что медицинская сестра по заранее обдуманному плану была подставлена ко мне, и попросил у ЭНГЛЕРА разрешения подумать. Он согласился.

А при следующей встрече на все предложения «доктора» согласился и Ежов.

ВОПРОС: Следствие интересует вопрос, какие сведения шпионского характера были переданы вами ЭНГЛЕРУ?

ОТВЕТ: В пределах того, что я знал по памяти, я рассказал ЭНГЛЕРУ все о состоянии вооружения и боеспособности Красной Армии, особенно подчеркнув наиболее узкие места в боеспособности РККА. Я рассказал ЭНГЛЕРУ о том, что Красная Армия очень отстает по артиллерии, как по качеству артиллерийского вооружения, так и по количеству, и значительно уступает артиллерийским вооружениям передовых капиталистических стран.

Касаясь общего экономического положения в СССР, я рассказал ЭНГЛЕРУ о трудностях колхозного строительства и больших неполадках в индустриализации страны, особо остановившись на медленном освоении вновь построенных предприятий. Это я иллюстрировал на примере Сталинградского тракторного завода, где к моменту освоения производства уже была выведена из строя значительная часть ценного оборудования. Следовательно, заявлял я ЭНГЛЕРУ, успехи в области индустриализации СССР являются сомнительными.

Далее я информировал ЭНГЛЕРА об огромной диспропорции в росте отдельных отраслей промышленности, сильно сказывающейся на общем экономическом положении страны. Особо подчеркнул я отставание группы цветных металлов и специальных сплавов, тормозящих развитие боеспособности Красной Армии.

ВОПРОС: Какие задания по шпионской работе вы получили от ТАЙЦА? (Связной ЭНГЛЕРА, проживавший и работавший в Москве. – Авт.).

ОТВЕТ: В Комиссии партийного контроля существовала военная группа, которую возглавлял Н. КУЙБЫШЕВ. Работа группы и ее материалы носили сугубо секретный характер, и потому группа подчинялась мне. Материалы, которые составлялись военной группой КПК по вопросам состояния или обследования того или иного рода войск и вооружений, посылались только в Комитет Обороны и мне. Как правило, все эти документы я периодически брал с собой на квартиру и во время посещения ТАЙЦА передавал ему на короткий срок, после чего он мне их возвращал.

Я знаю, что большинство этих записок ТАЙЦ фотографировал и передавал по принадлежности.

ВОПРОС: Он вам об этом говорил?

ОТВЕТ: Да, однажды я поинтересовался, каким образом и куда он передает получаемые от меня сведения. ТАЙЦ мне сказал, что эти сведения в сфотографированном виде он передает определенному лицу в немецком посольстве, которое уже пересылает эти фотографии германской разведке.

ВОПРОС: А как он проникал в немецкое посольство?

ОТВЕТ: Помимо своей основной работы в Лечсануправлении Кремля врач ТАЙЦ обслуживал и сотрудников германского посольства в Москве.

ВОПРОС: Вы помните характер сведений, которые вами были переданы ТАЙЦУ?

ОТВЕТ: Да, помню.

ВОПРОС: Конкретизируйте.

ОТВЕТ: За время моей связи с доктором ТАЙЦ мной было передано большое количество докладных записок и справок по вопросам вооружения, вещевого и продовольственного снабжения, морально-политического состояния и боевой подготовки Красной Армии. В этих материалах давалась исчерпывающая цифровая и фактическая характеристика того или иного рода войск, видов вооружений и состояния военных округов.

За это же время мной были переданы ТАЙЦУ сведения о ходе и недостатках перевооружения военной авиации, о медленном внедрении новых, более совершенных образцов авиамашин, об аварийности военных самолетов, плане подготовки летных кадров и тактико-технические данные, характеризующие качество и количество производимых нами авиационных моторов и самолетов.

Кроме того, мною были переданы через ТАЙЦА германской разведке имевшиеся в КПК данные о состоянии танкового вооружения Красной Армии. Я обращал внимание немцев на плохое качество советской брони и неналаженность переключения танков на дизельный мотор вместо применявшегося тогда авиационного мотора.

Далее, мною были переданы ТАЙЦУ исчерпывающие данные о крупнейших недостатках в области вещевого и продовольственного снабжения и складского хозяйства РККА. По этим вопросам, между прочим, в ЦК ВКП(б) состоялось специальное совещание, решение которого мною также было доведено до сведения германской разведки.

Сообщенные мною материалы давали ясную картину положения в этой важной отрасли войскового хозяйства. Из них явствовало, что в самом начале войны Красная Армия окажется перед серьезными затруднениями.

Аналогичные материалы я передал ТАЙЦУ о состоянии химического, стрелкового, инженерного вооружения РККА, кроме того, отдельные материалы, характеризующие состояние боевой подготовки и политико-морального состояния частей Ленинградского, Белорусского, Приволжского и Среднеазиатского военных округов, которые были обследованы КПК.

ВОПРОС: В чем выразилось ваше дальнейшее сотрудничество с германской разведкой?

ОТВЕТ: В начале 1936 года по предложению Лечсануправления Кремля для консультации ряда ответственных работников в Москву был приглашен НОРДЕН, который пробыл в СССР дней 15-20.

Из большого количества лиц, проконсультированных НОРДЕНОМ, я точно помню ГАМАРНИКА, ЯКИРА, ЧУБАРЯ, ПЕТРОВСКОГО, КОСИОРА, ВЕЙНБЕРГА и МЕТАЛИКОВА. Проконсультировал НОРДЕН и меня.

Ну вот, а нам говорят «стишки… карикатуры… сплетни на кухне».

Конечно, среди читателей обязательно найдутся «эксперты», которые не преминут усомниться в искренности и правдивости показаний Ежова: дескать, известно, какими средствами выбивались нужные признания.

Сталинские судебные процессы над высшими партийными, советскими, военными чинами – тема, исследованная многими авторитетными историками, юристами. Как отечественными, так и зарубежными. И, как ни странно, у большинства исследователей не было особых претензий к процессуальной составляющий довоенного правосудия в СССР. Мы не говорим о произволе местечковых «троек».

«Запад очень внимательно следил за московскими процессами, особенно в отношении наиболее важных подсудимых. Понимая, что им никак не отвертеться от ответственности и что в этой связи они вынуждены будут нарушить обет молчания, заправилы Запада пытались даже спасти некоторых из них. Но отнюдь не потому, что их шкуры были так уж ценны, а только для того, чтобы они лишку не наговорили на Лубянке и, особенно, в открытом судебном заседании в присутствии многочисленных представителей мировой прессы и дипломатического корпуса. Это для заправил Запада было страшней чего угодно. В Москву был направлен Лион Фейхтвангер – не только как выдающийся писатель и представитель еврейской интеллигенции Германии, но и, прежде всего, как влиятельный член еврейской масонской ложи «Бнай-Брит». Правда, результатом его визита стала знаменитая книга «Москва. 1937 год. Отчёт о поездке для моих друзей», всё содержание которой подтверждало справедливость предпринятых Сталиным мер» (А. Мартиросян).

Что же касается непосредственно «дела Ежова», то достаточно ознакомиться с его заключительным словом на процессе (03.04.1940 г.), где Николай Иванович обвиняет в шпионаже всех бывших коллег и даже знакомых, уверяя, что уж он-то не является… польским шпионом. Правда, почему польским, когда на предварительном следствии Ежов довольно складно рассказывал о сотрудничестве с немецкими спецслужбами?

Ну а теперь – о «гримасах ежовщины».

Не секрет, что при Сталине выдающийся конструктор космической техники Сергей Павлович Королёв был осуждён – но не все знают, за что именно. В 1937-1938 гг. Королев разрабатывал управляемые ракеты – крылатые и зенитные. Сегодня они – серьёзная боевая сила. Поэтому странно, что человека, занимавшегося такой важнейшей с нашей точки зрения разработкой, арестовали. Но странно сегодня. Когда Королёв только-только начал свою работу, разработчики автопилотов сразу же сказали, что не в состоянии сделать систему управления, способную действовать в условиях полёта ракеты – хотя бы потому, что там стартовые перегрузки на порядок выше перегрузок при любых эволюциях самолёта. Инженеры оказались, к сожалению, правы. Даже немцы, опередившие нас по части приборостроения на пару поколений приборов, сумели создать летающую крылатую ракету – Физелер-103, более известную, как Фау-1 – только в 1943-м году. А немецкие зенитные ракеты до самого конца войны так и не вышли из стадии эксперимента, хотя были жизненно необходимы Германии для противостояния массированным налётам английских и американских бомбардировщиков на немецкие города. Но вот не получилось – те же немцы не смогли создать нормально летающие зенитные ракеты. Соответственно, у Королёва в 1938-м это заведомо не получилось бы. Ему об этом говорили. Он это знал. Кроме того, немцы на Физелер-103 использовали воздушно-реактивный двигатель – он берёт окислитель из окружающего воздуха, а на борту хранится только горючее. Королёв же строил крылатую ракету с жидкостным реактивным двигателем: она должна была нести на борту и горючее, и окислитель. Понятно, что суммарный энергозапас получался на порядок меньше, чем в немецком варианте. Физелер-103 пролетала до трёхсот километров, а ракета Королёва, по проекту, рассчитывалась на дальность полёта 30 км. Военные сразу же заявили: ракета такой дальности нам в принципе не нужна; на такое расстояние проще послать обычный самолёт на бреющем полёте – он долетит незамеченным, попадёт в цель без промаха, а твоя ракета, Королев, во-первых, неизбежно попадёт не точно в цель, а, во-вторых, стоит практически столько же, сколько самолёт, но ракета одноразовая, а самолёт вернётся; не нужна нам ракета с такими характеристиками. Но Королёву было просто очень интересно.

Знаменитый советский физик Лев Арцимович однажды остроумно заметил: «Наука – лучший способ удовлетворения личного любопытства за государственный счет». Правда, в эпоху Сталина это было довольно рискованным мероприятием.

Королев был человеком в высшей степени увлечённым, как все ракетостроители той эпохи: не зря сокращение ГИРД – группа исследования реактивного движения – сами участники расшифровали как «группа инженеров, работающих даром». В итоге Сергей Павлович построил 4 опытных экземпляра крылатой ракеты. Все они летали, куда Бог пошлёт. Одну из них Бог даже послал на блиндаж на ракетном полигоне, где находились в тот момент несколько генералов, приехавших посмотреть на такую оружейную экзотику. Понятно, Королёва арестовали: по обвинениям в попытке покушения на представителей командного состава Рабоче-крестьянской Красной Армии, нецелевом расходовании казённых средств и подрыве обороноспособности страны путём нецелевого расходования средств, поскольку Ракетный научно-исследовательский институт, где Королёв работал, финансировался из средств государственного бюджета. Но на следствии сразу отпало обвинение в покушении: ведь если ракета летит куда попало, если невозможно создать для неё автопилот – значит, невозможно её сознательно нацелить на блиндаж с генералами. Поэтому, хотя Королёв был арестован по первой категории, преступления по которой карались смертной казнью, это обвинение в ходе следствия отпало, а «любознательному» дали 10 лет по совокупности прочих деяний. Причем, случись это при Ежове, вряд ли мы когда-нибудь узнали имя Сергея Королева. Ну, если только из списков безвременно почивших «врагов народа». Но при Берия расстрельное обвинение пересмотрели и пришли к выводу, что нецелевое расходование средств было (когда ты делаешь нечто заведомо бесполезное, о чём тебе уже со всех сторон сказали, что это бесполезно, то это, несомненно, нецелевое использование средств), но вот подрыва обороноспособности не было, потому что Королёв действовал не по злому умыслу, а по искреннему заблуждению – и, соответственно, срок ему сократили с 10 лет до 8, положенных по закону именно за нецелевое использование казённых средств. Правда, эти годы он провёл в закрытых конструкторских бюро и его талант использовался по назначению.

Надо полагать, что сейчас за такое отношение к казённым деньгам Королёв получил бы примерно столько же. Если, конечно, кто-то удосужился бы защитить казну.

Ну, раз пошел такой разговор, еще несколько строк о главном. О деньгах!

Андрей Николаевич Туполев. Незадолго перед войной его и еще ряд конструкторов посадили в тюрьму. Либеральные историки этот факт объясняют самодурством Сталина. На самом деле все было не так. Вот что пишет об этом Юрий Мухин.

Из-за неспособности отечественных конструкторов обеспечить ВВС современными машинами, Туполеву было поручено закупить в США лицензии на самолеты, наиболее перспективные для строительства в СССР. Туполев собрал компанию в 60 человек, имевших непосредственное отношение к авиастроению, и уехал в США на несколько месяцев. Из этого бизнес-тура они привезли 3 лицензии на самолеты, чертежи на которые американцы выдали в дюймах.

Чтобы построить эти самолеты из отечественных деталей, размеры которых даются в миллиметрах, требовалось произвести перерасчет всей конструкции самолета в объемах, равноценных проектированию нового самолета. В результате эту гигантскую работу смогли сделать только для одной лицензии – на транспортный самолет И. Сикорского «ДС-3» («Ли-2»). Для этого было выключено из плановой работы КБ авиаконструктора Мясищева. То есть, Туполев огромные государственные деньги выбросил псу под хвост, но из поездки в США вся делегация вернулась загруженная американским барахлом – от костюмов до бытовых холодильников.

После этого, с 1938 года все «авиабарахольщики» продолжили свою конструкторскую работу в тюрьме. Ну что же тут поделать, Сталин был таким – и сам не воровал, и другим не давал.

Пожалуй, этими двумя необычными эпизодами из области «репрессий» ограничимся и перейдем к делу.

Уже 10 января 1939 года был подписан приказ об организации Особого технического бюро при наркоме внутренних дел и под его руководством. Тематика – чисто военная. В состав бюро входят следующие группы:

а) группа самолетостроения и авиационных винтов;

б) группа авиационных моторов и дизелей;

в) группа военно-морского судостроения;

г) группа порохов;

д) группа артиллерии снарядов и взрывателей;

е) группа броневых сталей;

ж) группа боевых отравляющих веществ и противохимической защиты;

з) группа по внедрению в серию авиадизеля АН-1 (при заводе № 82).

Заметьте: авиация, военно-морской флот, боеприпасы, химзащита… Сотни высококвалифицированных специалистов из важнейших оборонных отраслей вместо того, чтобы ковать оборонный щит и разящий меч Родины, сидели по лагерям. Не каждый враг способен на такую масштабную диверсию, прикрытую подобострастными лозунгами и пустыми речами.

Но вернемся к Туполеву. Осенью 1938 года его перевели в бывшую трудовую колонию в поселке Болшево, а вскоре последовало задание от Берии: разработать четырехмоторный пикирующий бомбардировщик. Задача была технически невыполнимой, о чем Туполев и сообщил наркому. Позже он рассказывал своим товарищам:

«Мой доклад вызвал у Берии раздражение. Когда я закончил, он взглянул на меня откровенно злобно. Видимо, про ПБ-4 он наговорил Сталину достаточно много, а может быть, и убедил его. Меня это удивляло, из прошлых приемов у Сталина я вынес впечатление, что он в авиации если не разбирается, как конструктор, то все же имеет здравый смысл и точку зрения. Берия сказал, что они со Сталиным разберутся. Сутки я волновался в одиночке, затем был вызван вновь. “Так вот, мы с товарищем Сталиным еще раз ознакомились с материалами. Решение таково: сейчас и срочно делать двухмоторный. Как только кончите, приступайте к ПБ-4, он нам очень нужен”. Затем между нами состоялся такой диалог:

Берия: Какая у вас скорость?

Я: Шестьсот.

Он: Мало, надо семьсот! Какая дальность?

Я: Две тысячи.

Он: Не годится, надо три тысячи. Какая нагрузка?

Я: Три тонны.

Он: Мало. Надо четыре. Все! (Обращаясь к Давыдову): Прикажите военным составить требования к двухмоторному пикировщику. Параметры, заявленные гражданином Туполевым, уточните в духе моих указаний».

Это не было капризом «малообразованного» начальника НКВД, как может показаться, читая мемуары Туполева.

Накануне войны в советской авиации примерно 75-80 % общего числа машин, по своим летно-техническим данным, отставали от однотипных немецких машин. Реорганизация ВВС требовала также переучивания летно-технического состава.

Новые немецкие истребители «Мессершмидт» (Ме-109е) и бом бардировщики «Юнкерс» (Ю-88) имели значительные преимущества перед советскими истребителями И-15, И-16 и бомбардировщиками СБ.

Это признает известный специалист А. С. Яковлев, который внес огромный вклад в самолетостроение в военные годы.

«В воздушных боях наши истребители, – отмечал А. С. Яковлев, – несмотря на хорошую маневренность, оказались хуже немецких, уступая им в скорости и, особенно, в калибре оружия и дальности стрельбы. Бомбардировщики СБ не могли летать без прикрытия истребителей, а последние уступали немецким и не могли обеспечить эффективной защиты».

Вскоре Туполева и его группу перевели из Болшева в Москву, в здание конструкторского отдела сектора опытного самолетостроения ЦАГИ. Кроме них, там работали группы Петлякова и Мясищева. В этой «шарашке» родились такие самолеты, как пикировщик Пе-2, дальний высотный бомбардировщик ДВБ-1, Ту-2. Работали над ними как заключенные, так и вольные специалисты. Отдельным пунктом в приказе об организации «шарашек» говорилось: «Особое техническое бюро привлекает для работы в группах вольнонаемных специалистов, в первую очередь, из числа молодых специалистов». Это особое попечение о молодых было всегда характерно для Берия.

…Между тем, уголовно-политические дела арестованных конструкторов двигались каким-то своим «загадочным» путем. И вроде было невдомек, кто стоял за всеми правовыми манипуляциями…

28 мая 1940 года Туполеву объявили приговор – 15 лет лагерей. 2 июня 10 лет получил Петляков. Примерно в течение двух недель все их работники узнали свои приговоры – от 5 до 15 лет.

20 июля 1940 года Сталин пригласил на встречу наркома авиационной промышленности А. Шахурина и его заместителя, выдающегося советского конструктора А. Яковлева. Поинтересовался, как идут дела у Петлякова и Мясищева. Нарком и зам похвалили талантливых инженеров. Тогда Сталин спросил: «А как вы, товарищ Берия, считаете?». Берия ответил, что согласен с мнением наркомата. «Как мы их можем поощрить?» – прищурился Сталин.

«Освободить можно, – в простоте ответил Берия, – Пусть спокойно работают». «Ну вот, только осудили и уже освобождать», – проворчал Сталин. «А они возражать не будут», – хитро улыбнулся Лаврентий Павлович. «Хорошо, – с облегчением вздохнул Сталин, – готовьте представление и проЭкт Постановления. Снимем судимость. Пусть работают. Они еще много хорошего сделают».

25 июля Петляков был амнистирован по ходатайству НКВД, подписанному Берией, и в январе 1941 года уже удостоен Сталинской премии. Вместе с ним были освобождены еще 18 человек, в том числе и конструктор Мясищев.

Летом 1940 года вышел на свободу и Туполев, а с ним еще 32 человека. Из прочих большая часть была освобождена в 1943 году, остальные получали свободу с 1944 по 1948 годы. По-видимому, через амнистию провести все это оказалось проще.

«Туполев, Королев, Мясищев, Минц, многие другие люди, ставшие жертвами репрессий, рассказывали мне о роли моего отца в освобождении советских ученых… и до моего ареста, и позднее, когда отца уже не было в живых, – говорит Серго Берия. – Какая нужда была этим людям что-то приукрашивать? Они считали, что их спас мой отец. Двурушничать передо мной в той обстановке им не было никакого смысла. Напротив, их заставляли давать показания на отца…

Возьмите любое “дело” тех лет. В каждом непременно найдете визу наркома, другого ответственного работника. Скажем, если ученый был из наркомата авиационной промышленности, резолюцию накладывал нарком этой отрасли. Знаю, что единственным человеком, не завизировавшим своей подписью ни один подобный документ, был Серго Орджоникидзе…

Никто не может опровергнуть такой факт: во время войны в тех отраслях, которыми руководил Берия, не было ни одного ареста, ни одного снятия с должности… И совсем не потому, что не пытались это делать. Пытались. Но отец санкции не давал, требуя у органов реального обоснования обвинения. Другие поступали иначе. Когда с такими предложениями приходили к Ворошилову, тот подписывал тут же или сам садился писать… И не он, к сожалению, один».

– Дайте мне факты, что этот ученый действительно сотрудничает с разведкой, а не рассказывайте, что он английский шпион, – этим предложением разведчик Берия ставил в тупик не в меру ретивых блюстителей «чистоты рядов».

В случае, если опасность реально грозила его подчиненным, Берия действовал решительно. Когда против физика Ю. Б. Харитона было выдвинуто обвинение в шпионаже в пользу англичан, Берия лично отстоял его перед Сталиным, написав свое поручительство. По поводу таких обвинений Л. П. Берия говорил: «То, что этот ученый считает, что мы сволочи, это его личное дело, но ведь работает он честно».

Вот далеко не полный список крупных советских деятелей науки, которых Лаврентию Павловичу удалось сохранить для будущего страны за стенами «шарашек».

Р. Л. Бартини, авиаконструктор;

Н. И. Базенков, авиаконструктор;

В. П. Глушко, конструктор ракетно-космической техники;

Д. П. Григорович, авиаконструктор;

Ю. В. Кондратюк, конструктор ветроэлектростанций, автор трудов по космонавтике;

С. П. Королев, конструктор ракетно-космической техники;

Л. Л. Кербер, специалист по дальней радиосвязи;

В. М. Мясищев, авиаконструктор;

И. Г. Неман, авиаконструктор;

В. М. Петляков, авиаконструктор;

Н. Н. Поликарпов, авиаконструктор;

А. И. Путилов, авиаконструктор;

Л. К. Рамзин, инженер-теплотехник;

Л. С. Термен, создатель терменвокса;

Д. Л. Томашевич, авиаконструктор;

А. Н. Туполев, авиаконструктор;

В. А. Чижевский, авиаконструктор;

А. М. Черемухин, авиаконструктор;

Д. С. Макаров, авиаконструктор;

А. С. Фанштейн, крупный химик;

Е. И. Шпитальский, профессор-химик, специалист по химическому оружию;

Г. Л. Штукатер, ученый химик;

В. В. Шнегас, ученый химик;

М. А. Швиндельман, ученый химик;

Д. Е. Воробьев, ученый химик;

М. А. Бельдер, ученый химик.

А вот, что сумели создать в «застенках»:

Высотный бомбардировщик ДВБ-102 – ЦБК-29 под руководством В. М. Мясищева, 1938;

Пикирующий бомбардировщик Пе-2 – ЦКБ-29 под руководством В. М. Петлякова, 1939;

Фронтовой бомбардировщик Ту-2 – ЦКБ-29 под руководством А. Н. Туполева, 1941;

Вспомогательные авиационные ЖРД РД-1, РД-1ХЗ, РД-2 и РД-3 – КБ 4-го Спецотдела НКВД при Казанском заводе № 16 под руководством В. П. Глушко, 1942-1944;

Универсальная артиллерийская система 152 мм;

Полковая 75-мм пушка образца 1943 года.

Все пригодилось.