Связанный азот из воздуха

Связанный азот из воздуха

Способность промышленности снабжать фронт артиллерийскими снарядами, сама по себе недостаточная, была в начале войны подорвана прекращением ввоза из Германии основного сырья для изготовления взрывчатых веществ — бензола и толуола{530}. Правительство, готовясь к войне, недооценило серьезность этой давно выявленной угрозы, как и затруднений с получением селитры из Чили — основного поставщика другого главного сырья. Германия, также использовавшая до войны чилийскую селитру и теперь ее лишившаяся, преодолела последствия этого урона благодаря тому, что немецкие химики сумели поставить в промышленном масштабе собственное производство, основанное на новой технологии получения связанного азота. В России разработки в этой области не дали ощутимого результата.

Внимание к ней было привлечено еще во время войны с Японией. Начальник химической лаборатории Николаевской инженерной академии А.И. Горбов{531} уже тогда с тревогой указывал на то «интересное обстоятельство, что Германия является главной поставщицей даже и таких продуктов, которые не добываются в ней; так, например, из почти 800 тысяч пудов чилийской селитры, которые были ввезены к нам в 1903 г., около 700 тысяч пудов (точно 86,87%) поступили из… Гамбурга». Также «из Германии преимущественно были ввезены “концы”, идущие на приготовление бездымного пороха»{532}. Горбов считал нужным, чтобы специалисты «ознакомились с искусственными способами добывания азотной кислоты (из аммиака — способ Оствальда и из азота и кислорода воздуха — американский способ) и чтобы наиболее экономически выгодный из них был прочно поставлен у нас». В конце 1905 г. глава военно-инженерного ведомства великий князь Петр Николаевич учредил Комиссию по добыванию азотной кислоты из воздуха под председательством Г.А. Забудского[129]. Попытки собрать исходные данные из литературы и «путем частной переписки с различными представителями науки и техники в Норвегии» ни к чему не привели, и «комиссии не оставалось ничего другого, как приступить к самостоятельным опытным исследованиям»{533}. Поставленные в физической лаборатории Горного института первоначальные опыты вселяли надежду на успех, и Горбов сконструировал собственный тип электрической печи для сжигания воздуха. 18 мая 1906 г. Военный совет предоставил 10 тысяч руб. на дальнейшие опыты «в больших размерах, более близких к заводским»; они проводились в Петербургском Политехническом институте «в особом помещении, которое и было приспособлено для этого на средства Института». Работы исследователей затянулись, сожалел Горбов, так как «можно было вести опыты только в свободное от обязательных занятий время, то есть главным образом по воскресеньям и праздникам»{534}. Год спустя комиссия Забудского вновь, казалось, получила благоприятные результаты и запросила ГАУ, какое количество азотной кислоты ему нужно «как в мирное, так и в военное время», намереваясь подготовить расчеты для создания специального завода. Выяснилось, что, исходя из максимального выпуска пороха в условиях войны Охтенским, Шостенеким и Казанским заводами, им потребуется кислоты, соответственно, 140 000 пудов, 108 000 и 119 000 (в мирное время — 50–60% этого количества){535}.[130]

Ввиду достигнутых химиками успехов (тем не менее в 1907 г. закупка чилийской селитры была продолжена{536}) ГАУ отвергало услуги частных фирм, предлагавших установить электрохимическое производство азота при условии гарантированных на длительное время казенных заказов.

Одной из первых со своим проектом выступила фирма «Сломницкий Крейцбергер» (так в документах. — В. П.) от имени «группы финансистов, предполагающих в самом скором времени основать в пределах Российской империи крупный электрохимический завод». Сломницкий Крейцбергер ссылался на опыт норвежских предприятий и исчисленную возможность использовать энергию «водяной силы» в России. В заявлении от 20 февраля 1908 г. фирма предложила ГАУ поставлять азотнокислую известь (а не азотную кислоту — для удобства и безопасности перевозки), полученную из азота с помощью вольтовой дуги, по цене не дороже чилийской селитры. Как говорилось в заявлении, со временем азотнокислая известь могла найти широкий сбыт в качестве сельскохозяйственного удобрения. Но экстенсивность земледелия еще не позволяла полагаться на быстрое образование такого рынка сбыта, поэтому предприниматели не могли вложить средства в создание нового завода без договора с ГАУ и запрашивали ведомство, на какое количество азотнокислой извести и на сколько лет возможен заказ от артиллерии. На этот запрос ГАУ ответило через три месяца формальной отпиской: азотнокислую известь в ГАУ не используют; но если б она и потребовалась, то ни на какие гарантированные заказы нечего надеяться (да и не ГАУ, вообще, утверждает заготовительные сделки){537}.

В то время вопрос «об утилизации атмосферного азота» с целью получения азотной кислоты и ее солей уже служил предметом обсуждения на 7-м международном конгрессе чистой и прикладной химии в Лондоне в мае 1909 г. Этот вопрос, по оценке В.Н. Ипатьева, «новый для многих стран и очень важный», привлек внимание участников конгресса, где «в особенности много было химиков немецких». Один из докладов сделал норвежец Кристиан Биркеланд, уже построивший в 1905 г. вместе с Сэмюэлем Эйде на норвежских водопадах первые заводы для сжигания азота кислородом воздуха в окись азота. По словам Ипатьева, «у многих явилось убеждение, что смелые попытки норвежских ученых в скором времени создадут новую эру в химической промышленности». Другой способ разработали в Германии Ф. Габер (за это открытие, синтез аммиака, он в 1918 г. получил Нобелевскую премию) и К. Бош; их технология применялась на заводах Баденской фирмы (именно этот способ и «спас Германию от азотного голода во время мировой войны»){538}.

В сентябре 1909 г. Горбов подал по инженерному ведомству новую записку{539}. В ней, напомнив по пунктам, какие именно пробелы в снабжении вооруженных сил заполняются импортом, он обращал внимание на то, что итог исследований, проведенных комиссией в 1905 г., не только не опроверг его тревожных наблюдений, но и «еще более подчеркнул нашу подчиненность соседям». Основное содержание своей записки Горбов посвятил проблеме замены селитры, ввозимой из Чили, и указывал, что создать двухгодовые запасы чилийской селитры[131] в принципе невозможно, так как «по своей гигроскопичности она не выдерживает долговременного хранения (выветривается) и действует разрушительно на помещения, в которых хранится». Опять обратившись к вопросу о замене селитры, ввозимой из Чили, он изложил результаты лабораторных исследований о способах добывания азотной кислоты из атмосферного азота с помощью электрической энергии.

Проводимые опыты, казалось, позволили выработать приемлемую технологию. Печь, сконструированная Горбовым и Миткевичем, уже в 1908 г. дала «богатый опытный материал»; в представлении членов комиссии, «несмотря на свою простоту устройства», она сулила результаты, «нисколько не уступающие» действию печи Биркеланда и Эйде (в 1909 г. Миткевич побывал в Норвегии и осматривал их оборудование, посетив Нотодденский завод), даже «превосходящие ее»; да и в отношении устройств фирмы BASF «пока еще трудно судить, имеются ли какие-нибудь серьезные преимущества» у немцев{540}. Постановке этого производства в промышленном масштабе должно было предшествовать ассигнование небольших средств на окончание опытов, с одновременным обследованием гидроэнергетических ресурсов в бассейне Суны (река вблизи Кондопоги, севернее Петрозаводска). Постройка завода, по расчетам Горбова, обошлась бы в 4–5 млн. руб. и заняла «не менее четырех лет». Допуская вероятность того, что к сооружению завода проявит интерес частный капитал, Горбов, однако, считал этот путь нежелательным: «Если предположить, что будет признано возможным временно отдать производство азотной кислоты для военного ведомства в частные руки, что равносильно, по-моему, передаче в руки частных лиц государственной обороны, то и тут было бы желательно принять во внимание необходимость долговременных предварительных изысканий и обширность гидротехнических работ, так как иначе может оказаться, что в конце концов завод запоздает и что в течение ближайшей войны мы принуждены будем… экономить ружейный и артиллерийский огонь».

Всеми этими соображениями обосновывалась целесообразность отпуска 56 тысяч рублей по смете военного ведомства на 1910 г. на химические опыты и гидротехнические изыскания. «Считаю важным отметить при этом, — докладывал Горбов, — что если на Суне окажется больше 20 тысяч л. с, то они найдут применение для нужд того же военного ведомства, так как они необходимы для электрометаллургии… и для электрохимического добывания алюминия, водорода (для дирижаблей) и т. п.»{541}.

Точку зрения Горбова, не склонного полагаться на частную инициативу, разделяли в ГАУ. 30 декабря 1909 г. туда обратился техник Ф.А. Фредер — «представитель заграничной группы, желающей заняться в России постановкою добычи азотной кислоты сжиганием воздуха по способу Биркеланда — Эйде». Подготовка ответа в ГАУ заняла три месяца (тем временем проблема «норвежской селитры» уже обсуждалась и в широкой печати)[132]. 26 марта 1910 г. Фредеру сообщили, что казенным заводам ежегодно требуется 225–540 тысяч пудов селитры, но что «азотная кислота не приобретается казенными заводами, а изготовляется в них самих». Долгосрочного же договора не предвидится, и вообще поставку селитры или кислоты можно получить лишь путем конкуренции «на торгах на общих основаниях».

В эти же дни, 10 марта 1910 г., предложение соорудить завод поступило к военному министру от инженера М.А. Токарского — председателя Совета съездов металлозаводчиков Северного и Прибалтийского районов. Он представился как «единственное лицо, могущее организовать скорое получение азота внутри страны». Сделать это, заявил Токарский, способен «только я, в силу особого высочайше утвержденного за мной права на пользование Кондопожской водяной энергией в Олонецкой губернии». По его словам, достигнуть той же цели «путями, предположенными военным ведомством», удастся не раньше как через 6–7 лет (что и оправдалось), тогда как «я имею возможность осуществить снабжение армии отечественным азотом лет на пять скорее». Он брался приступить к сооружению завода «немедленно» и, по его уверению, «без затрат со стороны военного ведомства». Однако тут же он сам обязательным условием такого шага выдвигал «подписание договора на предмет поставки азотной кислоты»{542}.

Свое ходатайство Токарский подкрепил сообщением, что «сейчас в Гамбурге образовался синдикат… во главе с Морганом и Немецким банком» и с участием в нем «шведских заводов электрохимического изготовления азотной кислоты», а потому теперь «обеспечение русской армии порохом находится всецело в руках иностранцев». Действительно, в Норвегии и Швеции не оказалось достаточных капиталов для устройства электрохимического производства селитры, и Эйде сначала организовал фирму Norsk Hydro с привлечением преимущественно французского капитала, а затем другую (с участием немецкой фирмы BASF), существовавшую в 1907–1910 годах{543}. Норвежцы предлагали и России уступить свою технологию в виде проекта химической части производства, рассчитанного на использование 24 тысяч л. с, за 870 тысяч рублей — без собственного участия в его реализации. Для этого нужно было прежде создать соответствующую электроэнергетическую базу. В этом качестве, с их точки зрения, больше, чем Суна, подходили реки Выг, Кемь и Поньгома с общим энергоресурсом в 180 тысяч л. с.{544}

О ходе собственных вялых переговоров, закончившихся отказом, Токарский позднее рассказывал так: «Я и два инженера из Варшавы сделали предложение в артиллерийское ведомство учредить на нашей водной энергии в Олонецкой губернии завод азотной кислоты» — за свои средства, «на свой риск и страх», не требуя никакого содействия от казны, кроме гарантированного десятилетнего заказа на азотную кислоту по существующей рыночной цене. «Дело поступило в разные комиссии артиллерийского ведомства, разбиралось там в течение около года, и [в 1912 г.] резолюция одного из последних заседаний была такова: так как предприниматели говорят, что ими вопрос изучен досконально, а по мнению комиссии он изучен недостаточно ясно и точно, то это предоставление им заказа и невыполнение ими, в случае неудачи, может дискредитировать в России постановку частного изготовления азотной кислоты. А посему полагается отклонить это предложение. Ну хорошо, — подытожил свое сообщение Токарский, — мы ведь 800 000 так, на воздух, не хотели кинуть. Мы ведь уже 70 тысяч на изыскания израсходовали. (Смех.) Это курьезно… В частной практике никто бы не сказал лицам, предлагающим тратить свои деньги на дело, что, господа, вы с ума сходите, там ничего нет, вы тратите зря. Частные предприниматели, может быть, покачали бы головой, но отговаривать во всяком случае не стали бы»{545}.

Обескураженный прожектер уступил землю под Кондопогой, предназначавшуюся для сооружения завода, «Красносельской писчебумажной фабрике наследников К.П. Печаткина».

У артиллеристов опыты продолжались. Комиссия Забудского проводила их на Сестрорецком оружейном заводе и в Химической лаборатории Артиллерийской академии (там были установлены поглотительные башни для опытов по преобразованию окислов азота в кислоту). 12 августа 1910 г. ГАУ подготовило законопроект об ассигновании на эти опыты в 1911 г. 40 тысяч рублей. Поливанов как временно управляющий Военным министерством, ознакомившись с этим докладом, посетил обе лаборатории, присутствовал при опытах и, «признавая крайнюю желательность» скорейшего успеха, 18 августа распорядился все же обойтись без обращения в Думу, а воспользоваться для продолжения экспериментов остатками по смете ГАУ 1910 г., и поэтому переделать доклад. Внесенный в Военный совет 9 октября переделанный доклад (на 25 тысяч рублей из остатков — «сбережений» по закупкам материалов, спирта и мазута Казанским пороховым заводом) был утвержден 23 октября 1910 г.{546}

Обозревая ход исследований, Сапожников писал: с технической стороны «ожидать каких-нибудь серьезных затруднений… нет основания», главное — «отыскание необходимых источников водяной силы». Но тут же признавал, что «в какой форме и когда» будет достигнуто «практическое осуществление» проектов, «сказать сейчас невозможно». На весну 1911 г., по его словам, комиссия намечала «последнюю крупную серию опытов», и тогда «закончатся лабораторные исследования», «предмет пятилетней деятельности комиссии»{547}.

Промедления в работе Комиссии Забудского отчасти объяснялись слабостью энергетического хозяйства Сестрорецкого завода (пруд, плотина, турбина). Заказывая в начале 1911 г. трансформаторы в Швейцарии и Германии, Забудский доносил ГАУ, что дело это срочное: использовать «избыток водяной энергии, потребной для успешного хода опытов» на Сестрорецком заводе, можно только в весеннее время, и если не поспешить, то комиссия не сможет «начать опыты весной или во всяком случае до летнего времени на СОЗ. А между тем с электрическими печами для азотной кислоты комиссия может рассчитывать главным образом только на весеннее время». 2 апреля 1911 г. состоялось экстренное решение построить для комиссии одноэтажное здание опытной станции на территории СОЗ[133]. 29 июля Забудский рапортовал, что идет сооружение электростанции, из-за границы получены почти все заказанные приборы (ожидались еще электродвигатель и воздуходувный насос) и, кроме того, изготовляются в механической мастерской Политехнического института электрические печи в 300 и 10 кВт и три водяных реостата. Однако изготовление печи для сжигания азота задержалось, и первые опыты Горбов и Миткевич провели лишь 16 октября.

Испытания печи проходили по воскресным дням, когда завод «имеет возможность предоставлять комиссии свою электрическую энергию, — докладывал ГАУ Забудский. — После некоторых неудач… в последнее воскресенье, 30 октября, опыты с горением дуги шли удачно» — при использовании предельной «водяной механической энергии завода (до 400 л. с.)», и на ближайшие дни Забудский намечал опыты с «наблюдениями над количеством и составом получающихся продуктов горения воздуха». «Установкой переносной печи, — сообщил он в ГАУ 2 ноября 1911 г., — и другими мерами, надо полагать, удастся нагревать дощатую постройку с башнями настолько, чтобы вода в трубах не замерзала, а потому можно надеяться, что зимой в несильные холода опыты представится возможным производить»{548}. Опыты проводились все воскресенья без пропусков; оказалось, что «результаты в общем отвечают ожиданиям», затрата 1 кВч дает 68 г окиси азота в 1,6% объемных[134]. Однако 11 декабря работы пришлось приостановить: «Ввиду ранних морозов и недостатка воды оказалось невозможным сосредоточить в дугах ту мощность (до 400 лош. сил), на какую была рассчитана установка… С 14 декабря СОЗ перешел на паровой резерв ввиду полного недостатка воды [“в резервуарах, питающих гидроэлектрическую станцию завода”]… Можно ожидать, что к марту прибыль воды позволит возобновить работы». Действительно, опыты возобновились 11 марта{549}.

В мае 1912 года комиссия Забудского доложила конференции Артиллерийской академии о достигнутых успехах. Заключение конференции удостоверило, что печь Горбова — Миткевича является «самостоятельно разработанным изобретением, в достаточной мере подтвержденным опытом», и что представленный доклад Сапожникова о способе получения азотной кислоты и селитры из воздуха «имеет существенное значение»{550}. В этом документе, датированном 31 января 1913 г., однако, отмечено, что доклад Сапожникова, представленный в мае 1912 г., в той части, где был описан сам способ сжигания воздуха, является, по сути, общим «очерком современного состояния вопроса», тогда как «самостоятельная часть работы» касается лишь произведенных этим исследователем «опытов над уловлением окислов азота», то есть именно связанных с устройством в Артиллерийской академии поглотительной башни для этих опытов{551}, к тому времени еще не законченных. При этом конференция оценивала оба доклада, Горбова — Миткевича и Сапожникова, на основании экспертного «разбора», порученного комиссии под председательством самого же Забудского (остальные члены — Корольков и Шредер, то есть члены все той же комиссии Забудского, с Сапожниковым, Горбовым и Миткевичем в ее составе, которая производила опыты на СОЗ и в Артиллерийской академии).

К середине 1913 г. Забудский считал эксперименты законченными, после чего деятельность комиссии, по его словам, выражалась в обсуждении полученных результатов и проектировании «устройства завода азотной кислоты на Сунских водопадах». Продолжались опыты («еще заканчивались») в академии с печью в 10 кВт (прерываемые на зиму «из-за невозможности работать зимой на опытном заводе, расположенном в легком дощатом сарае», после чего весной этот завод должен был быть «приведен в порядок»). В сентябре 1913 г. он опять сообщил, что в Химической лаборатории Артиллерийской академии «ведутся непрерывные опыты по разработке целого ряда вопросов… и в ближайшем будущем будут совершенно закончены», можно будет получать «за одну операцию несколько пудов азотной кислоты». Все это говорит о том, что Забудский опасался тревожить начальство откровенным признанием встретившихся затруднений. Слабосильное оборудование позволяло производить «только кратковременные опыты, продолжавшиеся не более 1/2–1 часа», из-за чрезмерного нагревания; потребовалось заказать за границей новые аппараты. 12 декабря последовал рапорт о том, что «опыты, которые велись на СОЗ комиссией… вполне закончены и не будут возобновляться», а оставшееся оборудование надлежит передать в Центральную научно-техническую лабораторию военного ведомства. 30 января 1914 г. ГАУ уведомило Военный совет, что в дальнейшем, «по решении вопроса о постройке», потребуется «кредит на разработку проектов завода для добывания азотной кислоты из воздуха»{552}. (В Германии уже с сентября 1913 г. началось промышленное производство азотной кислоты на заводе BASF в Оппау близ Людвигсхафена{553}.)

Тем временем артиллеристам вновь и вновь причиняла беспокойство частная инициатива, пробивавшаяся через другие ведомства. «МПС, в ведении которого находились Сунские водопады, запросило заключение военного ведомства о возможности передачи этих водопадов частным предпринимателям, — припоминал Кузьмин-Караваев. — Я представил военному министру проект ответа министру путей сообщения с протестом… так как дешевая энергия р. Суны потребуется для проектируемого казенного кислотного завода». Сухомлинов согласился с мнением ГАУ «и ответ был послан». Но через несколько месяцев от ГАУ потребовали «подробную справку» о положении дела с «искусственной добычей воздушной азотной кислоты», и обрисовавшаяся картина дала повод для резолюции помощника военного министра (очевидно, уже Вернандера) «о недопустимости отдавать обширный водный бассейн с водопадами в руки военного ведомства»: оно «с делом не справится, а лишь воспрепятствует частным лицам устроить мощную гидравлическую станцию, имеющую государственное значение». Кузьмин-Караваев, а затем и Сапожников отправились с личными докладами к помощнику военного министра, но не смогли его переубедить, и Сухомлинов приказал «уведомить МПС о неимении препятствий» для сдачи водопадов в аренду.

Спастись от нависшей угрозы помогло патриотическое вмешательство народного представительства. 9 июня 1913 г. при обсуждении в Думе сметы Департамента государственных земельных имуществ[135] прошла формула перехода специально по этому вопросу. «Энергия движущей силы воды» была признана «крупнейшим источником развития средств сообщения, фабрично-заводской промышленности и пр.», так что использование этого источника «требует настоятельной охраны интересов государства и населения». От правительства Дума потребовала законопроекта о правилах «отдачи в эксплоатацию источников водной силы» и предупреждала, что «до утверждения соответствующего закона не могут быть отдаваемы в эксплоатацию частным лицам принадлежащие государству источники водной движущей силы»{554}.[136] Стоит отметить, что норвежское правительство, напротив, было озабочено привлечением частных капиталов в гидроэнергетику и с этой целью в 1909 г. облегчило условия предоставления концессий предпринимателям, как норвежским, так и иностранным. Осталось ограничение по срокам: после 80 лет частной эксплуатации водопады и прочие природные ресурсы подлежали возвращению государству. В подобном ограничении ряд политических деятелей Норвегии усмотрел «намек на социализм»{555}.

К 1914 г. практических последствий петербургские опыты по добыванию азотной кислоты путем сжигания воздуха еще не дали, хотя подобного рода производства уже имелись в Норвегии, Швейцарии, Германии и Австрии. Несмотря на неудобства, связанные с длительным хранением, ГАУ было вынуждено все же пополнить запас чилийской селитры{556}.

Давать объяснения о положении дела с сырьем для азотной кислоты военному ведомству пришлось при утверждении бюджета на 1914 г. в Государственном совете. Финансовая комиссия верхней палаты на заседании в апреле 1914 г., в разгар пока еще «газетной» войны с Германией, поинтересовалась, «в какой мере военное ведомство обеспечено запасами получаемой через Германию селитры», необходимой для «изготовления бездымного пороха и других взрывчатых веществ». Успокоив Финансовую комиссию сообщением, что имеется двухлетний запас селитры, докладчик по артиллерийской смете П.Ф. Унтербергер добавил, что, по примеру других государств, «у нас тоже в близком будущем ожидается устройство завода для выработки азотной кислоты из воздуха», причем «завод этот устраивается частными предпринимателями на р. Суне»{557}.[137] Дело тормозилось, по его словам, жадностью предпринимателей, исчисливших цену пуда азотной кислоты в 4 руб. 85 коп. (пуд кислоты из селитры стоил 3 рубля).

Повторялась история с попытками привлечения частной инициативы и в ряде других военных производств. В результате предпочтение было отдано устройству военным ведомством «собственного небольшого завода». В Финансовой комиссии находили, что «правильнее было бы теперь же приступить к сооружению» не небольшого (опытного), а «завода, рассчитанного на удовлетворение всех потребностей военного ведомства в азотной кислоте», но оказалось, что все-таки еще не раскрыт секрет производства. «Исследование соответствующих вопросов поручено было комиссии под председательством генерала Забудского», отвечал на замечания членов Государственного совета докладчик; произведенные опыты «дали весьма благоприятные результаты, но тем не менее некоторые детали этого дела не вполне еще исследованы и могут быть окончательно выяснены только при постановке опытов в более широком масштабе». Поэтому придется начать «с постройки небольшого опытного завода», чтобы получить «необходимые данные для более широкой постановки в ближайшем же будущем добывания азотной кислоты из воздуха».

2 июля 1914 г. начальник Охтенского порохового завода М.П. Дымша доложил ГАУ о результате сравнения химического состава и экономической выгодности чилийской селитры и селитры искусственной, закупленной у Норвежского общества добывания азотных веществ. Была удостоверена, «как и следовало ожидать, полная пригодность искусственной селитры для изготовления азотной кислоты». Дымша сообщил, что норвежскую фирму он уже запросил «о цене селитры при заказе больших количеств». Азотная кислота из норвежской селитры, при небольшой покупке, 700 пудов, обошлась в 2 руб. 70 коп. за пуд, дороже, чем из чилийской селитры (2 руб. 23 коп.). После этого рапорта в ГАУ снова заинтересовались собственным проектом. «Прошу ускорить ответ о заводе азотной кислоты», — гласит резолюция на докладе Дымши{558}. А тем временем в первой половине августа 1914 г. из-за отсутствия натровой селитры и, соответственно, нехватки азотной кислоты для нитрации толуола почти остановилось производство тротила на Самарском заводе взрывчатых веществ{559}.

В 1914 г. в Германии, лишившейся доступа к чилийской селитре в связи с началом войны, синтез азотной кислоты из воздуха приобрел решающее значение, без развития этого производства удовлетворительное снабжение фронта боеприпасами становилось невозможным уже в 1915 г. Но с этого времени и началась все более развертываемая с помощью правительства Германии деятельность, обеспечивавшая также и сельское хозяйство азотистыми удобрениями. Косвенными путями Сапожников во время пребывания его в 1915 г. в США собирал сведения о германских способах добычи азота из воздуха, причем вынужден был признать, что «самый способ [Габера] в деталях нам мало известен»{560}.

Выявившаяся после начала войны нехватка материалов для производства в России взрывчатых веществ, необходимость огромных заграничных заказов для преодоления «снарядного голода» заставила перейти от теоретических исследований и опытов к безотлагательному исполнению идеи на практике. Сухомлинов потребовал справку; в январе 1915 г. его помощник Лукомский доложил о затянувшемся исследовании и проектировании и заодно перечислил ряд поступивших в прошлом предложений от частных предпринимателей (последним было заявление Зенгера). «Ввиду возникновения войны, — напомнил Лукомский, — разрешение возбужденного вопроса было отложено», но теперь он «представлялся неотложным», и Сухомлинов распорядился создать при ГАУ междуведомственную комиссию. 3 марта 1915 г. эта комиссия (с участием представителей Министерства путей сообщения и специалистов по гидроэлектрическим и электрохимическим сооружениям) решила, что завод на Суне должен быть казенным; построить электростанцию сможет само ведомство, а чтобы установить производство и обучить русский персонал, придется привлечь иностранную фирму{561}. Поступившие после этого новые предложения отечественной «частной предприимчивости» не встретили отклика[138].

16 мая 1915 г. Военный совет утвердил доклад ГАУ о постройке завода, обоснованный тревожной оценкой ближайших политических перспектив: «В течение нынешней войны, — говорилось в докладе, — когда водные пути сообщения охраняются Англией, мы не испытываем больших затруднений» с сырьем для производства взрывчатых веществ. Но после разгрома Германии, «при иной политической группировке держав ввоз к нам чилийской селитры будет совершенно невозможен»; «единственным выходом из создавшегося положения является организация добычи азотной кислоты путем окисления азота воздуха и сооружения для этой цели соответствующего завода».

Было решено, что, по сравнению с расчетами, подготовленными комиссией Забудского, сооружаемый завод должен быть вдвое больше, чтобы мог покрывать потребность в кислоте трех существующих пороховых заводов, исчисленную в 500 тысяч пудов в год. Для этого ему была нужна электроэнергия от водопада Кивача. Специалисты МПС подсчитали, что на сооружение электростанции уйдет 2 млн. руб., а сколько потребуется на сам завод, можно было судить лишь очень приблизительно, увеличивая намеченную Забудским стоимость постройки и оборудования с учетом того, что завод вдвое более мощный, материалы и рабочие руки подорожали и, кроме того, «устройство его поручается иностранной фирме». Приходилось считаться с тем, что «у нас опыта в этом отношении нет», печь Миткевича и Горбова в заводских условиях так и не была испытана, а «потому, принимая во внимание спешность и важность» дела, «необходимо передать постройку и оборудование кислотного завода иностранной фирме[139] с тем, чтобы по установлении производства и по обучении нашего личного состава… завод был бы передан военному ведомству»; все предприятие «должно быть обязательно казенным» — «чтобы с объявлением войны не оказаться в зависимом положении» (объявленной могла быть в будущем, как ясно из предыдущего, война с Англией, с союзниками). Вместе с электростанцией примерный расход на этот объект намечался около 6 млн. руб.

Когда настали еще более «тяжелые дни» «великого отступления» летом 1915 г. и военному ведомству пришлось изображать большую готовность к сотрудничеству с частными предпринимателями, стремившимися приобщиться к поставкам на армию, снова напомнил о себе Токарский. Ему стало известно о намеченном строительстве азотного завода ГАУ близ Кондопоги — «на бывшем моем (а ныне принадлежащем «Красносельской писчебумажной фабрике наследников К.П. Печаткина») участке». 18 июля Токарский направил в Особое совещание по обороне записку, в которой доказывал ошибочность принятого правительством решения и предлагал свой, иной вариант создания завода.

По его мнению, все можно было сделать «гораздо дешевле и проще» и при этом окончить «во время войны, а не после таковой», но в другом месте — не на Суне, где ведет строительство ГАУ[140], а близ г. Боровичи Новгородской губернии, на реке Мете. По его словам, стройка на Суне вызвала бы затраты не менее 3,8 млн. руб. (3 млн. на гидротехнические сооружения, без водяных турбогенераторов, плюс 800 тысяч рублей на возмещение убытков наследникам Печаткина) и заняла не менее трех лет. Вместо всего этого Токарский думал учредить «Мстинское общество электрической энергии» и обещал, даже под гарантию в виде залога, построить предприятие той же мощности не за три, а за два года и затратив «всего только 2 млн. руб.», с пуском первой очереди гидротехнических устройств «до весеннего половодья 1916 г.».

Полгода спустя, видя, что записка «лежит без всякого движения», а стройка ГАУ уже идет (с участием специалистов от МПС), Токарский 3 марта 1916 г. подал заявление в Наблюдательную комиссию Особого совещания по обороне, добавив к прежним аргументам экономию тысяч пудов взрывчатки на строительных работах; он утверждал, что на Мете не потребуется прокапывать «колоссальные деривационные каналы», достаточно будет «простых плотин» и отпадет нужда в большом числе землекопов, при сроке постройки на два года меньше. Токарский предупреждал, что гидротехнические работы на Суне повредят сооружаемой там же Мурманской железной дороге, и просил Наблюдательную комиссию «приостановить» нерациональное строительство{562}.[141]

Как установил А.Л. Сидоров, окончательное решение о постройке завода на Суне было принято в августе 1915 г. и утверждено царем; председателем строительной комиссии был назначен Забудский, он же составил проект завода. «В конце 1915 г. военным ведомством было приступлено к строительству завода, — писал Сидоров. — Однако более детальные данные о строительстве этого завода отсутствуют», известно лишь, что «пока строился небольшой опытный завод»{563}. Сооружаемый «небольшой» завод, даже в первоначальном проекте рассчитанный на полное удовлетворение потребности всех пороховых заводов, к августу 1916 г. обрел иной проектируемый масштаб, и стоимость сооружения его с 6 млн. возросла до 26 146 679 руб. (к 1917 г. из этой суммы было истрачено 1,5 млн.){564}.

Указанный Сидоровым пробел заполнил Н. Стоун. В ряду приведенных им примеров того, в чем «несомненно» проявилась «реальная» и «значительная мощь» российской экономики, Стоун назвал и завод «русской постройки», «работающий по методу Габера — Боша», на Суне, который якобы был готов к концу 1916 г. «и работал… Даже в Германии это было последнее слово научной технологии в данной области»{565}.[142]

Другой автор в исследовании о гидросооружении на Суне тоже утверждал, что получилось «успешное решение вопроса», что «научно-техническая мысль России независимо от заграницы обеспечила создание эффективного и экономичного способа», что «этот успех является еще одним подтверждением высокого уровня русской науки, сумевшей в неблагоприятных условиях общей экономической отсталости страны добиться разрешения еще одной технической проблемы, имеющей мировое значение». Но возведение агрегата на Суне он расценивал как «неудачу»: царизм «оказался не в состоянии осуществить планы освоения гидроресурсов Карелии и довести до конца крупнейшую в стране гидростройку»{566}.

К 1917 г. удалось построить лишь небольшой поселок барачного типа в Кондопоге, проложить железнодорожную ветку до деревни Сопохи, где планировалось сооружение водонапорной плотины, провести нивелировку трассы канала ГЭС и расчистить ее от леса. Была завезена также часть оборудования; эта стройка в Кондопоге, с использованием свыше тысячи военнопленных, не близилась к концу и в 1917 г.{567},[143]

Технологию сжигания атмосферного азота в ГАУ не смогли довести до конца, и, поскольку «у нас опыта в этом отношении нет», было признано необходимым прибегнуть к содействию иностранной фирмы. После Февральской революции работы на Суне были приостановлены. 8 апреля Временное правительство высказало «сомнения, следует ли вообще ныне продолжать постройку», и поручило изучить этот вопрос комиссии Покровского, занимавшейся пересмотром программы сооружения казенных военных заводов. При обсуждении проекта специалисты признали, что в нем намечено использовать схему производства с «небольшими отступлениями от способа, принятого в Норвегии». Горбов и Миткевич дали подробные объяснения предложенной ими конструкции печи. Она была к тому времени испытана в малом и среднем варианте, и, по мнению участников обсуждения, промышленное применение ее, во избежание потерь, должно было быть установлено все-таки в опытном масштабе — «полузавод, чтобы было больше уверенности». Норвежские фирмы не взялись изготовить такую печь, и заказ был передан заводу «Атлас» сроком до 15 ноября 1917 г. Химическая секция постановила «продолжить обследование Онежского завода»{568}.

7 мая комиссия Покровского постановила с кислотным заводом повременить, а гидроэлектростанцию строить «без особой форсировки», вести главным образом работы первой очереди. Помощник военного министра Маниковский, правда, добивался ассигнования — «впредь до выработки плана ликвидации» — еще полумиллиона для расчетов с частными фирмами, а затем (3 августа) попытался и вовсе отменить постановление о передаче Онежского завода в ликвидационную комиссию, с тем чтобы, наоборот, «постройку завода азотной кислоты продолжать в полном объеме»{569}. В середине декабря 1917 г. артиллерийским генералам явилась неожиданная поддержка: председательствовавший в Особом совещании по обороне Н.М. Потапов принял «делегацию от рабочих строящегося Онежского завода… с ходатайством немедленно разрешить вопрос» об отпуске на этот объект очередных 2,3 млн. руб. и постановил «признать принципиально желательной достройку завода» и дать эти деньги{570}. В условиях усиливавшейся военной разрухи стройка была все же прекращена; лишь в 1923–1929 гг. возобновилось и было закончено строительство Кондопожской гидроэлектростанции.

Добыча азотной кислоты сжиганием воздуха к тому времени уже считалась экономически нерациональной: предпочтение было отдано «прямому синтезу из азота и водорода по Габеру и Клоду», «за ним идет более доступный по оборудованию и простоте выполнения способ цианамидный», — писал Тищенко{571}. В 1915 г. технология окисления аммиака по способу Вильгельма Оствальда была настолько разработана, что в 1916 г. началось строительство и в феврале 1917 г. был пущен в ход Юзовский завод для использования этой реакции. «В работе была только треть завода, которая вырабатывала в среднем 3 тысячи пудов азотной кислоты в месяц»{572}.

Упорство, проявленное профессурой и инженерами в их усилиях, направленных на приобщение России к новейшим технологиям военных производств, в данном случае с использованием атмосферного азота, не привело к своевременному решению задачи. Обращает на себя внимание одна из причин неудачи: нищенское обеспечение экспериментаторов денежными и техническими средствами, тормозившее исследования. Эта особенность научно-технического прогресса в предвоенные годы (как свидетельствуют данные, относящиеся также, например, к военно-оптической или автомобильной технике) имела не случайный, а системный характер и составляет существенную черту историко-научного и историко-технического контекста, без учета ее невозможно понять обстоятельства времени и места. Едва ли и в данном случае проявилась «особенность Российского государства, российской власти» — «уникальная способность к удивительно мощной концентрации ресурсов и достижению самых передовых рубежей в науке, технике, военном строительстве»{573}. Владельцы капиталов не торопились потратиться на устройство хотя бы и явно перспективных предприятий, не заручившись со стороны казны гарантией выгоды. Столь же существенное отрицательное значение для насаждения важнейших промышленных производств имело враждебное отношение бюрократического аппарата империи к проявлениям частной инициативы, усвоенное даже наиболее прозорливыми и просвещенными деятелями военно-технической мысли и практики. Припертая к стене, на пороге гибели, в попытках преодолеть отставание власть делала такие уступки, как приглашение зарубежных фирм, расплачиваясь за собственную косность не только людскими потерями на фронте, но также и материальными издержками, несопоставимыми с размерами средств, уделенных на развитие образования и науки.