Трёхлинейные патроны
Трёхлинейные патроны
В канун войны тревожная оценка политических перспектив и состояния снабжения войск Генеральным штабом резко противоречила благодушным заверениям ГАУ: того-то нет или недостает, но все меры уже приняты и через год-два наверстаем; можем скорее, да денег не дают. Такой доклад — успокоительная отписка, по сути, — был представлен Кузьминым-Караваевым Сухомлинову 7 февраля 1912 г.{249}
В ГУГШ отметили, что приведенные в докладе данные ГАУ о запасах винтовочных патронов «не сходятся с нашими» (ГАУ докладывало, что «недостает около 35%», то есть налицо 1737 млн. патронов, а в ГУГШ считали, что имеется лишь 1 481 818 650 шт., то есть нехватка не 35, а 44%). «Данные ГАУ, очевидно, более свежие», — гласит осторожная ремарка на полях доклада (в дальнейшем 35-процентная нехватка была признана ГУГШ на 1 марта 1912 г.). ГАУ констатировало, что патронные заводы оборудованы на выпуск 450 млн. в год, но могут дать на 100 млн. больше, «если ныне же будет разрешено приступить к увеличению нарядов на патроны до полной производительности заводов». Тогда недостающие 35% армия получит не в 1916 г., а раньше. Но нужно раздобыть в таком случае в 1912 г. еще 4,9 млн. руб. Свидетельствуя как бывший технический директор (зам. начальника) Петербургского патронного завода, Залюбовский считал, что «главной и основной причиной» нарушения запаса против и без того заниженной нормы («эта, по нужде принятая в 1907 г., норма») к началу войны являлось постоянное сокращение и отсрочка необходимых кредитов. Для заводов «не представляло никаких затруднений» устранить недостаток — в течение, правда, 4–5 лет. Но было препятствие «финансового характера»: «Лишь в 1911 г., и то вначале лишь на пять дней в неделю», явилась возможность загрузить предприятия работой, так как «Военный совет не разрешал работ, не обеспеченных ассигнованными кредитами»{250}.
С мая 1912 г. работа на патронных заводах пошла с полным напряжением, так как 7 июня Совет министров ассигновал еще 6 миллионов{251}. На совещании в ноябре 1912 г. ГАУ заявило, что «благодаря принятым за последнее время мерам с 1913 г. годовая производительность ружейных патронов может быть доведена до 600 млн.» (в феврале 1912 г. говорилось о 450 млн.); «таким образом, к концу 1914 г. все недостатки будут пополнены». Но при этом подразумевалось, что обеспеченная норма в 1000 патронов на винтовку относилась к первоочередным категориям войск, а не к армии в целом{252}. В 1913–1914 гг. выход патронов соответствовал темпу военного времени, но полного запаса патронов ко времени войны не было — и не могло быть, потому что установленная норма запаса не только подверглась искусственному занижению, по финансовым соображениям, в отношении к численному составу войск, но и оставляла вне расчетов увеличение призыва при мобилизации (ратников ополчения). Полные комплекты патронов должны были образоваться в 1916 г:{253}
Данные о производительности патронных заводов в начале войны расходятся. По сведениям 1923 г., три завода якобы обладали мощностью — «по их оборудованию» — в 900 млн. патронов в год (75 млн. в месяц){254}. Иные цифры назвал Михайлов: за 1914 г. заводы выпустили около 760 млн. патронов (417,9 млн. за январь — июль и 341,4 за август — декабрь, в среднем 63 млн. в месяц). На запрос Николая II ему доложили, что «ко времени начала войны на трех патронных заводах… изготовлялось ежемесячно около 55 млн. штук»{255}. В «Своде» Следственной комиссии по пороховому производству потребность в порохе для ружейных патронов выведена на основании хода «операции по пополнению комплектов, производившейся уже в течение нескольких лет в размере полной производительности всех патронных заводов», и соответствовала 550 млн. патронов в год (Залюбовский: 600 млн.). При таком темпе заготовления патронов собрать полные комплекты предполагалось в 1916 г., а к началу войны недостаток достигал 16%{256} — если считать «по бумажному подсчету. В действительности же, если принять во внимание, что все запасы к концу мобилизации сразу ушли на вооружение армии», то не хватало все-таки именно 44% (2 млрд. шт.) патронов{257}.
В другом «Своде», однако, Верховная следственная комиссия (составитель И.Я. Голубев) привела данные о выпуске патронов каждым из заводов по годам с 1911 по 1915 г. В 1914 г. они изготовили 673 млн. патронов (в 1912–430 млн., в 1913 г. — 544 млн.). При полной загруженности трех заводов «недостаток ружейных патронов предполагалось пополнить лишь в 1915 г.», — разъяснял эти цифры Кузьмин-Караваев. Но остается при этом неясным, сколько в этих комплектах еще числилось старых патронов и сколько — нового образца, то есть остроконечных. При достигнутой к началу войны мощности заводов полностью перейти к стрельбе остроконечными патронами пехота могла лишь в 1918 г.{258}
Предложение заказать недостающее за границей встретило возражения. Начальник 1-го отдела ГАУ В.А. Лехович и поддержавший его обер-квартирмейстер Генерального штаба Н.А. Обручев, ссылаясь на опыт войны с Японией, считали такой путь нежелательным: в 1905 г. иностранные заводы обязались поставлять патроны уже через месяц после заключения договора, «но в действительности затянули выполнение его на два года». Представители ГУГШ на это ответили, что имеются более надежные, чем Австрия и Германия, поставщики — Франция, Англия и Америка, но спорный вопрос окончательно не был разрешен. К началу войны, в июле 1914 г., заводы могли давать винтовочного пороха «Вл» до 120 тысяч пудов в год — количество, которого в тот момент хватало с небольшим избытком, пока потребность в патронах сводилась к 500 млн. штук. Но с января 1915 г., когда в полной мере проявился снарядный кризис, потребность в винтовочных патронах возросла. И если достигнутый в начале войны выпуск пороха «Вл» в 10,6 тысячи пудов в месяц казался удовлетворительным, то с января требовалось уже 42 тысячи пудов{259}, и в мае 1915 г. выпуск патронов снизился из-за нехватки пороха{260}. В июле 1914 г. Кузьмин-Караваев, «не видя возможности в ближайшее время воспользоваться результатами еще дальнейшего, для пороховых заводов опасного, их расширения, принял меры к установлению производства нашего пороха в Америке, сознавая, что только этим способом можно поднять с июня — июля 1915 г. выход патронов до 100 млн. в месяц». В действительности уже к марту 1915 г. требовалось 200 млн. в месяц. В 1916 г. Петроградский патронный завод был расширен до выпуска 600 млн. патронов в год{261}.
«Итак, положение с питанием ружейными патронами у нас было катастрофическое уже к 1916 г., — подводил итог Залюбовский. — Наши заводы при всем напряжении дальше расширяться не могли». Осенью 1915 г. расчет показал, что общая годовая потребность в порохе достигла 2632 тысяч пудов; при наибольшем ожидаемом успехе внутреннего производства представлялось неизбежным заказать за границей около 1572 тысяч пудов{262}. Помимо американских поставок пороха, положение спасали Италия и Франция: «При содействии Жоффра я получил в свое распоряжение лучшие пороховые заводы в Севре», — писал Игнатьев{263}.
По сообщению Маниковского в «Боевом снабжении», противоречащему источникам, предпринимательские организации, «нажав все пружины», оказали «особое противодействие» постройке в Симбирске нового патронного завода и смогли задержать решение этого вопроса с января по март 1916 г. А.А. Королев также утверждал, что «предложение ГАУ от 22 декабря 1915 г. о строительстве третьего казенного [патронного] завода… не получило поддержки в Военном совете»{264}. Но в программном докладе и в «Боевом снабжении» Маниковского указано, что Военный совет дал «разрешение постройки», причем трижды: 14 января, 17 и 19 марта 1916 г. А.Л. Сидоров, пользовавшийся сообщением Маниковского о «могущественном влиянии» монополистов как достоверным, ввел, однако, в оборот источники, из которых следует, что еще в ноябре 1915 г. царское правительство добилось согласия союзников поставить оборудование для нового патронного завода. Речь шла о поставке полного комплекта, рассчитанного на выпуск 10–15 млн. патронов в неделю (40–60 в месяц; 480–720 в год){265}. Летом — осенью 1916 г. станками для Симбирского патронного завода нагружались пароходы, отправлявшиеся из США{266}. Говорить о какой-то особой слабости ГАУ к предложениям частных предпринимателей или о подчинении деятельности этого органа интересам монополистов в данном случае нет оснований. Его руководители, не считаясь с недовольством частных поставщиков, развертывали казенное производство и в тех отраслях, где (как, например, в целлюлозной) преобладание частной инициативы ранее казалось неустранимым. В числе строящихся заводов до 1916 г. не значился латунно-мельхиоровый, хотя на сооружение его было отпущено по закону 24 июня 1914 г. 850 тысяч рублей. За год войны проект этого завода был переработан, и отпущенных средств оказалось мало. По новому проекту, этот объект выглядел как литейный отдел при сооружаемом в Симбирске казенном патронном заводе и был рассчитан на выпуск в год 960 тысяч пудов латуни и 180 тысяч пудов мельхиора{267}.[58]
В своих предположениях о размере выпуска ружейных патронов и латуни для гильз на срок до середины 1917 г. Военное министерство уже в марте 1916 г. имело виды на будущую деятельность этого завода. Вместе с патронными Луганским и Петроградским, трем казенным заводам до 1 июля 1917 г. нужно было располагать 2190 тысячами пудов латуни. С учетом имевшегося запаса «оставалось дозаготовить 1 937 400 пудов»; литейный отдел нового казенного завода должен был дать в тот же срок 100 тысяч пудов; частные меднопрокатные заводы (Тульский, Кольчугина, Розенкранц, «Франко-Русский») — 990 тысяч пудов. Этим заводам ГАУ предоставляло исходные материалы (цинк, электролитическую медь), закупленные за границей, и топливо. «Без сырых материалов вышеозначенные заводы не берутся изготовлять латунь», — отмечало ГАУ. Большую часть остальной требовавшейся латуни было решено заказать японской фирме «Таката и К°» (632 тысячи пудов), а прочее (266 тысяч пудов) тем же частным заводам в России{268}.
Производительность будущего предприятия в Симбирске выглядит в этих расчетах не впечатляюще: за все время до середины 1917 г. — 100 тысяч пудов, притом что частные заводы каждый месяц в среднем давали 67 тысяч пудов. Но полная его проектная мощность предусматривала выпуск, сравнимый с совокупной производительностью частных заводов. Это более чем вдвое превышало суммарную довоенную потребность обоих казенных патронных заводов в латуни для ружейных гильз (350 тысяч пудов) и равнялось 70% частного производства латуни к 1916 г. (1,2 млн. пудов в год). Казенное производство латуни возрастало более чем в десять раз по сравнению с довоенным временем (60 тысяч пудов латуни в год){269}.
Симбирск для размещения военно-промышленного предприятия представлял удобство своим расположением на железнодорожных линиях и на Волге (в дальнейшем этот узел путей сообщения получил дополнительное развитие: были построены мост через Волгу, связавший центр России с Сибирью и Уралом, дорога на Нижний Новгород). Вопрос об отводе места для военного завода рассматривался в городской думе с 1912 г., сначала речь шла о пушечном, затем о пороховом, а с 1914 г. о патронном. В июле 1915 г. городской голова Л.И. Афанасьев отправился в Петроград для ведения переговоров; в сентябре закончились изыскательские работы и проектирование завода. Строительную комиссию ГАУ в Симбирске возглавлял С.А. Зыбин, ранее являвшийся начальником Самарского трубочного завода.
По проектной мощности новый завод с годовым выпуском 840 млн. патронов значительно превосходил Тульский (частный) патронный завод, расширявшийся (на казенную субсидию) до выпуска 360 млн. патронов в год (фактически в 1916–1917 гг. выпускал по 300–313 млн.){270}.[59]
Слух о развитии казенного латунно-мельхиорового производства дошел до предпринимательских организаций; они, как и ранее в подобном случае (в 1908 г.), обратились к правительству с протестом. Отвечая на выдвинутые ими возражения, Маниковский заявил, что заводчики «не знакомы с фактической стороной дела», раз пишут всего лишь о расширении уже существовавшего (с 1905 г.) при Петроградском патронном заводе отдела (такая мера предусматривалась «Малой программой» 1913 г.){271}, тогда как ГАУ «устраивает новый латунно-мельхиоровый завод». Необходимость в нем обосновывалась тем, что потребность в сплавах должна резко возрасти с пуском Симбирского патронного завода. «Для обеспечения латунью сего завода, — докладывало ГАУ, — следовательно, нужно: или расширить все частные латунные заводы чуть не вдвое (и, конечно, на средства казны), или выстроить новый казенный латунно-мельхиоровый завод. Артиллерийское ведомство именно и остановилось на последнем решении». Представляя этот ответ Лукомскому, Маниковский присовокупил: «Вопль, поднятый латуннозаводчиками, лучше всего показывает, какой предел их аппетитам будет поставлен новым казенным заводом. Раньше ставилось в вину ГАУ-ю, что не хочет освободиться от кабалы гг. Понафидина, Барановского (главные частные поставщики гильз. — В. П.) и пр. Теперь, когда попытка в этом направлении сделана, гг. заводчики подняли тревогу… Их поход следует оставить без внимания и казенный завод безотлагательно строить»{272}. И действительно, 1 марта 1916 г. проект патронного завода с «литейным отделом» поступил в Совет министров, который 8 марта «не встретил препятствий против осуществления этой меры»{273}. Затем законопроект о патронном заводе, при исчисленной стоимости его сооружения в 41 млн. руб., осел в делопроизводстве Думы; она до конца своего существования так и не успела рассмотреть проект этого закона, как и многих других подобных. Но это и не имело практического значения.
Летом 1916 г. развернулось сооружение вспомогательных служб и главного корпуса. Работы предполагалось закончить летом 1917 г. Во второй половине 1916 г. все станки уже были доставлены в Россию, но в Симбирске в это время только начиналось строительство гильзовой и обжигательной мастерских{274}.[60] Затруднения возникли в январе — феврале 1917 г.: не хватало строительных материалов, в частности гравия и песка. В окрестностях имелись залежи песка и глины, действовал земский цементный и частные кирпичные заводы, но для подвоза материалов не хватало лошадей. Зыбин поручил уездному дворянскому предводителю (согласно закону, возглавлявшему реквизиционную комиссию) пригнать 500 санных возчиков из близлежащих сел. К июлю 1917 г. были полностью готовы часть мастерских, бараки для рабочих, баня, склады, часть флигелей для заводской администрации, железнодорожные ветки. Оставались недостроенными электростанция, помещения для гильзового производства, кузница, железобетонные складские сооружения и 15 флигелей для администрации. Ряд объектов только начали возводить. Было завезено много материалов; работы вели 3419 человек (в том числе 309 — по монтажу оборудования), включая 622 военнопленных.
Но в этот момент судьба предприятия оказалась под вопросом. Правительственная комиссия, осмотревшая объект, решила приостановить сооружение помещений для пушечно-гильзового производства (к такому концу пришел замысел, продвинуть который ГАУ пыталось с конца XIX в.) и латунно-мельхиорового, а патронный завод строить и дальше, но не в полном объеме, поставив задачей, чтобы к началу 1918 г. при двухсменной работе он выпускал по 15–17 млн. патронов в месяц{275}.
Расширялось латунно-мельхиоровое производство также и в Петрограде, поглотив 2,6 млн. руб. (с учетом роста цен — 3,7 млн.){276}, но Петроградский патронный завод «в 1918 г. прекратил свое существование, будучи эвакуированным частью в Подольск, частью в Симбирск»; в Луганске начатая в 1917 г. на патронном заводе постройка новых зданий вскоре была прервана{277}.
В условиях, сложившихся за время войны, потеряло смысл высказанное ГАУ в 1913 г. опасение, что роль монополистов может перейти от меднопрокатных заводов к медеплавильным. С 1914 г. производство меди в России неуклонно падало, да оно и не играло главной роли: в основном (70% общего потребления) военная промышленность получала медь из-за границы. Перед войной импорт меди упал[61], очевидно, потому, что ГАУ уже создало намеченный мобилизационный запас. Из этого запаса была продана частным заводам большая часть (118 тысяч пудов) и осталось 96 тысяч пудов; к 1916 г. «весь этот запас меди был исчерпан, и ныне военное ведомство приобретает заграничную медь», сообщил следствию Кузьмин-Караваев. «Для получения русской меди хотя бы в будущем» придется выдать «субсидии для разработки медной руды»{278}. Вся сложная синдикатская система данной отрасли к концу войны стала постепенно распадаться: правительственные органы закупали медь в количествах, намного превосходивших возможности ее быстрого использования. Скопившиеся огромные запасы ввезенной меди сохранились в стране после выхода ее из войны{279}.