2. В ПРЕДВОЕННОЙ ГОНКЕ

2. В ПРЕДВОЕННОЙ ГОНКЕ

Годы после Русско-японской войны не были потеряны для укрепления военно-промышленной базы империи. Утвержденную в 1905 г. минимальную программу удалось отчасти — в меру сократившихся финансовых возможностей — исполнить. Из пяти намеченных заводов — построены два — трубочный и тротиловый; вместо сооружения новых патронного и порохового были расширены и переоборудованы старые производства. Развитие ружейных заводов отклонялось от их основной специализации и заключалось в дополнительном установлении выпуска станков, взрывателей, кавалерийских пик, точных приборов для артиллерии. В наибольшей мере эти предприятия были приспособлены к усиленному выпуску новых деталей винтовки, вызванному переходом к стрельбе остроконечной пулей.

Нерешенной задачей оставалось создание казенных орудийного, пушечно-гильзового, снарядного заводов, но началось сооружение частных предприятий в Царицыне (артиллерия крупных калибров) и под Владимиром (порох). Расширялись заводы горного ведомства, предназначенные для выпуска снарядов, холодного оружия, артиллерии и снабжавшие металлом столичную казенную промышленность. Развертывались производства в морском ведомстве, в том числе выпуск орудий и брони на Обуховском заводе, на ряде частных военных судостроительных и машиностроительных заводов.

Дополнительный толчок усилению производства вооружения дало начало военных действий на Балканах в октябре 1912 г. 17 октября состоялось совещание об ассигнованиях, необходимых «для скорейшего снабжения армии недостающими предметами». Оно сделало заключение, что ускорить изготовление вооружения, в частности крепостной и тяжелой артиллерии, нельзя, «так как ныне использована вся производительность казенных и частных заводов»{83}. Выдвигалось на очередь дальнейшее усиление промышленности. 12 ноября Николай II разрешил Военному министерству закупать иностранное оборудование «без предварительных сношений с Министерством торговли и промышленности» с его обычным стремлением сдерживать заграничные заказы ведомств; теперь можно было заказывать оборудование за границей, не только без предварительного согласия этого министерства, но и «без испрошения в надлежащих случаях Высочайшего соизволения»{84}. 7 марта 1913 г., отвечая на запрос думской комиссии, ГАУ заверяло ее, что «широко воспользовалось» новыми полномочиями и заказало станки «наиболее совершенных» типов{85}. Планом на 1913 и последующие годы для Петербургского орудийного завода и арсеналов предусматривались заказы многих сотен станков. Русские заводы, говорилось из года в год в объяснениях к планам, могли бы поставить удовлетворительные станки только «при заказах значительного числа станков одного типа и размера, и то лишь при условии сильного повышения цен», почему и «отдается предпочтение иностранным станкам, значительно более разработанным в конструктивном отношении и более дешевым»{86}.

Слабость Петербургского орудийного завода была очевидна артиллерийским генералам. Им приходилось мириться с тем, что из предприятий, состоящих в ведении ГАУ, он «является единственным производителем частей пушек и люлек (механизм, соединяющий ствол орудия с лафетом. — В. П.), прицелов, панорам (оптический угломер, взаимодействующий с прицелом. — В. П.) и телефонного имущества». А.А. Якимович, заведовавший всеми предприятиями ГАУ, 7 июня 1914 г. указывал, что «потребность в этих предметах значительно превышает производительность завода», положение изменится только с окончанием переустройства тесных помещений. На деле позднее выяснилось, что никакое «переустройство помещений» на старом месте не решает проблему и завод придется перенести куда-то из Петрограда. Но к началу войны расширение старого завода было в разгаре: «некоторые помещения пришлось освободить от станков», передвинув работы по исполняемым нарядам в другие места, хотя там для этого создались более «тяжелые условия»{87}.

Трехдюймовая полевая артиллерия имела к 1913 г. 40% нормального запаса фугасных снарядов, гаубичная — 58%, горная — 35%. ГАУ докладывало, что в целом пополнение боевых комплектов до нормы «предполагается закончить в половине 1914 года». Нехватку фугасных снарядов ГАУ рассчитывало устранить «во второй половине 1913 г… по мере изготовления взрывателей». В другом месте отчета ГАУ называло иной срок: не к середине, а «во второй половине 1914 г.». Как видно, сказывались колебания при оценке дееспособности предприятий. Не справлялся с заданиями новый Самарский трубочный завод. Затруднения эти приходится считать для него тем более естественными, что дело не клеилось и на старом Петербургском трубочном заводе{88}. Понятно поэтому, что, обещая довести запас снарядов до нормы, ГАУ чувствовало себя неуверенно и указывало на зависимость успеха от налаживания выпуска взрывателей. Но, отчитываясь за 1913 г., военный министр В.А. Сухомлинов докладывал царю, что изготовление взрывателей «идет вполне успешно» и что недостаток фугасных снарядов «предполагается пополнить в течение 1914 г.», а пока имеется «около 55% положенного комплекта». В успокоительном духе отчитался в феврале 1913 г. и великий князь Сергей Михайлович, «главный артиллерист» империи{89}. Думские эксперты уже в марте 1913 г. выражали уверенность, что «количество снарядов, конечно, у нас достаточно» (А.И. Звегинцов); как сказал докладчик по артиллерийской смете С.В. Лукашевич, «не сомневаюсь, что у вас [ГАУ] есть большие запасы, достаточный запас парков»{90}.

Помимо миллиона, ассигнованного Советом министров 2 ноября 1912 г. на станки ружейным заводам, Военное министерство получило 10 млн. руб. на создание «особого чрезвычайного запаса» пушечных патронов — речь шла об увеличении боевых комплектов легкой полевой артиллерии с 1000 до 1500 снарядов на орудие, причем ввиду срочности дела половину этих снарядов разрешалось заказать за границей. Тут же, однако, выяснилось, что и ружейные заводы работают — в мирное время — в две-три смены, и снарядная промышленность уже загружена до предела на весь 1913 г., так что и половину нужного количества заказов разместить у себя невозможно. Образовался остаток денег, и ГАУ предложило использовать его на «другие, более настоятельные нужды», в том числе «на образование запаса станков на трубочных, пороховых и др. заводах — 1 млн. руб.»{91}.[16]

Вопрос о размере запаса снарядов обсуждался 21 декабря 1912 г. в Артиллерийском комитете — главном научном и техническом подразделении ГАУ. Дело было представлено так, что увеличенный соответственно опыту войны с Японией запас в 1000 выстрелов «не уступает боекомплектам большинства иностранных держав»[17]. Комитет, «не отрицая все же пользы некоторого дальнейшего увеличения этих комплектов», увидел и «препятствие» этому — угрозу порчи пороха при длительном хранении. Лучшим выходом из затруднения могло быть «заблаговременное увеличение производительности наших заводов» — такое, чтобы они в условиях войны успевали делать столько снарядов, сколько потребует фронт. В итоге вместо обсуждения теоретических расчетов нормы запаса, соответствующей обстоятельствам будущих военных действий, ГУГШ решило прежде всего на деле достигнуть ранее установленной нормы, а уже потом думать о ее увеличении. Таким образом, неверно было бы считать, что все сводилось к сохранению прежней ограниченной, слабой нормы[18]; наоборот, этот показатель становился чисто условным ориентиром, и такой подход не означал отказа от усиления производства.

Но на практический ход дела влияло усмотрение «главного артиллериста»: 31 декабря, несмотря на возражения Я.Г. Жилинского[19], и 15 января 1913 г. — с ведома великого князя Сергея Михайловича — ГАУ предложило Комитету Генерального штаба использовать часть 10-миллионного кредита на заказ Путиловскому заводу 500 пушек для конной артиллерии (свыше 3 млн. руб.), соответственно уменьшив заготовление снарядов. В результате вопрос об увеличении комплектов, по выражению А.М. Зайончковского, «заглох»{92}.[20]

В обвинительном акте, предъявленном позднее Сухомлинову, по поводу норм и запасов не упоминалось о вмешательстве великого князя Сергея, положившем начало растаскиванию кредита на снаряды, и вся ответственность легла на бывшего военного министра{93}. Тяжесть ее черносотенцы постарались перенести еще дальше в сторону от истинного источника катастрофы, указывая на причастность к злополучным решениям самих общественных представителей. «Нельзя снять с себя, господа, эту моральную ответственность, — говорил 19 июля 1915 г. в Думе Н.Е. Марков. — Раз мы, члены Думы, рассматривали законопроекты, раз мы требовали объяснений, сокращали цифры… раз наши докладчики входили в секретнейшие сведения… то этим самым мы признавали, что мы отвечаем и за… результат». Он напоминал, что «за все время никто из нас, никто из членов Государственного совета не возвысил голоса»; «самого главного не было сказано, что весь план подготовки, все нормы запаса — все ошибочно… В этом вы все и я с вами, мы виноваты… Так не говорите же об ошибках самодержавного правительства, когда вы сами учинили столь колоссальную ошибку»{94}.

Предвоенная «Большая программа по усилению армии», составленная Генеральным штабом, предусматривала постепенное увеличение состава армии начиная с 1913 г. и рост вооружений к сроку готовности в 1917 г. Этот срок определялся тем, что стратегические дороги, сооружаемые на французские кредиты для ускорения сосредоточения войск на берлинском направлении, не могли быть закончены быстрее{95}.[21] Начальник Канцелярии Военного министерства Н.А. Данилов 13 мая 1913 г. уведомил военного министра, что «для непременного окончания означенных заготовлений к 1917 г.» потребуются новые кредиты, и к выяснению их размера следует «теперь же приступить». А поскольку «производительность казенных артиллерийских заводов и теперь уже использована почти полностью», то Данилов просил дать указание ГАУ «обсудить вопрос, какие казенные артиллерийские заводы должны быть расширены». Помощник военного министра А.П. Вернандер признал соображения Данилова «чрезвычайно важными» и 15 мая направил их от имени Сухомлинова главным управлениям министерства «к срочному исполнению». Расширить заводы надлежало в сжатый срок, «с таким расчетом, чтобы заказы материальной части артиллерии и предметы артиллерийского довольствия были закончены к 1 января 1917 года»{96}. Соответственно, в «Малую программу» (утверждена 10 июля 1913 г.) с ее первоочередными мероприятиями по заводам вошли ассигнования почти на 16 млн. руб. — в полтора раза больше, чем за предшествовавшие восемь лет. 3,1 млн. предназначались на постройку нового (третьего) трубочного завода и еще около 13 млн. — на расширение ружейных, патронных (в том числе 1 млн. на перенос и расширение гильзового отдела Петербургского завода), двух трубочных, Казанского порохового и Петербургского орудийного заводов и трех арсеналов; но ничего не говорилось о еще двух заводах (взрывчатых веществ и пороховом), построить которые требовал великий князь Сергей Михайлович{97}.

16 июля 1913 г. ГАУ представило Военному совету свои соображения о порядке исполнения «Малой программы». Поскольку необходимо «закончить все заготовления… к 1 января 1917 г., то есть в оставшиеся три года», говорилось в «Соображениях», артиллерийскому ведомству придется «не только мобилизовать все имеющиеся технические средства его, но и значительно расширить и усилить их; причем осуществить это мероприятие необходимо с таким расчетом, чтобы оно действительно отразилось на подаче изделий заводами в ближайшие три года». Мероприятие «носит характер выдающейся спешности и должно быть осуществлено с особой энергией». Вести такое дело «обычным порядком» нельзя. Ввиду «особой спешности» начатого строительства и закупок оборудования ГАУ просило «сократить по возможности формальности», связанные с получением денег из казначейства и составлением смет и денежных отчетов. Эти «экстренные меры» были одобрены Военным советом 25 июля 1913 г. и санкционированы Николаем II 20 августа. 31 октября ГАУ добилось также позволения закупить за границей станки («особо точные», поскольку их не выпускают русские заводы либо не могут дать быстро) еще на 4 450 000 руб.{98}

Через четыре дня после решения Военного совета от 25 июля ГАУ потребовало еще миллион рублей на постройку капсюльного завода. Этот объект не числился в «Малой программе»; затем с промежутками в несколько дней последовали новые аналогичные ходатайства; в совокупности на капсюльный завод и другие объекты ГАУ просило 2 666 000 руб. — в счет уже предоставленного ему кредита «Малой программы» (15 850 000 руб.), хотя в ней эти объекты не значились.

Все эти поспешные, не согласованные с прежними предположениями, разрозненные требования порождали впечатление об отсутствии в работе ГАУ системы, планомерности.

5 сентября 1913 г. Военный совет пришел к заключению, что подобный способ пополнения «Малой программы» «является недопустимым», и предписал пересмотреть распределение 16-миллионного кредита, «имея в виду, что в первую очередь необходимо обеспечить армию… [орудийными] патронами».

Об ассигнованиях, которые уже были заявлены сверх 16 млн. «Малой программы», предписывалось ходатайствовать «особыми представлениями в установленном порядке».

22 октября ГАУ внесло в Военный совет доклад «О распределении кредита 15 850 000 руб., отпущенного по закону 10 июля 1913 г. на расширение технических артиллерийских заведений». В нем ГАУ не только просило о перераспределении средств «Малой программы», но и добивалось еще 24,5 млн. руб. на заводское строительство.

В порядке «перераспределения» отпало лишь требование о создании третьего трубочного завода. Он был ранее нужен для того, чтобы обеспечить увеличение боевых комплектов трехдюймовых пушек с одновременным введением нового типа снарядов (бризантной шрапнели), заимствованного из Германии образца, но также и для «пока еще предположенного увеличения боевых комплектов полевой легкой артиллерии». Отложив этот замысел («постройка нового трубочного завода, как выяснилось в настоящее время, не является безотлагательной»), ГАУ теперь думало часть средств, предназначенных на трубочный завод по «Малой программе», израсходовать на другие «мероприятия, хотя и не предусмотренные законом 10 июля 1913 г., но тем не менее не терпящие, как выяснилось ныне, отлагательства». Имелось в виду, в частности, построить те объекты, какие в июле-сентябре не удалось втиснуть в «Малую программу» в ее прежнем виде (новые капсюльные производства, расширение пороховых заводов и пр.).

Помимо средств, высвобожденных в результате отмены кредита на трубочный завод, ГАУ добивалось еще 24,5 млн. руб. на новые заводы: четвертый пороховой (14,1 млн. руб.), третий завод взрывчатых веществ (2,5 млн.) и Брянский арсенал (6 млн.){99}. В Брянск предстояло перенести (с одновременным расширением) упраздняемый Варшавский арсенал.

2 ноября 1913 г. Военный совет одобрил намерения ГАУ, включая решение с трубочным заводом повременить до утверждения «Большой программы». Всего по закону 10 июля и постановлению Военного совета от 2 ноября на «экстренное» — «особо спешное», «не терпящее отлагательства», — словом, первоочередное развертывание казенного производства вооружения в последние до 1917 г. три года было намечено 40 376 000 рублей.

24,5 млн., ассигнованные Военным советом сверх «Малой программы», первоначально рассматривались как часть расходов по «Большой программе». Однако «Большая программа» была одобрена царем еще 22 октября 1913 г.{100}, и вставить в нее после этого новый крупный расход оказалось невозможным: внесенный в Думу и утвержденный ею в июне 1914 г. законопроект о «Большой программе» такой статьи не содержал. Тем не менее кредиты в 40 млн. руб. не были урезаны. Оставив мысль добавить расходы на два завода и арсенал в «Большую программу», Военное министерство собиралось провести те же ассигнования помимо нее. На совещании у военного министра с участием начальников всех управлений 6 декабря 1913 г. было «решено: постройку а) порохового завода, б) завода взрывчатых веществ, а также перенесение Варшавского арсенала в Брянск (с расширением сего арсенала) исключить из “Большой программы” и проводить отдельными законопроектами»{101}. Оба названных завода — вместе с трубочным — оказались позднее в числе важнейших объектов гораздо более значительной заводской программы на 1915–1919 гг. (в литературе она именуется «программой Маниковского»).

Строительство четвертого порохового завода под Тамбовом развернулось главным образом уже в годы войны{102}:[22] первый миллион рублей на эту работу был внесен в бюджет 1914 г., причем мощность проектируемого завода была в 1913 г. пересмотрена (200 000 вместо 125 000 пудов), а в 1916 г. — еще утроена (до 600 000 пудов){103}. Таким образом, более пяти лет прошло, прежде чем ГАУ смогло приступить практически к задуманному в 1904–1905 гг. сооружению еще одного порохового завода, хотя на этой мере Военный совет настаивал особенно требовательно.

24 июня 1914 г. «Большая программа» стала законом, однако через полтора месяца ее пришлось пересматривать применительно к условиям мировой войны, начатой на три года раньше программного срока готовности. Многое отменялось. На запрос Канцелярии Военного министерства, «какие мероприятия из числа предусмотренных Большой программой усиления армии будут в действительности приводиться в исполнение и какие будут отменены или отложены ввиду наступившей войны», Генеральный штаб 12 августа 1914 г. ответил, что «ни одно из мероприятий… организационного характера — осуществлению не подлежит»{104}.[23] Но что касается мер в области производства вооружения и расширения военных заводов, то следовало продолжать их «полным ходом», причем предприятия артиллерийского ведомства «расширить за счет кредитов, предусматриваемых Большой программою»[24].

Разумеется, принятые меры запоздали и не отвечали масштабу исчисленных во время войны потребностей. Пока происходило расширение промышленности, предусмотренное «Малой» и «Большой» программами, и сооружение порохового завода близ Тамбова, осенью 1914 г. началось проектирование новых казенных ружейного и сталелитейного и дальнейшего расширения всех пороховых заводов; в феврале 1915 г. было решено построить в Кадиевке бензоловый завод (в августе он уже работал), 28 апреля — Нижегородский взрывчатых веществ и т. д.

А.Ф. Редигер, предшественник Сухомлинова, ознакомившийся с «Большой программой» в качестве докладчика Финансовой комиссии Государственного совета, считал, что «в общем план усиления армии был хорош… осуществлялись все те улучшения, о которых я в этом отношении мечтал и которые были невыполнимы в мое время… Были приняты во. внимание и вновь назревшие потребности (напр., воздухоплавание). Я поэтому со спокойной совестью мог принять на себя роль докладчика в Государственном совете и ходатайствовать об утверждении плана… Существенным его недостатком являлась его запоздалость»{105}. Мобилизационный отдел ГУГШ свидетельствовал в мае 1914 г., и это было доложено Николаю II, что «недостаток в снарядах продолжает оставаться по-прежнему значительным, особенно для горной, гаубичной и тяжелой артиллерии, и может быть пополнен не ранее конца 1915 года». Снарядов со взрывателями в парках и на складах приходилось на каждое 3-дюймовое орудие уже не 12 (тротиловых), а 19, на 48-линейное (то есть 4,8-дюймовое) — не 45, а 82; недоставало 17% винтовочных патронов{106}. Восполнить недостатки ГАУ обещало по патронам — «в первой половине 1915 г.», по снарядам, как и по новым ружейным прицелам, — «не ранее конца 1915 г.», по упряжи для двуколок — «в 1915–1916 гг.». Но следовало еще делать «поправку по крайней мере на полгода в большую сторону»: ряд прежних обещаний 1913 г. ГАУ не исполнило «и до сего времени». В целом «недостатки артиллерийского снабжения, по заявлению ГАУ, могут быть пополнены к 1 января 1916 г.», то есть за год до 1917-го.

Одновременно с ГАУ в процессе подготовки к войне расширением производства вооружений занимались другие ведомства — горное и морское.

Пермский пушечный завод выпускал стальные и чугунные снаряды почти всех принятых калибров (от 57-мм до 12-дм), но такое отсутствие специализации считалось неправильным. В 1911 г. была намечена реорганизация горных заводов: предполагалось сосредоточить на Пермском заводе производство лишь крупных (до 14 дм) снарядов, для чего следовало построить новые мастерские (2,4 млн. руб.), а на других горных заводах (Александровском, Златоустовском, Верхнетуринском) усилить их снарядные отделы (1 млн.). Закончить сооружения и дооборудовать заводы намечалось не позже 1916 г. 23 июня 1913 г. проект развития казенных горных заводов, оцененный в 10,6 млн. руб., получил силу закона. В основном это ассигнование должно было пойти на Пермский завод (9,2 млн., в том числе 5 млн. — на создание отдела дальнобойных пушек в 12–14 дм). Сверх 10,6 млн. горным заводам было предоставлено 3 млн. руб. на завершение переоборудования металлургических производств{107}.

К войне на Пермском заводе была готова новая закалочная мастерская для снарядов в 8–12 дм, на Александровском (Олонецкий округ) — также закалочная и установлен новый пресс для штампования снарядов (мощностью в 750 т), на уральском Кушвинском (Гороблагодатский округ) пущена построенная в 1910–1913 гг. вторая мартеновская печь. В Златоустовском округе рост производства первоначально достигался за счет дополнительного оборудования заводов и их кооперирования (металл Саткинского, предварительная отделка на Кусинском, окончательная на Златоустовском), что позволило во второй половине 1914 г. удвоить выпуск снарядов{108}.

Скандалом закончилась попытка завладеть Пермским заводом банковскими группировками, взявшими на себя намеченное правительством развертывание там выпуска тяжелых дальнобойных орудий. Отклонив предложение Русско-Азиатского банка об аренде завода, Совет министров не уступил даже и давлению со стороны французской фирмы «Шнейдер», также навязывавшей свои услуги. Лишь как жест доброй воли в отношении союзника было принято предложение этой фирмы взять на себя устройство отдела крупной артиллерии, но это участие ее было ограничено единовременным заказом оборудования, и притом обставлено такими техническими условиями, которых «Шнейдер» не мог выполнить самостоятельно. Фактически фирме удалось — только при нажиме со стороны французского правительства — добиться для себя роли посредника при закупке оборудования у английских пушечных заводов, а предложенный ею последующий платный «постоянный технический надзор» не был принят. С началом мировой войны французская фирма изыскала возможность уклониться от исполнения своих обязательств, что задержало переоборудование.

Но и независимо от этого шага фирмы «Шнейдер» сооружение на Пермском заводе отдела дальнобойных пушек пришлось прервать в сентябре 1913 г., чтобы повысить главный калибр морских орудий с 14 до 16 дюймов. Строительство остановилось в самом начале (были вырыты котлованы, заготовлены бутовый камень для фундаментов, кирпич, лес) и возобновилось лишь весной — летом 1915 г., когда на продолжение работ было отпущено 9,2 млн. руб. (но и на этом ассигнования не закончились).

С другой стороны проявила интерес к Пермскому заводу фирма «Виккерс», приступившая с 1913 г. к устройству предприятия той же специализации в Царицыне (Русское а. о. артиллерийских заводов, РАО A3). Английский конкурент предпринял безуспешную попытку запретить установление выпуска на Пермском заводе орудий калибром свыше 14 дм, а также вообще расширение казенных пушечных заводов (Обуховского и Петербургского орудийного).

В целом же источники не подтверждают мнения, будто «мировая война застала русские заводы врасплох» или будто в 1914 г. ГАУ «совершенно не занималось» развитием производства на казенных заводах, что «ключевые» постановления о заводах состоялись не ранее конца 1914 г. — версия, восходящая к выгораживанию великих князей Верховной следственной комиссией{109}. В действительности уже летом 1914 г. не только велось поспешное расширение заводов, предусмотренное «Малой» и «Большой» программами военного ведомства, но и намечалось создание иных объектов. Не теряло времени и морское ведомство{110}.

Однако при достигнутом на деле уровне готовности страны к военным испытаниям решение правительства о вступлении в войну означало — как показало все последующее — либо отсутствие способности трезво оценить степень риска, либо, как сказал бы П.Н. Милюков, «измену» патриотическому долгу в силу личных карьерных соображений министров и генералов.

Совет министров вполне понимал неготовность к войне. На заседании 10 июля 1914 г.{111} глава землеустроительного ведомства А.В. Кривошеий сожалел, что «программа нашего вооружения не закончена», и сомневался, «способны ли будут наши армия и флот равняться с Германией и Австро-Венгрией. Наши промышленные и культурные достижения, — говорил Кривошеий, — были настолько различны с вышеназванными странами, что для нас невозможно в настоящее время достигнуть даже одинакового уровня с ними». Сухомлинов и морской министр И.К. Григорович подтвердили, что программы не закончены и что не приходится рассчитывать на «превосходство наших сил в случае возникновения конфликта с Тройственным Союзом». Министр финансов П.Л. Барк, уходя с заседания, сказал Кривошеину, что его «чрезвычайно тревожила» нависшая опасность: «Я очень сомневаюсь, чтобы военное и морское ведомства оказались на высоте современных требований; война с Японией показала, насколько наша военная техника отстала во всех областях, и если нам тогда с маленькой Японией не удалось справиться, то тем менее мы будем в силах сражаться с таким организованным противником, как Германия, даже если бы мы за восемь лет и улучшили наше военное снаряжение». Кривошеий ответил, что «он также смотрит очень мрачно на исход вооруженного столкновения».

Оба министра, как и главы военных ведомств, таким образом оценивая результат военно-технической подготовки к грозящему столкновению, подвели катастрофический итог. Оставалось признать, что надвинулся момент, когда за сохранение мира «не могла быть чрезмерной любая цена»{112}, так как грозила «война на уничтожение», едва ли не «гибель цивилизации». Но они удовлетворились выражением бессильного сожаления — «нас все равно заставят воевать» — и “самоуспокоительной демагогией: «Единственная надежда остановить Германию — это спокойная решимость и готовность начать военные действия».