Последние дни на «передовой»

Последние дни на «передовой»

Визит в Париж в октябре 1961 года оказался последним появлением Пеньковского на Западе. Однако он и не подозревал о близости конца и за десять дней до отъезда в Москву писал директору ЦРУ Аллену Даллесу, объясняя мотивы своего возвращения: «Несмотря на большое желание быть с вами уже сейчас, я думаю, что должен продолжить работу в СССР еще год или два, дабы разоблачить злобные планы и намерения нашего общего врага. Другими словами, являясь вашим солдатом, я решил, что в теперешнее тревожное время мое место на передовой».

Встретившись с Пеньковским через несколько дней после написания письма, его кураторы отметили состояние крайней самонадеянности, в котором он находился. Они цитировали его слова: «Пусть я одинок, но все еще силен!»: В конце этой последней встречи Пеньковский, по русскому обычаю, обнял и поцеловал каждого по очереди, а потом все присутствующие должны были сесть и минуту помолчать. Больше за границей он так и не появился. Признаки того, что КГБ его подозревает, появились гораздо раньше. Самым значительным из них явился факт отказа всесильному Серову в направлении своего друга на работу за границу. Учитывая эти обстоятельства, приходилось удвоить меры предосторожности. Наиболее важной из этих мер было назначение на работу в Москву очаровательной англичанки по имени Джанет, которая навечно останется в истории разведки.

Являясь женой офицера, недавно назначенного в английское посольство, Джанет была стойким бойцом того, что действительно называют «передовым фронтом». Специально отобранная и подготовленная для выполнения своего воистину необычного задания, она даже обсуждала с Пеньковским детали их взаимодействия в Москве во время одного из его визитов за границу. Как женщина Джанет должна была вызывать меньше подозрений у КГБ, у нее был ясный ум и, что не менее важно, очаровательный младенец. По донесениям тех, кто организовывал эти 1 встречи, Джанет регулярно появлялась с ребенком в коляске в парке, где они с Пеньковским могли встречаться как будто случайно. Их разговор всегда длился недолго и заключался всего лишь в передаче кассеты с микропленкой, что легко было сделать, наклонившись, чтобы выразить свое восхищение младенцем и уронить пленку в коляску.

Московская стадия операции фактически являлась главной, поскольку основная часть передаваемой Пеньковским информации добывалась именно там. После последней встречи в Париже опасность того, что его упорное желание сфотографировать каждый попадавший в его руки документ приведет к катастрофе, росла с каждым днем. Сами кураторы чувствовали в данной ситуации полную беспомощность, поскольку он просто не желал прислушиваться к их доводам. С другой стороны, им приходилось мириться с самоуверенностью Пеньковского, особенно когда он действовал на своей территории. Дальнейшее повествование, основанное на отчете ЦРУ от мая 1961 года, дает некоторое понятие об образе действий Пеньковского в этот период.

Винн прилетел в Москву днем в субботу 27 мая. С собой у него была сумка с зонтами и три чемодана, в одном из которых лежали подарки Пеньковскому. Там было все, что тот заказывал, за исключением большого канделябра, который никуда не поместился. Оказавшись в аэропорту и не обнаружив встречающего Пеньковского, Винн поначалу несколько растерялся, однако вскоре с облегчением вздохнул, увидев его, спешащего навстречу. На пропускном пункте Пеньковский предъявил пропуск, позволивший Винну пройти таможенный и паспортный контроль без всяких формальностей и в короткий срок. У здания аэропорта их поджидал старый, потрепанный черный автомобиль с таким же старым водителем, по всей видимости знакомым Пеньковского. Машина уже была набита пакетами, которые, как подозревал Винн, имели какое-то отношение к черному рынку.

Вместо того чтобы ехать прямо в Москву, они направились куда-то за город. По дороге Пеньковский, не сказав ни слова, передал Винну три пакета, который принял их так же молча. Наконец они остановились возле деревянного домика. Появившаяся жена водителя помогла Пеньковскому сгрузить его сумки, в то время как Винн, по всей видимости, продолжал крепко сжимать в Руках переданные ему пакеты.

В отчете не дается никакого объяснения всей последовательности событий того дня. Привожу их в этой книге в качестве иллюстрации того, как Пеньковский вел себя иногда, вместо того, чтобы пытаться, как это полагается, соблюдать максимальную осторожность. По завершении всех этих таинственных манипуляций он направил обшарпанное такси в противоположном направлении и, вернувшись в город, наконец остановил его возле расположенного в центре Москвы отеля «Метрополь». По дороге Пеньковский показывал Винну достопримечательности Москвы, а тот передал Пеньковскому упаковки сигарет и какой-то особый лосьон для волос. (Будучи в Лондоне, Пеньковский смочил лосьоном после бритья голову, после чего его волосы приобрели фиолетовый оттенок. Надеялись, что привезенный лосьон поможет исправить эту ситуацию.)

Войдя в «Метрополь», Пеньковский вновь показал свое удостоверение, предоставив к тому же письмо от ГНТК, уведомляющее, что к Винну следует проявлять особую предупредительность, включая предоставление автомобиля на все время пребывания в Москве. Едва устроившись на новом месте, Винн организовал заранее предусмотренную встречу с базирующимся в Москве агентом, которому передал три пакета с только что полученной от Пеньковского информацией. Подобные встречи происходят в полном молчании, средствами общения является язык жестов либо записки от руки, впоследствии уничтожаемые.

Эти три пакета, как оказалось, содержали фотокопии более полутора тысяч страниц совершенно секретной документации. Откуда именно взялись эти страницы, в отчете не указано, однако Пеньковский, по всей видимости, всюду носил с собой камеру и все фотографировал при первой возможности. В письме, переданном Джанет в конце декабря 1961 года, к примеру, он сообщал, что, находясь в кабинете полковника Владимира Михайловича Бузинова, помощника Варенцова, «увидел на его столе документы [составленные Главным маршалом], касающиеся ракет. Предложив мне прочитать их, Бузинов вышел на несколько минут из кабинета, оставив меня наедине с секретными бумагами. Я быстро сфотографировал все. (Для верности два раза.) Этот материал крайне важен; позднее документы доложили на Верховном совете обороны в присутствии Хрущева и других членов правительства». В том же самом письме Пеньковский обещал сфотографировать 420-страничную инструкцию и спрашивал, будет ли представлять интерес другая инструкция — 216-страничный курс по вопросам использования ядерного оружия.

Имевшие с ним дело профессионалы относились к подобному образу действия весьма неодобрительно, но ничего не могли с этим поделать. Во время одного из своих визитов в Лондон в ответ на критику в свой адрес за чрезмерный риск Пеньковский возразил: «Находясь в Англии, я прислушиваюсь к вашим советам, но в Москве тон задаю я». Один из вашингтонских аналитиков ЦРУ отмечал, что инцидент в кабинете Бузинова «последняя и наиболее яркая иллюстрация проблем, тревожащих каждого, имеющего отношение к этому делу….[Однако] наши постоянные предупреждения ради его же безопасности быть осторожнее и думать, прежде чем действовать, встречаться с Джанет не так часто и т.д. и т.п., но в сочетании с нашими же постоянными требованиями переснять такие-то документы, и это и то — все эти слова производят впечатление обыкновенного лицемерия и истолковываются Пеньковским именно в этом смысле».

Поскольку встречи с Джанет проводились по инициативе Пеньковского, то регулярно она просто посещала парк как обычная мать, гуляющая с ребенком, и у кураторов было мало возможности регулировать частоту этих контактов. «Джанет находится в парке со своим сыном, которому сейчас два с половиной года, — сообщалось в одном из донесений из Москвы. — Показавшись на месте действия, Пеньковский направляется по одной из ведущих от этого места улиц, выбирая каждый раз разное направление. Джанет следует за ним, иногда с трудом отрывая сына от снежных сугробов парка.

Джанет одета таким образом, чтобы в ней нельзя было заподозрить иностранку. Пеньковский заходит в один из подъездов и становится так, чтобы видеть как спускающихся вниз по лестнице, так и входящих в дверь. Джанет заходит следом и остается внутри секунд десять. Она передает ему то, что нужно в пачке русских сигарет, он ей — в пачке английских. Они всегда обмениваются парой фраз о здоровье семьи и тому подобном».

Гиперактивный как всегда, Пеньковский за период в 11 недель появлялся на этих встречах десять раз. «То, что он делал, доставляло ему удовольствие, — писал один из кураторов, — он хотел стать одним из лучших в своем деле (не понимая, что, возможно, уже является таковым) и рассматривал отношения с Джанет как символ отношений с союзниками». Кураторы все сильнее чувствовали, что теряют контроль над поведением Пеньковского, все связи с ним осуществлялись теперь в основном через Джанет, то есть через посредника. Перешагнул ли он грань возможного? Находился ли под подозрением? Возможности КГБ в Москве были столь велики, что даже при самой тщательной попытке обнаружить слежку заметить ее было бы трудно.

В январе 1962 года СССР посетила смешанная американо-английская деловая делегация. Пеньковский отвечал за ее прием и сопровождение. В первом донесении о встречах с ним сообщалось, что он явно владел ситуацией, был разговорчив, хорошо одет, находился в хорошей физической форме и не показывал никаких признаков беспокойства. Затем картина резко изменилась. Согласно более позднему донесению, Пеньковский обратился к одному из членов делегации с просьбой передать сообщение кому-то в Англии (кому именно, в источнике не указано). В доставленном куда следует сообщении говорилось, что Джанет находится под наблюдением КГБ; И все же, хотя петля уже быстро затягивалась, Пеньковский не изменил своего образа действий.

Другой член той же делегации — американец, говорящий по-русски, наблюдал за ним с большим интересом и позже отметил «явно двойственное поведение» Пеньковского. В присутствии других советских граждан его поведение было типичным для преданного члена партии. Во время банкета в Ленинграде, к примеру, он поднялся и произнес зажигательную речь в коммунистическом стиле, ничем не хуже любого советского оратора. С другой стороны, оставаясь с членами делегации наедине, Пеньковский допускал откровенные высказывания, не согласующиеся с официальной политикой.

Контакты с ним, в последнее время достаточно эпизодические, стали еще более редкими и затруднительными. В марте 1962 года Джанет случайно повстречалась с Пеньковским на дипломатическом приеме. Некоторое время он покрутился рядом, пока наконец не оказался достаточно близко, чтобы спросить вполголоса: «Должно быть, Вы немного устали, почему бы Вам не отдохнуть в хозяйской спальне?» Через две или три минуты после того, как Джанет последовала его совету, она услышала, как Пеньковский говорил хозяйке: «Какая замечательная квартира! Вы мне ее покажете?» Потом, пройдя в спальню, он извинился, что побеспокоил леди, подмигнул Джанет и, повернувшись к двери, как будто случайно показал ей пачку сигарет, зажатую в руке, которую держал за спиной. Пачка была видна одной лишь Джанет, и, проявив большое присутствие духа, та взяла ее. В ней оказалось несколько писем и одиннадцать кассет микропленки. Одно из писем предупреждало Джанет, что за ней следят, где бы она ни появилась, другие касались его собственных проблем. «Дела обстояли плохо, — писал он. — КГБ продолжает интересоваться моим отцом… Мое командование [ГРУ] считает эти подозрения безосновательными и защищает меня от нападок “соседей”».

Командировка в США, в которую его собиралось послать руководство ГРУ, была отменена по прямому указанию КГБ, направленному непосредственно Серову. По иронии судьбы, теперь, когда было уже слишком поздно, Пеньковский захотел уехать. В письме, находящемся в вашингтонских архивах и неизвестно какими путями попавшем в США, говорится: «Я тоскую и так устал от всего этого, что чувствую себя обессиленным… Мне очень хочется перейти к вам, хоть сейчас бросить все и уехать вместе с семьей из этого паразитического мира. Можно ли что-нибудь для этого сделать? Прошу дать мне совет». Письмо, датированное несколькими днями позднее, гласит: «Моя жена родила вторую дочь. Постарайтесь прислать пальто, платье, комбинезон и детские ботинки на годовалую девочку». Заканчивается письмо следующим образом: «Крепко жму Вашу руку. Всегда ваш друг».

В июле Гревил Винн посетил Москву для организации последнего достаточно длительного контакта кого-либо из наших представителей с Пеньковским. Тот не поприветствовал его прямо на борту самолета, как это бывало раньше, однако встретил в здании аэровокзала и помог пройти через таможенный контроль. Когда они оказались в номере гостиницы Винна, Пеньковский совсем расклеился, даже расплакался. Он выглядел усталым, нервным и в первый раз за все время их знакомства признался, что ему страшно. В тот же День, несколько позднее, Пеньковский попросил Винна достать ему пистолет небольшого калибра, сообщив, что очень плохо спит и берет с собой в постель нож, чтобы покончить с собой в случае ареста.

Договорившись поужинать с Винном на следующий вечер, он опоздал на встречу, затратив слишком много времени на попытку обнаружить за собой наблюдение. В это свое последнее свидание они прошли через парк к маленькому ресторану. За ужином Пеньковский попросил Винна сообщить его друзьям, что в любом случае собирается продолжать работу до сентября. После этого он, хотя и предпочел бы взять с собой семью, но готов также покинуть Россию и в одиночку.

Следующий день оказался трудным для обоих. «Примерно в 8:45 вечера, — сообщил впоследствии Винн, — я взял такси возле американского клуба и минут через пять оказался у ресторана “Пекин”». Обойдя вокруг квартала, чтобы проверить наличие за собой слежки, и не заметив таковой, он вновь направился к «Пекину». Путь лежал мимо подъезда дома, в котором стояли двое мужчин. Сделав вид, что не заметил их, он продолжил движение. Остановившись по пути у витрины магазина, Винн увидел, что один из мужчин последовал за ним. В это время показался направляющийся к ресторану Пеньковский, и англичанин направился туда же, рассчитывая свое движение таким образом, чтобы оказаться у толпящейся возле входа группы людей одновременно с ним. Когда они сблизились, Пеньковский сделал незаметный жест рукой, говорящий о том, что от контакта следует воздержаться. Пеньковский попытался было пройти в ресторан, но обнаружив, что тот полон (обычное дело в Москве в то время), вышел и зашагал прочь, быстро скрывшись за углом.

Винн сделал вид, что пытается отыскать свободное место, но вскоре оставил эти попытки. Выйдя наружу, он заметил тех же самых мужчин, стоящих в сторонке на другой стороне улицы, но не стал оглядываться, решив, что лучше всего будет вернуться в отель в надежде на инициативу Пеньковского. Окружающий его мир внезапно стал враждебным. Остановив такси, Винн понял, что водитель не хочет его везти. Однако в самый разгар препираний он заметил Пеньковского, идущего по дорожке, ведущей к небольшому жилому комплексу. Как только такси отъехало, Винн последовал за ним. Когда они поравнялись, Пеньковский быстро прошептал: «За вами следят… Увидимся завтра утром». И скрылся между домами.

Винн повернулся назад, но преследователи тоже куда-то делись, вероятно зашли в один из домов. Набравшись храбрости, он двинулся в их направлении, однако, по всей видимости, пораженные его действиями, соглядатаи тут же удалились.