§ 4.1. Выдвижение ударной группировки шведской армии. Дислокация и количественный состав сил и средств сторон на поле боя

В общем, приняв решение двинуться мимо редутов, шведское командование было вынуждено перейти к практическому выполнению двух взаимосвязанных организационно-тактических задач: 1) в установленном порядке провести войска через систему редутов и выйти на поле перед укрепленным лагерем царской армии с наименьшими потерями; 2) разгромить при этом часть русской кавалерии, расположившейся за редутами. При условии правильного управления войсками и должной организации их действий, облегчить решение этих задач должны были фактор внезапности, а также сосредоточение превосходящих сил на избранном направлении атаки.

Как излагает события шведский историк П. Энглунд[527], обобщивший воспоминания участников событий из королевской армии, в четыре часа дня 26 июня, после окончания совета, генерал-квартирмейстер армии, полковник Аксель Гилленкрок в присутствии короля получил от фельдмаршала Реншельда приказ разделить пехоту на четыре маршевые колонны и расставить их в соответствии с принятым планом. Сам фельдмаршал взял на себя организацию выступления кавалерии и поручил распоряжаться движением шести кавалерийских колонн генералу Крейцу, который затем лично разметил ориентиры на местности для ночного марша. После Реншельд довел информацию о выступлении до генерала Левенгаупта, причем отказал ему в просьбе заранее, до наступления темноты построить пехоту и вывести ее из лагеря, чтобы избежать путаницы и беспорядка. Фельдмаршал мотивировал это необходимостью действовать скрытно от противника. Когда Гилленкрок составил план расстановки пехоты по колоннам, он вместе с Левенгауптом довел эту информацию до командующих колоннами – генералов Лагеркруны, Спарре, Стакельберга и Рооса.

Еще вечером 26 июня, до начала марша пехоты и кавалерии, боевые действия уже начал Валашский полк, который до полуночи произвел демонстрацию в районе деревни Яковцы, чтобы отвлечь внимание русских караулов, дозоров и пикетов от истинного направления движения шведской армии.

Около 23 часов 26 июня, когда сумерки скрыли местность вокруг Полтавы, из шведского лагеря севернее города начали выходить 18 батальонов пехоты – всего около 8,2 тыс. солдат и офицеров в 70 ротах. В 1-ю и 2-ю колонны должны были встать по 5 батальонов, в 3-ю и 4-ю – по 4 батальона. Часть подразделений оказалась не на своих местах, возник беспорядок, а затем, когда все было готово к маршу, состоялось еще богослужение. В результате пехота начала выдвижение к исходным позициям перед русскими редутами в час ночи, а достигла их около двух часов. Исходный рубеж для дальнейшего наступления, куда вышли колонны шведской пехоты, находился приблизительно в километре к юго-западу от первых русских редутов (в продольной линии этих полевых укреплений), и здесь пехота почти час ожидала подхода кавалерии.

Кавалерия получила приказ о выдвижении около полуночи. Восемь рейтарских и шесть драгунских кавалерийских полков должны были выступить в шести колоннах – до 7,8 тыс. солдат и офицеров в 109 эскадронах и конных ротах. Тремя левофланговыми колоннами (56 эскадронов и конных рот) командовали генерал Гуго Гамильтон, шеф и командир немецкого вербованного драгунского полка полковник Карл Дюккер (Дюкер, Carl Gustaf D?cker), в будущем генерал и комендант города Штральзунд, отпущенный под честное слово из русского плена и нарушивший обещание не участвовать более в военных действиях на стороне Швеции против России и ее союзников), шеф и командир Нюландского рейтарского полка (швед. Nylands och Tavastehus l?ns kavalleriregemente) полковник Андерс Торстенссон (Anders Torstensson); три колонны на правом фланге (53 эскадрона и конных роты) возглавляли генерал Карл Крейц, шеф и командир немецкого вербованного драгунского полка полковник Густав Таубе (Gustaf Adam Taube), шеф и командир Северо-Сконского рейтарского полка (швед. Norra sk?nska kavalleriregemente) полковник Густав Горн (Gustaf Horn). Кавалерия выступила без богослужения, однако по ходу марша в первых колоннах была потеряна связь с несколькими эскадронами, а замыкающие колонны отклонились влево к опушке Малобудищенского леса, откуда их вывели только специально присланные вестовые. Все это также вызвало задержку во времени (В. Молтусов объясняет задержку части шведской кавалерии попыткой последовать совету Станислава Понятовского и обойти систему русских редутов через Малобудищенский лес, которая не удалась в связи с препятствиями на местности, труднопреодолимыми для конницы в темное время суток[528]).

Для устранения чувства страха перед боем различными школами эмпирической психофизики периодически разрабатывались специальные психотехники, направленные на выработку стрессоустойчивости и обеспечение нормального функционирования физиологических и психических процессов воина. Одной из таких психотехник является динамический аутотренинг, включающий различные способы самовнушения, в том числе путем декламации молитв и заговоров, составляемых под определенный вид деятельности, с учетом уровня развития практикующего[529].

В соответствии с этой школой, богослужение перед боем в шведской армии состояло в публичной декламации специальной молитвы и пении стихов из псалма, однако перед выступлением на поле битвы под Полтавой в шведских пехотных частях богослужение состоялось, а в кавалерии оно было пропущено[530]. В связи с этим представляет интерес тот факт, что в ходе боевых действий шведская пехота выказала удивительную стойкость и одержала верх над превосходящими вражескими силами, в то время как кавалерия, считавшаяся лучшей частью королевской армии и любимая Карлом XII, действовала неудачно, а на последнем этапе битвы некоторые из кавалерийских частей бежали еще до боевого соприкосновения с противником.

Впоследствии шведские полковые священники, выступавшие по совместительству в роли военных пропагандистов, объясняли поражение шведской армии под Полтавой божьей карой за прегрешения солдат и офицеров, накопившиеся за время войны.

Кроме того, говоря по поводу психологического состояния личного состава шведской армии перед битвой, нельзя не упомянуть и такой факт, который отмечает Даниел Крман, что когда шведы 22 июня готовились встретиться с русскими, то над расположением царской армии тучами кружились птицы – вороны и галки, и старые солдаты, ранее наблюдавшие подобное на войне, говорили, что это хорошее предзнаменование, но вечером 26 июня стаи птиц кружились уже над шведским лагерем[531].

Крман также обращает внимание, что в армии не было общего богослужения, и задается вопросом, как все-таки могло случиться, что забыли помолиться, чему набожный король всегда отдавал первое место и с молитвой начинал и день, и битву[532].

В результате допущенных задержек, главные силы шведской армии полностью сосредоточились в 600–800 метрах южнее линии русских редутов только к трем часам ночи. Учитывая состав и дислокацию царской армии, к началу боевых действий в 2 часа ночи 27 июня 1709 года силы и средства сторон имели следующее расположение на поле боя[533].

Шведская армия:

1. Ударная группировка пехоты в районе юго-западнее редутов: 18 батальонов из 10 пехотных полков в четырех колоннах[534] – 8170 солдат и офицеров; 4 артиллерийских 3-фн орудия с артиллерийской ротой и рота одноконных повозок с боеприпасами (190 чел.);

2. Ударная группировка кавалерии, следующая за колоннами пехоты: 8 рейтарских и 6 драгунских полков (109 конных рот и эскадронов) в шести колоннах[535] – 7800 солдат и офицеров; до 2500 конных запорожских казаков;

3. Валашский легкоконный полк в боевом охранении в районе деревни Яковцы: 12 хоругвей – от 500 до 1000 всадников иррегулярной кавалерии;

4. Отдельные части в осадных укреплениях под Полтавой: 2 батальона из Седерманландского и Крунубергского пехотных полков и 2 роты Лейб-гвардии пешего полка – 1100 солдат и офицеров пехоты; фельдвахта и 4 конные роты Лейб-драгунского полка – 230 солдат и офицеров кавалерии; 6 артиллерийских орудий с прислугой;

5. Лагерь и обоз в районе деревни Пушкаревка: 3 рейтарских и 4 драгунских полка (25 конных рот и эскадронов)[536] – 2064 солдата и офицера; армейский артиллерийский полк – 31 артиллерийское орудие (150 чел.); 2250 больных и раненых унтер-офицеров и рядовых; 3 конных компанейских и 1 пехотный сердюцкий украинские казацкие полки – около 1000 гетманских казаков; до 2000 пеших запорожских казаков;

6. Боевое охранение в низовьях реки Ворсклы, в Новых Сенжарах, Беликах и Кобеляках: 16 конных рот и эскадронов из 3 кавалерийских полков[537] – 1800 солдат и офицеров.

Относительно организационно-тактических форм, шведская армия в период руководства ею короля Карла XII была лишена дивизионного и бригадного звена, хотя бригады вполне оправдали себя в качестве организационной формы применения войск в ходе тех военных конфликтов, в которых Швеция почти непрерывно участвовала в первой половине XVII столетия. Тем не менее, Карл XII предпочитал в качестве основной формы организации полковое звено, а для решения отдельных боевых задач создавал сводные оперативно-тактические группы в составе двух-трех пехотных или кавалерийских полков, которые при необходимости усиливались одним-двумя полками кавалерии или пехоты и двумя-тремя батареями армейской артиллерии, поскольку полковую артиллерию король Карл также упразднил, чтобы повысить маневренность войск. Насколько эта концепция была эффективна, показывают результаты боевых столкновений шведской армии в дополтавский период Северной войны. Поэтому, как видно из приведенного выше расположения войск, шведское командование вновь полностью реализовало данную концепцию под Полтавой, организовав походный порядок в форме отдельных оперативно-тактических групп – колонн пехоты и кавалерии, предназначенных как вместе, так и по отдельности решать поставленные командованием общие и частные боевые задачи. Руководить группами были назначены командующие офицеры, лично зарекомендовавшие себя перед королем Карлом XII в качестве ответственных военачальников, хотя этот субъективный выбор короля на деле оказался отнюдь не однозначен. Тем более что условия боевых действий под Полтавой были несопоставимы с прежними битвами и сражениями шведской армии, особенно в части количественных характеристик сил и средств противника.

Русская армия:

1. Главные силы в укрепленном лагере и вокруг него в районе между Яковецким лесом и рекой Побыванкой: 64 батальона пехоты (23 линейных пехотных полка – 49 батальонов численностью около 24 тыс. военнослужащих, 4 полка пеших гренадер – 8 батальонов численностью около 1,8 тыс., 2 гвардейских пехотных полка – 7 батальонов численностью около 4,2 тыс.[538]) – приблизительно 30 000 солдат и офицеров; 13 драгунских полков – около 10 000 солдат и офицеров[539]; армейский артиллерийский полк – 32 полевых орудия разных калибров и 20 мортир 6-фн калибра на базе 3-фн пушек (309 солдат и офицеров), полковая артиллерия – 35 орудий 3-фн калибра (186 солдат и офицеров), 20 артиллерийских 3-фн орудий и 1 гаубица 18-фн калибра (либо 1 конно-вьючное орудие – 6-фн мортирка) в частях «гвардейской бригады»;

2. Кавалерийская группировка и гарнизоны десяти редутов в районе между Малобудищенским и Яковецким лесами: 13 драгунских полков, 3 конногренадерских полка и отдельный эскадрон – приблизительно 12 000 солдат и офицеров и 13 артиллерийских 2-фн, 3-фн и 18-фн орудий и гаубиц, а также 4 закрепленные на лафетах 6-фн мортирки (либо 4 шестифунтовые мортиры на базе трехфунтовых пушек)[540]; 13 батальонов пехоты (6 линейных пехотных полков[541]) – 4730 солдат и офицеров и 2 артиллерийских 3-фн орудия;

3. Боевое охранение в полевых укреплениях севернее деревни Яковцы: 2 батальона пехоты (1 линейный пехотный полк) – около 900 солдат и офицеров; 1 драгунский полк и 2 отдельных эскадрона – до 1000 солдат и офицеров[542];

4. Иррегулярная конница и пехота в районе Малые Будищи, Иванчинцы, Жуки, Тахтаулово: 9 городовых, 3 компанейских и 1 сердюцкий украинские казацкие полки[543] – около 10 000 конных и 6000 пеших казаков, 2 молдавских гусарских полка – около 2000 волохов;

5. Иррегулярная кавалерия в районе русского укрепленного лагеря между Яковецким лесом и рекой Побыванкой – около 2600 донских, терских и яицких казаков, до 1000 курских и чугуевских калмыков, 400 юртовских татар;

6. Гарнизон в Полтаве: 7 батальонов пехоты (2 линейных пехотных полка – 4 батальона, сводный отряд из 3 батальонов[544]) и отдельные местные вооруженные формирования – около 3000 солдат и офицеров и 2000 казаков и ополченцев (с учетом потерь), 28 артиллерийских орудий разных калибров;

7. Гарнизоны в полевом лагере в районе деревни Петровка и полевых укреплениях в районе деревни Семеновка: 5 батальонов пехоты (2 линейных пехотных полка[545]) – около 2000 солдат и офицеров;

8. Охранение части армейского обоза в районе села Решетиловка: 2 батальона пехоты (1 линейный пехотный полк[546]) – около 900 солдат и офицеров.

Относительно организации русской армии, то она, в отличие от шведской, имела вполне современную структуру, включавшую звенья ротного, батальонного, полкового, бригадного и дивизионного уровня. Пехотные дивизии включали шесть-семь пехотных полков, то есть две бригады по три-четыре полка в бригаде, и имели постоянных командующих офицеров – командира дивизии в звании генерал-лейтенанта, с одним или двумя помощниками в звании генерал-майора, а также командиров бригад – бригадирами или полковниками, которые одновременно руководили одним из пехотных полков бригады (командир дивизии и его помощники также номинально являлись «шефами» определенных полков и могли принять непосредственное командование данными частями). Аналогично кавалерийские дивизии состояли из двух бригад по два-четыре полка в каждой, также имея постоянный командный состав. Наличие постоянно действующего командного звена на дивизионном и бригадном уровне предоставляло русской армии некоторое преимущество над противником, где командиры оперативно-тактических групп менялись в связи с условиями оперативной обстановки, как и сам состав этих групп. Вместе с тем на уровне бригад и дивизий пехотные и кавалерийские части в русской армии тоже зачастую перемешивались, «тасовались» между соединениями, выделялись в оперативно-тактические группы переменного состава для решения тех или иных частных задач. Фактически русское командование использовало дивизионную и бригадную форму организации войск для гибкого реагирования на изменяющиеся условия оперативной обстановки, так что существенных отличий между обеими сторонами здесь не отмечается. Тем не менее, наряду с изложенным, русская армия имела существенное преимущество в организации своей артиллерии за счет полкового звена, помимо того, что бригадам и дивизиям придавалась армейская артиллерия. Наличие постоянной полковой артиллерии существенно повышало огневую мощь русских войск, хотя и снижало их маневренность.

В целом русская армия имела лучшую организацию, чем шведская, поэтому король Карл XII впоследствии был вынужден осуществить реорганизацию шведских вооруженных сил, но он пришел к пониманию ее необходимости и начал осуществлять только после своего возвращения в Швецию в 1716 году, когда Северная война была уже фактически проиграна. Король ввел в шведской армии бригадное звено управления и оперативные объединения – армейские группы; каждый род войск получил отдельного командующего; был организован Главный штаб в составе семи отделов, включая оперативный отдел, отвечавший за планирование и подготовку операций; отдельные артиллерийские подразделения стали придаваться пехотным и кавалерийским частям для организации тактического взаимодействия на поле боя.

Таким образом, русские сосредоточили в районе предстоящих боевых действий 41 полк пехоты (46–46,5 тыс. чел.), 30 полков кавалерии (24,7 тыс. чел.) и 22 тыс. иррегулярных войск (15–16 тыс. конницы и 6–7 тыс. пехоты), всего вместе с частями артиллерии от 93 до 94 тыс. солдат и офицеров и 155 орудий; шведы имели 12 регулярных полков пехоты (10,5–11 тыс. чел.) и 15 – кавалерии (11,5–12 тыс. чел.), всего 23,5–24 тыс. солдат и офицеров (включая личный состав армейского артиллерийского полка, иженеров и саперов, больных и раненых военнослужащих) и 41 орудие, а также 6–6,5 тыс. иррегулярной пехоты и конницы (4–4,5 тыс. конницы и 2 тыс. пехоты).

Следовательно, оценки численности русской армии, даваемые шведскими очевидцами в пределах 80–100 тыс. человек, являются вполне достоверными, хотя их неоднократно пытались опровергнуть русские, советские и российские историки, называвшие такие оценки абсурдным преувеличением и вымыслом противника («У страха глаза велики»).

При этом, как справедливо отмечает П. Кротов, само царское командование стремилось впоследствии занизить численность участвовавших в битве русских войск и в пропагандистских целях не указывало в официальных документах расположение некоторых частей и резервов[547]. Соответственно, например, так и не установлено точно участие в Полтавской битве Астраханского, Белгородского, Луцкого, Пермского, Ростовского и Устюжского драгунских полков, которые находились на тот период времени в районе Полтавы вместе с главными силами царской армии, а это еще не менее 3,5–4 тыс. военнослужащих (в частности, по некоторым данным, Устюжский полк полковника Генриха (Андрея) Гротта (Грот, Heinrich von Grott, Groth) был разделен на мелкие группы для несения караульной службы[548], Белгородский полк полковника Михаила Хилинского вошел в состав корпуса генерала Меншикова, сформированного для преследования шведской армии сразу же после Полтавской битвы, а Ростовский полк полковника Михаила Нащокина оказался в составе конного отряда генерала Григория Волконского, отправленного в погоню за королем Карлом XII на правый берег Днепра (по данным П. Кротова, этот отряд общей численностью около 5–5,5 тыс. человек состоял из одного конно-гренадерского полка полковника Г. Кропотова, Белозерского, Каргопольского, Ростовского, Тверского и Ярославского драгунских полков, Переяславского и Лубенского гетманских казачьих полков, а также донских казаков и калмыков[549]).

Также следует отметить, что, по мнению П. Кротова, 24 драгунских и 3 конно-гренадерских кавалерийских полка (включая один сводный полк из двух «шквадронов»), а также Генеральный шквадрон князя Меншикова (общая численность этой группировки составляла около 21 тыс. солдат и офицеров) были расположены все вместе за поперечной линией редутов в открытом лагере (полевом стане), где они и встретили наступление шведской армии утром 27 июня 1709 года[550].

В. Артамонов и В. Молтусов не разделяют данное утверждение, предполагая, в частности, что такое сосредоточение кавалерийских частей было крайне затруднено по условиям местности – не представлялось возможным разместить и развернуть всю кавалерию на узком пространстве, ограниченном со всех сторон редутами, укрепленным лагерем, Малобудищенским и Яковецким лесами[551].

На наш взгляд, для ответа на данный вопрос следует проанализировать состав сил различных групп и группировок русской кавалерии на всех этапах битвы. В частности, группа генерала Гейнске, оперативно выдвинутая для уничтожения вражеской группы генерала Рооса почти сразу же после прохода главных сил шведской армии через систему редутов, не включала ни один из русских кавалерийских полков, принимавших участие в бою на первом этапе битвы. В том случае, если бы эти части располагались к северу от русского лагеря, их затруднительно было бы быстро передислоцировать к югу от него. Для этого требовалось либо провести их по нескольким узким проходам в ретраншементе через весь переполненный войсками лагерь, либо направить по полю перед лагерем на виду у противника, что с большой вероятностью вызвало бы ответную реакцию шведского командования. Однако шведы в тот период никаких перемещений крупных отрядов вражеской кавалерии не зафиксировали. Следовательно, вероятнее всего, в начале битвы эти части – пять драгунских полков – действительно располагались на поле перед лагерем русской армии и оттуда отступили к его южному фасу, получив соответствующий приказ русского командования, решившего разделить кавалерию, чтобы разместить ее как с юга, так и севера от ретраншемента.

Другая группа русской кавалерии – шесть драгунских полков отряда генерала Волконского (Г. Волконского) – была сформирована как из частей, сражавшихся в районе редутов, так и не принимавших участия в бою, и направлена к западу вдоль северного края оврага речки Побыванки. Поэтому, вероятнее всего, в момент принятия соответствующего решения и отдачи приказа все вошедшие в эту группу части уже находились к северу от лагеря русской армии. Однако данное обстоятельство не противоречит ни одной из указанных выше версий.

Третья группа кавалерии – шесть драгунских полков генерала Меншикова – была направлена на левый фланг русской армии непосредственно перед началом второго этапа битвы, причем все полки были проведены на фланг за боевым порядком пехоты и под ее прикрытием, то есть находились к северу от лагеря. Четвертая группа – двенадцать кавалерийских полков генерала Бауэра – выстроилась на правом фланге русской армии, примыкая к оврагу речки Побыванки.

Таким образом, обоснованно констатировать, что после первого этапа битвы основная часть русской кавалерии оказалась сосредоточена к северу от ретраншемента. Вместе с тем тот факт, что генерал Гейнске упоминается в некоторых источниках как участник боя в районе редутов, свидетельствует в пользу того, что подчиненная ему кавалерийская дивизия все-таки находилась в поле за редутами, перед лагерем русской армии. Хотя другие кавалерийские части – полки из дивизии генерала Волконского (А. Волконского) – могли быть размещены и на возвышенности к северу от лагеря. По-видимому, полевой стан русской кавалерии растянулся вдоль дороги из Полтавы на Семеновку, от редутов вдоль западного фаса ретраншемента в сторону Ворсклы и оврага Побыванки. В связи с ограниченностью пространства, только половина этих сил была развернута и приняла участие в бою со шведской кавалерией и пехотой – ближайшие к редутам кавалерийские соединения генералов Ренне, Бауэра и Гейнске, тогда как остальные наблюдали за развитием ситуации, а затем, следуя приказу, отступили в двух направлениях: по первому – в сторону Семеновки, укрывшись за оврагом речки Побыванки, а по второму – к южному фасу русского лагеря, в район севернее Яковцов, под защиту полевых укреплений и артиллерии.

Общее количество сил и средств, непосредственно задействованных в битве с русской стороны, составило 50,5 тыс. солдат и офицеров и 127 орудий: до 29,5 тыс. солдат и офицеров пехоты (68 батальонов минимальной средней численностью около 430 военнослужащих в батальоне[552], включая выступившие из лагеря и из Полтавы 13 батальонов в отрядах С. Ренцеля, И. Головина и А. Келена), около 20,5 тыс. регулярной кавалерии (23 драгунских полка, один сводный драгунский полк из двух эскадронов, три конно-гренадерских полка и Генеральный шквадрон[553]) и вся артиллерия главных сил русской армии, при которой находились около 500 военнослужащих-артиллеристов. Кроме того, в битве участвовали до 6 тыс. человек иррегулярной конницы без учета украинских казаков под командованием гетмана Скоропадского, поскольку они ограничились, в основном, демонстративными действиями.

С другой стороны, шведское командование привлекло для непосредственного участия в операции всего 8,2 тыс. солдат и офицеров пехоты, 7,8 тыс. – кавалерии, 4 трехфунтовых орудия и 190 артиллеристов и военнослужащих при 4 повозках с боеприпасами, а также некоторое количество иррегулярной конницы – около 1 тыс. валахов и 2–2,5 тыс. запорожских казаков; кроме этого, на завершающем этапе в битве пришлось участвовать отряду прикрытия, располагавшемуся в осадных укреплениях под Полтавой – около 1100 солдат и офицеров пехоты, 200 – кавалерии, 6 пушек. Как следует из приведенных выше данных, король не использовал в решающем наступлении на русскую армию до 1 тыс. солдат и офицеров пехоты и 4 тыс. кавалерии, до 3 тыс. казаков и почти всю артиллерию.

Данное решение Карла XII более или менее понятно относительно артиллерии, сковывающей маневр армии, а также пехоты и казаков, присутствие которых было необходимо для противодействия вылазкам из осажденной Полтавы и нападениям русской иррегулярной кавалерии на шведский обоз. Также оправданно выделение кавалерийских групп для обеспечения коммуникаций на случай отступления к Днепру. Однако почему король не усилил свою кавалерию, добавив к ней еще 2 тыс. солдат и офицеров, находившихся почти все время битвы в обозе, остается не совсем ясным.

Тем более, во-первых, по своим боевым качествам кавалерия в шведской армии превосходила аналогичный род войск противника. Передовые для своего времени организация и тактика действий шведской кавалерии послужили ближайшим примером для Фридриха II при реформировании им прусской конницы[554]. Шведская кавалерия – драгуны и рейтары, лишенные тяжелого защитного вооружения, были обучены атаковать с максимально возможной скоростью, двигаясь в очень плотном эскадронном строю «плугом»[555] с целью опрокинуть противника, действуя исключительно холодным оружием – для этого им служила регламентированная самим королем длинная прямая шпага. В обороне и при штурме укреплений драгуны спешивались и вели самостоятельный огневой бой.

С другой стороны, русская регулярная кавалерия, которая, за исключением двух полков, была организована в течение времени, прошедшего после поражения под Нарвой, не могла конкурировать с неприятелем, прежде всего, в сохранении порядка и слитности строя при движении, маневрировании и атаке, а также по индивидуальной подготовке бойцов. Упоминавшийся выше капитан бомбардирской роты Преображенского полка Иоганн Гуммерт, перебежавший к противнику под Нарвой, в письме царю Петру в августе 1701 года советовал перевести всех драгун в пехоту в связи с низким качеством подготовки личного состава русской кавалерии: «… наша конница ни к чему негодна, всю надобно обратить в пехоту»[556]. По мнению самого царя Петра, высказанному им в письме фельдмаршалу Шереметеву, причиной поражения русских под Гемауэртгофом 15 июля 1705 года явилось «… недоброе обучение драгун, о чем я многажды говоривал»[557]. Соответственно, 19 апреля 1706 года под Клецком в Белоруссии 1 тыс. шведских рейтар и драгун разгромили 5 тыс. солдат, стрельцов, драгун и казаков из отряда воеводы Семена Неплюева[558]; 3 июля 1708 года под Головчином русская кавалерия была повсеместно опрокинута и разбита шведской так, что Белозерский, Санкт-Петербургский и Троицкий драгунские полки по приговору военного суда за позорящие действия впоследствии расформировали[559]; 10 февраля 1709 года шведы выиграли большой кавалерийский бой между Краснокутском и Городней.

Помимо обучения солдат, в русской коннице были и другие проблемы, прежде всего, с качеством лошадей. Английский посол в России Чарльз Витворт весьма низко оценивал конский состав русской армии, причем с его оценкой были согласны и другие иностранные наблюдатели во всю первую половину XVIII века[560]. В частности, иностранные дипломаты и военные отмечали неудовлетворительные физические кондиции конского состава – малорослость, а также то, что русские никак не привыкнут беречь своих лошадей (по нормам (меркам) средний рост лошадей, закупаемых для кавалерийских частей русской армии, составлял от 138 до 142 см в холке)[561]. Напротив, лошади шведской армии не только вполне соответствовали принятым для кавалерии общеевропейским стандартам, но даже превосходили их благодаря преимущественному укомплектованию частей конским составом крупногабаритных пород (средний рост 165–170 см в холке).

Важно отметить также и то, что под Полтавой положение с фуражом в шведской армии обстояло лучше, чем с провиантом и боеприпасами[562]. Согласно свидетельству Роберта Петре, пехотные и кавалерийские части выводили лошадей на пастбища за 8–9 километров от города. Поэтому состояние конского состава перед боем было удовлетворительным, по крайней мере, жалоб на лошадей в воспоминаниях шведских очевидцев нет, хотя общее количество лошадей примерно соответствовало людской численности армии (в каждом полку было свыше 400 обозных лошадей, не считая кавалерийских[563]).

Во-вторых, соотношение сил сторон по общей численности кавалерии явным образом являлось более благоприятным для шведов, чем по артиллерии и пехоте. Следовательно, было бы целесообразным как можно более усилить, а не ослаблять ударную мощь конницы. Остается только предположить, что Карл решил оставить ряд кавалерийских полков в лагере в связи с их ослабленным составом и неудовлетворительным моральным состоянием солдат, поскольку среди семи полков, оставленных под общим управлением командира Уппландского драгунского полка полковника Андерса Веннерстедта (Anders Wennerstedt), были Лифляндский и Карельский рейтарские и Уппландский драгунский полки (швед. Livl?ndska adelsfanan, Karelska kavalleriregemente, Upplands st?ndsdragonregemente), участвовавшие в неудачном для шведов бою под Лесной и последующем отступлении, а также немецкий вербованный драгунский полк полковника Генриха Альбедиля (Альбедюль, Альфендель, Henrik Otto Albedyhl), разгромленный 6 февраля 1709 года в бою за Рашевку русским сводным отрядом под командованием генерала Бема в составе пяти драгунских полков, Астраханского пехотного полка, двух батальонов Преображенского полка и двух гренадерских рот[564] (немецкий полк потерял одними только пленными 162 солдата и офицера[565], а командир полка барон Альбедиль тогда был взят в плен, но впоследствии вернулся благодаря обмену военнопленными в Швецию, стал генералом шведской армии и участвовал в последнем походе короля Карла XII в Норвегии).

Нельзя также исключать, что помимо указанных соображений король предусматривал вероятность неблагоприятного исхода битвы, поэтому желал сохранить резервные части для прикрытия отхода войск с поля боя, а затем и отступления армии от Полтавы (как и было сделано в действительности – навстречу отступавшим шведам для их прикрытия были высланы Карельский рейтарский, Уппландский и немецкий Альбедиля драгунские полки, а также Шведско-Финский рейтарский полк дворянского знамени – всего более 1 тыс. солдат и офицеров[566]).

Пока шведская армия строилась для боя, стало рассветать. Причем русские уже заметили шведов – небольшой, около 50–100 всадников отряд генерала Вольмара Антона Шлиппенбаха (Wolmar Anton Schlippenbach), посланный на разведку, наткнулся на русские казачьи дозоры[567] (возможно, это был якобы остававшийся в обозе Лифляндский рейтарский полк дворянского знамени (швед. Livl?ndska adelsfanan), из-за своей малочисленности сведенный в один эскадрон численностью 86 солдат и офицеров[568]). Генерал Шлиппенбах, проигравший русским два сражения в Прибалтике (вначале локальное боевое столкновение под Эрестфером (Эрастфер, Errastfer), а затем уже достаточно крупное – под Гуммельсгофом (Hummelshof)), и с тех пор не допускавшийся королем к ответственным должностям, вновь оказался крайне неудачлив. При прорыве шведской армии через русские редуты отряд Шлиппенбаха продолжил разведку по Яковецкому лесу в сторону русского лагеря, был вновь обнаружен и принят за крупные силы шведской кавалерии (возможно, Шлиппенбах соединился с валашским полком (швед. Vallackregementet) Сандула Кольцы в районе Яковцов). Навстречу из укреплений севернее Яковцов выступил Белозерский драгунский полк и два отдельных эскадрона, которые разогнали шведов и взяли в плен самого генерала Шлиппенбаха и его помощника, участника битвы под Лесной подполковника Герхарда Платера, командовавшего Лифляндским полком (потери в Белозерском драгунском полку составили 30 человек убитыми[569]).

По другой версии, поздним вечером 26 июня генерал Ренне лично выехал с разведывательным отрядом к шведским позициям, услышал непрерывный шум строящихся и выступающих войск и оповестил об этом русское командование, одновременно приказав готовиться к бою подчиненным ему кавалерийским частям в районе редутов[570]. Вероятно, обе версии достоверны, то есть, после известия Ренне русские заставы и пикеты с повышенным вниманием стали следить за подходами к своим позициям, и, заметив движение отряда Шлиппенбаха, немедленно дали сигнал о появлении противника. Из района расположения русских редутов начался артиллерийский обстрел шведов, что свидетельствует о вооружении пушками тех укреплений продольной линии редутов, которые были в значительной степени окончены постройкой.

В шведских рядах появились первые убитые и раненые, однако после небольшого совещания между королем, Пипером и Реншельдом, а также заслушивания мнения Левенгаупта[571], шведское командование решило продолжать операцию по принятому ранее плану – Реншельд и Левенгаупт высказались за продолжение наступления. Хотя теперь, после очевидной утраты фактора внезапности, придерживаться прежнего плана означало со всей ясностью действовать под диктовку противника.

В момент обсуждения этого ответственного решения, от которого зависела судьба армии, шведское командование, вероятно, понимало, что требуется предпринять что-то, противодействующее планам врага. Например, можно было просто вернуть солдат в лагерь, как это было 22 июня, когда вся шведская армия выстроилась к северу от Полтавы, ожидая так и не последовавшего русского нападения[572]. До подхода иррегулярной кавалерии калмыков еще оставалось время, достаточное для организации новой операции по другому плану.

Кроме того, пока солдаты еще были построены в походные колонны, можно было двинуть их в обход редутов, через Яковецкий или Малобудищенский леса.

По крайней мере, поскольку начинало светать и темнота уже не могла служить прикрытием от огня с редутов, то целесообразно было хотя бы подвезти из лагеря артиллерию, чтобы с ее помощью частично подавить и ослабить огонь русских. Тем более, как видно на картах местности (см. на схемах), юго-западнее продольной линии редутов и севернее дороги из Полтавы на Будищи и Петровку находилось возвышенное плато – высота 164, выгодная для размещения артиллерии, чтобы обстреливать как продольную, так и поперечную линии русских укреплений. Причем калибр орудий, имевшихся на вооружении редутов и дислоцированной под их прикрытием русской кавалерии – в основном 2-фн и 3-фн полковые орудия, – не позволял им вести эффективную контрбатарейную борьбу против шведской полевой артиллерии.

По воспоминаниям Левенгаупта, отсутствие поддержки своих пушек в момент продвижения мимо русских укреплений крайне отрицательно сказалось на моральном состоянии солдат пехоты[573].

Однако корректив в первоначальный замысел атаки внесено не было. Это указывает на то, что и королем, и высшими офицерами его армии овладели апатия и безынициативность, в силу которых они предпочитали «плыть по течению» и надеяться на благоприятное стечение обстоятельств, вместо того, чтобы перестроиться на упорную и длительную борьбу с сильным противником. Апатия короля являлась следствием плохого самочувствия из-за ранения, а вот безынициативность его военачальников объяснялась как их усталостью от войны и болезнями (например, Левенгаупт был болен дизентерией, а Реншельд испытывал последствия контузии), так и необоснованными расчетами на слабость неприятеля, – шведские офицеры непрестанно напоминали солдатам о битве под Нарвой[574].

По воспоминаниям Даниела Крмана, в знак начала битвы шведскому войску был дан сигнал – два пушечных выстрела.