§ 4.3. Поражение русской кавалерии в районе редутов и ее отход с поля боя

Одновременно с атаками группы генерала Рооса на редуты развивалось и сражение главных сил шведской армии с русской кавалерией в составе 13 драгунских и 3 конно-гренадерских полков, разделенных на три дивизии под командованием лучших военачальников царской армии: 1) дивизия генерала Карла Ренне (шесть полков в двух бригадах под командованием полковников Семена Мещерского и Ивана Радецкого, помощник командира – генерал Бем (B?hm)); 2) дивизия генерала Рудольфа Бауэра (пять полков в двух бригадах под командованием полковника Гаврилы Кропотова и бригадира Алексея Чернецова, помощник командира – бригадир Иоганн Вейсбах); 3) дивизия генерала Иоганна Гейнске (пять полков в двух бригадах под командованием полковников Христофора Роппа (Christopher Ropp) и Андрея Чернышева, помощник командира – генерал Отто Шаумбург (Otto Rudolf Shaumburg)). Общее управление этой кавалерийской группировкой осуществлял генерал – князь Александр Меншиков.

Поднятая по тревоге генералом Ренне, вначале вся кавалерия была выстроена за редутами в трехлинейном боевом порядке: в первой линии шесть полков и по пять полков во второй и третьей линиях; затем, в связи с приближением шведских войск, кавалерия перестроилась в две линии – одиннадцать полков в первой линии, и пять полков – во второй, чтобы выйти из-за редутов навстречу противнику[602]. На левом фланге шестью полками в первой линии командовали генералы Ренне и Бем, пятью полками во второй – генерал Шаумбург, пятью полками на правом фланге руководили генерал Бауэр и бригадир Вейсбах.

Около 4 часов утра кавалерийские группы под командованием Меншикова, Ренне, Бема и Шаумбурга вышли из-за поперечной линии редутов через промежутки между этими укреплениями и атаковали шведскую пехоту. При этом, по оценке А. Констама, в кавалерийском бою в районе редутов участвовали всего около 8 тыс. солдат и офицеров с обеих сторон, поскольку правое крыло русской конницы оставалось за линией редутов в бездействии из-за нехватки пространства для развертывания[603]. Вполне вероятно, что пять правофланговых полков не располагали возможностью все одновременно пройти через поперечную линию редутов в связи с наличием укрепления-редана, связывавшего два центральных редута, а выводить полки по очереди ввиду наступавшего противника было опасно. Это же укрепление, по-видимому, использовалось для развертывания на боевых позициях артиллерии кавалерийских полков (13 двухфунтовых и трехфунтовых пушек и восемнадцатифунтовых гаубиц, а также 4 шестифунтовые мортирки на лафетах трехфунтовых орудий), ведение огня которой требовало оставить свободным пространство в широком секторе перед обоими редутами, чтобы простреливать навесным огнем и прямой наводкой большую площадь и глубину боевых порядков противника.

Тем не менее, для того чтобы отразить атаку 6,5–7 тысяч русских драгун (считая, что в среднем в одном русском драгунском полку насчитывалось 690 солдат и офицеров с лошадьми[604]), шведам незамедлительно потребовалось выдвинуть вперед свою кавалерию, которая в силу ограниченности пространства следовала за пехотой в походных колоннах. Теоретически колонны было необходимо развернуть в линию эскадронов и провести их через промежутки между пехотными батальонами, что представляло очень сложный маневр. Вероятнее всего, в действительности шведские эскадроны вынуждены были вступать в бой поочередно, один за другим, после прохода через два-три промежутка в боевом порядке пехоты, что давало им возможность развернуться в боевой порядок – линию глубиной в две или три шеренги[605]. Следовательно, головным эскадронам в колоннах фактически пришлось вступить в бой с хода и прикрывать развертывание остальных сил. Поэтому вначале русская кавалерия имела на поле боя численное преимущество и одерживала верх – русские драгуны захватили 14 шведских знамен и штандартов[606].

В бою активно участвовали Лейб-регимент под командованием бригадира Антона Гешова (Гешков, Ешхов, Ешон, Эшов, Anton Heschow, по другим данным, в письме Петру от 8 мая 1709 года Меншиков сообщал о смерти генерала Инфланта, руководившего соединением русской кавалерии в Правобережной Украине, и предлагал заменить его бригадиром Эшовым, поэтому Гешов находился в Заднепровском корпусе фельдмаршала Гольца (в сентябре-октябре писал оттуда царю), а под Полтавой его частью командовал полковник Иван Иванович Радецкий[607], хотя 27 июня 1709 года Гешову было присвоено звание генерал-майора), Азовский, Вологодский, Московский, Новгородский, Ново-Троицкий, Сибирский драгунские полки под командованием Василия Павлова, Матвея Дубасова, Петра Яковлева, Виллима Дельдена, Семена Мещерского, Степана Аршиневского (Аршеневский), соответственно, а также конно-гренадерские полки Гаврилы Кропотова и Андрея Кропотова (под Полтавой полком Андрея Кропотова командовал полковник Тимофей Чириков, позднее – полковник Григорий Рожнов, что послужило основанием ошибочно называть эту часть полком Рожнова). Со стороны шведов основную тяжесть боя в районе редутов выдержали Лейб-регимент (швед. Livregemente) под фактическим командованием подполковника Петера Ветцеля (Peter Wetzel) и майора Якоба Данквардт-Лилиестрема (Jakob Danckwardt-Lilyestrom) и Смоландский рейтарский полк (Sm?lands kavalleriregemente) генерал-майора Юхана Дальдорфа (Johan Valentin Dahldorff).

Однако далее кавалерийский бой стал развиваться с переменным успехом, поскольку шведская конница была поддержана своей пехотой: на левом фланге вместе с кавалерией двигались два батальона Вестманландского полка; в центре – по одному батальону Нерке-Вермландского и Эстгетского полков и два батальона Уппландского полка; на правом фланге – по одному батальону Кальмарского и Скараборгского полков и четыре батальона Лейб-гвардии пешего полка[608] (вместе с Лейб-гвардии пешим полком под командованием полковника Карла Магнуса Поссе следовал король Карл и находившиеся при нем лица из числа военного командования и ближайшего окружения). В результате: «… 14 знамен и штандартов от неприятеля наша ковалерия получила и многократно конницу неприятелскую збивала. Но всегда от пехоты неприятелская конница сикурс получала»[609]. Согласно некоторым свидетельствам, там, где шведские кавалерийские части отходили перед противником, шведская пехота открывала по русской кавалерии плотный и эффективный ружейный огонь, наносивший большие потери, что опровергает свидетельства о низком качестве ружейного пороха в войсках шведской армии[610]. Огневая поддержка пехоты позволяла расстроенным в рукопашной «рубке» шведским эскадронам отходить на фланги пехотной линии и перестраиваться, пока новые кавалерийские части вступали вместо них в бой, проходя через промежутки между пехотными батальонами. Русская же пехота не могла оказать другого содействия своей коннице, кроме ведения ружейного и артиллерийского огня из редутов, причем маневры русской кавалерии препятствовали пехоте вести интенсивный и непрерывный огонь по противнику, так как кавалерийские части перекрывали сектор обстрела. Именно в этот момент сказалась грубая оперативная ошибка царя Петра, который нарушил взаимодействие родов войск, пространственно отделив друг от друга пехоту и кавалерию русской армии, да еще и вынудив кавалерию вести бой на ограниченном пространстве в районе расположения полевых укреплений. Как признавал сам царь в официальной версии событий: «… а нам так скоро ис транжамента пехотою своей ковалерии выручить тогда было невозможно»[611].

В ходе продолжавшегося около часа боя русские драгунские полки начали приходить во все большее расстройство. По-видимому, командовавшие ими генералы Меншиков, Ренне и Бауэр также пытались отводить расстроенные кавалерийские части и заменять их свежими, используя в качестве поддержки систему редутов. Однако русской кавалерии, по причине недостаточной выучки, сложно было производить такие маневры организованно и не теряя порядка (поэтому, например, в рядах одного из шведских эскадронов оказались шесть русских драгун, по ошибке вставших во вражеское подразделение). В связи с развитием ситуации, царь, которому, по всей видимости, постоянно доносили о ходе кавалерийского сражения, послал Меншикову приказ отступать со всей подчиненной ему конницей мимо лагеря и занять позицию вблизи возвышенности, примыкающей к его северному фасу: «… дабы конные полки от баталии отвел и стал бы от ретранжемента царского величества к горе»[612].

Однако Меншиков, во-первых, не преминул намекнуть царю на его ошибку, указав, что без поддержки своей пехоты шведская кавалерия была бы разбита. В связи с этим он просил о подкреплении несколькими пехотными полками. Во-вторых, князь обратил внимание Петра на то, что невозможно отступать и выйти из боя, когда оба фронта находятся друг от друга на расстоянии «сорока сажен» (около 85 метров): «Ежели скакать направо кругом, то тем придается дерзости неприятелю, который сейчас же начнет преследовать прямо в тыл («за хребтами») и справиться будет невозможно»[613].

Кавалерийская схватка продолжалась еще около получаса, представляя атаки и контратаки с ожесточенной рубкой на палашах, которую шведы навязывали противнику вместо огневого боя, привычного русским драгунам. Под Меншиковым были убиты две лошади, и ему поступил вторичный приказ царя об отступлении, переданный через генерал-адьютанта. Однако Меншиков опять отказался его исполнить, мотивируя это тем, что после отступления кавалерии шведы смогут овладеть всеми редутами. Такой ответ показывает опасения русского командования, что после разгрома кавалерии и потери редутов царская армия окажется блокированной в своем укрепленном лагере. Тогда царь направил третий приказ об отступлении конницы, на этот раз генералу Бауэру, поскольку Ренне уже был ранен пулей в бок: «Того ради дан указ генералу-порутчику Боуру, дабы оной с ковалериею уступал вправо от нашего ретранжамента, дабы тем время получить к вывождению нашей пехоты из ретранжамента. Однако ж приказано оному крепко того смотреть, чтоб гора у оного во фланке, а не назади была, дабы неприятель не мог нашу ковалерию под гору утеснить»[614].

Генерал Рудольф Бауэр (Родион Боур, Rudolf Felix Bauer (Baur, Bour), немецкий офицер родом из Гольштейна, служил в датской, прусской и шведской армиях, затем перебежал к русским из осажденной Нарвы в сентябре 1700 года и в 1701 году поступил на русскую службу) выполнил полученный приказ и под его командованием русская кавалерия около 4.30–4.40 начала отступление от редутов. В соответствии с приказом царя, требовавшим разделить кавалерию на две группы, если неприятель будет ее преследовать, чтобы отходить в разных направлениях[615], основная часть русской кавалерии двинулась в сторону холма к северу от лагеря царской армии и к оврагу речки Побыванки, а небольшая группа во главе с Меншиковым укрылась в самом лагере.

Вместе с тем, по справедливому мнению П. Кротова[616], для кавалерии быстро войти в лагерь через узкие проходы было невозможно, тем более в условиях преследования со стороны противника, поэтому часть русских кавалерийских полков, вероятно, отступила не внутрь ретраншемента, а вдоль южного фаса русского лагеря под защиту полевых укреплений в районе севернее села Яковцы. В сам ретраншемент вошла только небольшая часть кавалерии, по-видимому, командный состав вместе с сопровождающими его отдельными подразделениями.

В связи с этим также существуют предположения по поводу Белозерского драгунского полка, что он входил в кавалерийскую дивизию генерала Бауэра, и принимал участие в бою в районе редутов, следовательно, там было не 16, а 17 русских кавалерийских полков. Затем Белозерский полк отступил от редутов в район к северу от Яковцов, где с самого начала битвы находились два отдельных эскадрона русской кавалерии – Козловский и Домовый графа Бориса Шереметева. Здесь Белозерский полк был использован для атаки на маленький отряд генерала Шлиппенбаха, производившего разведку к Яковцам в сторону южного фаса русского лагеря.

Александр Данилович Меншиков в ходе Северной войны доказал, что многолетнее непрерывное общение с иностранными военными специалистами сделало его достаточно опытным и грамотным военачальником (хотя английский посол Витворт в своем донесении от 17 сентября 1708 года так охарактеризовал его военные способности: «Для военного дела он не обладает ни знанием, ни опытностью, ни способностью научиться чему-нибудь, ни храбростью в деле, что ясно выразилось в недавнем беспорядочном отступлении от Вислы к Днепру, которое мало позволяло рассчитывать на то, чтобы русские стали защищать свою страну так хорошо, как они защищают ее теперь»). Ко времени Полтавской битвы Меншиков успел принять участие в овладении несколькими прибалтийскими крепостями шведов, однако, что гораздо более важно, фактически единолично командовал союзными русско-саксонско-польскими войсками в сражении при Калише.

После отступления русской армии из Гродно и ее сосредоточения в районе Киева царь Петр решил поддержать оставшегося в одиночестве против шведов саксонского курфюрста и польского короля Августа II и отправил в Польшу кавалерийский корпус из 20 тыс. драгун и 20 тыс. иррегулярной конницы казаков и калмыков под общим командованием князя Меншикова[617]. Меншиков соединился с войсками Августа в Люблине, где ими было решено уничтожить обсервационный корпус шведского генерала Арвида Мардефельта (Мардефельдт, Arvid Axel Mardefelt, умер в Литве в мае 1708 года во время похода в Россию), оставленный Карлом XII в районе Познани у города Калиша (Kalitz, польск. Клиш) и насчитывавший около 27 тыс. человек и 10 орудий (3 тыс. солдат и офицеров пехоты и 4 тыс. драгун – в основной части наемники, завербованные из числа военнопленных, а также около 20 тыс. человек союзной шведам польской кавалерии под командованием коронного гетмана Юзефа Потоцкого[618]). В союзном русско-саксонско-польском войске к началу сражения было около 34 тыс. человек и 17 орудий (8,7 тыс. русских драгун, до 6 тыс. иррегулярной конницы донских казаков и 4 тыс. калмыков, 15 тыс. польских и саксонских кавалеристов[619]).

18 октября 1706 года Меншиков и Август атаковали корпус Мардефельта, который занимал укрепленную позицию, прикрываемую рекой Просна и болотами (Мардефельт хотел заблаговременно отступить перед превосходящим противником, но затем остался на позициях, поддавшись уговорам гетмана Потоцкого, уверявшего в желании поляков дать бой русским). Вначале Меншиков вынудил противника покинуть свои укрепления, направив в его тыл иррегулярную конницу. Затем польско-саксонская кавалерия Августа II легко опрокинула союзную шведам польскую и литовскую конницу, которая, потеряв до тысячи человек убитыми и ранеными, частично рассеялась, а частично укрылась в обозе (где саксонцы впоследствии и взяли всех поляков и литовцев в плен). Одновременно русские атаковали основные силы шведов.

Боевое столкновение основных сил противников продолжалось около трех часов. Шведские драгуны выиграли бой с русскими кавалерийскими полками первой линии и начали их преследование, однако оказались отрезаны от своей пехоты частями второй линии и резервами и окружены. Шведская пехота выдерживала атаки русской кавалерии, построившись в каре, пока Меншиков не приказал части драгун спешиться и атаковать врага в пешем строю вместе с конными. В результате около 4 тыс. шведов были убиты, до 2,6 тыс. солдат и офицеров и сам генерал Мардефельт взяты в плен вместе с большинством союзных им поляков, а также захвачено три пушки, причем, собственные потери Меншиков указал как 84 человека убитыми и 324 ранеными[620] (по другим данным[621], в ходе боя погибли около 700 шведских солдат и офицеров, до 1800 человек сдались в плен, а остальные дезертировали и разбежались, однако вскоре все шведские военнопленные были переданы курфюрсту Августу, а тот отпустил их, следуя положениям Альтранштадтского договора). Князь Меншиков лично руководил ходом сражения и получил ранение.

Как видно, было бы неверным априори считать ошибочным мнение такого командира, хорошо зарекомендовавшего себя в области тактики кавалерийских действий, как Меншиков. Однако приказ царя об отступлении конницы, в противовес желанию князя продолжать бой, Е. Тарле объявляет гениальным решением, благодаря которому шведская кавалерия, подвергшаяся в ходе преследования русских сначала огню из редутов, а затем обстрелу из укрепленного лагеря, потеряла свой наступательный порыв, «выдохлась»[622]. Кроме того, проход шведов через редуты якобы поставил их перед необходимостью принять бой со всей русской армией и тем самым обеспечил царю более полную победу.

В действительности, вероятнее, что в результате отступления была деморализована и «выдохлась» не шведская, а та часть русской кавалерии, которая сражалась в районе редутов. Поэтому на завершающем этапе битвы русское командование уже не использовало четыре из десяти кавалерийских полков, активно задействованных в бою на указанном участке (Азовский, Ново-Троицкий, Рязанский и Тверской драгунские полки), передав их под командование генерала Григория Волконского и направив в район расположения конницы гетмана Скоропадского. Причем в официальной русской версии событий специально оговорено, что к гетману Скоропадскому были посланы «… генерал-маеор Волконской с 6 полками драгун, которые все на бою генеральном не были»[623].

Относительно более полной победы, – сам Тарле приводит следующую информацию. Когда на втором этапе боя царь выводил армию из укрепленного лагеря, то он опасался, что шведы, оценив многочисленность русских сил, отступят через Малобудищенский лес: «… и ежели вывесть все полки, то неприятель увидит великое излишество и в бой не вступит, но пойдет на убег»[624]. Поэтому Петр решил оставить значительную часть войска в лагере (11 пехотных батальонов, не считая 2 батальона Каргопольского полка, приданных для обслуживания армейской артиллерии). Соответственно, такой неопределенной ситуации легко можно было избежать уже в самом начале битвы, навязав шведам главный бой в районе редутов и подкрепив кавалерию Меншикова пехотой. В условиях тесного соприкосновения с противником королевская армия уже не смогла бы отступить, и шведам пришлось сражаться с главными силами русской армии в намного более невыгодных условиях – внутри системы вражеских укреплений, чем это произошло при действиях русских войск по планам царя.

С точки зрения В. Молтусова, решение царя Петра ввести кавалерию в бой в районе редутов диктовалось тем, что наступление шведов в итоге все-таки оказалось неожиданным для русских, вследствие чего потребовалось время для приведения в боевую готовность войск в укрепленном лагере; как только эти войска были построены в боевой порядок, царь отправил Меншикову приказ постепенно («помалу») вывести кавалерию из боя и отступить под прикрытие артиллерии в русском лагере, причем вся ситуация никак не была предусмотрена планами русского командования, так что решения принимались исходя из развития оперативной обстановки[625]. Отказ царя направить Меншикову подкрепление в виде пехотных частей из укрепленного лагеря объяснялся объективной оценкой царем низких боевых качеств русской кавалерии, зная которые, Петр I строго требовал в своих инструкциях 1708–1712 годов: «Если кавалерия от неприятеля прогнана будет, то надобно, чтобы она уступала к инфантерии, чтобы, там собравшись построиться в ордер де баталии», «…кавалерия при неприятельской атаке обязана каждый раз отступать… для присоединения к пехоте». Кроме того, русское командование было введено в заблуждение отвлекающей атакой волохов со стороны Яковцов и опасалось атаки противника из Яковчанского леса. Вместе с тем приказ коннице отступить к северу от лагеря имел и дополнительную цель – «подвести» преследующую русских шведскую кавалерию под огонь артиллерии, размещенной на лагерном ретраншементе.

Тем не менее, в любом случае, не менее важным обстоятельством, относящимся к действиям русской кавалерии в районе редутов, на которое не обращают внимание российские историографы, является то, что благодаря решениям царя Петра перед шведской армией открывались новые варианты продолжения боевых действий, причем даже с определенной вероятностью успеха.

Приказ царя об отступлении кавалерии от редутов привел к тому, что незначительная часть этих сил во главе с Меншиковым отошла в лагерь русской армии, около трети отступило под защиту укреплений севернее Яковцов, а основная масса русской кавалерии под командованием Бауэра двинулась мимо западного фаса лагеря на север, в направлении холма, отделяющего овраг речки Побыванки от крутого склона, обрывающегося к Ворскле.

Шведская кавалерия начала преследование, которое, по свидетельствам шведских очевидцев, заставило русскую конницу, вначале организованно отступавшую с арьергардными боями, обратиться в бегство. Русская кавалерия, прикрывавшая редуты и по численности почти не уступавшая шведской, теперь была «сбита» с поля боя. По мнению П. Энглунда, шведам представилась возможность разгромить большую часть царской кавалерии и тем самым надежно обеспечить последующий штурм укрепленного лагеря русской армии, но эта возможность оказалась упущена, поскольку преследование остановил приказ фельдмаршала Реншельда[626].

Приказ был отдан кавалерии обоих флангов, но активное преследование вели только правофланговые кавалерийские части под командованием генерала Крейца – семь рейтарских и драгунских полков. На левом фланге семь других кавалерийских полков, которыми командовал генерал Гамильтон, вообще не участвовали в погоне за противником. После отступления русской конницы части этой кавалерийской группы обошли редуты с северо-запада и медленно продвигались к вражескому лагерю через Малобудищенский лес юго-восточнее деревни Малые Будищи, полностью оторвавшись от своей пехоты[627].

С другой стороны, мчавшиеся вслед за противником кавалерийские полки Крейца, никакими устными приказами было не остановить, так как стремительно атакующая большими массами кавалерия становится полностью неуправляемой. Пыль и пороховой дым, топот копыт, крики отдельных людей и конское ржанье, грохот выстрелов и лязг оружия – все это исключает для командиров возможность управлять тысячами кавалеристов, быстро преследующих противника. В связи с этим наиболее достоверными выглядят те свидетельства, что шведские драгуны и рейтары были остановлены вражеским артиллерийским огнем при движении мимо русского укрепленного лагеря. В результате пушечных залпов в шеренгах ближайших к ретраншементу эскадронов падали всадники и лошади, убитые или раненные ядрами и картечью. Соответственно следующие за ними конники, чтобы не споткнулись их лошади, были вынуждены отворачивать влево от возникающих препятствий, наперерез движению более удаленных от лагеря эскадронов, которые, избегая столкновения, в свою очередь также должны были уклоняться к левому флангу. Это вынужденное изменение направления движения шведской кавалерии, по-видимому, сначала приостановило преследование, а затем привело к его окончательному прекращению. Уклоняясь от артиллерийского огня из русского лагеря, преследовавшие противника шведские кавалерийские части стали смещаться к северо-западу и группироваться на восточной опушке Малобудищенского леса в районе села Тахтаулово. Здесь к ним присоединилась и левофланговая кавалерийская группировка генерала Гамильтона.

(По некоторым данным, при выходе в район деревни Малые Будищи эту группировку атаковала иррегулярная казацкая конница гетмана Скоропадского, усиленная отрядом калмыков, что задержало на левом фланге два батальона Вестманландского пехотного полка (швед. V?stmanlands Regemente), помешав им соединиться с основными силами пехоты[628]. По-видимому, скорее здесь имела место имитация нападения, чем реальная атака. Согласно утверждениям шведских источников, по пути через Малобудищенский лес солдаты и офицеры Сконского драгунского полка встретили каких-то депутатов от казацких частей гетмана Скоропадского, предложивших шведам, что казаки перейдут на их сторону, но предложение так и осталось без внятного ответа из-за нежелания шведских командиров брать на себя какую-либо ответственность[629].)

Как видно, чтобы в полной мере воспользоваться отступлением русской конницы, шведам требовалось преследовать ее на возможно большее удаление от русского лагеря, на что была способна только их левофланговая кавалерия, которая вместо этого уклонилась к Малобудищенскому лесу при обходе редутов. Вместе с тем в ходе преследования противника эта часть кавалерии могла попасть под удары со стороны еще не задействованной царем кавалерийской группировки, дислоцированной в районе русского лагеря – 13 драгунских полков под командованием генералов Григория Волконского и Александра Волконского, а также иррегулярной конницы из района Осьмачки – Тахтаулово. Кроме того, увлекшись преследованием, половина шведской кавалерии вообще покинула бы поле боя на неопределенное время. Учитывая, что правофланговая кавалерия попала под артиллерийский огонь и была временно дезорганизована, остановка преследования, во-первых, была в целом оправдана обстановкой. Во-вторых, приказы Реншельда вряд ли повлияли в данном случае на развитие оперативной ситуации, поскольку она непосредственно определялась ходом боя, а не управленческими решениями командования. Другое дело, что в дальнейшем фельдмаршал все-таки не позволил шведам воспользоваться тем объективным преимуществом, которое предоставило им отступление большой части русской кавалерии, а именно ее временной небоеготовностью, связанной с необходимостью заново собраться и построиться на новых исходных позициях. По мнению А. Констама, основная масса отступавшей от редутов русской кавалерии бежала через все поле перед лагерем царской армии и даже пересекла овраг речки Побыванки, и только за оврагом русские драгунские части начали постепенно останавливаться, поэтому генерал Бауэр приступил к их сбору и перегруппировке лишь около 5.30 утра[630].

По мнению В. Молтусова, отступление русской кавалерии было организовано в поэскадронном порядке, на расстояние 3–4 версты до Побыванки, и продолжалось 15–20 минут с учетом замедления, вызванного необходимостью перемещения конной артиллерии; при этом арьергардные части, отойдя к Побыванке, развернулись и контратаковали тех шведских кавалеристов, которые продолжали преследование несмотря на артиллерийский огонь из лагеря царской армии[631]. Главная задача русского командования на данном этапе была выполнена – кавалерия отведена за лагерь и сохранена для дальнейшей борьбы.

Дискуссионный вопрос по поводу того, насколько организованно отступила из района редутов русская кавалерия, несколько проясняют два документа, опубликованные в работе П. Кротова: «Табаль войску русскому» и «Ведомость нижеписанных драгунских полков, которые были при Полтаве: сколко ундер-офицеров, капралов и драгун было на баталии и что ис того числа побито и затем ныне при полках». Сравнительный анализ этих источников информации показывает, что зафиксированный после Полтавской битвы списочный состав кавалерийских полков, развернутых в боевом порядке главных сил русской армии, существенно превышал реальную численность этих полков на момент их непосредственного участия в битве. Так, 18 кавалерийских полков, задействованных в полевом бою с противником на завершающем этапе битвы, уже после ее окончания насчитывали по списку немногим менее 15,2 тыс. солдат и офицеров, тогда как перед окончанием битвы в боевых порядках этих же частей имелось в наличии всего 12,2 тыс. военнослужащих[632]. Поскольку в боевой порядок были включены и те полки, которые уже участвовали в боевых действиях в районе редутов, а затем отступили к северу от русского лагеря, то, вероятно, столь существенное различие в списочном и наличном составе объясняется отсутствием части их солдат и офицеров, рассеявшихся по окрестностям поля битвы при беспорядочном отходе русской кавалерии от редутов за речку Побыванку. После окончания Полтавской битвы большая часть этих военнослужащих вновь возвратилась в ряды своих полков.