§10. Навстречу региональному «конфликту малой интенсивности»

К концу 70-х гг. в военно-стратегическом планировании противостоявших блоков начала происходить переоценка методов ведения боевых действий, а также способов использования различных видов и родов вооруженных сил. Особое внимание уделялось при этом роли и месту ядерного оружия при проведении широкомасштабных боевых действий. Применительно к изменениям, происходившим в советском военном планировании, американские аналитики приходили к выводу о том, что Москва рассматривала начальную стадию конфликта как конвенциональную, т. е. без применения ядерного оружия, и Кремль «предпочёл, чтобы конфликт между НАТО и Пактом [ОВД] оставался безъядерным, но они [Советы] предполагают, что, в конечном счете, будет использовано ядерное оружие»[2289]. Для США и НАТО в целом было важно определить возможность размещения или хранения на территории союзников СССР ядерного оружия. В этой связи отмечалось наличие подобных складов в Болгарии[2290], находившейся в зоне охвата Юго-Западного ТВД. Основными задачами сил ОВД здесь было взятие под контроль Проливов, обеспечение судоходности акватории Черного моря для сил Варшавского пакта, наступление в направлении Австрии и Северной Италии и нанесение ударов по авианесущим кораблям и ракетоносцам в Средиземном море[2291]. Американская сторона не имела точных представлений о том, как должно было осуществляться командование вооруженными силами ОВД на театре военных действий: либо Верховным командованием, либо командованием ТВД[2292]. Вместе с тем, оценка Варшавского пакта как единого целого продолжала доминировать в экспертных аналитических документах американских специалистов, занимавшихся исследованием геостратегических, организационных и военно-технических проблем ОВД, несмотря на имевшуюся информацию о существовании серьезных различий в рядах блока[2293].

Усиление значимости локальных ТВД в возможном военном конфликте НАТО и ОВД осознавалось политическими кругами стран-членов Североатлантического альянса, военным командованием национальных армий и структур пакта. Главным ТВД в случае начала боевых действий между двумя союзами считался так называемый Центральный. С целью отработки действий государственного аппарата и гражданской обороны в период военно-политического кризиса в ряде регионов стран Западной Европы – ФРГ, Нидерландов, Бельгии с 14 февраля по 23 марта 1979 г. были впервые проведены крупномасштабные учения под названием WINTEX/CINTEX 79 (Winter Exercise/Civil Military Exercise). Их целью было проверить способы и методы, используемые для устойчивого функционирования органов государственного управления, средств связи, системы пищевого снабжения, а также приемов борьбы с саботажем, диверсиями и массовыми беспорядками в условиях военного времени[2294].

Особое значение для повышения роли локальных ТВД являлась их обеспеченность тактическим ядерным оружием. На проходившей 24-25 апреля 1979 г. на военно-воздушной базе Хоумстид (Флорида, США) встрече группы ядерного планирования НАТО с участием восьми министров обороны, представлявших Великобританию, Италию, Нидерланды, Норвегию, США и ФРГ, а также двух постоянных представителей – от Канады и Турции, особое внимание было уделено модернизации советского ядерного оружия, рассчитанного на использование в пределах конкретных ТВД, т. е. имеющего оперативное назначение[2295]. 11-12 декабря 1979 г. в Брюсселе на заседании Комитета планирования обороны НАТО эта тема получила дальнейшее развитие[2296] и впервые Североатлантический альянс принял решение о ядерных силах, используемых в пределах ТВД.[2297] Это нашло своё выражение в планах размещения к 1983 г. на европейском театре военных действий ракет дальнего радиуса действия, оснащенных ядерными зарядами[2298], как ответ на аналогичные действия со стороны СССР.

Схема 4

Вероятный план операций Организации Варшавского Договора на Юго-Западном ТВД[2299]

Схема 5

Вероятные театры военных действий Организации Варшавского Договора в Европе[2300]

Характер и степень участия в укреплении боевого потенциала Варшавского пакта на Юго-Западном ТВД двух Балканских членов ОВД – Болгарии и Румынии, а также роль нейтральной Югославии и вероятный внешнеполитический курс внеблоковой Албании представляли особый интерес для НАТО.

Одним из важных аргументов, использовавшихся Софией в интересах проводимой на региональном уровне оборонной и внешней политики, было существовавшее у СССР опасение по поводу относительно возможности создания неформального военно-политического союза СФРЮ, СРР и КНР. Если ранее болгарское руководство было против многосторонних балканских конференций, то теперь, объясняя своему ближайшему союзнику необходимость избежать изоляции СССР и НРБ на Балканах и понимая невозможность блокировать подобное развитие событий, оно выступило с инициативой проведения подобной встречи. С этим предложением Т. Живков обратился к премьер-министру Греции К. Караманлису во время своего визита в Афины в апреле 1979 г. Глава греческого правительства также выступил с инициативой созыва совещания и направил письменное предложение в Белград, Бухарест и Анкару 11 мая 1979 г. Караманлис сообщил Живкову о том, что отправил соответствующие послания руководству Румынии, Турции и СФРЮ и ожидает положительный ответ в ближайшее время[2301]. Югославская и румынская стороны поддержали это предложение. Караманлис даже переслал Живкову ответное письмо Н. Чаушеску от 7 июня 1979 г.[2302], в котором тот активно выступал в защиту идеи созыва региональной конференции с целью обсудить вопрос превращения Балкан в зону мира и сотрудничества. Однако к предложению греческого премьера достаточно прохладно отнеслась Турция, подозревая, вероятно, стремление Болгарии действовать в соответствии с советским планом, а также не желая усиливать региональные позиции Греции.

Руководство соседней Румынии продолжало придерживаться заявленного во время ноябрьского заседания ПКК ОВД в Москве курса в вопросах оборонной политики и взаимоотношений в рамках Варшавского пакта. Во время подготовки к заседанию Комитета министров иностранных дел госу-дарств-участников ОВД, назначенного на 14-15 мая 1979 г. в Будапеште, Бухарест сделал ряд замечаний и предложений, направленных министру иностранных дел Венгрии П. Фридьешу как главе МИДа принимающей страны. Румынская сторона настаивала на обсуждении проблемы «военного детанта» на конференции в Мадриде, намеченной на сентябрь 1980 г., наряду с другими общеевропейскими проблемами. В случае отсутствия решений на этой встрече по данному вопросу, она предполагала проведение специальной общеевропейской конференции. Для Бухареста было важно добиться включения в повестку дня предложений о мерах по укреплению доверия и разоружению[2303]. Румынская сторона также считала необходимым, чтобы текст совместного документа стран-членов Варшавского блока по НАТО «был выдержан в духе Московской Декларации» [1978 г.], исключающей любые формулировки, оправдывающие увеличение военных бюджетов социалистических стран Варшавского Договора и содержащие ссылки на существование угрозы войны. Одновременно Бухарест считал необходимым вновь подтвердить в совместной декларации «принципиальные позиции по разоружению и, в первую очередь, ядерному разоружению, в соответствии с Московской Декларацией». Румынская дипломатия настаивала на изъятии из текста документа положений, направленных против Китая, и их «возможную замену на текст», содержащий положения об отказе от использования силы или угрозы применения силы и необходимости решать все конфликты и международные проблемы путем переговоров[2304].

На заседании Комитета министров глава советского МИДа А. А. Громыко сделал доклад, включавший главные положения внешнеполитической линии в оборонной политике Варшавского пакта. Среди них особое место заняли тезисы признания необходимости увеличения военных расходов стран-участниц блока из-за якобы существовавшей угрозы мирового военно-политического конфликта; обвинения НАТО в агрессивности; готовность на словах проводить политику разоружения, включая и ядерное; фактическая подготовка союзников по ОВД к возможной военной поддержке установленного в Афганистане коммунистического режима и оправдание этого якобы осуществлявшимся иностранным вмешательством во внутри-афганские дела. Антикитайская риторика советского министра, а также завуалированная критика в адрес Бухареста за предложения, отличающиеся от общей позиции Варшавского блока[2305], тем не менее не стали поводом для нового обострения взаимоотношений между румынской и советской стороной[2306]. Во многом это было обусловлено стремлением руководства Румынии избежать советского давления, что могло привести, как полагал Н. Чаушеску, к серьезным последствиям для возглавлявшегося им режима. Определенное влияние на поведение румынской стороны оказало и согласие присутствовавших представителей союзников по ОВД с выдвигавшимся ею предложением о преждевременном уведомлении по поводу проведения военных учений, ограничении их уровня с последующим сокращением их масштабов и укреплении мер доверия в средиземноморском регионе[2307].

В свою очередь, проводившиеся американскими специалистами расчёты, базировавшиеся на разведданных, свидетельствовали о высокой степени точности анализа, содержавшегося в документах, созданных экспертами разведки и военными аналитиками на основе полученной информации. Так, в частности, наземная операция Варшавского пакта на Юго-Западном направлении рассматривалась как комбинированная и состоявшая из нескольких элементов. С самого начала делалось точное предположение о действиях, при определенных условиях, на широком участке: против Австрии, Северной Италии, Босфора, в направлении Проливов, Греции, восточной части Турции и даже против Ирана. В этой связи указывалось, что, несмотря на нейтралитет Югославии, силы ОВД могли попытаться использовать югославскую территорию с целью нападения на Северную Италию. Её быстрый захват силами Варшавского пакта мог произойти, как считали американские эксперты, в случае согласия югославского руководства на проход войск ОВД через Югославию. При отказе югославской стороны от пропуска сил Варшавского блока американские аналитики прогнозировали оказание сопротивления югославских вооруженных сил попыткам ОВД пройти через территорию страны. Эксперты приходили к выводу о том, что Белград не даст разрешения на проход войск пакта, однако ситуация могла измениться после ухода Тито с политической сцены[2308].

Усиление разногласий между Москвой и Белградом в подходах к международным вопросам порождало в среде сотрудников болгарского МИДа надежду на то, что болгарская сторона могла бы использовать ситуацию в целях получения советской поддержки в споре с Белградом[2309]. В свою очередь, при официальных контактах болгарского руководства с представителями Запада подчеркивалось отсутствие серьезных разногласий между Софией и Белградом. Во время переговоров с канцлером ФРГ Г. Шмидтом 4 мая 1979 г. Т. Живков пытался создать у своего собеседника представление о том, что существующие проблемы могли быть решены им с И. Броз Тито в течение 24 часов, если бы не позиция некоторых югославских руководителей. Одновременно глава НРБ демонстративно утверждал, что и после смены руководства в Югославии, несмотря на возможность обострения борьбы за власть и проблемы во взаимоотношениях между республиками, «армия находится не под командованием отдельных республик, а федерального правительства. Ситуация будет под контролем». Более того отмечалась незаинтересованность как Запада, так и Востока во внутриполитическом кризисе в Югославии. Т. Живков особо подчеркивал отсутствие планов военной интервенции в отношении СФРЮ у болгарской стороны и Варшавского пакта[2310].

Обнародованные весной 1979 г. заявления представителей высшего политического и военного руководства Югославии, рассчитанные как на внутреннюю, так, прежде всего, на внешнюю аудиторию, актуализировали проблему доработки существовавшей в СФРЮ военной доктрины в виде так называемой концепции общенародной обороны и общественной самозащиты (Koncepcija opstenarodne odbrane i drustvene samozastite – KONO i DSZ). Югославские военные всё больше начинали обращаться к теории «конфликтов малой интенсивности». Она активно разрабатывалась в странах Западного блока ещё в конце 40-х гг. и получила серьезное развитие в военной науке ряда государств НАТО к концу 60-х гг. XX в.[2311] Однако этот процесс, судя по всему, осложнялся доминировавшим в военно-теоретической мысли СФРЮ убеждением в необходимости учитывать, в первую очередь, опыт югославских партизан периода Второй мировой войны, а сама концепция общенародной обороны и общественной самозащиты не подлежала каким-либо изменениям. Поэтому изучение зарубежных теорий и их применение на практике при формулировании военной доктрины Югославии проходили медленно и фактически относятся уже к концу 80-х гг. XX в. и кануну распада СФРЮ[2312]. Помимо этих причин существовала ещё одна, заключавшаяся в том, что проблемы внутренней безопасности находились в исключительной ведомственной компетенции органов госбезопасности. В тоже время применительно к обеспечению внутренней безопасности СФРЮ югославское руководство искало способ легитимации использования ЮНА не для отражения внешней агрессии, а против возможной вооруженной активности противников режима внутри Югославии. Однако во второй половине 70-х гг. XX в. югославскими военными так и не были сформулированы соответствующие принципы «небоевого применения вооруженных сил» («neborbena upotreba oruzanih snaga») и не была разработана документальная база, включая планы и правовые основы.

Получившие распространение в высших югославских военных кругах взгляды на вероятные причины, характер и форму военно-политических угроз СФРЮ приобретали к концу 70-х гг. XX в. системный вид. В соответствии с дорабатывавшимися в этот период в высших военно-научных учреждениях СФРЮ теоретическими основами стратегии вооруженной борьбы, получившими освещение в секретных материалах, изданных уже в начале 80-х гг., одной из важных причин возможного нападения на СФРЮ являлось её геостратегическое положение. В соответствии с этой точкой зрения Югославия географически «разделяет вооруженные силы Североатлантического пакта и Варшавского договора на южноевропейском театре военных действий», а «через её территорию проходят два стратегических направления южноевропейского театра военных действий: первое – от Панонской низменности к Ломбардии и Адриатическому морю и обратно, а второе – от Панонской низменности к Средиземноморью и обратно. Адриатическое море представляет стратегическое значение для вооруженных сил, которые расположены в Средиземном море и на материковой части Юго-Восточной и Южной Европы. Ввиду такого геостратегического положения боевые действия широкого масштаба на южноевропейском театре военных действий было бы трудно вести, не используя полностью югославскую территорию или её отдельные части»[2313].

Такие общестратегические расчёты влияли и на конкретные шаги в области проводимых изменений как в сухопутных, так и в военно-морских силах. Так, в частности, оперативно-тактическим звеном танковых подразделений в составе ЮНА были бригады, состоявшие из 2-3 батальонов. Несмотря на многочисленность танковой техники в югославской армии, она различалась по своим тактико-техническим данным, так как была представлена советскими Т-54/55 (свыше 1000 единиц) и Т-72 (около 70 единиц), а также небольшим количеством американских танков М47 «Паттон II». Подобная ситуация свидетельствовала о необходимости полной модернизации танкового парка, что началось лишь в 1982 г. с производства опытного образца танка М-84, являвшегося лицензионной модернизацией советского Т-72. С целью обеспечения оборонных возможностей югославского ВМФ было расширено оснащение его новым вооружением. На протяжении 1978-1982 гг. в состав ВМФ вошли две ударные подлодки класса «Сава» (Р831 Sava, Р832 Drava), которые были способные проводить не только торпедные атаки, но и минирование. В 1980 г. югославская сторона купила в СССР сторожевой корабль проекта 1159 класса «Дельфин», находившийся на вооружении советских ВМФ и получивший в Югославии название VPBR-31 Split. Особое значение придавалось боевому классу кораблей больших патрульных катеров, которые были призваны заменить старые эсминцы для ведения боевых действий за пределами прибрежной полосы, обладая достаточной огневой мощью и маневренностью. Для противодействия конвоям на близких расстояниях и в условиях ведения боевых действий малыми судами в соответствии с военно-морской доктриной СФРЮ, на протяжении 1977-1979 гг. в строй были введены 6 новых ракетных катеров класса «Копсаг (401) (копия советского ракетного катера проекта 205).

Основными формами угроз безопасности СФРЮ считались так называемые специальные операции (specijalni rat) и вооруженная агрессия. В первом случае существовал риск дестабилизации внутриполитического положения, ослабления обороноспособности и сокращалась возможность ведения оборонительных действий, а во втором – риск нанесения поражения югославским силам в ходе прямой вооруженной агрессии против СФРЮ в локальной, региональной или мировой войнах[2314].

Проходившие изменения в области обороны коммунистических стран Балканского полуострова, включая военно-техническое оснащение их вооруженных сил, было способно повлиять на уточнение военно-стратегических планов двух противостоявших блоков. Распределение возможных фронтов на Юго-Западном ТВД прогнозировалось американскими военными аналитиками в следующем виде: Дунайский фронт (4 советских дивизии в Венгрии, 6 дивизий Венгерской Народной Армии) будет действовать в направлении Австрии с целью прикрыть Западный ТВД и ликвидировать силы НАТО в случае их проникновения на австрийскую территорию; Одесский фронт (передислокация большей части сухопутных сил и ВВС советского Одесского ВО через Румынию на территорию Болгарии с включением в состав этих сил формирований болгарской и румынской армий, добившись общей численности сил фронта в 12 дивизий) будет действовать в направлении Восточной Фракии против турецких сил с целью прорыва обороны и взятия под контроль Проливов. При этом ограниченные по численности (один советский полк мотопехоты, один полк морской пехоты и один болгарский полк морской пехоты) силы совместной болгаро-советской мобильной группы должны были оказать поддержку наступательным операциям через Босфор подразделений Одесского военного округа. Наконец отдельным фронтом, как полагали американские аналитики, мог стать на западном фланге Балканский фронт. Предполагалось, что его основу составят болгарские вооруженные силы в количестве от четырех до шести мотопехотных дивизий и трёх танковых бригад с вероятным включением в состав сил и средств этого фронта румынских воинских подразделений. Однако важность Болгарии для ОВД была даже выше, чем могли предполагать аналитики ЦРУ и Министерства обороны США, так как в действительности на территории этой страны предполагалось взаимодействие двух фронтов[2315]. Как считали специалисты из разведывательного сообщества США, существовала возможность создания отдельного «румынского фронта» на Юго-Западном ТВД в виде второго эшелона обороны. Такое предположение делалось в связи с известным настойчивым стремлением Бухареста сохранить суверенитет румынских вооруженных сил и не допустить их подчинения иностранному командованию. Целью фронта, как полагали американские военные эксперты, являлся прорыв через греческие оборонительные сооружения и продвижение к Эгейскому морю и оттуда – к основной части материковой Греции. Одновременно делался вывод о том, что «румынские силы, точно так же как и действия Румынии, и оборона коммуникационных линий были бы жизненно важными для поддержки наступления пакта [ОВД] против Греции и Турции»[2316]. Однако протяженность фронта и неясность позиции давали основания американским экспертам предполагать, что всё может быть сведено лишь к действиям болгарских сил против греческих в районе Фракии с тем, чтобы обеспечить прикрытие западного фланга сил ОВД (точнее – вооруженных сил СССР), ведущих морское наступление в направлении Проливов[2317]. Юго-Западный ТВД считался по ряду военно-технических параметров, а также географических характеристик наименее выгодным для СССР и ОВД, а преимущества сил НАТО на нём были очевидны[2318]. Особенно это проявлялось в соотношении боевых и коммуникационных возможностей в Средиземноморском регионе, несмотря на наличие там отдельной военно-морской группировки СССР – Средиземноморской эскадры.

Укрепление позиций НАТО и расширение влияния западных демократических государств-членов альянса в системе международных отношений рассматривалось весной 1979 г. советским партийно-государственным руководством как реальная угроза внешнеполитическим планам Кремля и как определенная опасность для внутриполитического положения в странах возглавляемого СССР «социалистического содружества». В этой связи в директивных документах советского КГБ доминировало утверждение о том, что «в настоящее время блок НАТО представляет собой наиболее организованную военно-политическую группировку основных капиталистических стран Запада, в которой сосредоточен противостоящий социалистическим государствам военно-экономический, научный и ракетно-ядерный потенциал капиталистического мира… Подталкиваемые администрацией США, военно-политические круги НАТО, прикрываясь тезисом о “советской угрозе” и лицемерной кампанией “в защиту прав человека”, пытаются скомпрометировать и подорвать процесс разрядки, создать атмосферу напряженности и конфронтации, повернуть отношения между двумя мировыми общественными системами в русло “холодной войны”»[2319]. В этой связи отмечалось, что «первоочередной задачей внешней разведки является своевременное вскрытие военных замыслов враждебных группировок и отдельных государств против СССР и стран социалистического содружества». Использование различных технологий проникновения в органы управления НАТО и связанные с альянсом организации, а также национальные государственные учреждения стран-членов союза должно было обеспечить получение политической и военно-стратегической информации[2320]. Зарубежное направление деятельности советского КГБ становилось одним из главных как в разведывательном, так и в контрразведывательном отношениях, о чём свидетельствовало появление летом 1979 г. директивного указания главы ведомства Ю. В. Андропова с требованием улучшить языковую подготовку сотрудников[2321].

Активизация разведывательной деятельности против НАТО сопровождала попытки советского руководства, направленные на укрепление взаимодействия в рамках Варшавского пакта. Важным способом, использовавшимся СССР для достижения этой цели, было проведение совместных военных учений. 12-19 мая 1979 г. на территории Венгрии были проведены командно-штабные учения под названием «Щит-79». В них участвовали части и подразделения советской армии, болгарских, венгерских и чехословацких вооруженных сил общей численностью около 30 тыс. человек. Румыния и на этот раз была представлена штабными работниками, что являлось продолжением избранной Бухарестом практики отказа от участия румынских воинских соединений в военных учениях на иностранной территории и недопущение их проведения с участием иностранных вооруженных сил на своей территории. Особое внимание уделялось взаимодействию сухопутных и военно-воздушных сил. Это свидетельствовало о стремлении устроителей учений усилить Юго-Западный ТВД в случае необходимости в боевых условиях авиационным прикрытием войск и проводить подготовку наступления с использованием комбинированных ударов сухопутных сил и ВВС, не ограничиваясь ракетно-артиллерийской подготовкой и танковым прорывом на вероятном «австрийском» направлении. Проведение учений и штабных игр рассматривалось партийно-государственным руководством СССР и советским генералитетом как необходимые мероприятия, целью которых была подготовка к вполне вероятному, по их мнению, военно-политическому конфликту в Европе. Весьма символичным было и то, что военные учения Варшавского пакта в мае 1979 г. проходили буквально за месяц до советско-американской встречи в Вене 15-18 июня 1979 г. и подписания Дж. Картером и Л. И. Брежневым очередного Договора об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-2). Поэтому для союзников СССР по ОВД это было сигналом, что Москва не собирается отказываться от укрепления возглавляемого ею блока. В то же время проблема внутреннего единства пакта продолжала оставаться одной из основных в повестке дня его функционирования.

Одновременно Москва и её союзники по Варшавскому блоку, а также неприсоединившаяся коммунистическая Югославия активно участвовали в укреплении своего влияния на «периферии» международных отношений в странах так называемого третьего мира. Одним из аспектов этой политики было установление военно-технического сотрудничества. По подсчётам, сделанным западными специалистами, на протяжении 1955-1977 гг. коммунистические Балканские страны – Болгария, Румыния и Югославия – осуществили военные поставки в государства «третьего мира» на суммы в размере 117 млн долларов США, 64 млн и 1 млрд 155 млн долларов[2322]. Для Белграда торговля оружием становилась важным элементом внешнеэкономической деятельности.

Для Албании «югославское» направление её внешней и оборонной политики занимало ведущее место. Оно всё более отчётливо приобретало этническую окраску. В отношении СФРЮ Э. Ходжа продолжал избранный им курс, направленный на поддержку албанцев, проживавших в Югославии. В июне 1979 г. он фактически составил план работы аппарата ЦК АПТ (координирующую роль в этом, вероятнее всего, должен был играть Сектор внешнеполитической пропаганды) в отношении албанцев-косоваров, включая проведение скрытой агитации в пользу НСРА и АПТ в регионах компактного проживания албанского населения не только в Косово, но и в Македонии, а также в Черногории[2323]. Состоявшиеся во второй половине марта 1979 г. визиты премьер-министра Греции К. Караманлиса в Белград и Бухарест оценивались главой АПТ традиционно скептически, в чём чувствовалось его «задетое» самолюбие политического деятеля, претендовавшего на особую роль не только в региональной, но и в европейской (а при определенных условиях – даже шире) политике. Обостренное восприятие этно-территориальных аспектов внутрибалканских отношений давало основание Ходже считать, что все три руководителя – К. Караманлис, И. Броз Тито и Н. Чаушеску – находились в достаточно конфронтационных отношениях. Так, в частности, он отмечал, что между Белградом и Афинами существовал конфликт по вопросу о Македонии. Заявление греческой стороны об отказе от претензий на Северный Эпир (что было подтверждено на официальном уровне Афинами) также воспринималось главой НСРА с недоверием и, более того, с подозрением. Он считал, что Греция никогда не откажется от этих претензий, хотя и был вынужден признать, что отношения Тираны с Афинами улучшились[2324]. Зарубежные эксперты отмечали, в свою очередь, что экономические и культурные отношения между Албанией и Югославией также улучшились, несмотря на полемику между Белградом и Тираной[2325]. В определенной степени это было следствием реализации избранного главой АПТ курса, направленного на улучшение отношений с соседней страной в интересах экономического развития Албании и возможностей влияния на албанцев в СФРЮ через культурный и научный обмен между двумя государствами. Оценка Ходжей позиции румынского руководства и, в частности, лично главы СРР и РКП Н. Чаушеску, продолжала оставаться негативной. Это особенно проявилось после прошедшего 19-24 ноября 1979 г. XII съезда Румынской компартии, на котором выступил с критикой Чаушеску один из старейших членов партии К. Пырвулеску, обвинивший главу Румынии в создании культа собственной личности. Э. Ходжа также полагал, что съезд свидетельствовал о сближении позиций Бухареста и Москвы[2326]. Глава АПТ, оценивая ситуацию в соседней Югославии, делал заключение о том, что экономическое положение в ней настолько серьезно, что можно говорить о полномасштабном кризисе, способном, учитывая неравномерность экономического развития республик[2327], иметь катастрофические последствия в области экономики, политики и идеологии и для судьбы страны в целом[2328].

Демонстрируя готовность к усилению сотрудничества с Москвой, Бухарест активизировал «молдавское направление» в своей внешней политике, чтобы развеять существовавшие у советской стороны возражения против озвучивавшихся в Румынии интерпретаций истории и современных реалий Бессарабии. В июне 1979 г. Молдавскую ССР посетила партийно-государственная делегация, а в сентябре того же года состоялся ответный визит партийного руководства советской Молдавии[2329]. В то же время Н. Чаушеску не собирался отказываться от базовых тезисов проводимой им внешней и оборонной политики. 22 августа 1979 г., т. е. накануне 35-летней годовщины освобождения, он выступил с двухчасовой речью, привлекшей внимание иностранных обозревателей[2330], так как ранее такие выступления доверялись другим представителям высшей партийной номенклатуры из числа членов Исполкома РКП. Он жёстко критиковал (без упоминания адресатов) социалистические страны, которые не оказывали необходимой экономической и финансовой помощи менее развитым в промышленном отношении союзникам из числа социалистических государств. Глава РКП также в более жёсткой, чем ранее, форме сделал заявление об исключительной роли румынской компартии в свержении режима Антонеску 23 августа 1944 г. и выходе страны из союза со странами Оси и тем самым фактически минимизировал роль Советской Армии в этом процессе, а также действия короля Михая. Само проведение парада 23 августа 1979 г. также претерпело определенные изменения. В отличие от парадов, проходивших в минувшие годы, при доминировавшем участии гражданских демонстрантов (в большинстве своём военнослужащих в гражданской одежде вместе с их семьями)[2331] и формирований военизированных ведомств, на этот раз в нём участвовал довольно большой воинский контингент, была организована демонстрация военной техники, главное место среди которой занимали новые румынские танки TR-580 и боевые самолёты IAR-93.

Внешнеполитическая позиция Румынии рассматривалась руководством соседней Болгарии в контексте болгаро-советских отношений, членства обеих стран в Варшавском пакте и региональных интересов Софии. В складывавшейся ситуации болгарскую сторону интересовали американо-греческие отношения, имевшие влияние на геостратегическое положение в Балканском регионе и относившиеся к сфере оборонных интересов НРБ на «южном» направлении. 8 сентября 1979 г. глава МВД НРБ Д. Стоянов направил Т. Живкову аналитический материал болгарской разведки. Как следовало из него, аналитики ПГУ болгарского МВД считали, что «греко-американские отношения продолжают находиться в положении, которое не характерно для союзных держав… Греция отвергает поддержанные со стороны США схемы возвращения страны в военные структуры НАТО, отказывается продолжить договор о действии двух радиостанций “Голос Америки” и откладывает ратифицирование договора о статусе американских баз на греческой территории»[2332]. С точки зрения оборонных интересов Болгарии, важным являлось и то, что «в результате усиления националистических настроений в Греции попытки США добиться компромиссного решения спорных вопросов между Грецией и Турцией в интересах НАТО встречают упорное сопротивление [греческой стороны]». Взаимоотношения между Афинами, Вашингтоном и Анкарой рассматривались болгарской разведкой с учётом интересов США в Средиземноморье и на Балканах, а также общеевропейской политики, включая её военный аспект[2333]. Отказ Греции от участия в военных учениях НАТО весной 1979 г. оценивался болгарской разведкой как проявление антиамериканской направленности политики Афин. Действия греческого премьер-министра К. Караманлиса характеризовались болгарской стороной в контексте общей стратегии Варшавского пакта, ориентированной на использование противоречий между союзниками по НАТО. Поэтому София оценивала действия главы греческого правительства с учетом этого аспекта взаимоотношений Греции, США и Турции. Вывод болгарской разведки выглядел достаточно оптимистично для руководства НРБ, так как подчеркивался факт оказания со стороны Караманлиса «косвенного давления на США … через свою балканскую политику и “открытости” в отношении социалистических стран. США рассматривали как отрицательный фактор греко-американских отношений инициативы Караманлиса об общебалканском сотрудничестве и его действия по нейтрализации китайского влияния на Балканах, которые не совпадали со стратегией НАТО»[2334].

В подготовленном к концу октября 1979 г. специальном докладе американского ЦРУ, работа над которым велась представителями различных государственных, а также неправительственных учреждений, содержался вывод о потери лидерских позиций США среди их союзников и делалось заключение о естественном характере этого процесса, свидетельствовавшем о переменах в расстановке сил на международной арене и повышении значимости европейских союзников США[2335]. Противоречия США и СССР – ведущих сил двух противостоявших блоков – с их союзниками к концу 70-х гг. XX в. усиливались по конкретным вопросам региональной политики. Это являлось проявлением объективных тенденций развития внешнеполитических интересов государств-членов НАТО и ОВД, с одной стороны, и стремлением СССР и США продолжать сохранять свою монополию в возглавляемых ими союзах, с другой. Наиболее отчётливо данный процесс выявился на Балканах, хотя и находившихся формально на фланговой периферии с точки зрения оборонной политики двух блоков, но важных в контексте их близости к Средиземноморью и значимым транспортным мировым путям, а также ближневосточному региону.