§11. Балканский «щит социализма» в ожидании кризиса

Для Югославии усиливавшаяся конфронтация между НАТО и ОВД как на общеевропейском, так и на региональном уровне могла стать дестабилизирующим фактором её внутриполитического положения, а также негативно повлиять на военно-стратегические позиции. Поэтому Белград стремился добиться укрепления позиций Движения неприсоединения, которое рассматривалось югославским руководством как своего рода блок, способный обеспечить с помощью своих особых позиций в системе международных отношений гарантии защиты его членов. Югославская сторона резко отреагировала на появившиеся в печати стран-участниц Варшавского пакта публикации по поводу предстоявшей 3-9 сентября 1979 г. в Гаване очередной конференции Движения неприсоединения. Оценка политики Москвы и её союзниц в югославских СМИ делалась в виде констатации, что «они [страны ОВД] стремятся расколоть неприсоединение на прогрессивных и консервативных [членов], протаскивая тезис доминирования среди неприсоединившихся [стран] прогрессивных, которые якобы одни, вместе со странами так называемого социалистического содружества, – непоколебимо стоят за прочный мир и безопасность»[2336].

На состоявшейся гаванской конференции югославская сторона отстаивала единство Движения и постоянно подчеркивала тезис необходимости защиты суверенитета и недопустимости оказания давления в сфере международных отношений. Для СФРЮ эта тема была обусловлена продолжавшей сохраняться у её руководства уверенности в том, что СССР и его союзники по Варшавскому пакту могут прибегнуть при определенных обстоятельствах к вмешательству во внутренние дела Югославии. Не исключалось также наличие аналогичных планов и у других внешних сил. Особенно активно эти идеи озвучивали представители высшего военного руководства страны, которые, как отмечали зарубежные обозреватели, усилили своё присутствие в государственных и партийных органах СФРЮ, «в то время как каждый 17-й солдат является членом СКЮ, армия [имелись в виду представители генералитета ЮНА] занимает каждое восьмое место в ЦК»[2337]. Складывавшаяся ситуация рассматривалась иностранными экспертами с точки зрения поиска со стороны 87-летнего И. Броз Тито поддержки генералов, так как «он видит в них, очевидно, единственную силу, которая могла предотвратить развал его многонационального государства после смерти основателя»[2338]. Откровенно консервативно-охранительный характер политического мышления офицерского состава ЮНА становился ясным из официально публиковавшихся югославскими изданиями опросов, на которые ссылались зарубежные эксперты. Они отмечали, что 72% опрошенных старших офицеров рассматривали взаимоотношения между народами страны как содержавшие угрозу, а 54% видели в национализме большую угрозу, чем в агрессии извне[2339]. Общая милитаризация государственного аппарата СФРЮ к осени 1979 г. приобрела широкий масштаб, что отмечали зарубежные аналитики и эксперты, включая и представителей разведывательного сообщества.

Признание в конце 70-х гг. XX в. со стороны СССР особой важности Балканского региона как для своих военно-стратегических позиций, так и в целом для Варшавского пакта, о чём советское руководство заявляло и своим болгарским союзникам, позволяло Софии укреплять оборонный потенциал с помощью получения нового советского вооружения. Одновременно модернизировалась структура вооруженных сил страны в целом. К началу 80-х гг. территорию Болгарии прикрывали три общевойсковых армии, каждая из которых была ориентирована на конкретное направление: Первая – на западное, Вторая – на южное и Третья – на юго-восточное. В их состав входили 8 дивизий и 5 танковых бригад. Примечательным фактом являлось распределение частей постоянной готовности: практически все они – 5 дивизий и 4 танковые бригады – относились к Первой и Третьей армиям, в то время как 4 мотострелковые дивизии, ряд других подразделений относились ко Второй армии, превращавшейся в резервную, а срок приведения их в боеготовность определялся в 14-24 суток. Общая численность вооруженных сил в военный период могла достигать 600 тыс. человек[2340]. Судя по тому, что Первая и Третья армии становились основными силами первой очереди готовности, в руководстве НРБ рассматривали наиболее опасными западное («югославское») и юго-восточное («турецкое») направления. Наступление на «греческом» направлении, судя по всему, считалось наименее вероятным в силу нескольких причин: особого статуса Греции в союзе НАТО и отсутствия враждебности в отношении Болгарии; высокой степени защищенности болгаро-греческой границы и невозможности внезапного прорыва на этом направлении и, наконец, возможности действий Третьей армии на ряде участков болгаро-греческой границы до момента вступления в боестолкновения собственно основных сил Второй армии[2341]. Оснащение сухопутных сил, основным компонентом которых являлись танковые подразделения, свидетельствовало о следовании Болгарии общей стратегической линии советского военного планирования, распространенного и на ОВД. Оно было ориентировано на укрепление танковой составляющей сухопутных сил. К началу 80-х гг. основными типами используемых БНА танков были Т-55 (около 1600 единиц)[2342]. Имея в виду необходимость серьезного обновления танкового парка, который включал также 200 единиц[2343] устаревших Т-34, болгарская сторона провела закупку модернизированной модели Т-55АМ/АМ-2. В то время как параллельно с ними в войска начали поступать Т-72Б (в 1978 г. в Болгарию уже прибыло 330 единиц), в софийской танковой бригаде, прикрывавшей столицу, началась замена Т-54 на Т-62. Вскоре стало ясно, что закупка последних была ошибкой с точки зрения их тактико-технических данных[2344].

Достаточно серьезный оборонный потенциал представляли собой военно-морские и военно-воздушные силы Болгарии. Из всех союзниц СССР по Варшавскому пакту только ГДР и НРБ обладали подводными лодками, что свидетельствовало об особой роли, которую предстояло играть вооруженным силам этих стран в военно-стратегических планах блока. Помимо 4 подводных лодок, ВМС НРБ располагали 2 фрегатами класса «Рига», 3 корветами типа «Поти», а также торпедными катерами, малыми десантными судами и ракетными катерами[2345]. Задачей болгарских военно-морских сил являлась оборона черноморского побережья и оказание поддержки основным силам Варшавского пакта в лице ВМС СССР при решении задачи деблокирования Проливов и удержания их для прохода советских судов в Средиземноморье. В свою очередь, болгарские ВВС должны были прикрывать не только собственно территорию Болгарии, но и серьезно затруднить прорыв военно-воздушных сил НАТО с «южного» направления на север, в сторону советского Черноморья и Проливов. К началу 80-х гг. болгарские ВВС располагали более 210 боевых машин МиГ-17, МиГ-21 и МиГ-23, боевыми вертолетами и самолетами транспортной авиации[2346].

Приверженность принципам суверенитета и независимости, демонстрировавшаяся Н. Чаушеску, распространялась на отношения с союзниками по Варшавскому блоку и затрагивала вопрос координации их внешнеполитической деятельности как членов военно-политической коалиции. Этот аспект внутриблоковой ситуации являлся одним из чувствительных для Москвы, которая стремилась усилить зависимость своих сателлитов в важном для неё вопросе создания «единого фронта» на переговорах с Западом и в двусторонних отношениях с США. Кремль попытался через польский МИД, передавший 23 октября 1979 г. в румынское внешнеполитическое ведомство соответствующее предложение, убедить румынское руководство в необходимости обсуждения на заседании Комитета министров иностранных дел, намеченном на 5-6 декабря 1979 г., пункта о включении в Устав положения, в соответствии с которым государства-члены ОВД должны были координировать свою внешнеполитическую деятельность. Одновременно ставился вопрос и об усилении координирующей роли Объединенного секретариата[2347]. Решение, принятое румынской стороной 25 октября 1979 г., содержало ссылку на имеющиеся регулирующие документы, в связи с чем Бухарест не считал нужным вносить какие-либо изменения[2348]. Со своей стороны, при прямых контактах с руководством румынского МИДа советские официальные лиц подчеркивали в ноябре 1979 г., что «различия во мнениях между СССР и Румынией по вопросам разоружения сейчас намного меньшие, чем год назад»[2349].

Подготовка и проведение XII съезда РКП 19-24 ноября 1979 г. были использованы румынским руководством и, прежде всего, лично Н. Чаушеску для озвучивания конкретных тезисов по широкому кругу вопросов внутренней, внешней, а также оборонной политики. Ещё накануне съезда зарубежные аналитики обращали внимание на проблемы, стоявшие перед Бухарестом на международной арене, включая её региональный аспект, и имевшие непосредственное отношение к оборонной политике режима Чаушеску, членству Румынии в Варшавском пакте. Главными среди них продолжали оставаться сохранение достигнутого уровня суверенитета и независимости в рамках Восточного блока, несмотря на предпринимаемые со стороны СССР попытки их минимизации; ограничение участия румынских вооруженных сил в военных учениях ОВД; сохранение румынского видения исторической судьбы Бессарабии и противоречие с советской историкополитической интерпретацией этого вопроса; вовлеченность Бухареста в мирное урегулирование ближневосточного конфликта и очевидный конфликт интересов с Кремлём по данному вопросу[2350]. Однако подобная позиция Румынии, как полагали некоторые эксперты, могла оказаться под вопросом, в случае, если руководство страны будет вынуждено, в силу экономических проблем, пойти на более тесное сотрудничество с СЭВ и ОВД в обмен на ограничение суверенитета СРР Такое развитие ситуации большинство аналитиков отвергало, так как однозначная переориентация на СССР была способна подорвать позиции главы РКП как на внутриполитической арене, где делалась ставка на пропаганду национального суверенитета, так и во внешнеполитических отношениях Бухареста с западными странами и многими государствами «третьего мира», а также Движения неприсоединения[2351]. Не менее опасным для Н. Чаушеску с точки зрения падения международного престижа Румынии, особенно на Западе, могло стать сближение с Движением неприсоединения. Несмотря на проявляемый Бухарестом интерес к общеевропейским делам, включая, прежде всего, вопросы разоружения, сокращения вооруженных сил и военных бюджетов, роспуск двух противостоявших военно-политических блоков, зарубежные эксперты отмечали, что «единственным, который может предоставить новые возможности и вызовы для румынской внешней политики, являются Балканы»[2352]. Особый характер взаимоотношений Бухареста с Белградом; поддержка со стороны румынского руководства идеи многосторонних отношений в регионе; достаточно хорошие взаимоотношения Румынии с находившимися в конфликте друг с другом Грецией и Турцией; вынужденное согласие соседней Болгарии на многосторонние взаимоотношения с соседними странами, хотя и в узкой области культуры; а также наличие у КНР явного интереса к Румынии и Югославии[2353] – таковы были основные черты, отмечавшиеся западными аналитиками как способствовавшие укреплению региональных, а вместе с этим и международных позиций Румынии.

Предположения и прогнозы западных экспертов относительно дальнейшего внешнеполитического курса и оборонной политики Бухареста, сделанные накануне XII съезда РКП, были отчасти подтверждены в докладе ЦК РКП, зачитанном Н. Чаушеску 19 ноября 1979 г. С одной стороны, он озвучил положение о том, что «для внешней политики Румынии представляет особую важность сотрудничество со странами-членами Варшавского Договора, военное сотрудничество с ними в деле защиты против империалистической агрессии, активное сотрудничество с целью продвижения политики разрядки и мира»[2354]. Одновременно глава РКП заверил в том, что Румыния выполняла и будет выполнять все свои обязательства как член ОВД.

С другой стороны, Н. Чаушеску, демонстрируя приверженность идее упразднения военно-политических блоков и апеллируя к позиции «социалистических стран»[2355] как к своего рода оправданию румынской точки зрения, определил программное видение официальным Бухарестом перспективы. Он озвучил тезис, в соответствии с которым «после ликвидации военных пактов, и, соответственно, Варшавского Договора, мы будем следовать политике сотрудничества с соседними странами в целях защиты против любой империалистической агрессии, постоянно развивая сотрудничество с армиями других социалистических стран и армиями других дружественных государств. Имея в виду существование различий, противоречий и расхождений во мнениях между различными социалистическими странами, Румынская Коммунистическая партия, социалистическая Румыния должны действовать с предельной решимостью во имя единства и солидарности социалистических стран, основанных на принципах научного коммунизма, равенства и взаимного уважения, невмешательства во внутренние дела и взаимовыгодного сотрудничества»[2356]. Особое значение придавалось в данном контексте членству Румынии в «Группе-77», против чего, в своё время, однозначно выступало советское руководство[2357].

Таким образом, Бухарест фактически подтвердил принципы своей оборонной политики в части, относившейся к военному сотрудничеству как со странами-членами ОВД, так и с другими коммунистическими государствами, не входившими в блок – КНР и СФРЮ. Более того, румынская сторона признавала правомерность такого сотрудничества и с западными государствами. Не менее значимым было обращение Н. Чаушеску к теме «империалистической агрессии» в контексте «послеблоковой» ситуации на Балканах, так как военное вмешательство любой из сверхдержав или их наиболее лояльных союзников в региональные дела явно подпадало под это определение. В формулировании стратегии оборонной политики главой РКП чувствовалось сильное влияние проблем экономического развития страны. В соответствии с провозглашавшимися подходами к оборонной проблематике, глава РКП выступал за сокращение государствами военных расходов к 1985 г. как минимум на 10% с целью выделения из 50% сэкономленной суммы на социальные нужды, а остальные 50% – на помощь развивающимся странам[2358].

Политическая направленность программных заявлений главы Румынии по вопросам обороны подкреплялась присутствием представителей военного министерства и военизированных ведомств, включая МВД и входившего в него на правах отдельной структуры управления государственной безопасности, в руководящих органах компартии. Н. Чаушеску, который фактически полностью контролировал выборы делегатов на партийный съезд через подчинявшуюся ему напрямую Секуритате, принял решение об обновлении состава ЦК РКП за счёт представителей военных. Выводившиеся из него и ранее занимавшие высшие посты в армии, милиции и госбезопасности генералы в своём большинстве уже не были непосредственно связаны с военной службой, так как ещё ранее были переведены на гражданские должности либо в виду проявлявшегося Н. Чаушеску недоверия в отношении их лояльности и даже угрозы возможной оппозиции его режиму, либо в виду допущенных серьезных ошибок. Из состава ЦК были выведены генерал-полковник И. Георге, который в 1974 г. был переведён с поста начальника Генштаба на гражданскую должность; генерал-полковник Н. Дойчару, бывший на протяжении долгого времени главой румынской внешней разведки, но с весны 1978 г. переведённый на пост министра туризма, а после бегства генерал-лейтенанта И. М. Пачепы снятый с этой должности и отправленный в отставку; генерал-лейтенант Ж. Молдовяну – начальник Главной инспекции милиции, который также после бегства Пачепы был снят со своего поста и отправлен в отставку в сентябре 1978 г.; генерал-полковник Ст. Тырю, являвшийся на протяжении 1969-1978 гг. заместителем министра обороны, а затем переведённый на гражданскую должность. Генерал-полковник М. Бурю, которому исполнилось уже 65 лет и который давно находился на гражданских должностях, был выведен из ЦК РКП и переведён в Центральную ревизионную комиссию. Генерал-майор Илия Чаушеску – брат главы Румынии и РКП, являвшийся заместителем секретаря Высшего политического совета Вооруженных сил, не был переизбран в члены ЦК. Это, вероятно, объяснялось желанием главы румынской компартии временно приостановить назначение своих родственников на ответственные посты в РКП после выступления с резкой критикой Н. Чаушеску на съезде старейшего члена руководства партии К. Пырвулеску.

Место выведенных из ЦК РКП лиц заняли представители военного руководства «новой волны», лично связанные с Н. Чаушеску. Среди них – министр обороны генерал-полковник И. Коман; начальник Генерального Штаба, генерал-лейтенант И. Хортопан; замминистра обороны генерал-лейтенант Г. Гомойу; заместитель премьер-министра генерал армии И. Ионицэ; командующий Второй армией генерал-полковник В. Миля; начальник Главного Штаба Патриотической гвардии, военный советник Н. Чаушеску генерал-лейтенант К. Олтяну; командующий ВВС Румынии генерал-полковник Г Зэрнеску; генерал-майор Л. Мартис, который командовал войсками Секуритате в столице Румынии. Кандидатами в члены ЦК РКП были избраны генерал-лейтенант М. Мокану; генерал-майор В. Мойсе, генерал-майор К. Нута. Два последних представляли румынское МВД. После того как Н. Дойчару не был переизбран в ЦК РКП, стало ясно: Н. Чаушеску был крайне недоволен бегством «второго человека» в Секуритате – генерал-лейтенанта Пачепы и решил «наказать» за это госбезопасность, отказав ей в представительстве в ЦК.

Озвученные на XII съезде РКП Н. Чаушеску подходы к оборонной политике нашли своё проявление во время подготовки к очередному заседанию в Берлине Комитета министров иностранных дел стран-членов ОВД, назначенному на 5-6 декабря 1979 г. Позиция Бухареста заключалась, во-первых, в согласии, в основном, с предлагавшимся проектом предложенного Москвой документа, посвященного проблемам разоружения и мерам укрепления доверия. Дополнения румынской стороны касались конкретных цифр: сокращения на 5-10 тыс. человек военнослужащих и на 100-150 танков сил и средств ОВД в одностороннем порядке. Также ставилась задача достижения ядерного разоружения и правоведения континентальной европейской конференции по безопасности и разоружению с участием всех подписавших Заключительный акт Хельсинкского совещания (1975 г.) государств[2359]. Советский ответ румынской стороне по поводу её предложения об одностороннем сокращении численности и вооружений был отрицательным. Москва негативно отнеслась также и к предложению о проведении многосторонних подготовительных встреч по проблемам разоружения, сославшись на неприятие идеи рядом других стран, а также возможные обращения послов государств-членов НАТО и нейтральных государств к советскому МИДу с заявлением о том, что такие встречи будут дублировать подготовку к Мадридской встрече в сентябре 1980 г.[2360]

На проходившем 3-6 декабря 1979 г. в Варшаве XII заседании Комитета министров обороны государств-членов ОВД позиция румынской стороны, выступавшей за одностороннее разоружение как призванное продемонстрировать готовность Варшавского пакта к компромиссу с НАТО, была раскритикована главой военного ведомства СССР Д. Ф. Устиновым. Советская сторона стремилась также добиться одобрения проекта положения «Об основах Объединенных вооруженных сил государств-членов Варшавского Договора и их командных органов на военный период». Практически на протяжении года, с ноября 1978 г., когда проходило заседание ПКК ОВД, и до середины октября 1979 г. представители Румынии не участвовали в работе над документом и только в середине октября по личной просьбе Н. Чаушеску, адресованной советской стороне, с пожеланием принять участие в его подготовке, началась работа румынских представителей[2361]. После ознакомления с уже имеющимся материалом румынская сторона провела редактирование многих принципиальных положений, на которых настаивали советские представители. Суть предложений Бухареста сводилась к тому, чтобы функции Высшего Командования в военный период осуществлял Политический Консультативный Комитет, который должен был использовать как свой оперативный орган Объединенное Командование Объединенных Вооруженных сил ОВД, и, таким образом, исключить советский Генеральный Штаб. В его составе предполагалось участие представителей всех стран-участниц ОВД с правом принятия решений по всем вопросам, относящимся к использованию и обеспечению национальных вооруженных сухопутных и военно-морских сил на всех ТВД. Таким образом, румынская сторона стремилась не допустить создания подчиненных советскому командованию Объединенных ВМС ОВД на Балтике и Черном море[2362].

Советский вариант документа был построен на противоположных принципах. В нём содержался важный пункт о создании командований на двух театрах военных действий – Западном и Юго-Западном. Они должны были находиться под исключительным руководством Высшего командования ОВД, основу которого составил бы Генеральный Штаб советских ВС. Несмотря на присутствие в проекте положения о координации действий этих командований с командованием национальных вооруженных сил стран-участниц ОВД, в действительности фактическое принятие решений и их реализация оставались в компетенции советской стороны[2363]. Таким образом, советское военное командование получало бы возможность управления действиями вооруженных сил союзников напрямую, минуя политическое руководство соответствующих государств и их военные ведомства[2364]. Румынская сторона не согласилась с принципами, изложенными в этом документе, в то время как остальные члены ОВД поддержали его. Предложения Бухареста не были включены ни в один из разделов документа.

Обсуждение организационных вопросов военного управления и статуса командных структур сопровождалось конкретными действиями советской стороны в деле стратегического планирования. Помимо проведённых командно-штабных учений «Щит-79» на Юго-Западном ТВД, советские военные серьезно рассматривали возможность нанесения Североатлантическим альянсом ядерного удара по ряду объектов в Польше с тем, чтобы отрезать советскую группировку в ГДР от возможной поддержки с Востока. Именно этой теме были посвящены другие командно-штабные учения – «Семь дней на Рейне» с участием представителей Генштабов вооруженных сил стран-участниц ОВД[2365]. Предполагалось нанесение советской стороной ответных ядерных ударов по Брюсселю, Антверпену, Мюнхену и Штутгарту с последующим захватом ФРГ, Бельгии и Нидерландов. В этой связи становилась понятна цель проведения учений на «фланговом» Юго-Западном ТВД, который был призван обеспечить массированный прорыв сил ОВД (составленных преимущественно из советского воинского контингента) на центральном и северо-западном направлении[2366].

Ещё за месяц до заседания Комитета министров обороны ОВД, проведение которого было назначено на 3-6 декабря 1979 г. в Варшаве, Главнокомандующий ОВС блока маршал В. Г. Куликов в письме, направленном главам военных ведомств стран-участниц ОВД, отмечал несогласие румынской стороны с принятием специального документа – «Положения о Едином командовании в военный период». На самом заседании глава делегации СРР генерал И. Коман выступил с предложением об одностороннем сокращении военных бюджетов, демилитаризации и перспективных планах фактического роспуска блоков[2367], что было встречено крайне негативно большинством, но выражено в осторожной форме с учётом возможной реакции Бухареста на любую острую критику. Аналогичная проблема укрепления единства военно-политического блока НАТО и сохранения лидирующих позиций в нём существовала и для американского руководства.

Схема 6

Карта предполагаемых боевых действий с использованием ядерного оружия (по планам региональных командно-штабных учений ОВД в 1979 г.)[2368]

На встрече министров иностранных дел государств-членов Варшавского пакта, проходившей в Берлине 5—6 декабря 1979 г., главным докладчиком был также советский представитель – глава МИДа А. А. Громыко. Несмотря на то, что в его речи не было никаких намёков на позицию Румынии, имевшей серьезные разногласия с СССР по многим внешнеполитическим вопросам, а также оборонной политике, для румынской стороны была очевидна демонстративно резкая оценка Кремлём политики США и НАТО как стремящихся добиться изменения баланса сил в свою пользу и использующих для этого размещение ракет средней дальности в Европе. В речи советского министра была дана крайне негативная характеристика внешнеполитического курса КНР и проявилось исключительно негативное по тональности отношение к ситуации, складывавшейся на Ближнем Востоке[2369]. Практически всё сказанное Громыко во многом противоречило взглядам румынского руководства.

Сложность для Бухареста складывавшейся к концу 70-х гг. XX в. ситуации заключалась, с одной стороны, в необходимости добиваться сохранения объявленного курса на укрепление собственного внешнеполитического суверенитета в рамках Варшавского блока, а, с другой – избегать обострения открытой конфронтации с Москвой. Последнее могло ограничить или лишить Румынию возможности закупок советской военно-технической продукции и подорвать торговые отношения, столь важные для румынской экономики. Для румынского руководства было важно, чтобы, несмотря на очередной этап усиления конфликтности во взаимоотношениях СССР и СРР в период 1978-1979 гг., румынская сторона продолжала получать советское вооружение. В то же время глава СРР Н. Чаушеску делал ставку на развитие собственного производства отдельных видов военной техники и вооружения. При этом преследовалась цель избежать зависимости от Москвы, а также добиться выхода на международный рынок оружия, заняв тот его сегмент, который включал страны «третьего мира», не входившие в список получателей вооружений от двух сверхдержав или их союзников.

На протяжении 1977-1980 гг. Румыния получила от СССР 36 единиц новейших одноместных фронтовых истребителей МиГ-23МФ, которые были поставлены на вооружение трёх эскадрилий, и не в составе одного полка, а двух – 57-го истребительно-авиационного полка (иап) (1-я и 3-я эскадрильи) с аэродромом базирования «Михаил Когэлничану» около Констанцы, т. е. на востоке страны, её черноморском побережье, и 93-го иап (1-я эскадрилья), базировавшегося на аэродроме Джармата, около Тимишоары, на западе Румынии вблизи румыно-венгерской границы. В каждую из эскадрилий было введено и по две единицы МиГ-23УБ (общим числом 6 машин) – двухместных учебно-боевых фронтовых истребителей, предназначенных для переучивания лётного состава для полётов на МиГ-23, но способных выполнять боевые задания, хотя и в ограниченном диапазоне предъявляемых к данному типу самолётов требований. Это было обусловлено отсутствием у них бортовых радиолокационных станций, теплопеленгаторов и боевого оснащения в виде ракет Р-23 средней дальности «воздух-воздух». СССР не предоставил для вооружения МиГ-23МФ новейшие ракеты ближнего радиуса действия «воздух-воздух» и поэтому использовались образцы начала 60-х гг. Румынская сторона параллельно занималась совершенствованием и отработкой производимых совместно с СФРЮ боевых самолётов – штурмовиков-перехватчиков на низких высотах IAR-93. Осенью 1979 г. в состав 67 истребительно-бомбардировочного авиаполка, дислоцированного на военном аэродроме около Крайовы (на юге страны), были переданы первые IAR-93, а в 1980 г. их число достигло 18 единиц.

Советские поставки боевой техники для нужд румынских сухопутных сил играли важную роль в укреплении их технической базы. Румынская сторона продолжала закупки советской тяжёлой техники и в 1979 г. получила 30 единиц танков Т-72, рассчитывая удовлетворить нужды танковых подразделений армии собственными, начавшимися производиться танками TR-580.

На развитие военно-стратегической ситуации в европейских регионах, включая Балканский, большое влияние оказывало соотношение сил двух противостоявших блоков – НАТО и ОВД. В соответствии с оценками американских разведывательных организаций, сравнивавших в середине 80-х гг. XX в. эволюцию военно-технической оснащенности Североатлантического альянса и Варшавского пакта с середины 70-х гг., члены последнего (включая СССР) обладали численным преимуществом по отношению к НАТО по ряду типов и видов вооружений (за исключением судов ВМФ). Однако они серьезно уступали в качестве, несмотря на предпринимавшиеся Советским Союзом усилия добиться результатов в оснащении своих вооруженных сил и армий государств-членов пакта высокотехнологичным оружием[2370]. В то же время проводилась модернизация вооружений ряда стран Варшавского блока, находившихся в стратегически важном с точки зрения советского руководства «Северном поясе» (Восточная Германия, Польша и Чехословакия). Государства-члены ОВД из числа стран «Южного пояса» (Болгария, Венгрия и Румыния) обладали меньшим количеством современной техники и вооружений[2371]. Это давало основания рассматривать экспертам стран Запада этот «пояс» как вторичный по значимости для СССР. Они отмечали, что из 50 военных учений и маневров ОВД, проведенных на многосторонней основе в период 1955-1976 гг., только 9 состоялись в этой части оборонного пространства Варшавского пакта[2372]. В определенной степени отказ от регулярных военных учений в «Южном поясе» диктовался нежеланием Кремля обострять ситуацию в Балканском и Средиземноморском секторах Юго-Западного ТВД и прибегать к демонстрации силы в отношении расположенных здесь Турции, Греции и Югославии, связи которых с Западом и НАТО Москва надеялась минимизировать с учётом имевшихся у них разногласий с Североатлантическим блоком.

Схема 7

Количество советских боевых надводных кораблей в Средиземном море в 1967-1980 гг.[2373]

По мнению советской стороны, в Средиземноморском секторе ВМС СССР с его ударной силой в регионе – Средиземноморской эскадрой – должны были играть особую роль. Анализ активности эскадры, а также характер её действий с момента создания в 1967 г. и до 1980 г. позволил зарубежным аналитикам достаточно точно определить основную цель эскадры в случае военно-политического кризиса. Она заключалась в том, чтобы «“нейтрализовать” VI флот США: сделать демонстративно рискованным для США использование флота с тем, чтобы воздействовать на ситуацию на побережье. В тяжёлой кризисной ситуации Советы усиливали размещённые там силы так, чтобы они были способны угрожать каждому западному авианосцу упреждающим ударом, и располагали их таким образом, чтобы нанести подобный удар»[2374]. В этой связи обеспечение прохода через черноморские проливы становилось для советской стороны важной задачей с точки зрения поддержки Средиземноморской эскадры, которая не могла в период кризиса рассчитывать на силы и средства Балтийского или Северного флотов[2375]. Осенью 1979 г. в ходе визита премьер-министра Греции К. Караманлиса в СССР, помимо экономических и торговых договоров, было подписано соглашение о предоставлении советскому флоту возможности совершать стоянку для проведения ремонтных работ на греческом о. Сирое, что позволяло усилить присутствие советских ВМС в регионе.

Ситуация в балкано-средиземноморском регионе во многом зависела от внутриполитического положения государств, расположенных в нём. Одним из них являлась Югославия. Её будущее продолжало оставаться малопредсказуемым в случае ухода с политической сцены главы режима – И. Броз Тито. Для США, заинтересованных в сохранении Югославией своего статуса нейтрального неприсоединившегося государства, имеющего тесные отношения с Западом и занимающего важное место на Юго-Западном ТВД Варшавского пакта, оборонные возможности СФРЮ и роль армии в её внутриполитической жизни представляли особый интерес. Эксперты американского разведывательного сообщества отмечали, что «военные имеют репутацию как наиболее мощной сплоченной силы в стране», которая всегда стояла за Тито в период существования внешней угрозы и внутренних беспорядков, что способствовало укреплению позиций так называемой военной элиты. Среди представителей военной верхушки, имевших политическое влияние, аналитики отмечали генерал-лейтенанта ВВС И. Долничара, занимавшего пост Генерального секретаря Президиума СФРЮ, министра обороны генерал-полковника Н. Любичича, а также министра внутренних дел и Главного федерального прокурора, которые являлись генералами. Как полагали эксперты, Югославская народная армия была способна оказывать общественно-политическое влияние, обладая собственной структурой безопасности – контрразведывательной службой, действовавшей параллельно со службой государственной безопасности. Особые позиции вооруженных сил в общественно-политической жизни СФРЮ давали основания для вывода о том, что ЮНА может сыграть и основную роль в период передачи власти от Тито его наследникам[2376].

Стабилизирующая роль вооруженных сил во внутриполитическом развитии в случае развития кризиса и их приверженность идее суверенитета СФРЮ, который они были готовы защищать в случае оказания нажима на Белград со стороны Москвы, тем не менее не снимала с повестки дня вопрос о том, насколько долго ЮНА была способна выполнять эти функции после ухода Тито[2377]. Непредсказуемость ситуации объяснялась тем, что в её высшем руководстве, а также офицерском корпусе могли возникнуть конфликты на этнической почве из-за доминирования сербов и черногорцев[2378].

Помимо внутренних угроз для СФРЮ существовала опасность усиления влияния на неё великих держав и, прежде всего, СССР. Это отмечалось американскими аналитиками, которые обращали внимание на резкую реакцию высшего руководства ЮНА в отношении СССР. Оно рассматривало возможные действия Кремля как первостепенную угрозу для Югославии[2379], обладавшей достаточными оборонными возможностями для отражения внешнего нападения, но неспособной противостоять широкомасштабному наступлению со стороны СССР[2380].

Военно-стратегическое положение СФРЮ оценивалось экспертами из разведывательных организаций США с учётом существовавшего соотношения сил в Балканском регионе, где противостояли два блока – НАТО и ОВД. Из трёх коммунистических соседей Югославии – Албании, Болгарии и Румынии – два последних являлись членами Варшавского пакта, при этом первые двое находились в натянутых отношениях с СФРЮ. Конфликтный потенциал взаимоотношений между Белградом и Тираной давал основания для предположений о том, что албанская сторона в условиях нарастания внутриполитического кризиса в Югославии могла решиться на какие-либо действия в отношении соседней страны, обратившись к проблеме Косова и поддержке косоваров. Однако подобные шаги, как отмечали сами эксперты, могли предприниматься только лишь при мощной поддержке со стороны КНР или СССР (с которыми Албания находилась во враждебных отношениях), и это серьезно ослабляло вероятность такого развития событий[2381]. Тесные взаимоотношения между Белградом и Бухарестом были важны для посттитовской Югославии с точки зрения минимизации военных акций со стороны Варшавского пакта в случае, если бы такие планы существовали. В то же время Югославия оказывалась не в состоянии серьезно повлиять на ситуацию в самой Албании при возникновении там чрезвычайных обстоятельств. Как полагали американские аналитики, «в случае развития хода событий в Тиране, ставшего мгновенно выгодным для Советов, у Белграда останется ограниченный вариант действий в виде военной угрозы или экономической блокады [Албании], что может в действительности оказаться контрпродуктивным»[2382]. Наряду с этим была отмечена поддержка со стороны СФРЮ тезиса о необходимости членства Греции в НАТО. Это оценивалось американскими аналитиками как желание Белграда не допустить создания гипотетического единого албано-болгаро-греческого «фронта» с целью использования этнического вопроса в интересах этих трёх государств в ущерб Югославии[2383]. Аналогичная позиция Белграда была отмечена и в отношении членства Италии в Североатлантическом альянсе.

Видимая милитаризация партийного и государственного аппарата, расширение влияния военных на политическую жизнь страны, заявления представителей военного истеблишмента по военно-политическими, а также внутриполитическим вопросам давали основания для формирования не только в политических, но и в военных кругах, а также связанных с обороной государственных институтах представлений о происходящем как о подготовке военными почвы для перехода власти в СФРЮ в их руки. Судя по всему, как по ряду косвенных признаков, так и на основании информации из негласных источников в Югославии, руководство советской военной разведки начинало подозревать о существовании среди высшего руководства ЮНА некого плана государственного переворота, что нашло своё отражение в полученном советским военным атташе в Белграде срочном задании проверить эти (не подтвердившиеся) сведения[2384].

Для самого Тито и военного руководства в декабре 1979 г. внешнеполитический аспект оборонной политики оказался достаточно тесно связан с внутриполитическим. Накануне Дня армии, который праздновался в СФРЮ 22 декабря 1979 г., собрался Совет народной обороны СФРЮ с участием И. Броз Тито и представителей высшего военного, государственного и партийного руководства Югославии. С докладом на нём выступил назначенный в июле 1979 г. на должность Начальника Генерального Штаба ЮНА адмирал флота Б. Мамула, который сообщил о ситуации в вооруженных силах, состоянии обороны и общественно-политической ситуации в стране в целом. Он крайне негативно охарактеризовал социально-политическое положение и заявил о существовании «серьезной опасности для нашего [т. е. югославского] многонационального сообщества». Более того, в докладе содержался прогноз возможных последствий в случае сохранения подобных тенденций, включая и экономический аспект. Представленный анализ фактически представлял собой видение ситуации руководством вооруженных сил на период, когда глава СФРЮ мог сойти с политической сцены, и Тито внимательно слушал выступление Мамулы. Неожиданно взявший слово председатель Союзного Исполнительного Вече СФРЮ В. Джуранович предложил срочно провести девальвацию национальной валюты (динара) и обратиться к МВФ за предоставлением очередного кредита. Тито резко негативно среагировал на этот план и закрыл заседание[2385]. 22 декабря 1979 г. в Караджоржево состоялся торжественный приём, на котором И. Броз Тито встретился с представителями командования ЮНА и впервые приглашенными на подобную встречу командующими Территориальной обороны. Во время приёма в неформальной обстановке обсуждалось несколько тем: проблемы вооруженных сил, история создания Первой пролетарской бригады (именно дата её формирования 22 декабря 1941 г. была выбрана как день создания вооруженных сил СФРЮ, названный Днём армии – Ар. У.), а также военно-политическая ситуация в мире[2386]. В этой связи особое значение приобретали публичные заявления представителей военного истеблишмента о состоянии оборонного потенциала страны и перспективах укрепления вооруженных сил. Свидетельство генерала Р. Каденича о том, что экспорт югославских вооружений вырос с 1974 г. в несколько раз, а Югославия участвует в строительстве военных и военно-промышленных объектов в неприсоединившихся странах, демонстрировало стремление Белграда добиться укрепления позиций в странах третьего мира и, самое главное, в самом Движении неприсоединения. Продукция югославского военно-промышленного комплекса, экспорт которой, по словам министра обороны генерала армии Н. Любичича, компенсировала 72% стоимости импорта военной техники и снаряжения[2387], представляла стратегическую значимость для оборонной политики СФРЮ и усиления её позиций среди неприсоединившихся государств и стран «третьего мира» – основных импортеров югославских вооружений.

Обострение противостояния Западного и Восточного блоков, усилившееся после отправки в конце декабря 1979 г. советских войск в Афганистан, серьезно повлияло на международную и региональную ситуацию, включая и Балканский полуостров. Ближайший союзник Москвы – София полностью поддержала действия СССР на «афганском» направлении. В новых условиях вопрос об увеличении военного потенциала Варшавского пакта становился одним из главных в оборонной политике Кремля, который стремился добиться от своих союзников по ОВД проведения соответствующих мероприятий на национальном уровне с целью укрепления позиций блока в его противостоянии с НАТО. С точки зрения оборонных интересов Болгарии в новой международной и региональной ситуации для Софии существовало несколько проблем.

Первая из них по значимости была так называемая югославская. Развитие политических процессов в соседней СФРЮ, где болезнь И. Броз Тито и вероятный его уход с политической сцены порождали атмосферу неопределенности относительно судьбы Югославии как государства и важного участника региональной, а также мировой политики. Партийно-государственное руководство НРБ исключительно серьезно относилось к складывавшейся ситуации, рассматривая ее с точки зрения последствии для баланса сил на Балканах и геостратегического положения на Юго-Западном ТВД Варшавского пакта. Внешнеполитическое ведомство Болгарии, аппарат ЦК БКП и болгарская разведка – Первое Главное Управление ДС пристально следили за происходившим, пытаясь определить вероятные сценарии общественно-политического развития соседней Югославии уже после ставшего очевидным ухода Тито.

Болгарские дипломаты в Белграде, в частности посол НРБ Р. Николов, отмечали уже 18 января 1980 г. существование в руководящих кругах СФРЮ мнения о том, что «слова маршалов Красной Армии и военно-промышленного комплекса Советского Союза весят всё больше при формировании его [советского руководства] позиции и решений во внешнеполитической области». В этой связи югославские руководители проявляли опасения по поводу того, что «три соседние с Югославией страны – члены Варшавского договора», а интервенция СССР в Чехословакию, а затем в соседний Афганистан являются «опасным прецедентом». Болгария в данном контексте рассматривалась официальным Белградом как «инструмент советской политики на Балканах»[2388], в связи с чем существовали подозрения относительно участия Софии в возможных совместных с Москвой военных действиях против СФРЮ в «чрезвычайных условиях».

Ситуация в Югославии привлекала особое внимание и главы соседней Албании – Э. Ходжи. В своих отношениях с теми из государств Восточного блока, с которыми у Тираны продолжали сохраняться связи, албанская сторона ориентировалась только на двусторонние контакты и отказывалась от признания коллективных шагов этих стран на международной арене, исходя из того, что они не являются самостоятельными, а подчиняются СССР. Попытка восточногерманской стороны передать текст заключительного коммюнике, принятого Комитетом Министров иностранных дел стран-членов ОВД на состоявшемся 5-6 декабря 1979 г. в Берлине заседании, поверенному в делах НСРА в ГДР встретила, как отмечало посольство Румынии в специальной депеше в МИД СРР, его отказ. В частной беседе, не предназначенной для прессы, албанский дипломат заявил о позиции его страны, суть которой заключалась в «необходимости отказа от существования блоков, выводе всех войск, всеобщем разоружении и немедленном осуждении агрессивных планов НАТО»[2389]. Советское вмешательство во внутриафганские дела в конце 1979 г. на стороне одной из противоборствовавших фракций местной коммунистической партии усилило резкую критику Тираной действий Москвы, внешнеполитический курс которой и ранее характеризовался как социал-империалистический. Для Э. Ходжи ввод советских войск в Афганистан был схожим с аналогичными действиями Кремля в Чехословакии в августе 1968 г. и свидетельствовал о готовности советской стороны прибегнуть при необходимости к использованию военной силы и интервенции уже и в Балканском регионе. Одной из целей подобных действий могла выступать, по мнению Ходжи, Югославия. Подводя итоги 1979 г. и прогнозируя революционные события в мире, глава АПТ отмечал, что «с помощью интервенции в Афганистан [СССР] реализует стратегические планы империалистической войны с тем, чтобы иметь стратегические позиции в этих странах, особенно для того, чтобы расширить своё империалистическое господство в сердце Азии и на Среднем Востоке»[2390].

Конец 1979 г. – начало 1980 г. становилось в представлениях руководителей балканских коммунистических стран переломным моментом военно-стратегической ситуации на полуострове, что заставляло их обращать особое внимание на укрепление оборонных возможностей своих стран.