Отступление

Отступление

Еще в ту же ночь я получил – на этот раз снова в своем качестве командира дивизиона – приказ на следующее утро развернуть орудийные батареи на их позициях и собрать свой дивизион в том месте, где река Гунайка впадает в Пшиш, с тем чтобы там организовать промежуточный оборонительный рубеж.

Это означало отступление. Но почему? И куда?

Не удалось ничего более подробно узнать и у командира артиллерийского полка, которому я утром согласно субординации доложил о полученном приказе. Он тоже знал только то, что позиции в верхнем течении Пшиша должны быть оставлены, что уже и начало осуществляться.

Согласно приказу № 1 фюрера в ходе этой войны каждый офицер должен был знать только ту часть намерений командования, которая была ему необходима, чтобы он мог выполнить поставленную перед ним задачу. Для такого приказа, разумеется, имелись достаточно веские основания. В ходе Первой мировой войны было слишком много ненужных разговоров. Планы всех крупных операций в ходе военных действий еще до начала их осуществления просачивались вплоть до самых младших офицеров. Новый подход имел тот недостаток, что средний командный состав не мог понять сущность всей операции.

Несколько выше того места, где сливались Гунайка и Пшиш, с юга в Гунайку впадал довольно крупный ручей, протекавший по дну идиллического ущелья. При выходе из этого ущелья я наткнулся на маленький лагерь. Здесь располагались сумевшие выжить в бою остатки нашего егерского полка – печальное зрелище. В нескольких сотнях метров выше по ущелью я приказал занять огневые позиции моим батареям и поставить палатки моего штаба. Здесь у нас было замечательное укрытие в случае атаки, а поскольку со всех сторон мы были окружены крутыми откосами, то могли вести из своих горных орудий навесную стрельбу сквозь любой просвет.

Стояла мягкая солнечная погода. Снег полностью стаял. Я уже почти две недели не снимал своего обмундирования и за все это время ни разу как следует не мылся. Поэтому ввиду непредставимого сейчас похода я решил основательно помыться и сменить совершенно завшивевшее белье. Но когда я голым уселся в холодный ручей, меня буквально за руку вытащил Нитман и нещадно отругал, заявив, что он еще накануне вечером установил, что я все еще продолжаю температурить, а поэтому холодная ванна абсолютно исключена.

Рождественским вечером я снова лежал с высокой температурой, а Нитман запретил мне подниматься с моего ложа. Но когда из палаток личного состава до меня донеслось пение рождественского гимна[27], я не мог больше лежать в моем старом грязном спальном мешке, который сопровождал меня на двух мировых войнах. Я посетил одну палатку за другой, чтобы принять участие в празднованиях моих солдат. Мы своевременно получили по полевой почте наши рождественские посылки, а к тому же и хорошо отоварились в маркитантском магазине. Так что импровизированные столы ломились от избытка всего, о чем только может мечтать солдат на Рождество: хорошей еды, сладостей, шнапса, вина и курева. В такие часы солдат забывает все пережитые им опасности и трудности, отступает даже страх смерти. Человек просто радуется жизни, пока еще светит его собственная лампада. Вернувшись в свою палатку, я еще долго лежал в лихорадочном полузабытьи, слушая доносящиеся до меня из палаток рядовых громкие песни. Но это уже были не рождественские песнопения, но просто веселые напевы.

Сразу после праздника наша дивизия получила приказ отойти в тыл и собраться в Майкопе. Там мы должны были получить – более чем поздно – замечательное зимнее обмундирование, в частности множество тяжелых меховых тулупов. Кроме того, нас должны были снабдить провизией на несколько недель. Это дало мне пищу для размышлений, и я направился в штаб дивизии, чтобы разжиться там из-под полы доверительной информацией. Я узнал, что нам предстоит марш-бросок через заснеженные степи Калмыкии, чтобы усилить группировку под Сталинградом.

Несколько дней спустя нам пришлось большую часть провианта и тулупов вернуть обратно на склады. Что может значить этот новый поворот событий? Я снова отправился в штаб дивизии, где отловил заместителя начальника штаба по личному составу. На мой вопрос, что, собственно, происходит, он ответил вполголоса:

– Сталинград должен быть сдан.

– Что ж, это было бы вполне разумно.

– Вы неправильно меня поняли. Вся армия, которая ведет сражение в Сталинграде, будет принесена в жертву.

– Неужели они не могут оттуда прорваться?

– Теперь для этого упущено время.

– И мы ничем не можем им помочь?

– К сожалению, теперь и для этого время тоже упущено. В любом случае мы ничего не можем предпринять.

– Это же просто ужасно.

– Вполне правильная оценка ситуации.

– И как планируется в дальнейшем наше применение?

– Пока что нас перебрасывают на нижнюю Кубань через Краснодар. Больше мне ничего не известно.

Мы возвращались из штаба ясным зимним утром. Мой адъютант был в наилучшем расположении духа:

– Господин майор, господин майор! Взгляните – велосипедист-посыльный катит снова.

– Они что там, совершенно сошли с ума? Ведь посыльный катит назад.

– Это абсолютно все равно, только бы мы выскользнули из этой проклятой позиционной войны.

– Я считаю, что это вовсе не все равно, двигаться вперед или назад.

– Но, господин майор, это все же никак не отступление. Это просто стратегическая операция. И она вполне может повлечь за собой нечто ошеломительное.

– Я тоже этого опасаюсь.

– Да чего же здесь опасаться? Наше командование знает точно, чего оно хочет.

– Может быть. Но в любом случае не знает, что оно может.