Великое отступление

Великое отступление

Вернёмся на Восточный фронт в весну 1915 г. Здесь и тогда развернулись важнейшие события Первой мировой войны в кампанию 1915 г.

13 (26) апреля германские войска начали демонстративное наступление на северном крыле фронта в направлении Либавы (ныне Лиепая в Латвии). 19 апреля (2 мая) германские и австрийские войска под командованием фельдмаршала Макензена прорвали русский фронт в районе Горлице в Галиции. 9 (22) июня австрийцы снова заняли Львов. Русские были вытеснены почти из всей Галиции и из значительной части Царства Польского.

Потери русских войск были необычно велики. Они могли быть меньше, если бы Ставка не пыталась любой ценой сохранить пространство. Именно тогда впервые прозвучали столь знаменитые по другой войне слова: «Ни шагу назад!». Именно тогда появились в Русской армии первые заградительные отряды.

«Для малодушных, оставляющих строй или сдающихся в плен, не должно быть пощады; по сдающимся должен быть направлен и ружейный, и пулемётный, и орудийный огонь, хотя бы даже и с прекращением огня по неприятелю; на отходящих или бегущих действовать таким же способом, а при нужде не останавливаться также и перед поголовным расстрелом… Слабодушным нет места между нами, и они должны быть истреблены»[28] — гласил приказ, изданный командующим 8-й армией генералом от кавалерии А.А. Брусиловым.

Участились случаи сдачи в плен целых войсковых частей. Так, в первые дни Горлицкого прорыва сдалась в плен 48-я пехотная дивизия во главе со своим начальником генерал-лейтенантом Л.Г. Корниловым. В июне 1915 г. Николай II по докладу Верховного главнокомандующего великого князя одобрил предложенные им две меры. Первая касалась семей военнослужащих, добровольно сдавшихся в плен, — эти семьи лишались продовольственного пайка за взятого в армию кормильца. Вторая мера предусматривала ссылку таких пленных, по окончании войны, на поселение в Сибирь[29].

Но ни героизмом солдат, ни заградотрядами, ни угрозами репрессий против сдающихся в плен и их родных нельзя было исправить положение, созданное катастрофической нехваткой снарядов и патронов и неумелыми стратегическими распоряжениями высшего командования.

Вышеприведёнными фразами обычно иллюстрируют печальные для нашей Родины события начального этапа Великой Отечественной войны. Так вот, происходившее с Русской армией в 1915 г. имеет полную типовую аналогию с тем, что происходило с Красной армией летом — осенью 1941 г. и летом 1942 г. Разница только в масштабах.

Размеры трагедии Русской армии в 1915 г. намного уступали трагедии Красной армии и всего нашего народа в 1941–1942 гг. Летом 1915 г. наши войска оставили Западную Украину, Польшу, Западную Белоруссию, часть Прибалтики. На этой территории проживало примерно 12–13 млн. человек, что составляло меньше 8% населения Российской империи.

В 1941–1942 гг. под пятой врага оказалась территория, на которой до войны проживало около 80 млн. человек — более 40% предвоенного населения Советского Союза.

Размеры потерь в обоих этих случаях трудно сопоставимы. Доля временно уступленных Россией в 1915 г. областей в населении и экономике нашей страны была сравнима с долей французских территорий, оккупированных Германией в 1914 г., в населении и экономике Франции. Это была чувствительная, но не фатальная потеря. Она ещё не ставила под угрозу существование самого государства.

То же самое нужно сказать и о людских потерях России в Первой мировой войне. С августа 1914 г. до конца 1915 г., т.е. за 17 месяцев войны, Русская армия потеряла убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести в сумме 4,7 млн. человек[30]. Это даже как-то неловко сравнивать с первым периодом Великой Отечественной войны (тоже 17 месяцев, 22 июня 1941—18 ноября 1942 гг.), в течение которого также убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести Красная армия потеряла в общей сложности 11,2 млн. человек[31].

В абсолютных цифрах Россия за всю Первую мировую войну потеряла больше, чем любая другая страна. Сопоставление данных различных источников[32] приводит нас к цифре 2,25 млн. погибших, включая сюда умерших от ран и в плену. По другим основным воевавшим странам мы имеем такое число погибших[33]: Германия — 2,05 млн., Австро-Венгрия — 1,4 млн., Франция (без колоний) — 1,3 млн., Англия (без колоний и доминионов) — 700 тыс., Италия — 600 тыс.

Однако в относительных величинах это будет выглядеть несколько иначе. В России погиб 1 человек из каждых 69 человек населения[34], тогда как в Липши — 1 из 64, в Италии — 1 из 62, в Австро-Венгрии — 1 из 38, в Германии — 1 из 35, а во Франции — 1 из 30 человек.

Итак, Россия несла меньшие, относительно масштабов и ресурсов страны, материальные потери, чем остальные главные участники Первой мировой войны. Тем более — чем терял впоследствии Советский Союз в Великую Отечественную войну.

Однако необходимо подчеркнуть субъективный момент восприятия войны в России, которая, как мы уже отмечали, за предыдущие два века привыкла, что её армия воюет малой кровью где-то на чужой территории. Да, потери России в Первую мировую войну не были фатальными. Но они были беспрецедентными для страны. Смутное время начала XVII века, а тем более монголо-татарское нашествие были известны лишь по туманным преданиям, а в Отечественную войну 1812 г. потери и разрушения России были неизмеримо меньше, чем в 1915-м. Правда, тогда противник занял даже Москву, но область, затронутая войной и разорением, в 1812 г. была сравнительно небольшой — по сути, лишь полоса вдоль дороги Ковно — Москва. А в 1915-м фронт боевых действий был сплошной — от Балтийского моря до Карпат.

Что же касается русского военного командования в Первую мировую войну, то оно издавна служило объектом резких нареканий.

«Русская армия выступила на войну с хорошими полками, с посредственными дивизиями и корпусами и с плохими армиями и фронтами, понимая эту оценку в широком смысле подготовки, а не личных качеств»[35]. «Стратегический обзор Мировой войны на Восточном её театре сам собой превращается в обвинительный акт недостойным возглавителям Русской армии. Безмерно строг этот обвинительный акт… Вынеся свой приговор, история изумится не тому, что Россия не выдержала этой тяжёлой войны, а тому, что Русская армия могла целых три года воевать при таком руководстве!»[36]

Эти оценки даны в 20—30-е гг. прошлого века, в промежутке между двумя мировыми войнами. Одна исходит от советского военного историка (бывшего царского генерала), другая от эмигранта-монархиста. Обе, различаясь лишь в тоне, полностью совпадают по содержанию. Обе уничтожающе критические.

Великая Отечественная война смягчила негативную оценку русского командования Первой мировой войны не сделала её неактуальной. Стало ясным, что можно руководить войсками гораздо хуже, однако, несмотря на это, в конце концов выигрывать войну.

Сравним эффективность действий воевавших армий. Говорят, что цифры скучны, но это лишь тому, кому безразлична истина. Для историка нет ничего красноречивее точных цифр.

Число умерших в плену в данном случае — не показатель, поэтому его надо вычесть из общего числа погибших. Хотя реальное количество умерших в германском и австрийском плену русских солдат до сих пор точно неизвестно (имеющиеся оценки расходятся от 27 тыс.[37] до 500 тыс.[38]), возьмём как бы средний показатель в 190 тыс.[39] Получается, что в боевых действиях Первой мировой войны в Русской армии погибло 2,1 млн. (погибших от небоевых причин мы считаем вместе с погибшими от огня противника, так как чем армия эффективнее организована, тем ниже доля потерь от небоевых причин, и наоборот), в армиях всех её врагов, вместе взятых — 1,4 млн.[40] Соотношение получается 1,5:1 не в нашу пользу. Так как взятые в плен — тоже свидетельство эффективности армии, посчитаем вместе с ними, хотя здесь данные менее точны. Русская армия потеряла пленными 2,4 млн[41], взяла пленных 2,2 млн[42].[43] Следовательно, безвозвратных потерь наша армия понесла 4,5 млн., враги же — 3,6 млн., т.е. в 1,25 раза меньше, чем мы.

Если судить лишь по цифрам, они однозначно свидетельствуют в пользу того, что наши враги воевали лучше. Однако не будем поспешны в выводах. Сравним эти же показатели с аналогичными для Великой Отечественной войны. В ней Красная армия потеряла погибшими в военных действиях и от небоевых причин 7 млн. человек[44], уничтожив при этом 4,8 млн. военнослужащих противника[45]. Вместе с пленными наши вооружённые силы безвозвратно потеряли в Великую Отечественную войну 11,4 млн. человек[46], противник — 8,6 млн.[47] Таким образом, в Великую Отечественную войну соотношения потерь были точно такими же (небольшую разницу отнесём на счёт статистических погрешностей), что и в Первую мировую войну.

Любопытно, что совершенно такие же пропорции устанавливаются и для Западного фронта Первой мировой войны. Причём и там германские войска, судя по цифровым показателям, воевали эффективнее своих противников. В 1914–1918 гг. армии Антанты на Западноевропейском театре потеряли погибшими 2,3 млн. человек (Франция с колониями — 1,4 млн., Британская империя — 0,8 млн., Бельгия — 38 тыс., США — 37 тыс.), Германия — 1,6 млн. Вместе с попавшими в плен армии Антанты потеряли там же 2,9 млн., Германия — 2,3 млн.[48]

О чём это свидетельствует? Конечно, меньше всего о том, «кто есть лучший солдат» — русский, немец или француз. Ведь эти цифры не способны учесть технических аспектов вооружения сторон. Выводы, из них следующие, ограничены, но для нас очень важны. Приведённые показатели означают прежде всего то, что перед лицом противника Русская армия в Первую мировую войну выглядела ничуть не хуже, чем Красная армия в Великую Отечественную, если брать в целом как неудачный для нас, так и успешный периоды последней. Если в Великую Отечественную войну такие периоды чётко разделяются между собой, то ход Первой мировой войны для России был более ровным. Учёт этого и позволяет утверждать, что в ходе неё в целом руководство Русской армии было более эффективным, чем руководство РККА в начальный период Великой Отечественной.

Далее, что также показательно, Русская армия Первой мировой войны несла относительно своих врагов такие же потери, как армии наших западных союзников — относительно своих. Иными словами, Русская армия была подготовлена к встрече с врагом ничуть не хуже, чем французская и английская армии. Всё это заставляет признать несостоятельность заезженного тезиса о неготовности Русской армии к Первой мировой войне по части военного профессионализма. И это касается всей армии, то есть и её высшего стратегического руководства. Его даже в первую очередь.

Летняя кампания 1915 г. дала блестящий образец организованного отхода крупных войсковых масс, осуществлённого русским командованием. Северо-Западный фронт под командованием генерала от инфантерии М.В. Алексеева был своевременно выведен из образовывавшегося в Польше оперативного «мешка», который готовило для него германское командование. Во время этого отхода с июля по сентябрь 1915 г. ни одно крупное соединение нашей полевой армии не попало в окружение. Опять невольно напрашивается сравнение с летним отступлением 1941 г. Красной армии — не в пользу последней. Правда, у Гинденбурга не было танковых дивизий, способных проходить до 100 км в сутки. С другой стороны, в 1941 г. танки-то были не только у немцев…

Германское командование напрягало все силы, стремясь нанести решающее поражение России. В августе 1915 г. число дивизий Центральных держав на Восточном фронте достигло максимума с начала войны — 107 (больше будет только через год), из них 65 германских. На Западном фронте в это время находилось только 90 дивизий (правда, все германские). Но своих целей противник не достиг. Уже в сентябре 1915 г. общее число его войск на Востоке было сокращено до 102 дивизий. Это означало признание провала планов вывести Россию из войны в 1915 г.

Западные союзники не оказали в этот период помощи Русской армии своими активными действиями. В мае и июне (н. ст.) 1915 г. они предприняли две незначительные попытки локального наступления, но они оказались безрезультатными. Летом 1915 г. немцы не отправили ни одной дивизии с Восточного фронта на Запад, наоборот, все переброски шли в обратном направлении! Более серьёзная попытка наступления была предпринята союзниками только 12 (25) сентября 1915 г. и длилась четыре недели. Она не имела серьёзных результатов, кроме того, что германское командование на этот раз перебросило с Востока на Запад 11 дивизий. Но это было следствием не столько французских действий, сколько признания бесперспективным дальнейшего наступления на Востоке.

Вряд ли следует, как это иногда делают, считать эти французские атаки предпринятыми лишь для отвода глаз русскому командованию. Союзникам действительно не хватало умения рвать укреплённые полосы обороны противника. И всё-таки о том, что их боевая помощь Русской армии могла быть в тот период более значительной, свидетельствует характерное признание не кого-нибудь, а министра военного снабжения (впоследствии премьер-министра) Англии Дэвида Ллойд-Джорджа: «История предъявит счёт военному командованию Франции и Англии, которое в своём эгоистическом упрямстве обрекло своих русских товарищей по оружию на гибель, тогда как Англия и Франция так легко могли спасти русских и таким образом помогли бы лучше всего и себе»[49]. Снова уместна аналогия с первым этапом Великой Отечественной войны, когда нашим войскам так не хватало помощи реального второго фронта.

Россия, фактически предоставленная самой себе, выдержала напор вражеских полчищ! В конце сентября 1915 г. Восточный фронт стабилизировался. При этом русские войска нанесли противнику ряд чувствительных контрударов на Юго-Западном фронте. На Западном фронте Русской армии[50] (созданном разделением Северо-Западного фронта на Северный и Западный) был ликвидирован прорыв Германской кавалерии под Свенцянами. Там противнику удалось на время перерезать железную дорогу Минск — Москва в 30 верстах восточнее Минска. Но немцам пришлось быстро ретироваться, пока наши войска не успели захлопнуть «форточку», через которую те пытались прорваться на наши тылы.

В этих боях осенью 1915 г. Русская армия показала, что полностью оправилась от понесённых поражений, что военно-технический её потенциал восстановлен, а боевой дух по-прежнему высок. Самый чувствительный урон немецкое наступление нанесло не ей, а русскому обществу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.