Глава 10

Приготовление запорожских казаков к новому походу против турок и татар. Заготовление малороссийскими полковниками для плавного похода морских челнов. Справка Мазепы по поводу высоты воды на порогах Днепра и донесение о том полковника Кармазина. Движение гетмана Мазепы и князя Долгорукого в 1697 году вниз по Днепру к турецким городам. Переправа русско-казацких войск через пороги Днепра. Встреча Мазепы и Долгорукого запорожцами близ Чертомлыкской Сечи. Прибытие военачальников к турецким городкам и укрепление русскими городка Тавани. Возвращение военачальников назад и передача ими охраны крепости отряду московских войск и запорожских казаков. Возвращение запорожцев в Сечь, несмотря на предписание гетмана оставаться на Низу Днепра. Отправка Мазепой и Долгоруким большого отряда войск к Тавани и выступление запорожцев на подмогу тому отряду. Действия запорожцев у Тавани и награда гетману от царя

Взятие русскими города Азова вызвало месть со стороны турок и татар и побудило их идти походом на малороссийские города, чтобы вознаградить себя за потерю у Азовского моря. Вести о таком решительном намерении басурман принесли в Старосанджар два товарища из ватаги погибшего геройской смертью атамана Чалого, Андрушка и Левко, ушедшие из очаковской неволи[356], и значный товарищ Полтавского полка Кирик Шарый, прошлой зимой захваченный с «выростком» сыном басурманами, проходившими через село Петровку[357] в Крым, служивший потом у какого-то татарина под Карасевом, потом бежавший через Сиваш в Сечь, а из Сечи через Полтаву в Батурин[358]. Доставленные в город Батурин октября 26-го дня, запорожские выходцы принесли важные вести о замыслах басурман. Взято всех запорожцев с Чалым да с Богданцем в турецкую неволю 340 человек. Турки всех их держат вместе и ожидают вести от Сечи, будет ли или не будет за них «замена», а «термен» (срок) той замены – 30 дней: если за них не будет прислана «замена», то все они будут розданы на каторги и отправлены в Царьград. Но из 340 человек двоим, самим рассказчикам, посчастливилось из той неволи уйти; а как вышли они из Очакова, тому недели четыре есть. Когда были они в Очакове, то видели, что турки к старому верхнему каменному городу новый, также каменный, пристроили и тот город окопали глубоким рвом, а поодаль от того рва за городом, от моря до моря, обвели вокруг высоким и широким с раскатами валом. В тех городах запасено множество армат, гранат («гранитов»), пороха, пуль («куль») и всяких военных припасов, каторгами по воде доставленных. Войска там с белогородским пашой десять тысяч человек, не считая того, которое на каторгах да на «дробных» судах состоят. Все лето стояли там два султана с Белогородской ордой, а этой осенью вся та орда пошла вверх Буга-реки, не то в Полесье, не то в польские города. А недели за две, за три перед Дмитриевым днем[359] и все каторги и другие суда должны были уйти в Царьград на обычное становище зимнее. На зимнее время и белогородский паша, оставив у Очакова нужное количество войск, имеет в Белогородчину уйти. За четырнадцать дней перед бегством казаков в Очаков прибыл водой до крымского хана турецкий посол. В честь его прихода очаковцы из всех арматных «штук» и из «дробной стрельбы» стреляли в Очакове: тот посол привез им весть, будто турское войско в это лето где-то побило 40 000 немцев. Носился также у очаковцев слух, будто у турок с поляками заключен мир; а как только станет зима, то все крымские и белогородские орды пойдут войной в сегобочную сторону под малороссийские города. Ожидая к предстоящему лету прихода русских войск, очаковцы отнюдь ничего на зиму не сняли, все сады повырубили, рвы возле огородов позакапывали землей, весь посад за новым рвом от поля очистили и на поле от земляного вала несколько окопов сделали[360]. Сами крымцы выгнали все свои «статки» (скот) за Перекоп и обороняют их двумя султанами с значительной частью орды: «А то для того, что в Крыму в это лето не только хлеб, но даже и трава не родила, и басурмане ни себя, ни своего статка не могут прозимовать; а также для того, чтобы в будущее лето малороссийского войска не допустить в поход под Очаков или под Перекоп»[361].

Но если басурмане принимали свои меры для защиты себя от русско-казацких войск, то, в свою очередь, русские прибирали всякие средства для нападения на басурман. Октября 4-го дня предписано было царской грамотой гетману Мазепе послать на смену Серденяцкого полка в город Тавань новый, под начальством Дмитрия Чечеля, полк; а в случае прихода под тот город басурман и самому иметь «обережение и пильное тщательство от них». Затем велено было из Переволочны и из Новобогородицкого городка отправить в город Тавань хлебные запасы для русских войск, а из Тавани взять рваную пушку и взамен ее новую послать. В случае выхода из Таванского городка запорожских казаков в Сечь, оставить в нем 2000 человек военных людей, так чтобы 1000 из них была великороссиян, 1000 малороссиян. А кошевому атаману и всем казакам написать, чтобы они в случае прихода басурман выходили всем своим войском неприятелей отражать.

По такому предписанию гетман уже 15 октября отправил на низовье Днепра полковника Чечеля. Но полковник Чечель, дойдя до Переволочлы и переправившись с левого на правый берег Днепра, несколько замешкался там, поджидая царских хлебных запасов, которые шли на возах в количестве 404 четвертей. Когда возы дошли до Днепра, то, для спешности дела, их переправили частью у Переволочны, частью у Кодака. Потом, соединив их в «диких полях», двинули под город Тавань. Гетман обещал царю «о целости Тавани иметь самое усердное старание», для чего уже и теперь послал туда собственного реймента 1000 человек. Кошевому атаману он отправил письмо с приказанием, дабы он, со всем войском низовым, в том «бодро прилежал и город тот в нерушной целости оберегал»[362]. Ввиду предстоящего похода гетман просил царя «дать милостивое монаршее наставление, с каким полком ему против тех неприятелей ополчаться и как им отпор давать», а кроме того, прислать два можчира[363] и к ним гранатного запаса в находящиеся при гетмане стрелецкие полки[364].

Тем временем полковник Дмитрий Чечель, посланный в город Тавань, прибыл на место и своим полком сменил полк Гаврила Ясликовского, стоявший там целый год на царской службе. К тому же времени доставлено было водой 50 возов из Киева через Переволочну и Запорожье и 1200 рублей в город Тавань для 500 человек запорожских казаков, находившихся в царской службе на Таванском острову. Но, вероятно, присланные деньги не совсем правильно были распределены, потому что 50 человек казаков оставили город Тавань и пошли к гетману просить себе награды сверх присланной царской казны, о чем гетман сообщил царю, не зная, как с просителями поступить[365].

Приготовления к походу длились в течение всей зимы 1696 года и в продолжение весны следующего года. В ноябре месяце гетман Мазепа отправил в Сечь Сидора Горбаченка с письмом к кошевому атаману Якову Морозу, содержащим приказание передать посланцу старую разорванную армату, находящуюся в Таванском городке, для замены ее новой арматой меньших размеров. Пользуясь этим случаем, гетман внушал запорожскому войску быть верным великому государю, находиться в гетманском повиновении, крепко держать Таванский городок и ни под каким видом не допускать к нему неприятелей святого креста.

Отвечая на гетманский лист, запорожцы, в свою очередь, пользуясь случаем, обратились к гетману с просьбой оказать им разные милости. Так, они просили его вельможность порадеть о сечевой церкви Пресвятой Богородицы, которая «была искоренена не от какого-нибудь нерадения, а единственно от напрасного огня», но теперь снова офундована во славу имени Божьего: кошевой и товариство цросят гетмана ту «новосозданную церковь взять в свое призрение», заплатить 1000 червонцев мастерам-ремесленникам и прислать небольшой запас борошна для того, чтобы в той церкви «была предложена» бескровная жертва за пресветлого монарха и за вельможного гетмана. Кроме того, запорожцы просят гетмана, ввиду распространившихся слухов «о переборе денег чехового хода», то есть о запрещении принимать в скарб малороссийского войска старые стертые чехи, отменить такое распоряжение и оставить в обращении прежние монеты, потому что уже теперь, через один слух, в народе малороссийском происходит большое смятение, а в Запорожье – большая турбацня. Запорожцы, имея у себя много чехов и часто отправляясь в малороссийские города за покупкой борошна или других каких-либо предметов необходимости, не могут платить никому в городах своими деньгами и возвращаются в Кош, ничего не купивши[366]. Независимо от этого кошевой и все запорожское войско просят гетмана прислать в Сечь подошв, досок, якорей, железа и парусов на постройку сорока морских судов, за что обещают в точности исполнить все требования гетмана и при первой возможности выступить в Черное море против басурман.

Гетман на этот раз беспрекословно исполнил требование запорожского войска и не замедлил отправить из города Брянска в Сечь «к прежним струговым припасам» на 40 стругов железных якорей 40, холста на паруса 8000 аршин, смолы 80 бочек, железа 480 пудов, канатов 800 сажен, веревок 7900 аршин[367]. Кроме того, особо, в виде подарка, послал кошевому атаману Морозу 20 чехов талеров, судье Власу Опаненку, писарю и есаулу – по 10 талеров[368] и о готовности запорожцев идти для борьбы с басурманами сообщил письмом в Москву, присовокупив к тому предложение построить на собственный счет 50 морских судов[369].

Царь, получив письмо гетмана Мазепы, принял предложение его с особенным восторгом и отправил приказание выслать в Москву запорожских мастеров, умеющих строить морские суда.

По тому царскому приказу кошевой Мороз послал самых лучших мастеров, Василия Богуша с Мартыном Романовичем да Авдием, товарищем Шкуринского куреня, которые прибыли в Москву декабря 11-го дня и оттуда отправлены были в город Брянск для отыскания годного на суда леса и для рубки его[370].

С наступлением весны приготовления к походу усилились.

В феврале месяце, ввиду обеспечения запорожцев, на случай похода, послано было в Сечь через стольника Елеферия Жеребцова царское денежное жалованье[371]. Но в это время гетману приходилось усмирять таванских запорожцев, которые по жалобе на них белгородского полковника Станцеля, задержали, без всякого будто бы повода, государевых ратных людей, били их камнями и поленьями и едва не убивали до смерти[372].

Марта 31-го дня 1697 года гетман Мазепа послал в Нежинский полк универсал и в том универсале приказывал собрать тысячу подвод для препровождения военных и хлебных запасов до Сечи и оттуда вниз под город Кызыкермень[373].

Апреля 27-го числа Мазепа получил известие о результате работ по изготовлению морских судов. Посланный им в главные города малороссийских полков казак Иван Сухина доносил, что в течение последних месяцев у малороссийских полковников изготовлено было 70 морских судов и 600 речных лодок «на лиман и на Днепровскую воду способных, которые судна полковники те, с иного казака по полтине, с иного по талеру емля, своими деньгами делали». Суда были бы и раньше готовы, но замедление в постройке их произошло по вине трубчевского воеводы, запрещавшего мастерам рубить лес в зимнее время. Благодаря, однако, настоянию Сухины часть их была окончена к 27 апреля и тогда же отправлена под командой запорожского мастера Богуша к устью реки Десны и Сейма, а часть окончена в начале мая.

Ввиду трудности переправы судов через пороги Днепра гетман позаботился навести справку о том, как велика в порогах вода и когда удобнее всего пускаться с флотилией вплавь по Днепру. Ответ на гетманский запрос пришел апреля 27-го дня от кодацкого полковника Федора Кармазина. Полковник Кармазин доносил, что, получивши региментарское письмо, он вычитал его вместе со своим товариством в Кодаке и тот же час «безо всякой мешкоты» отвечает, что «вода ныне в порогах великая обретается, и будет она пребывать, хотя помалу, до святого иерарха Христова, Николая, а после праздника святого Николая через неделю начнет спадати скорее, нежели пребывала, и ныне, сими часами, по преполовении Господнем, час и пора самая переправлятись»[374].

После всех этих приготовлений назначен был день похода мая – 25-го числа 1697 года. В объявленном походе русские войска должны были идти под начальством белгородского воеводы князя Якова Федоровича Долгорукого; малороссийские казаки – под начальством гетмана Ивана Степановича Мазепы.

Лишь только гетман двинулся в поход, как на пути из Батурина в Глухов прибыли к нему 30 человек запорожцев с неким казаком Михайлом, ушедшим из турецкой неволи и принесшим важные вести о военных делах басурман[375]. Михайло был родом из Печерского местечка, взят в плен басурманами еще в малых летах, прожил у какого-то купца турчина 15 лет и потом бежал с несколькими товарищами, когда плыл на судне из Царьграда в Козлов по торговым делам. «В это время запорожское сечевое товариство, бывшее в плену басурманском, плывя с турками Черным морем, Божиим призрением и данною ему от Бога помощью, посекло в корабле тех турок и сделалось свободным». Прибыв на турецком корабле до урочища Стрелицы, казак Михайло и бывшие с ним запорожские товарищи бросили там свое громоздкое судно, оттуда до самой Сечи добрались пешком и там раскрыли все военные планы турок и татар. По их словам, одна часть турецких войск, под начальством Алим-паши, на 3 галеонах, 5 каторгах и 20 фуркатах имела намерение подойти водой под городки Тавань и Кызыкермень; другая, в числе 5000 человек на 5 галеонах, 5 каторгах и 20 фуркатах, уже пошла под город Азов. Впрочем, по соображениям самих же выходцев, едва ли войска, которые посланы под Тавань и Кызыкермень, могут подойти на таких больших судах к названным городкам, – скорее они отправлены для обороны Очакова и для замкнутия со стороны Черного моря днепровских гирл.

Для точной и скорейшей передачи добытых сведений запорожское войско поспешило отправить к гетману названных выходцев и придало к ним нескольких человек сечевых казаков. Через последних войско просило гетмана как можно скорей прислать в Сечь необходимые для похода запасы и морские челны, нужно думать, именно те челны, постройка которых затянулась до весны. Гетман Мазепа, приняв запорожских посланцев, выходца Михайла отправил в Москву, а сам поспешил выходом к порогам Днепра[376].

Разделив на две части все свои войска, гетман Мазепа главной массе велел идти «плавным походом» по Днепру до Кодака[377], а сам с меньшей массой войск пошел в тот же поход «землей». Великороссийские войска, собранные для похода под Киевом на Днепре, должны были следовать за флотом малороссийских казаков и также идти до Кодака. Сам начальник этих войск, князь Яков Федорович Долгорукий, бывший до тех пор в городе Белгороде, двинулся на соединение с гетманом сухим путем, имея при себе часть пехотного и конного московских полков и часть слободского казацкого полка. За Яковом Долгоруким следовал севский воевода Лука Федорович Долгорукий.

В средних числах июня месяца гетман Иван Мазепа и воевода Яков Долгорукий сошлись на реке Коломаке. От реки Коломака они двинулись за реку Орель и там с общего совета решили оставить для охраны малороссийских и слободско-украинских городов, на случай внезапного нашествия басурман, на реке Коломаке князя Луку Долгорукого и на вершине реки Орели, выше городов в урочище Хрещатом, миргородского полковника Даниила Апостола. Последнему дан был приказ, «абы он бодрствовал на уторчки неприятельские и, с согласия воеводы севского, давал им отпор». Кроме того, для сбережения от белогородских татар начальники русско-казацких войск особо оставили при днепровском берегу бывшего охотницкого конного полка полковника Илью Новицкого с казаками, приказав ему «неусыпную иметь бодрость и осторожность от наступлений неприятельских».

Оставив реку Орель, гетман и воевода июня 24-го дня[378] пришли обозами «до левого берега Днепра, к Кодацкой пристани, выше Днепровских порогов обретающейся», и тут приняли все меры к тому, чтобы благополучно переправить через страшные пороги Днепра все свои речные и морские суда. Дождавшись прибытия судов, гетман Мазепа посадил на них «военные строения» и велел спускать последовательно весь русско-казацкий флот через днепровские пороги[379]. Переправа через пороги Днепра была очень трудная, продолжалась в течение двух недель и стоила гибели многих хлебных запасов, оружия, судов и людей: «Притом и люди некоторые из войска кончиною смертною отнялись, ибо где о каменные пороги судно разбилося, там и все хлебные и ружейные запасы приходили в утопление, и люди попадали не в безопаство». В то время, когда русско-казацкие войска переправлялись через пороги Днепра, в это время как раз против Кодака, показалась белогородская орда, которая угнала несколько десятков запорожских лошадей, а у селитренного майдана захватила нескольких человек самих казаков. Одновременно с белогородской ордой по другому берегу Днепра, ниже того места, где впадает в Днепр река Самара, за переправлявшимися отрядами русско-казацких войск наблюдала крымская орда[380].

Июля 6-го числа гетман Мазепа переправился с левого берега Днепра на правый и оттуда послал универсал всем наказным полковникам об оставлении им, для охраны украинских городов на случай татарских подъездов, князя Луки Долгорукого и полковника Даниила Апостола «до властного поворота гетмана и воеводы из похода». Когда плавное войско после «зело великих, многоработных трудностей и тяжконосных для ратных людей бедствий» перешло наконец днепровские пороги, тогда и сухопутные русско-казацкие войска, стоявшие дотоле у левого берега Днепра против Кодака, переправились с левого берега на правый реки[381]. Июля 11-го дня, после переправы табора через реку Днепр, войска поднялись к Кодацкой пристани[382] и двинулись правым берегом реки к Бильному порогу «до отрадных мест на пространную и неимеючую в себе препятствий Днепровскую воду». Для «осторожности и для страха» от неприятельского набега гетман оставил у Кодака гадячского полковника Михаила Боруховича с полчанами, не вместившимися в водные суда. Июля 13-го дня сухопутные войска были уже у Бильного порога, не доходя урочища Кичкаса, и там начали пересаживаться с обозом в водные суда, в чем провели времени пять дней; к тому же приходилось ждать прибытия некоторых судов, так как далеко не все они успели переправиться через пороги Днепра; некоторые из этих судов с воеводой Семеном Неплюевым пришли только 15-го числа, а некоторые «и с 19 по все дни волоклися». Когда было подсчитано число всех прошедших пороги судов, то оказалось, что «от тех пороговых жестокостей» пострадало – больших, для морской глубины приготовленных, 17 судов; а онодревых дубовых и липовых, долгиной немалых, с камышовой обшивкой, на лиман способных, «пошло в потерку и потеряние 53 лодки». Июля 18-го числа из Таванского городка прибежал гонец, от Василия Бухвостова и объявил военачальникам, что турки заняли Исламкермень и готовятся взять Шингирей-городок. Тогда военачальники отправили вперед себя два вспомогательных отряда – гетман с Яковом Лизогубом, князь с Семеном Протасьевичем Неплюевым и написали кошевому атаману с войском, чтобы он сообща с теми посланными отрядами шел на оборону Таванских городков. Сами военачальники июля 20-го сели в водные лодки и в полдень того же дня, при выстрелах на всех речных и морских судах из мелкого ружья и из армат, от Бильного порога двинулись мимо острова Томаковки плавным путем вниз по Днепру. Отходя от Бильного порога, гетман Мазепа оставил весь тяжелый обоз на материке с лубенским полковником Леонтием Свечкой и отдал Свечке такой приказ, чтобы он со всем своим обозом от Бильного порога перешел на остров Томаковку и там оставался табором «во всякой осторожности» или до дальнейшего указа, или же до гетманского поворота снизу вверх реки Днепра. «Для того оставил я, – писал гетман в своем письме к царю, – на помянутых местах полковников гадячского под Кодаком, а лубенского при острове, дабы не только грамоты от вас, великого государя, к нам надлежащие, и письма наши с ведомостями к Москве посланные, могли надлежаще доходити, но и нам из сего воинского плавного похода из судов выгрузиться»[383].

Когда гетман и воевода шли по Днепру, то всякий раз при их остановке на ночь и при «рушении» утром в путь на всех судах войска стреляли из мушкетов и из армат.

Июля 22-го дня, в обеденную пору, военачальники остановилась у Чертомлыкской Сечи, в урочище Каменный Затон, и там встречены были кошевым атаманом Григорием Яковенком и знатными казаками[384], которые «привитали» их словом победы над басурманами. В это время воевода князь Яков Федорович Долгорукий дал запорожским казакам семь стругов и по одному талеру на человека, а гетман Мазепа подарил по золотому на 4000 человек. Но тут же оба военачальника дали приказ кошевому собрать несколько человек «добрых» молодцов и с ними плыть вперед для борьбы с неверными басурманами. И кошевой не замедлил исполнить данное ему приказание. Собрав войско, он немедленно двинулся вперед к турецким днепровским городкам. За кошевым атаманом и его отрядом двинулись вниз по Днепру и сами военачальники, гетман Мазепа и воевода князь Яков Долгорукий, и через три дня после того, а именно июля 25-го дня, прибыли под город Кызыкермень. Здесь, у стен города, гетмана и воеводу встретили кошевой атаман Яковенко и отряд запорожских казаков, которые опередили на несколько времени шедший за ними казацко-русский флот. Запорожцы и здесь приветствовали гетмана словом и в честь его выпустили из мушкетов столько выстрелов, что от той стрельбы помрачился воздух и заволоклось туманом солнце. Польщенный таким вниманием, гетман Мазепа подарил запорожцам 2000 золотых из собственной казны[385]. Тут кошевой обрадовал военачальников вестью, что татары, услыхав о движении по Днепру русских войск, оставили Исламкермень и ушли прочь.

По приходе на место гетман и воевода решили сосредоточить свои силы только в Таванском и Кызыкерменском городках, а Шангирей на воздух взорвать, потому что он стоял на две версты выше Тавани и вместо пользы мог приносить русским один вред. Тавань определили укрепить новыми стенами и посадить в нем значительный гарнизон. Июля 30-го дня, после молебна и водосвятия, около старого города Тавани заложили новый, более обширный город; тот город укрепили глубокими рвами, обнесли толстыми, высокими каменными с большими раскатами стенами и по стенам завалили дерновыми и земляными кошами. Для возведения того города нарочно присланы были какой-то инженер-немчин и русский дворянин Василий Бухвостов[386].

Едва русские приступили к укреплению Таванского городка, как у левого берега Днепра со стороны Конских Вод показались сперва небольшие отряды татар, а потом явился и сам хан с огромной ордой. Наблюдение за движениями неприятеля поручено было запорожским казакам, которые стояли в лодках ниже Кызыкерменя на урочище Высшей Казацкой Головы[387] и оттуда следили за татарской ордой. Августа 2-го дня к Таванской крепости с левой стороны подошли крымцы, с правой белгородцы, а августа 10-го дня стали подступать к Тавани со стороны моря и турецкие войска. Кошевой атаман Григорий Яковенко дал знать гетману Мазепе о том, что вверх по Днепру плывут на многих водных судах турецкие войска. Всем стало очевидно, что неприятели готовились охватить русских со всех сторон и грозили отрезать им путь. Августа 12-го дня татары подослали к запорожцам, стоявшим на Таванском, выше Раскопанки, какого-то «крымского басурманского человека». Тот человек подъехал с левой стороны Днепра и потребовал к себе от запорожцев для разговора толмача. Запорожцы, желая знать, о чем будет речь, послали от себя одного своего товарища, «добре знающего агарянским языком». Когда тот товарищ явился к крымскому человеку, то басурманин его спросил, для каких мер обретается тут войско низовых казаков. На то товарищ отвечал ему, что войско низовое собрано потому, что видит басурманские силы, которые идут водным путем к кызыкерменским местам. После этого татарин, испытывая толмача, спросил, правда ли то, что запорожского войска в судах до 14 000 человек. На это запорожский толмач отвечал, что низового войска здесь имеется 10 000 человек, а вместе с гетманским и боярским всего 200 000 человек. Тогда татарин вменил запорожскому толмачу такой ответ в ложь, распростер руки свои на такие слова и с удивлением сказал: «Нам, всему государству крымскому, дивно то, что вы, войско запорожское низовое, при храбрости горячей своей, груди подставляете и кровавые бои с нами чините для москалей, не ведая того, что москали давно вас, казаков, ненавидят, совершенно хотят всех вас в неволю отдать, как и выдали уже; а если бы вы, оставя москалей, с нашим государством крымским свое радетельное приятство хранили и в перемирии с нами жили, то мы б знали, какую честь, похвалу и какую награду за такую вашу рыцарскую храбрость вам оказать, а не так, как москали, которые ни во что имеют вас, таких храбрых людей». Выслушав такие слова, сказанные, очевидно, от всей орды, запорожский толмач выбранил татар «за такое проклятое поганское желание», а самому басурманину дал такой ответ: «Ведайте вы, басурмане, что как его милость, господин ясневельможный гетман, так и мы, войско низовое, исповедуя истинную христианскую веру, должны умирать за крест святой и за православного своего единого монарха, подставляя против вас, басурман, свои груди, и мы надежду в праведном Бозе полагаем, что ныне всех вас, басурман, одолеем и впредь будем одоление получать». После этих слов оба толмача прекратили свой разговор и разошлись каждый в свою сторону[388].

Несмотря на долго длившиеся сборы к походу, несмотря на прибытие к Таванскому городку, гетман и воевода, при виде массы врагов, решили за лучшее внезапно покинуть Тавань и подняться вверх по Днепру. Чем руководились в этом случае начальники русско-казацких войск, в точности неизвестно. Может быть, они опасались быть отрезанными от басурман, может быть, хотели обеспечить малороссийские города от набегов татар. Сам гетман писал царю, что он переправился через Днепр и ушел на речку Орель «для отвращения басурман от великороссийских и малороссийских царского величества городов»[389].

Так или иначе, но, покидая турецкие городки, гетман и воевода оставили в них всего до 6000 человек и в том числе до 1000 человек запорожских казаков вместе с кошевым атаманом Григорием Яковенко. Запорожским казакам гетман дал 1000 червонцев и наказал им жить мирно с русским войском и единодушно держаться против басурман в случае прихода их к городкам[390].

Августа 20-го числа военачальники двинулись в путь и сперва поднялись до Запорожской Сечи, а от Сечи августа 26-го дня добрались до острова Томаковки, где стоял тяжелый обоз с Леонтием Свечкой. У острова Томаковки гетман приказал своим войскам высадиться на сушу, а все большие и малые суда передать запорожцам. Здесь гетман получил известие о том, что в Сечь явился из-за границы «какой-то плут», который подговаривал запорожское войско идти в польскую сторону на заграничную службу. И по тем подговорам уже отправилось две ватаги, одна пешая в 400 человек с ватагом Каневского куреня Морозом, а другая конная в 80 человек с бывшим кошевым атаманом Морозом; третья же ватага собиралась с каким-то Кравцом Шкуринского куреня. Гетман поторопился послать на имя наказного кошевого атамана Федора Ивановича письмо в Чертомлыкскую Сечь и в том письме доказывал, что ходить запорожцам в заграничную службу без воли государя и неудобно да и нельзя. Уже и раньше запорожское войско, уходя в заграничную службу, от того терпело много бед: одно – никакой себе корысти не получало, а другое – в трудных случаях нашло себе там «скончение». Кроме того, по вечному миру, установленному между Россией и Польшей, Польша никого из малороссиян и запорожцев ни явными, ни тайными способами не должна подговаривать на свою службу и даже добровольно к ней приходящих принимать не могла. Поэтому гетман предлагал запорожскому войску отыскать того плута, который «рассевает подговоры», и прислать его в Батурин. А для того чтобы «пространнее изустными словами предложите войску увещание», гетман посылает в Сечь знатных особ, Ефима Лизогуба и Федора Кандыбу, и вручает им для войска, на Коше находящегося, тысячу золотых да атаманам куренным по сукну тузинку на кафтаны[391].

Наказной кошевой атаман Федор Иванович и все бывшее на Кошу войско, получив от гетмана дары, послали ему благодарственный лист и выразили в нем желание, дабы дающая рука его вельможности войску низовому запорожскому никогда не оскудевала. Относительно же человека «той породы, что войско запорожское в страну польскую затягает», заявили, что такого ляха у них на Кошу никогда не бывало и все войско о нем ничего не слыхало. Если что и было между казаками, так это то, что некоторые из товариства, не имея себе ниоткуда пожитков, хотели было идти в польскую сторону ради добычи, но такого дела им войско не позволило чинить[392]. В это же время, а именно августа 23-го дня, кошевой атаман Григорий Яковенко, остававшийся с войском возле Тавани, у днепровского берега, выше Яремовки и зорко следивший за всяким движением неприятеля, увидел 4 турецких судна, внезапно ударил на них и, обратив их в бегство, завладел одним из них, взяв при этом у врагов одно знамя и одну пушку[393].

Тем временем сам гетман Мазепа от острова Томаковки поднялся до Грушевки и расположился там табором. В это время к нему явилось нескольких человек запорожского товариства с новым письмом от кошевого атамана и с турецким языком, недавно под Таванью на воде взятым. Гетман, поблагодарив войско за присылку языка, возвратил его назад в Запорожскую Сечь и, пользуясь случаем, написал запорожцам убедительное письмо не покидать Таванского и Кызыкерменского городков и всеми силами оборонять их от басурман. То дело, то есть очищение реки Днепра от басурманских жилищ, есть зело потребное дело; еще за покойного кошевого Сирка запорожцы писали к бывшему гетману, а теперь в своих письмах к самому Мазепе обновили свое прошение о том, чтобы «для отворения на Черное море дороги» очистить Днепр. И теперь те письма запорожского войска лежат частью в канцелярии у гетмана, частью обретаются в приказе в Москве. По тех просьбах и докуках великий государь указал гетману идти с войском под турские городки и свои великороссийские силы туда же велел отпустить. И теперь, когда Бог посчастил те городки в руки забрать, нужно все силы приложить к тому, чтобы удержать их за собой и чрез то отверстые ворота к Черному морю иметь. Сам гетман для того, чтобы подать опору и помощь находящимся в городках русско-казацким войскам, сообща с русским воеводой, послал к Таванскому городку свежий в 1000 человек отряд. Начальнику того отряда, лубенскому полковнику Яковлеву, и всем старшим и меньшим особам отдан приказ нигде не мешкать «подале города» и, хотя бы им пришлось сквозь неприятеля пробиваться, непременно войти вовнутрь городка для общего отпора басурман. Тому отряду, едущему к Таванскому городку, запорожское войско, находящееся в Коше, должно свою помощь оказать и приложить старание о том, чтобы провести его в самую Тавань; если же того почему-либо сделать будет нельзя, то, по крайней мере, поставить его вблизи города для общих, вместе с запорожскими добрыми молодцами, промыслов. Ради православной христианской веры, ради монаршеской милости и ради подлинных выгод запорожцы отнюдь не должны ни отходить, ни отдаляться от занятого ими городка, но изыскать всякие способы к тому, чтобы «урывать неприятелей, давать им знак, дабы поганцам страх мог быти к прекращению их поганского намерения». А наградой за «неотходную» из-под Тавани службу по 2 талера каждому товарищу будет, на 1000 человек 2000 талеров; если же окажется какая скудость в хлебных запасах, то в таком случае можно из Сечи взять из 100 кулей запаса, которые нарочно для такого случая в войсковой шопе[394] оставлены[395].

Гетман не напрасно обращался к запорожским казакам с просьбой об удержании ими Таванского городка. Уже вскоре после отхода его вверх по Днепру кошевой атаман Григорий Яковенко и бывшее при нем товариство оставили Таванский городок и августа 28-го числа, в субботу, пришли в Сечь. Как только кошевой пришел в Сечь, в тот же час его сбросили с атаманства за то, что «он не умел чинить около неприятеля промысла и до того дела был неохотен и боязлив», и выбрали вместо него атаманом бывшего войскового есаула, именем Григория. К этому-то кошевому атаману и явился гетманский посланец, лубенский есаул Яковлев. Поклонившись ему при всем собрании, Яковлев передал войску приказание гетмана чинить промысл против неприятеля в Таванском городке, в случае наступления туда басурман, а о себе сказал, что он, по воле гетмана, ведет под тот же городок отряд казаков в 1000 человек. Выслушав такой приказ, все казаки и сам новый кошевой атаман решили исполнить волю гетмана и в ближайший вторник 31-го числа идти к Таванскому городку, а для известия о том определили послать к гетману сечевого казака Якова Ворону, чтобы он его вельможности словесно мог о решении войска доложить[396].

Обо всем, что произошло в городе Тавани после отхода оттуда русско-казацких войск и что случилось в это время в Сечи, гетман донес царю в обширном письме, писанном из табора при Кодацком перевозе сентября 4-го дня 1697 года и доставленном в Москву знатным войсковым товарищем Федором Топольницким.

«Повернувшись, вместе с ближним вашего царского пресветлого величества боярином и воеводою белогородским и наместником великопермским, князем Яковом Федоровичем Долгоруковым, с плавного похода из-под Таванского города в наш табор под Томаковку, я писал к вам, великому государю, донося чрез почту о всяких поведениях, а также и о том, что при отходе нашем из-под Таванска, я, после долгого убеждения, напоминания и предложения, оставил под городом кошевого атамана Яковенка с товариством в тысячу или больше человек, приказавши им именем всемогущего вашего царского пресветлого величества указа, чтобы они, вместе с великороссийскими людьми, оставленными в новом город Таванске, задержались на несколько недель, чинили над неприятелями промысл, сколько хватит способностей и силы, в награду за что мы дали им, при отходе нашем, кроме прежних наших подарков, еще 2000 золотых. Потом, отправляя из обоза от урочища Томаковки знатную часть войска реймента нашего в помощь оставленным в город Таванске, писали мы кошевому атаману и всему при нем войску запорожскому, прилежно увещевая их, чтобы они оказали помощь и проводили бы в путь наших людей, посылаемых в город Тавань, а также и сами находились в бодром и добром против тех неприятелей подвиге и промысл и ни в коем случае не отходили бы оттуда до тех пор, пока не уйдут неприятели, обещая им за понесенные в военных оказиях труды особенную денежную награду, а именно по 2 талера на человека. Список с письма, которое писал я к ним, посылаю ныне в приказ Малой России. Теперь же, вместо моей надежды, мне принесли известие из Сечи, что запорожцы, оставленные мной под городом Таванском, не сдержавши своего слова пробыть незвестное время в военных промыслах, с побудки неспокойных голов, бывших между ними, стали враждебно относиться к своему кошевому атаману и, не слушаясь его, все возвратились в Сечь, где лишили его атаманского уряда и вместо него выбрали бывшего своего есаула, человека к уряду неприличного и никакой знатности и заслуги в Сечи между казаками не имеющего. Потом я писал с дороги до полковника лубенского (Свечки) «жестоко» напомнить запорожцам о премощном монаршем указе и моем гетманском слове, чтобы они без всякой отговорки шли к городу Таванску и старались бы как о том, дабы доставить в город нами людей посланных, так и о том, дабы промышлять над неприятелями, надеясь за то на будущее время получить вашего царского величества милость, которая всегда и поможет и обогатить их. С тем письмом и отправил моего нарочного знатного казака в Сечу, через которого и ближний боярин и воевода писал о том же к стольнику и полковнику, посланному в Тавань из Томаковского обоза. И тот посланный казак возвратился оттуда к нам в обоз, на пристань Кодацкого перевоза, и принес письма как боярину и воеводе, так и мне, гетману, писанные. В тех письмах сказано, что по письмам и повелениям нашим войско низовое с атаманом своим кошевым, новопоставленным, охотно пошло из Сечи снова на Низ, августа 31-го дня, обще с вышереченными ратными вашего царского пресветлого величества людьми, которые от нас из обоза в Тавань посланы через того ж казака, из Сечи к нам возвратившегося. И то как словесно, так и письменно нам донесено, что по 28-е число августа неприятельских приступов под Таванский город не бывало. А письма те туда ж, в малороссийский приказ вашего царского пресветлого величества посылаем. И как там то войско низовое с теми людьми военными, от нас посланными, поступить и какое имети будет поведение, и что делают неприятели, о том ожидаем впредь ведомостей подлинных, для которых нарочно казаков вновь в Сечу послали. Тут же покорно доношу вам, великому государю, что из заграничной стороны внеслась в Сечь некаясь обмана, призывающая на службу запорожцев; по этой ложной молве еще с весны этого лета отправились в Польшу две ватаги запорожского товариства, – одна пешая с ватагом, прозываемым Морозом, казаком каневским, в 400 человек; а другая конная с Морозом, бывшим атаманом кошевым, в 80 человек; а ныне, как мне донесли, какой-то Кравец, Шкуринского куреня, подбирает себе третью ватагу, имея намерение идти в ту же польскую дорогу. И я, гетман, по должности моего уряда, как словесно наказного кошевого атамана с куренными атаманами и с товариством во время встречи с их стороны меня, так и письменно журил их за тот непорядок, приказывал прекратить и удерживать от того зазыва людей своевольных. С моим листом я посылал в Сечь войскового генерального хорунжого Ефима Лизогуба и конотопского сотника Федора Кандыбу, которым они, запорожцы, ответили, будто теперь у них в Сече нет ни одного такого товарища, который хотел бы идти в Польшу на службу. И хотя от них пользы для службы мало, больше же всего, как сказано выше, нерадения, но я, имея в виду то, чтобы они не отбегали от вашей великого государя монаршей милости, поступил с ними ласково: во время прихода моего с войском плавным походом отослал им через руки черниговского полковника три тысячи золотых, которыми деньгами кошевой атаман с товариством, при нем будучим; идя под Тавань, поделился. Потом я сам, прибывши в Тавань, дал им, кошевому с товариством две тысячи, а во время отхода тысячу золотых; а теперь отослал в Сечь через названных генерального хорунжего и конотопского сотника тысячу золотых грошей да на жупаны каждому атаману по сукну тузинку; да кроме того обещал им денег, если останутся при Тавани. Все эти подачи большой убыток причинили убогому войсковому скарбу, кроме особых дач, которые им давались. Тут же покорно докладываю вам, великому государю, что бывший атаман кошевой с товариством, будучи в плавном походе ниже Таванского города, во время нашей бытности возле того города, по своей верности и желательству, прислал ко мне лист, объявляя о неприятельской басурманской прелести, какую толмач их поганский запорожскому толмачу, там же к берегу днепровскому приблизившись, выговаривал. Этот лист, а также и список с моего листа к атаману наказному кошевому, через хорунжего нашего генерального посланный, а также и отповедь на тот лист мой от них принесенную, посылаю в приказ Малой России для ведома вам; великому государю. И о том покорно доношу, что, став из плавного похода в обозовое ополчение и пришед к пристани Кодацкой, переправились с войсками через реку Днепр сентября 3-го дня, а 4 того ж сентября, пошед от Днепровского берега, пришли к реке Орели для обороны от неприятельских приходов ваших царского пресветлого величества великороссийских и малороссийских городов. О тех неприятелях мы и теперь от полковника миргородского, на Орели с войском стоящего, и от Пляки, ватага полевого; узнали, что они немалою купою через вершину реки Самары на сю сторону городов переправились. Там около Орели мы рассуждать будем, где нам найти приличное место для ставки обозом и сколько времени нам ждать милостивого царского пресветлого величества указа; о том просим с войсками, которые в течение 16 недель, обретаясь в трудах и подвигах военных, слишком оголодали и изнужились. Посылая об этом нарочного, Федора Топольницкого, нашего знатного товарища войскового, к вам, великому государю, к вашему царскому пресветлому величеству, отдаюсь яко наипокорней вашего царского пресветлого величества благостыне. Дан в таборе у пристани перевоза Кодацкого, сентября 4-го дня, 1697 года»[397].

Отправив такое донесение царю в Москву, гетман и воевода тем временем перебрались у Кодацкого перевоза через реку Днепр, дошли до реки Орели и от Орели поднялись до Ворсклы-реки; с Орели они послали на подмогу оставленным в Тавани великороссийским ратникам и малороссийским казакам 760 человек лубенцев и 300 «человек ратных царских людей, потом с Ворсклы гетман отправил в ту же Тавань 1500 человек полтавцев и 300 лубенцев под командой полтавского полкового судьи Буцкого. Последнему приказано было доехать до Сечи верхом, в Сечи оставить лошадей, сесть на оставленные в ней челны и в тех челнах плыть под Тавань. Потом из местечка Опошни гетман и воевода послали к Тавани войска еще 20 000 человек и также велели им сперва ехать до Сечи на лошадях, в Сечи сесть на челны и так плыть Днепром до Тавани, сколько станет челнов на людей; не вместившимся в челнах идти параллельно берегу пешком[398].

Решительные намерения гетмана вернули снова к делу запорожцев: они вновь выступили против басурман. Встретив некоторое число посланных гетманом казаков, запорожцы 4 сентября провели их в город Тавань тогда, когда к крепости уже явился сераскир-паша с 10 000 татар. Сентября 9-го дня кошевой атаман с отрядом запорожцев, несмотря на сильное сопротивление со стороны белогородских татар, успел переправиться через Днепр и вступить в Тавань, где необыкновенно радостно был встречен русскими и запорожскими казаками, осажденными от мусульман. Русские засели в городке и мужественно отбивались от многочисленных врагов. Запорожские казаки защищали один из четырех раскатов (башен) крепости и упорно отражали басурман. Тогда басурмане подослали одного из своих к кошевому и запорожцам с предложением сдаться, чтобы не губить понапрасну своих сил. Но на такое предложение казаки ответили тем, что убили подосланного к ним мусульманина.

После этого неприятели поделали шанцы у самой Тавани, вошли с двух сторон в ров, подкопали три бастиона и взорвали часть стены, но взять крепости все-таки не могли, потому что осажденные с своей стороны насыпали внутри насыпи и делали рвы.

Насколько трудно было в это время положение запорожцев в Тавани – это видно из писем властного кошевого атамана Яковенка к наказному кошевому Яську Федоренку[399]. Яковенко просил Федоренка как можно скорей («наипильне днем и ночью разрыватись») идти, со всем войском («ораз колько-колько есть на Коше войска»), из Коша в Тавань на помощь казакам против басурман, а также донести о положении дел гетману Мазепе и молить его о присылке в Тавань малороссийских полков[400].

Положение дел в Тавани в самом деле было весьма серьезно. Помощь, посланная от гетмана, находилась еще в пути, а между тем враги не прекращали своих нападений на защитников крепости. Покинув Тавань, неприятели перешли к Кызыкерменскому городку. Но, потерпев и здесь неудачу, мусульмане сентября 23-го дня вновь перешли под Тавань и решились склонить на свою сторону запорожских казаков. Для того они бросили в город посредством стрел, во избежание убийства своих посланцев, два письма, одно от татар, 23 сентября, а другое от турок, 24 сентября[401].

«Черкасам, атаманам, сотникам и всей казацкой черни многое поздравление. Мы с вами старые друзья. За что же вы против нас бьетесь? Зачем за Москву умираете? Ведь Москва с вами не очень добрые дела творит. Наш государь вас к себе приглашает. Не бойтесь ничего дурного. На той стороне, где стоят каторги, там увидите ханское желтое знамя. Пусть кто-нибудь из ваших приходит к этому знамени. Мы ханскому величеству донесем, и все станется, даст Бог, по вашему желашю. Если же это слово непригодно, – как себе знаете, а ваши грехи на ваших шеях. Я здесь такой человек, что меня послушают.

От войска турецкого и от хана крымского слово старшинам и всему казацкому войску, находящемуся в город. Наш падишах – старейший над всеми землями. Город, который вы заняли, – его город. Сдайте его нам добровольно, если хотите себе здоровья; а не сдадите, так мы его возьмем с помощью Бога и Мухаммада, пророка его, и тогда вас мечом истребят наши рыцари. Однажды и дважды вам говорим: сдайте город. Сегодня же отпишите нам ответ».

Запорожцы на эти письма отписали так:

«Мы, старшины великих войск московских, и мы, старшины войска запорожского и городовых и охотных полков, приняли в руки свои лист ваш нам чрез стрелу поданный, в котором просите сдать город вам и устрашаете своими кавалерами и мечом. Знайте, что мы не походим на вас, басурман, и не верим вашим лживым пророкам, а надеемся на всемогущего Бога и на пречистую его матерь, твердо уповаем, что вы не возьмете нашего города, пока не заржавели наши сабли и не ослабели руки, а хлебных и боевых запасов у нас много. Не устрашайте нас угрозами и не прельщайте обманами. Делайте, что хотите, а мы не подумаем отдавать этого города в вашу область, но всякий час ожидаем к себе войск и готовы мужественно стоять, пока сил наших станет, за веру православную, за честь и за имя нашего государя. Надеемся при помощи божей нанести вам великое поранение, и будет вам вечный срам».

Письмо, по примеру врагов, послано было из города посредством стрелы[402].

После этого неприятели безуспешно простояли под крепостью 16 дней, с 25 сентября по 10 октября, пытаясь посредством приступов и подкопов взять городок. Под конец, услышав о приближении к Тавани свежих русских сил, которые шли под начальством полтавского полковника Ивана Искры, враги отступили от нее.

Из запорожцев во время осады неприятелями Таванского городка было убито 48 человек, ранено 78. За участие в таванском и кызыкерменском деле кошевому атаману дано было 50 ефимков, писарю – 30, есаулу – 25[403].

Так окончился этот бесславный для гетмана Мазепы на низовье Днепра поход.