Глава 19

Ништадтский мир России с Швецией. Уход Филиппа Орлика из Швеции во Францию и из Франции в Турцию. Уничтожение в Малороссии гетманства и введение Малороссийской коллегии. Намерение турецкого султана идти войной под украинные русские города и меры по этому поводу царя Петра. Политика в отношении запорожцев при преемниках Петра. Возвращение Малороссии гетманства и просьбы запорожцев о дозволении им вернуться в пределы России. Самовольное возвращение запорожцев на Чортомлык. Письмо крымского хана к запорожцам, возвращение их под протекцию хана и поселение при устье речки Каменки. Показание казака Семена Беспалого, данное графу Борису Петровичу Шереметеву, о состоянии войска запорожских казаков в Каменской Сечи, о числе всего войска, о занятых им местах и о промыслах его

Напрасно Филипп Орлик, желавший освободить Украину «от ярма московского», возлагал свои надежды на Швецию. Пока жив был Карл XII, Орлик мог, по крайней мере, мечтать о том, что шведский король скоро или нескоро составит коалицию западноевропейских держав и, став во главе такой коалиции, сломит силу гордого своими успехами русского царя. Но Карл XII внезапно погиб от пули ненавистного злодея, и тогда все значение Швеции в глазах Орлика исчезло. И точно, скоро после смерти Карла Швеция, обессилевшая от продолжительных с соседями войн, под конец заключила с Россией в 1721 году в городе Ништадте вечный мир. После того Филиппу Орлику ничего другого не оставалось делать, как навсегда покинуть Швецию, и он ушел из Швеции сперва во Францию, а из Франции удалился в Турцию и поселился в городе Салониках. Теперь он все надежды свои возложил на Турцию, рассчитывая возбудить ее против России. Но расчеты Филиппа Орлика и здесь не оправдались. После окончания великой Северной войны русский царь, принявший с этих пор титул императора, приобрел огромное значение в Западной Европе и сделался полновластным хозяином у себя дома. К запорожским казакам он по-прежнему относился отрицательно и на все их просьбы о принятии в пределы России со всем Кошем отвечал отказом. В Малороссии Петр учредил мая 16-го дня 1722 года так называемую Малороссийскую коллегию, в смысле органа центральной власти, состоявшую из председателя и шести человек чинов штаб-офицеров, и находившуюся в городе Глухове. Тщетно гетман Скоропадский, лично ездивший в новую столицу, хлопотал об отмене Малороссийской коллегии: он вернулся из Петербурга ни с чем и в июле месяце внезапно скончался тотчас по прибытии на родину. После смерти Скоропадсксго киевскому губернатору князю Ивану Юрьевича Трубецкому послан был указ смотреть и проведывать тайно, чтобы у жителей Малороссии не было пересылок с запорожским войском, с Филиппом Орликом и с прочими изменниками. С тем же предписанием послан был указ и командующему войсками на юге генерал-майору графу фон Вейсбаху[869]. Для управления Малороссией назначен был наказной гетман, черниговский полковник Павел Полуботок, избрание же настоящего гетмана отложено было на неопределенное время.

Такое положение дел в Малороссии лишало запорожских казаков всякой надежды на возвращение к своим родным пепелищам, и им оставалось одно – сидеть в днепровском низовье под властью Крыма.

В это время русский император, закончивши продолжительную войну на западе и ставши прочной ногой у Балтийского моря, перенес свое внимание с запада на восток к Каспийскому морю и открыл поход в кавказские владения Персии. Поход этот начат был в половине лета 1722 года и продолжался под личным предводительством императора до сентября месяца того же года. Достигнув города Дербента, Петр сам повернул назад в Астрахань, а вместо себя оставил для продолжения военных действий несколько полков под начальством боевых генералов.

Известие о персидском походе русского императора немедленно дошло до турецкого султана, и султан объявил, что только Порта имеет право претендовать на обладание Персией. Сторону Турции взяла Англия, которая стала подбивать султана объявить войну России. Тогда султан начал выискивать различные поводы для объявления войны русскому императору. Воспользовавшись ходившим в то время слухом о намерении русского самодержавца строить крепости в низовьях Днепра и о данном будто бы им дозволении своим подданным, донцам и калмыкам, грабить татар и запорожцев, султан отправил своего полномочного посла с представлением о том в Петербург.

Тогда русский император, желая собрать вести об истинных намерениях турок и татар, послал полтавскому наказному полковнику Черняку приказ сделать по этому поводу тайные разведки в Крыму и полученные вести доставить в Петербург. По тому приказу полковник Черняк в конце месяца ноября 1722 года отправил в Крым и в Запорожскую Сечь некоего казака Криворученка. Казак Криворученко доехал сперва до Переволочны на Днепре, а оттуда спустился на Кызыкерменский перевоз и застал там кошевого атамана Василия Титаровского[870]: кошевой провожал сечевых казаков, которые должны были сопровождать Капич-пашу, ехавшего через Крым в город Азов на комиссию. Тут Криворученко узнал, что крымская орда еще в октябре месяце, на Покров, собиралась идти на великороссийские и малороссийские города, но, получив приказание от султана воздержаться от похода до возвращения турецкого посла от русского царя, на время свой поход отложила. В своем указе султан объявлял, что если от царя не будет удовлетворения за причиненные в людях и в скоте калмыками и донцами татарам и запорожцам шкоды, а также если не будет указа о снесении городков, которые царь приказал соорудить в низовьях Днепра, то татарам и запорожцам приказано будет идти под великороссийские и малороссийские города.

Получив подлинные о неприятельских замыслах вести, русский император поспешил предупредить о том главных генералов и командиров Киевской и Азовской губерний, а также велел послать указы о том малороссийской генеральной старшине и заодно с тем войску донских казаков[871].

Это было декабря 31-го числа 1722 года, а 28 января 1725 года императора Петра уже не было в живых.

Преемница Петра Екатерина I, вступив на престол, следовала в отношении запорожского войска взглядам своего державного супруга. Апреля 22-го дня 1725 года она отправила азовскому губернатору генерал-майору Григорию Петровичу Чернышеву следующую инструкцию «Об управлении азовскою губерниею» и об обращении с запорожскими казаками:

«Объявить тем, которые будут ездить в Крым, чтобы к запорожцам отнюдь не заезжали, и о том учинить заказ крепкий под жестоким наказанием и отнятием всего того, с чем кто туда дерзнет приехать; а из крымцев, которые в губернию его приезжать будут, дать знать, чтобы они при себе изменников запорожцев и прочих ни с товарами, ни для каких дел в губернию Воронежскую и никуда в великороссийские города також и из той губернии, ни откуда чрез губернию ту на Запорожье с товарами, ни за добычею и ни с чем другим отнюдь не пропускали, чего на заставах приставленным приказать смотреть накрепко под опасением жестокого штрафа. А которые запорожцы будут приходить с повинною или с другими какими письмами или словесными приказами, таких задерживать, а о том писать к генералу князю Голицыну, також рапортовать и подлинные письма присылать в сенат, оставляя с оных у себя списки, а не описався в сенат, с ними, запорожцами, яко с изменниками, никакой письменной пересылки отнюдь не иметь и на их письма не ответствовать, также и той губернии за обывателями смотреть, чтоб у них как с ними, так и с прочими пограничными подозрительных корреспонденций не было; а ежели будут происходить от турок и татар и изменников запорожцев тамощним обывателям всякие обиды, а пойманы не будут, генерал-майору и губернатору о всяких случившихся делах в турецкую область к порубежным пашам и к крымскому хану писать; а ежели из них изменников, запорожцев, в землях императорского величества кто пойманы будут, и тех разыскивать, а что по розыску явится, о том писать в сенат, а о прочей корреспонденции с пограничными поступать по указам из иностранной коллегии»[872].

Так прошло еще два года, и положение запорожских казаков по-прежнему не изменилось к лучшему.

Но вот вступил на русский престол новый государь Петр II, и с ним пошло новое веяние в России. Малороссии возвращено было право выбора гетмана, и тогда в гетманы избран был миргородский полковник Даниил Апостол, к которому поставили в качестве руководителя русского правительственного советника Федора Наумова. Запорожцы скоро узнали о перемене дел в Малороссии, но не знали еще подлинно, кто был избран в гетманы. До них донесся слух, будто гетманскую булаву получил в Малой России знатный польский пан Сапега. В Сечи в ту пору объявился какой-то шляхтич Антон Хмелевский, как потом оказалось, бежавший из Польши от долгов и из боязни быть преданным в руки правосудия за различные подлоги. Кошевым атаманом запорожских казаков состоял в то время Павел Федоров[873]. Октября 19-го дня 1727 года кошевой атаман Павел Федоров с товариством написал несколько листов на имя мнимого гетмана Сапеги с просьбой о принятии запорожцев «в державу императорского величества и об отпущении им их вин» и те листы отправил поляком Антоном Хмелевским и его товарищем Стефаном Козаревским. Посланные листы сперва доставлены были тайному советнику Федору Наумову; от Наумова отосланы в Коллегию иностранных дел и из Коллегии иностранных дел поступили в Верховный тайный совет. Решением Верховного тайного совета предписано было Федору Наумову и обще с ним гетману Даниилу Апостолу дать запорожскому войску через присланного поляка Хмелевского словесный ответ в таком смысле: «Если его императорское величество, как милосердный монарх, усмотрит прямое и верное намерение со стороны запорожцев исправиться в своих винах, то тогда он прикажет принять их по-прежнему в свою державу; тогда гетман и тайный советник будут вспомоществовать им. Но для того нужно, чтобы они пребывали при том своем намерении и в верности непоколебимо и для вящего уверения гетмана и тайного советника по временам доставляли корреспонденцию и тайную пересылку имели и о тамошних татарских и турецких обхождениях гетмана и советника Наумова уведомляли, дабы, усмотри по тому их верность, возможно было, при благополучном времени их желание в действо привести. Сей ответ оный Хмелевский или может сам у себя записать или можно ему и на письме, но без всякой подписи, дать, и оного, по пристойности подарив, отпустить»[874].

Получив такой указ, гетман Апостол и тайный советник Наумов изложили ответ запорожскому войску на бумаге, но «без подписания» и, вручив его Хмелевскому, отпустили последнего с наградою до Запорожской Сечи. Но Хмелевский, возвращаясь назад, разгласил по дороге о том, что русский император по просьбе запорожцев обещал им оказать свою милость и принять по-прежнему под свою державу. Слух об этом быстро распространился между татарами и через некоторое время дошел в самый Крым.

Запорожцы, долго не подозревая, с кем они имели дело, по возвращении Хмелевского в Сечь, написали несколько писем (кошевой атаман Павло Сидоренко марта 3-го дня, войсковой судья Карп Сидоренко марта 7-го дня) и отправили их в Глухов тем же Хмелевским, каким-то Добошом[875] и четырьмя простыми казаками. И кошевой атаман, и войсковой судья выражали горячую благодарность подлинному гетману Даниилу Апостолу и советнику Федору Наумову за доставленный в Сечь ответ от имени императорского величества и вновь молили их принять все войско без замедления в подданство России, причем сообщали разные о неприятелях вести и передавали о том, что войско их еще далеко не в полном собрании. В заключение же просили, когда Антон Хмелевский прибудет в Глухов, отобрать у него все листы, какие при нем окажутся, самого же его задержать в Глухове и не выпускать до времени из Малой России, потому что «он показал некоторое в прежней своей посылке непостоянство»[876].

Как бы то ни было, но ответ верховного тайного советника, присланный запорожскому войску через шляхтича Хмелевского, сильно взволновал все Запорожье. Гетман Даниил Апостол и советник Федор Наумов скоро извещены были через присланных к ним казаков от запорожского полковника Ивана Петрова о том, что все запорожцы хотят, забрав войсковые клейноды, оставить Новую Сечь и перейти на старую под протекцию императорского величества. Такое желание охватило всех запорожцев, как бывших в Сечи, так и находившихся вдали от нее. Сам кошевой атаман Паско, или Павел Сидоренко, в это время находился в турецком городе Бендерах, и его место заступал войсковой судья Карпо Сидоренко. После праздника Богоявления Господня Карпо Сидоренко получил через казака Поповического куреня Величка письмо от запорожского полковника Иванца («который прежде был запорожским кошевым») с Кубани, где он находился по приказанию хана с 1000 человек[ами] запорожского войска. Удержав у себя до времени письмо полковника, войсковой судья Карпо Сидоренко послал известие о том кошевому атаману в Бендеры. Когда же кошевой прибыл в Сечь и прочел поданное ему письмо полковника Иванца, то он узнал, что весть о намерении запорожского войска перейти на старую Сечь дошла даже на Кубань. Иванец писал, чтобы товариство запорожское всячески торопилось переходом под протекцию русского государя, и когда оно решится на такое дело, то чтобы кошевой дал знать о том и запорожцам, стоящим на Кубани, дабы Иванец тот же час с войском своим мог оставить стоянку на Кубани, перейти в Черкасский город и отдать себя в державу императорского величества. В случае препятствия со стороны татар, какая бы сила орды их ни была, Иванец надеется выбиться оттуда, где находится, и прибыть до Черкасского[877].

По получении таких вестей гетман Даниил Апостол и тайный советник Федор Наумов прежде всего известили о том генерал-фельдмаршала князя Михаила Михайловича Голицына. А потом, не теряя времени, послали в Сечь нарочного казака с приказанием, чтобы запорожцы сидели неподвижно до времени в Сечи и отнюдь не показывали своей склонности к стороне императорского величества.

Ответ на донесение Апостола последовал от генерал-фельдмаршала апреля 5-го дня. Князь Голицын предписывал гетману, чтобы он как можно скорее послал от себя кого потребно с словесным приказанием в Сечь о том, чтобы запорожцы ни в коем случае не смели покидать новой Сечи, чтобы они сидели в ней «непорушно» и не чинили крымцам и никому из турецких подданных никаких шкод и зацепок; в противном случае, если только они причинят кому-либо из турецких подданных озлобление, то никогда не получат протекции императорского величества. К полковнику Иванцу князь Голицын приказывал послать известие о том, что запорожцы вовсе не переходят на Старую Сечь, вследствие чего полковник должен по-прежнему держаться на Кубани и не думать являться в Черкасское. А для большей убедительности запорожцев генерал-фельдмаршал по императорскому повелению отправил в Новый транжемент и на Дон к войско[во]му атаману Лопатину два царских указа. В тех указах давалось наставление, в случае прихода полковника Иванца с запорожцами в Новый транжемент или в Черкасское, в те города отнюдь его не пускать и отослать назад, объявив ему, что о приеме его не имеется указа императорского величества, а о том, что все это делается по императорскому указу, отнюдь никому не объявлять и содержать в строгом секрете.

При всем том эти меры нисколько не успокоили запорожское войско: казаки решили так или иначе покинуть Новую Сечь и вернуться на старую Чертомлыкскую Сечь: «Нынешняя их Сечь ниже Казикермана в семи милех имеет свое положение, над речкою Конскою, в урочище Олешках, по ею сторону Днепра; а в ней Ныне куреней 38, а людей всегда в оной может быть с полторы тысячи; а другие запорожцы кочуют куренями по рекам Богу, по Великому Ингулу, по Исуни, по Ингулцу, по Саксагани, по Базавлуку, по Малой и Великой Камянках и по Суре, которые реки суть по ту сторону Днепра; а по ею сторону по рекам же Протовчи, по Самаре и по самом Днепр по обоим оного сторонам, взявши от границы по самое устье Днепра и Богу (Бугу); а по оным всем кочевьям и по других малых речках может их, запорожцов, считаться многия тысячи людей, толко о подлинном оных числе знать невозможно»[878].

Эту-то Сечь запорожцы и решили покинуть. Каким образом все это дело произошло, о том сохранившиеся данные передают так. Мая 23-го дня, в четверг, у запорожских казаков в Новой Сечи, в Олешках, была рада, и на той раде выбран был кошевым атаманом Константин Гордиенко. На следующий день, в пятницу, с верховьев Днепра от того места, где была Старая Сечь, от устья речки Чортомлыка, пришли водой 40 малых судов и остановились против Новой Сечи. Прибывшие в судах казаки, выйдя на берег реки, внезапно оковали кандалами нового кошевого Гордиенка и войскового судью за то, что они не хотели отдать им войсковые клейноды; оковав кошевого и судью, казаки вошли в сечевую церковь и забрали там церковную утварь, а также бубны, хоругви и булаву. После того казаки разбили все армянские и греческие лавки, разграбили найденные в них товары, распили все шинковые напитки, а самих торговцев заставили бежать из Сечи в Крым. Разгромив таким образом торговцев и купцов, запорожцы стали брать у богатых казаков конские табуны и другие стада: так, у одного казака Шишацкого, которого в то время не было в Сечи, захватили около 500 голов лошадей. Забрав все добро и соединившись с казаками Новой Сечи, приезжие запорожцы перевезлись под Кызыкерменем через Днепр и двинулись вверх к месту Старой Сечи. Для тех же казаков, которые жили ниже Новой Сечи, прибывшие запорожцы послали тридцать судов с несколькими товарищами и приглашали всех поспешить в Старую Сечь. Велено было, как только «низовые казаки» придут на перевоз и сядут на суда, немедленно разобрать все строения в Новой Сечи, все оставшееся предать огню, а людям идти на старую Сечь. Мая 27-го дня Новая Сечь была уже пуста, а сами казаки, даже те, которые жили по Днепру, по байракам и по лесам в особых пасеках и куренях, вышли в Старую Сечь[879].

Гетман Даниил Апостол узнал о переходе запорожских казаков на Чортомлык июня 1-го дня в бытность в Москве. Ему донесли, что о возвращении запорожского войска на прежние места особенно хлопотал самарский полковник Иван Петров, который имел намерение идти со своими казаками в Новую Сечь, забрать там клейноды и запасы и «заручить всех сечевых казаков перейти на Старую Сечь». Узнав о таком деле, гетман Апостол немедленно послал малороссийской генеральной старшине приказ отправить увещание запорожцам не слушаться никаких советов самарского полковника, оставить всякое намерение о переходе на Старую Сечь и сидеть мирно и тихо в Новой Сечи до дальнейшего и удобного случая, чтобы не лишиться милости и протекции императорского величества и не погубить своих товарищей, находившихся в походе с кошевым атаманом Иваном Малашевичем. Такое же предписание сидеть «спокойно и нерушно» на самарских местах послал гетман и полковнику Петрову с его товариством[880].

Тем временем запорожцы, придя в Старую Сечь, выбрали кошевым атаманом Ивана Петровича Гусака, заняли некоторые места по Самаре-реке, написали просительный лист на имя императора Петра II и отправили его в Петербург. «Склонивши сердец своих нарушенный мысли к благому обращению и повернувши мизерные главы свои до стопы ног вашего императорского величества, отлагаемся от басурманской державы. Осмотрелись мы, что вере святой православной, церкви восточной и вашему императорскому величеству достойно и праведно надлежит нам служить, а не под басурманом магометански погибать. Отвори сердца своего источник к Нам, своим чадам, разреши ласково преступления нашего грех и нареки нас по-прежнему сынами жребия твоего императорского. Еще же просим: подайте нам войсковое от рук своих подкрепление, дабы не попали мы в расхищение неверным варварам, ибо не знаем, зачем орды от всех своих сторон подвинулись: для того ли, что мы уже от них отступили со своими клейнотами 24 мая и пребываем уже в старой Сечи, или же они это делают по своим замешательствам»[881].

Когда весть об оставлении запорожцами Новой Сечи и о прибытии их на место Старой дошла в Петербург, то дело об этом июня 5-го дня внесено было в Верховный тайный совет. В Верховном совете по этому поводу было определено: во-первых, присланных от запорожского полковника Ивана Петрова в город Глухов четырех казаков вернуть из Глухова назад с таким же словесным приказом как Петрову, так и всему товариству в Сечи, с каким и раньше велено было отправить посланцев сечевых, прибавив к прежней мемории, что если запорожцы покинут турецкую сторону, то они отнюдь не будут впущены в российские рубежи. Во-вторых: хотя генерал-фельдмаршал князь Голицын и гетман Даниил Апостол и имеют императорские указы о недопущении запорожцев в Российскую державу, но в подтверждение того послать к ним новый указ, чтобы князь и гетман ко всем командующим над войсками генералам, ко всем губернаторам порубежных городов, ко всем воеводам и малороссийским полковникам писали и «накрепко» подтвердили ни в коем случае запорожцев не принимать. «И ежели они в которое место хотя (желая) под протекцию его императорского величества придут, с многолюдством и с ружьем, таких отнюдь не принимать и в границы российские не впускать ни под каким видом и никакой им протекции и защищения нигде не давать и от границ отбивать их оружием, а под рукою словесно им приказом отзываться и обнадеживать их секретно, что при способном времяни приняты они, запорожцы, будуть, и сие им, фельдмаршалу и гетману, объявить запорожцам при случае тайно чрез верных людей, а от других содержать в вышнем секрете». В-третьих, тех запорожцев, которые станут приходить на житье в Малую Россию с повинною и небольшими партиями, тех пропускать по прежним указам; только дать приказ офицерам, стоящим на посту, наблюдать за тем, чтобы запорожцы в один раз проходили действительно по небольшому числу[882].

После решения Верховного тайного совета последовала июня 11-го числа высочайшая грамота на имя генерал-фельдмаршала князя Михаила Михайловича Голицына с приказанием «запорожцев многолюдством и с ружьем отнюдь не принимать, в границы России ни под каким видом не впускать, никакой протекции и защищения нигде им не давать и от границ оружием отбивать». Послано было также предписание киевскому вице-губернатору, генерал-майору Штоку, с запорожцами поступать так, как в высочайшей грамоте повелено[883].

Независимо от этих мер велено было написать в Константинополь русскому резиденту Ивану Ивановичу Неплюеву, чтобы он принес Порте на запорожское войско жалобу за то, что запорожцы, по слуху, имеют намерение оставить все указанные русско-турецкими трактатами места и поселиться у русских границ. Порта поэтому отнюдь не должна допускать запорожцев до приведения в исполнение их намерения, потому что «эти безпокойные и непостоянные люди и без того русскому купечеству много обид причиняют»[884].

Все эти распоряжения поставили запорожцев в крайне затруднительное положение, и тогда многие из них, не желая оставаться в войске, стали просить себе места для поселения в Малороссии. С 1-го по 17-е число июня принято было в городе Полтаве комендантом Чичериным 201 человек запорожских казаков, которые, по приводе их к присяге, отпущены были на житье в Малую Россию за реку Орель[885]. В числе таких поселенцев были: племянник бывшего кошевого атамана Константина Гордиенка и брат властного кошевого атамана Ивана Малашевича. Кроме больших куп приходили в города Малой России и малые кучки казаков по 10 или больше того человек. Некоторые из таких казаков, являясь в Малороссию, объявляли, что они вышли из Сечи для того, чтобы послужить несколько недель в Печерском монастыре и помолиться в нем Богу о своих грехах. Таковы были: Григорий Кулиш, Михайло Рубан, Тимофей Жила, шабельного дела мастер; Антон Волошин, Василь Читаевский и многие другие[886].

Между тем запорожские казаки и их кошевой атаман Иван Гусак, водворившись на месте Старой Сечи и прождав напрасно ответа из Петербурга, снарядили депутацию из двух знатных войсковых товарищей и тридцати человек казаков от каждого куреня и отправили их с письмами (около 20-го числа июня) к гетману Даниилу Апостолу. Депутаты были пропущены в город Глухов начальником украинского корпуса, богемским генералом русской службы, графом фон Вейсбахом.

Когда об этой депутации, а равно и о том, в каком большом числе стали являться запорожские казаки для поселения в малороссийские города, узнали в Петербурге, то на имя генерал-фельдмаршала князя Голицына вновь последовал императорский указ: запорожцев, будут ли они приходить с письмами или являться без писем, в таком многолюдстве и «такого знатного и явного» числа, как принял их полтавский комендант Чичерин, отнюдь в малороссийские города не допускать; от Самары же реки их вовсе отбивать, потому что те места по мирным русско-турецким договорам не должны быть никем заселены. Гетману Даниилу Апостолу приказывалось всех депутатов от войска и от кошевого атамана Ивана Гусака числом 30 человек выслать из города Глухова и немедленно за границу проводить, сказав им то, что и раньше объявлено было всем казакам, а именно: «принять запорожское войско в нынешнее время под область его императорского величества невозможно»[887].

Весть, привезенная запорожскими депутатами в Сечь, произвела там настоящий бунт. Казаки пришли в такое волнение, что грозили убить своего кошевого атамана Гусака. Тогда кошевой Иван Гусак, сильно испугавшись, тайно бежал из Сечи, взяв с собой 55 человек приближенных казаков. Оставив из своей свиты 50 человек в урочище Царекамышине (в 40 верстах от Царичанки), Гусак с пятью казаками прибыл в город Киев к графу фон Вейсбаху и объявил ему о своем намерении покинуть навсегда Сечь и поступить под высокую державу императорского величества. О положении запорожцев в крымских владениях и в старой, у Чертомлыкского острова, Сечи он передал такие подробности: «В новой Сиче от крымского хана было нам много притеснений: в прошлом 1727 году, в декабре месяце, калга-султан, стоя по реке Бугу, забрал на промыслах с две тысячи казаков, повел их в Белогородчину и там оказал хану некоторые противности; когда же пришел в Белогородчину сам хан, то он калгу схватил и сослал в Царьграде, а запорожцев, бывших при нем, одних разослал на каторги, других распродал, будто бы за то, что они с калгой бунтовали; а калга прежде говорил, что берет их по приказанию ханскому. Видя такое насилие, мы и стали советоваться, что лучше бы по-прежнему под державою его императорского величества в своей православной вере, нежели у басурмана терпеть неволю и разорение. Но когда мы забрали хоругви и клейноты, чтобы идти в старую Сечь, то старый кошевой атаман изменник Костя Гордиенко да Карп Сидоренко да другие стали нам говорить: для чего же нам из новой в старую Сечь идти? Нам и тут жить хорошо. Однако, они нас не могли удержать, да и не могли много говорить, боясь, чтоб их войском не убили. И чтобы от них больше возмущения не было, то мы взяли Костю Гордиенка и Карпа Сидоренка под караул и везли их под караулом до самой старой Сечи и, приехав туда, отколотили их палками и отпустили на свободу»[888].

Все полученные от Гусака сведения граф фон Вейсбах немедленно отправил к генерал-фельдмаршалу князю Голицыну в город Курск, присовокупив к ним известие о том, что с отходом Гусака из Сечи казаки выбрали кошевым какого-то полковника из товариства на Кошу.

По такому донесению князь Голицын послал приказ фон Вейсбаху задержать на некоторое время Ивана Гусака в городе Полтаве, а потом, для снятия с него подлинного допроса, прислать в город Харьков, куда князь намеревался вскоре приехать, оставивши Курск.

Граф Вейсбах немедленно отправил Гусака в Харьков и в то же время к 50 спутникам его, стоявшим у Царекамышина, послал сказать, что в силу государева указа, запрещающего всякому к российским форпостам приезжать, он не может их в Киев принять.

Между тем князь Голицын, сняв допрос с Ивана Гусака, вернул бывшего кошевого к гетману Апостолу и приказал оставить его с 6 казаками в городе Глухове впредь до особого указа из Петербурга.

Но гетман Апостол и без того находился в большом затруднении: при нем еще с апреля месяца проживали Антон Хмелевский, Стефан Козаревский и четыре человека запорожцев, прибывшие из Новой Сечи в Глухов и содержавшиеся на счет войскового скарба. Поэтому уже в октябре месяце гетман писал генерал-фельдмаршалу князю Голицыну запрос, как ему поступить с запорожцами, проживавшими в Глухове на иждивении войскового скарба. Сам от себя гетман подавал мысль, что можно было бы Ивана Гусака и других казаков, прежде него и с ним прибывших, по приведении их к присяге, или поселить в Малой России, или же отправить «в компанию на уполые места», только с Антоном Хмелевским, как с заграничным человеком, нужно было иначе поступить. Не получив, однако, никакой по этому поводу от генерал-фельдмаршала князя Голицына резолюции, гетман Апостол обращался с тем же вопросом ноября 11-го дня со всеподданнейшим челобитьем к императорскому величеству, дабы «его императорское величество повелел учинить определение и прислать указ о том»[889].

Так прошел весь 1728 год. Настал 1729 год, и просьбы запорожцев о принятии их под скипетр русского императора по-прежнему оставались напрасны, хотя о принятии запорожских казаков в Россию хлопотал в это время сам главнокомандующий украинской армией князь Михаил Михайлович Голицын. Но князю Голицыну от имени императорского величества ответили, что запорожцев можно только обнадеживать в принятии их на будущее время на прежние места, теперь же следует отказывать до тех пор, пока «не обнаружится явная противность с турецкой стороны»1.

При всем том запорожцы все еще надеялись, что положение их изменится к лучшему и потому вовсе не думали покидать Старую Сечь. В Константинополь и в Бахчисарай дошел даже слух о том, будто запорожцы думают укрепить свою Сечь. По этому поводу около 1730 года[890] [891] прислан был к запорожскому войску от бендерского Номан-паши такого содержания запросный лист: «Письмо к запорожскому кошевому атаману и всем казакам, в назарейском законе знатным кошевому, атаманом (-ам) и всем казакам (которых конец да будет щастлив и благополучен). Через сие известно вам да будет что вы, когда были в подданстве светлейшего и высочайшего хана крымскаго, тогда жили на землях блистательной Порты, а ныне россияном в подданство отдались, а понеже сверх того, что вы в том месте, где ныне обретаетесь и живете и подобно городу некоторое строение строить начали, о чем услышала блистательная Порта, того ради блистательная Порта определила и послала от Эдикли займов почтенного Ахмет-агу подлинно осмотреть и освидетельствовать, какое строение и подобно городу строить начали и где и в каком месте, дабы оной и обстоятельно с изъяснением высочайшей Порте донес с которым агою и от светлейшего и высочайшего хана крымского с указом ханской(-ий) ага послан[892] со оным и я от себя к вам письмо послал, и Богу изволшу по прибытии их к вам, то вы оному от Порты определенному are без всякого противленья ему покажите, где вы живете и в каком месте и какое строение зделали, и с каким намерением подлинно объявите и его агу возвратите. В прочем мир да будет над правоследующими»[893].

В письме самого хана Каплан-Гирея, приложенном к листу бендерского паши, написано было следующее: «В назарейском законе знатным запорожскому кошевому, атаманом и всем казакам высочайший указ наш в том состоит. Пребывающий при нас ваш атаман[894] хорунжего своего с письмом своим к вам отправил, с которым и сей указ наш к вам послан же и по получении сего что помянутый атаман к вам в письме своем писал и чрез того посланного словесно вам говорить приказывал, обо всем том здесь с нами имел он разговоры и по силе чего и к вам писал, и тому верьте и Богу изволшу, ежели тому уверитесь, всем вам на ползу будет. И такода будет вам известно. Каплан-Гирай хан, сын Селим-Гирей хана»[895].

Из письма хана Каплан-Гирая можно усмотреть, что посылка знатных турецких и крымских представителей в Старую Сечь имела целью не столько осмотр какого-то «строения» на Сечи, сколько желание завести сношения с запорожцами и вновь привлечь их на жительство в крымские места.

Желание хана вполне совпадало с настроением запорожцев. Запорожцы, прожив в течение двух лет в старой Чертомлыкской Сечи и не добившись принятия войска под Российскую державу, по необходимости должны были снова вернуться в протекцию крымского хана. Придя к такому решению, они написали брату крымского хана Каплан-Гирея Op-бею лист об отмене своих намерений «идти под Москву» и о желании снова вернуться «под крыло крымской стороны».

Брат хана, получив запорожский лист, немедленно отослал его Каплан-Гирею, и Каплан-Гирей поспешил послать запорожцам через «гетмана» дубоссарского свой ответ на их лист. В ответном письме Каплан-Гирей извещал запорожцев, что лист, присланный ему войском, весьма утешил и обрадовал как его самого, так и всех приближенных его: как сам хан, так и все беи, мурзы и весь крымский народ стараются о безопасности запорожских казаков и желают им всякого добра. Хан обещает принять запорожцев ласково как гостей и оказывать им такую же приязнь и любовь, как и раньше оказывал, защищать «обороною и страннолюбием», как раньше защищал, возвратить им все то, что они перед тем имели, а для оседлости дать полную волю избрать место, где сами пожелают. Впрочем, для их пользы и прибыли, а для собственного ханского удобства, советовал им стать Кошем на том месте, на котором они сидели до ухода на Чортомлык. Склоняя запорожцев всячески к возвращению в Крым, Каплан-Гирей выставлял им на вид и то, что того же желает Филипп Орлик, их настоящий вождь, который до этих пор находился в Салониках, а теперь «для соединения к хану пришел». Он пишет хану лист, посылаемый ханом запорожцам при собственном листе на Чортомлык. Орлик также старается о благе и пользе всех запорожских казаков, и нужно верить всему, что он пишет к ним. Его совет тем обязательней для них, что он их вождь и глава. Сам хан еще раз уверяет добрых молодцев, что если они вернутся назад и займут указанные им места, то ни от крымского панства, ни лично от самого хана никакого насилия и никакой неправды не будут иметь[896].

Вынужденные необходимостью оставить место Чертомлыкской Сечи запорожцы в 1730 году снова вернулись под протекцию крымского хана, но на этот раз избрали местом для своей Сечи не Алешки, а устье речки Каменки, составлявшей в то время границу между владениями Турции и России. Очевидно, запорожцами руководило в этом случае чувство недоверия к басурманам и тайная надежда на скорую милость к ним русского государя. Они выбрали, так сказать, нейтральное место для своего Коша, не забираясь в глубь татарских владений и не отдаляясь от русских пределов.

Поселившись при устье Каменки, запорожцы по-прежнему думали лишь о том, как бы им так или иначе вернуться к прежним своим местам. Обстоятельства, по-видимому, благоприятствовали им. В то время генерал русской службы богемский выходец граф фон Вейсбах подал императрице Анне Иоанновне проект об укреплении южных границ России от набегов со стороны мусульман. Этим проектом предлагалось провести целую линию редутов и крепостей от Новобогородицкого городка у реки Самары до реки Северского Донца у границ Изюмской провинции. Высочайшее повеление о сооружении этой линии крепостей, получившей впоследствии название старой украинской линии, последовало июня 25-го дня 1731 года. Начальником этой линии назначен был сам создатель проекта граф фон Вейсбах. Ставши лицом к лицу с самим делом, граф Вейсбах скоро убедился, что охранение этой линии дело чрезвычайной трудности и что в этом случае могли бы большую услугу оказать запорожские казаки. Прийдя к такой мысли, граф Вейсбах начал всячески стараться о возвращении запорожского войска на прежние места. Вследствие этого августа 31-го числа означенного года по воле императрицы Анны Иоанновны граф Вейсбах послал тайное письмо к кошевому атаману Ивану Малашевичу в Сечь и в том письме писал, что государыня императрица, видя искреннее желание со стороны запорожского войска служить российскому престолу, как прежде, через него, графа, словесно обнадеживала на принятие войска под свой скипетр, так и теперь, через него же, дает надежду войску на возвращение в прежние пределы; но войско должно ожидать того момента, когда последует разрыв Турции с Россией, а пока такое обещание кошевой должен хранить в строжайшей тайне[897].

При всем том в таком ожидании запорожцам пришлось прожить целых два года.

О состоянии запорожского войска за это время можно судить по показанию казака Семена Беспалого, данному в 1733 году сентября 16-го дня в городе Киеве графу Борису Петровичу Шереметеву. Семен Беспалый – уроженец местечка Чернух Лубенского полка, сын казака Федора по прозвищу Ковтуненка. Он отъехал на новую Запорожскую Сечь в 1733 году, состоял в титаровском курене рядовым казаком, бывал по нарядам во многих партиях и походах, только против российских войск ни в какой «акции» не бывал, жил в урочище Гард на Буге и очень давно задумал принести повинную русскому государю, чтобы возвратиться к родным местам. Однако, зная свое тяжкое преступление и боясь навлечь на себя смертную казнь, Беспалый до последнего времени не решался привести своего намерения в исполнение, и только теперь, узнав о милостивом указе, позволявшем всем повинившимся казакам возвращаться на свои прежние места, оставил, согласись с компанией 36 человек, Сечь и пришел просить позволения жить в одном из малороссийских городов, обещаясь до конца дней своих не возвращаться в запорожские места. При этом казак Беспалый показал, что войска запорожского в четырех местах, то есть в Новой Сечи, на Самаре, на Сомове и в 38 куренях, по расчету самих же казаков, до 30 000 человек да до 500 российских беглецов; кошевым атаманом у казаков Иван Белицкий, а полковником в Гарду Иван Донской. «И Ныне оные казаки, по прибытии их (Беспалого с товарищами) из Гарду (по 3-е число сентября) все не в войске, а при своих куренях и на промыслах, и наряда им от Порты и от султана никуда не бывало и о коронации польской у них не слышно ничего»[898].