Приложение I Суд над Эрихом Фрицем фон Левински, именуемым фон Манштейн Выдержки из стенограммы суда 23 августа 1949 г

Представление относительно подсудности

Пэйджет: Итак, сэр, мое представление основывается на том, что мой клиент является военнопленным, и первое утверждение, которое я желаю сделать, заключается в том, что на сегодняшний день мы все еще находимся в состоянии войны с Германией. На запрос парламентариев, находимся ли мы в состоянии войны с Германией, а если нет, то с какой даты мы вышли из войны, премьер-министр ответил: «Ответ на первую часть вопроса – да; следовательно, второй его части не существует». Более того, в недавнем слушании дела «король против Марчента» министр иностранных дел письменно подтвердил, что мы до сих пор находимся в состоянии войны с Германией. Итак, сэр, находясь в состоянии войны с Германией, мы присутствуем здесь в качестве военных оккупантов; и у нас нет другой роли, кроме как оккупационной. Германию мы не аннексировали – Потсдамское соглашение точно определило этот момент, – и даже если бы мы аннексировали Германию, тогда, на основании положений ООН, мы были бы вынуждены гарантировать каждому немцу право на гражданство. Мы не захотели делать этого, а международному праву не известен промежуточный этап между оккупацией и аннексией. Таким образом, наше положение – воюющая сторона, оккупирующая вражескую территорию.

Далее, юрисдикция данного суда основывается на военной оккупации; она возникает, как сказал Артур Коминс Кэрр, из использования прерогативы, преимущественного права учреждать суды для рассмотрения дел лиц небританской национальности, которые не имеют права на особую форму суда, подобную той, что имеют англичане на оккупированных нами территориях или в колониальных владениях. Этот суд не имеет никакого отношения к любому, относящемуся к Германии, оккупационному закону или чему-то подобному; это британский суд на основании британской прерогативы, и он может существовать и существует только на оккупированной территории и во время войны.

И теперь, сэр, исходя из этого положения нам следует рассмотреть, что собой представляет статус военнопленного. Статус военнопленного – это его право; он никоим образом не зависит от усмотрения содержащей его стороны. На этом основана защита военнопленного; это то, на что он имеет неотъемлемое право; и это не то, что он получает в качестве милости победителя. Лица, имеющие право считаться военнопленными, – это определенная категория людей, естественно включающая в себя взятых в плен военнослужащих армии противника, которые, оказавшись в плену, имеют статус военнопленного по своему праву, а вовсе не получают его.

Итак, мы взяли под стражу фельдмаршала фон Манштейна в качестве военнопленного; он для нас, согласно статье 9 Женевской конвенции (которую я вскоре приведу), является военнопленным, и мы интернировали его и содержали под стражей четыре года. А раз мы содержим его в заключении, как военнопленного, то уже никак не можем изменить его статус. Кто-то, кажется доктор Джонсон, как-то сказал: «Если ввести кого-то в духовный сан, то лишить его сана не проще, чем, совратив девственницу, вернуть ей невинность», и, сэр, я сказал бы, что в точности такой же аргумент применим и к военнопленному; нельзя изменить статус его пленения. Сделать это – значит действовать вопреки международному праву. Конечно, вы можете освободить его, но тогда должны иметь место как акт освобождения, так и желание освободить. В данном случае мы никогда не освободим фельдмаршала фон Манштейна; он всегда был нашим военнопленным, и если вы признаете, что воюющая сторона вправе менять характер содержания в плену, то военнопленные снова оказываются в зависимости от решений захватившей их стороны. Согласно положениям как Гаагской, так и Женевской конвенций, совершенно очевидно, что воюющая сторона не может лишить противника его воинского статуса (позднее я остановлюсь на этом подробней); и Гаагская, и Женевская конвенции определяют, что содержащая в плену сторона не может лишить ни одного военнопленного его воинского звания, а раз он не может быть разжалован, чего еще менее значимого из относящегося к военной службе его можно лишить?

Таково положение фельдмаршала, военнопленного, а какими правами обладает военнопленный? На деле существует только одно право, а все остальные являются производными от него; это право на такое же обращение с ним содержащей его в плену стороны, как и с собственными военнослужащими. Сэр, по ветхозаветному закону пленный являлся собственностью того, кто захватил его; он не обладал никакими правами и находился в положении преступника; он был движимой собственностью и мог быть убит по желанию захватившего его. Затем, сэр, в XVIII столетии благородство и прогресс цивилизации достигли такого уровня, когда с подобным положением вещей больше нельзя было мириться, и мы оказались в несколько затруднительном положении, потому что закон не знал переходного состояния между рабом и свободным человеком. И поэтому весь XVIII век французские пленные жили в Англии практически так же, как и остальные граждане. Когда я изучал свою родословную, то обнаружил, что один из моих предков был французским военнопленным, который во время пребывания в плену жил в моем нынешнем доме. Такое положение сохранялось вплоть до Наполеоновских войн, а потом, в связи с массовым увеличением армий, военнопленных уже стало невозможно просто добавлять к населению захватившей их стороны, и тогда возникло решение – с пленными следует обращаться и не как с рабами, и не как со свободными гражданами, а как с людьми, подчиняющимися дисциплине; с ними следовало обращаться как с военнослужащими, переведенными из-под подчинения неприятеля в подчинение захватившей их стороны. Впервые это было отражено в договоре 1785 г. между Пруссией и Соединенными Штатами. Этот договор четко определяет, что взявшая в плен сторона должна обращаться с военнопленными как с войсками, перешедшими под ее командование.

Существует множество других договоров между отдельными странами, следующих этой установке, а следующий этап, к которому мы подошли, представлял собой встречу держав в Брюсселе, если не ошибаюсь, в 1865 г. (на самом деле в 1874 г.; в проекте, разработанном Россией, предусматривались: подробная регламентация прав воюющих сторон в отношении друг друга и частных лиц; порядок сношений между воюющими сторонами; разрешение вопроса о репрессалиях; из-за разногласий между участниками конференции проект не был принят. – Пер.), созванную по инициативе царской России, чтобы выработать и принять соглашение по учрежденным принципам международного права. Основное положение, которое было необходимо выработать державам, заключалось в том, что с военнопленными следовало обращаться, как взявшая их в плен сторона обращается с собственными военнослужащими. Сэр, мне не удалось раздобыть полных копий Брюссельской декларации, однако я заметил кое-что важное. Статья 27 определяет: «Военнопленных следует обеспечивать провиантом и одеждой на том же основании, что и военнослужащих взявшей их в плен стороны», а статья 28 устанавливает: «Военнопленный будет являться объектом подчинения правилам и нормам войск захватившей его стороны», и, естественно, эти нормы и правила включают в себя процедуру военно-полевого суда; и еще, сэр, имеется положение (и это чрезвычайно важное положение, которое вновь появляется в Гаагской конвенции), относящееся к освобождению пленных под честное слово (точнее, под обязательство не участвовать в военных действиях. – Пер.) и снова взятых в плен с оружием в руках, которое определяет, что «они могут быть лишены прав военнопленного и предстать перед трибуналом», и, конечно, под «трибуналом» подразумевается суд, отличный от военно-полевого – такой, как ваш.

Сэр, у нас, юристов, имеется правовая норма, смысл которой в том, что там, где вами делается явное исключение, предполагается, что вы намерены ограничиться лишь этим исключением. Если вы заключаете соглашение и оговариваете, что это соглашение неприменимо в конкретных обстоятельствах, то здравый смысл подсказывает, что вы намерены исполнять его всегда, кроме именно этих конкретных обстоятельств. И конкретные обстоятельства, когда неприменимо право на обращение как с военнослужащими взявшей в плен стороны, – это как раз случай с нарушением честного слова. Разумеется, нарушение честного слова – это всего лишь одна разновидность военного преступления. Но тот факт, что лишь оно одно является исключением, показывает, что все прочие военные преступления, такие как стрельба в войска или стрельба во флаг, не входят в число исключений. Сэр, при осаде Севастополя во время Крымской войны мы судили русского майора, стрелявшего уже после пленения в пленивших его, и протоколы суда ясно показывают, что его судил военно-полевой суд. И это естественно, потому что мы не могли поступить иначе.

Теперь, если мне будет позволено, я сошлюсь на Гаагскую конвенцию, которую вы найдете в Военном уставе – который, надеюсь, у суда имеется, – на странице 370 (здесь и далее нумерация глав, разделов, статей и т. д. Гаагской 1907 г. и Женевской 1929 г. конвенций не всегда совпадает с оригинальными; видимо, потому, что Пэйджет ссылается на них так, как они включены в Устав. – Пер.). Здесь, в резолютивной (в оригинале – преамбула. – Пер.) части, изложены основные причины созыва Гаагской конференции:

«Принимая во внимание, что наряду с изысканием средств к сохранению мира и предупреждению вооруженных столкновений между народами надлежит равным образом иметь в виду и тот случай, когда придется прибегнуть к оружию в силу событий, устранение которых при всем старании оказалось бы невозможным;

желая и в этом крайнем случае служить делу человеколюбия и сообразоваться с постоянно развивающимися требованиями цивилизации;

признавая, что для сего надлежит подвергнуть пересмотру общие законы и обычаи войны как в целях более точного их определения, так и для того, чтобы ввести в них известные ограничения, которые, насколько возможно, смягчили бы их суровость;

признали необходимым восполнить и по некоторым пунктам сделать более точными труды Первой конференции мира, которая, воодушевляясь по примеру Брюссельской конференции 1874 г. этими началами мудрой и великодушной предусмотрительности, приняла постановления, имеющие предметом определить и установить обычаи сухопутной войны.

Постановления эти, внушенные желанием уменьшить бедствия войны, насколько позволят военные требования, предназначаются, согласно видам Высоких Договаривающихся Сторон, служить общим руководством для поведения воюющих в их отношениях друг к другу и к населению.

В настоящее время оказалось, однако, невозможным прийти к соглашению относительно постановлений, которые охватывали бы все возникающие на деле случаи.

С другой стороны, в намерения Высоких Договаривающихся Держав не могло входить, чтобы непредвиденные случаи, за отсутствием письменных постановлений, были предоставлены на произвольное усмотрение военноначальствующих.

Впредь до того времени, когда представится возможность издать более полный свод законов войны, Высокие Договаривающиеся Стороны считают уместным засвидетельствовать, что в случаях, не предусмотренных принятыми ими постановлениями, население и воюющие остаются под охраною и действием начал международного права, поскольку они вытекают из установившихся между образованными народами обычаев, из законов человечности и требований общественного сознания».

Здесь вы увидите, что державы собрались для того, чтобы сформулировать уже имеющиеся законы и обычаи войны, и ясно дали понять, что прежние законы и обычаи применимы в подобных случаях, поскольку они не изменились.

Теперь, сэр, обратимся к схожим положениям на странице 376, в статье 8 приложения к Конвенции, относящейся к военнопленным. Это в самом верху страницы 376 – если у меня то же издание, что и у суда: «Военнопленные подчиняются законам, уставам и распоряжениям, действующим в армии Государства, во власти коего они находятся. Всякое неповиновение с их стороны дает право на применение к ним необходимых мер строгости».

Теперь, сэр, вы наверняка обратили внимание, что уставы и распоряжения включают в себя право предстать перед военно-полевым судом, поскольку это право является частью правил и положений. Они находятся в статье 12: «Каждый военнопленный, отпущенный на честное слово и затем вновь взятый в действиях с оружием в руках против того Правительства, перед коим он обязался честью, или против союзников последнего, теряет права, предоставленные военнопленным, и может быть предан суду», что по-французски, на котором писалась конвенция, звучит как «et peut-etre traduit devant les Tribunaux» («и может предстать перед трибуналом» (фр.). – Пер.). Таким образом, становится ясно, что отказ в простом праве обращения как с военнопленным определен только в случае одного-единственного военного преступления – в случае нарушения честного слова. Любой другой военнопленный имеет право предстать перед судом согласно правилам и положениям взявшей его в плен армии.

Теперь, сэр, мне хотелось бы обратиться к Женевской конвенции, трактующей этот вопрос аналогичным образом. Это на странице 8 главы XIV, чуть повыше. Здесь у нас приложение 24, посвященное военнопленным. Это приложение взято из законов и обычаев сухопутной войны. Это в самом верху страницы 8. Сначала оно описывает то, что происходило, а затем продолжает: «Желая совершенствовать принципы, которые вдохновили международные Гаагские конвенции, особенно конвенцию, касающуюся законов и обычаев войны на земле и присоединенных к ней положений: постановили заключить с этой целью настоящее соглашение».

И вот мы подошли к статье 10, которая показывает, что эта конвенция излагает согласованный державами фундаментальный принцип, по которому с военнопленными следует обращаться, как с военнослужащими взявшей их в плен стороны: «В отношении спален: общая площадь, минимальная кубатура койки и их оборудование должны быть те же, что и в войсковых частях той державы, которая содержит пленных». А статья 11 гласит: «Пищевые рационы военнопленных должны быть равны по качеству пищи и ее количеству рационам войск, находящихся на казарменном положении». И статья 18: «Военнопленные кроме выражения внешнего почтения по национальным правилам, действующим в их армиях, обязаны отдавать честь всем офицерам державы, взявшей их в плен». Человек полностью переходит под командование взявшей его в плен державы.

Теперь, сэр, я подошел к очень важным положениям, которые явились первыми, определяющими наказания для военнопленных, их можно найти в статьях с 45 по 67. Не думаю, что мне необходимо их все зачитывать, однако они чрезвычайно важны. Сначала идет ряд относительно общих положений. Статья 45: «Военнопленные подчиняются законам, правилам и приказам, действующим в армии державы, содержащей пленных. Все акты неповиновения влекут в отношении их принятие мер, предусмотренных этими законами, правилами и приказами. Однако постановление настоящей главы остается в силе». Статья 46: «Военные власти и суд государства, содержащего военнопленных, не могут подвергать последних никаким наказаниям, кроме тех, которые предусмотрены для тех же деяний, совершенных военнослужащими национальных войск. При тождественности чина военнопленные офицеры, унтер-офицеры и солдаты, попадая под дисциплинарные наказания, не могут подвергаться более худшему содержанию, чем те, которые предусмотрены для тех же наказанных в армиях государства пленения». Статья 47: «Поступки против дисциплины и особенно попытки к побегу подлежат немедленному документированию. Период, в течение которого военнопленные, имеющих чин или нет, содержатся под арестом в ожидании окончания следствия, должен сводиться к строгому минимуму. Судебное следствие в отношении военнопленных должно проводиться с такой быстротой, какую только допускают обстоятельства дела. Предварительное заключение должно быть по возможности сокращено. Во всех случаях период предварительного заключения, в течение которого военнопленный пребывает в ожидании наказания или суда, должен изыматься из наказания, наложенного в дисциплинарном или судебном порядке, поскольку это допускается для национальных служащих». Статья 48: «Военнопленных по отбытии ими судебных или дисциплинарных наказаний должны содержать так же, как и остальных пленных». Теперь статья 49: «Ни один военнопленный не может быть лишен своего чина государством, его пленившим. Пленные, подвергнутые дисциплинарным взысканиям, не могут быть лишены преимуществ, присвоенных их чину». Не думаю, что сейчас стоит зачитывать остальные. Возможно, мне еще придется к ним вернуться. Статья 54 входит в группу, определяющую дисциплинарные наказания.

Теперь мы добрались до юридической процедуры, относящейся к более серьезным преступлениям. Статья 62 гласит:

«Военнопленные имеют право на помощь квалифицированного защитника по своему выбору, а равно в случае нужды прибегнуть к помощи компетентного переводчика. Об этом праве своем они уведомляются заблаговременно до открытия судебного разбирательства державой пленения.

Если пленный не избрал себе защитников, такового может пригласить держава-покровительница. Держава пленения сообщает державе-покровительнице по ее требованию список квалифицированных лиц, могущих представлять защиту. Представители державы-покровительницы имеют право присутствовать при разборе дела. Единственным исключением из этого правила является случай, когда судебное разбирательство дела должно происходить при закрытых дверях для сохранения тайны и в интересах государственной безопасности. Держава пленения предупреждает об этом державу-покровительницу».

Довольно трудно представить себе, что мог совершить военнопленный, пока находился в плену, чтобы суд над ним мог повредить интересам государственной безопасности. По-моему, это явно относится к слушаниям по делу, когда он не находился в плену, поскольку только в этом случае можно было бы нанести ущерб безопасности государства.

Теперь, сэр, пришло время крайне важного положения, которое не может быть выражено яснее. Статья 63: «Приговоры в отношении военнопленных выносятся теми же судьями и в том же порядке, какие установлены для лиц, состоящих в армии державы, содержащей пленных». Я полагаю, что здесь все предельно ясно; однако в случае, на который уже ссылался мой друг – в том, что рассматривался американским Верховным судом, – а именно в процессе генерала Ямаситы, американский Верховный суд большинством голосов преуспел в толковании статьи 63 как применимой только к преступлениям, совершенным во время пребывания в плену. Это, сэр, серьезный прецедент, и у меня имеются копии директивного решения председателя Верховного суда Стоуна и особого мнения судьи Мерфи по этому поводу, так что я могу представить их суду, дабы вы могли сверяться с моим чтением отчета. Это всего лишь выдержки, касающиеся данного конкретного случая, коих в деле Ямаситы было немало.

Сэр, прежде чем я перейду к этому делу, мне хотелось бы сделать предварительное замечание, что данное дело, разумеется, никак не связано с этим судом. В лучшем случае это, возможно, всего лишь убедительный прецедент. Он в равной степени относится как к главному судебному решению, так и к несогласному особому мнению, и я буду просить суд склониться к особому мнению, которое в большей степени соответствует английскому праву. На странице 38 вы найдете директивное решение председателя Верховного суда Стоуна: «что трибунал не имел полномочий и юрисдикции судить и вынести приговор подателю прошения, потому что порядок ведения процедуры трибунала допускал принятие в качестве доказательств письменных и устных показаний под присягой, показаний с чужих слов и предполагаемых доказательств и потому что судебные решения трибунала, принимая подобные доказательства, нарушили статьи 25 и 38 Военно-судебного кодекса (Свода законов США, статьи 1496, 1509) и Женевской конвенции (47, п. 2021), и лишили подателя прошения права на справедливый суд в нарушение надлежащего исполнения оговорки, реализованной в пятой поправке» (поправка V, см. ниже. – Пер.). Это только изложение спорного вопроса. Теперь, сэр, следующая выдержка: «Далее податель прошения настаивает, что в силу статей 63 и 47 (п. 2052) Женевской конвенции 1929 (которые я только что зачитал) он имеет право на преимущества, предоставляемые статьями 25 и 38 Военно-судебного кодекса военнослужащим наших вооруженных сил». (Поправка V: Никто не должен привлекаться к ответственности за преступление, караемое смертью, или иное позорящее преступление иначе как по постановлению или обвинительному акту, вынесенному большим жюри, за исключением случаев возбуждения дел, касающихся состава сухопутных и морских сил либо милиции, когда последняя в связи с войной или угрожающей обществу опасностью находится на действительной службе; никто не должен дважды отвечать жизнью или телесной неприкосновенностью за одно и то же правонарушение; никто не должен принуждаться свидетельствовать против самого себя в уголовном деле; никто не должен лишаться жизни, свободы или имущества без законного судебного разбирательства; никакая частная собственность не должна отбираться для общественного пользования без справедливого вознаграждения. – Пер.)

Таковы американские статьи, которые предусматривают процедуру военно-полевого суда. «Статья 63 предусматривает, что: «Приговоры в отношении военнопленных выносятся теми же судьями и в том же порядке, какие установлены для лиц, состоящих в армии державы, содержащей пленных». Так как проситель является военнопленным и поскольку статьи 25 и 38 Военно-судебного кодекса применимы к суду над любыми лицами в наших вооруженных силах, то, как упоминалось выше, статья 63 требует их применения к суду над просителем. Но мы считаем, что изучение статьи 63 в том виде, в каком она изложена в Конвенции, ясно показывает, что она относится к приговору «в отношении военнопленных», вынесенному за преступление, совершенное во время нахождения в плену, а не за нарушение законов войны, имевших место в то время, когда он был представителем воюющей стороны. Статья 63 Конвенции находится в пункте 3, озаглавленном «Судебные преследования», главы 3 «Уголовные санкции в отношении военнопленных» отдела V «Сношения военнопленных с властями», одного из отделов раздела III «О содержании в плену». Все вместе взятое, по существу, относится только к поведению и надзору за военнопленными во время пребывания в плену. Глава 1 отдела V, статья 42 имеет дело с «Жалобами военнопленных на режим содержания в плену». Глава 2, статьи 43 и 44 имеют отношение к представителям военнопленных. Глава 3 отдела V, статьи с 45 по 67, озаглавлена «Уголовные санкции в отношении военнопленных». В части I этой главы статьи с 45 по 53 указывают, какие деяния военнопленных, совершенные во время пребывания в плену, будут считаться преступными, и до некоторой степени определяют наказание, которое содержащая в плену страна может наложить за такие преступления».

И теперь, сэр, я, если честно, испытываю некоторые трудности в понимании подобной аргументации. Я не стану слишком много говорить об этом в данный момент, но рассмотрю то, как председатель Верховного суда Стоун с ней обращается. Скажу лишь следующее. Поскольку он толкует значение статьи 63, ссылаясь на названия статей Конвенции, то это именно то, что ни один английский суд не стал бы делать. По существующей у нас правовой норме, можно не указывать на недействующую часть документа для того, чтобы толковать его действующую часть. Можно не указывать на названия статей парламентского акта или даже на перечень документов, дабы определить или истолковать его действующие положения. Похоже, в американском праве это не так, однако мы не могли бы указывать на названия статей, а поскольку Стоун основывает свои решения именно на них, то это не соответствует английскому праву.

Вернемся к его решению: «Существует два вида наказаний – «дисциплинарное» и «судебное», последнее более строгое. Статья 52 требует, «чтобы компетентные власти с наибольшей снисходительностью подходили к разрешению вопроса о том, какому наказанию, дисциплинарному или судебному, подлежит военнопленный за совершенное им нарушение». Пункт 2 части 3 носит название «Наказания дисциплинарные» и далее определяет степень таких наказаний и способ их наложения. Пункт 3 под названием «Судебные преследования», в котором находится и статья 63, описывает процедуру, по которой могут быть наложены «судебные» наказания. Таким образом, все три части главы 3, вместе взятые, являются всеобъемлющим описанием значительных преступлений, которые могли совершить военнопленные во время пребывания в плену, наказаний, которые могут быть наложены в соответствии с этими преступлениями, и процедур, по которым виновному может быть вынесено обвинительное заключение и оглашен приговор. Исходя из контекста этих подробно изложенных положений, мы считаем совершенно очевидным, что пункт 3 и содержащаяся в нем статья 63 применимы только к судебной процедуре, направленной против военнопленного, совершившего преступления во время пребывания в плену. Раздел V не дает указаний на то, что эта часть была разработана для рассмотрения преступлений, отличных от тех, что относятся к пунктам 1 и 2 главы 3».

Я бы выразил свое мнение так – не нужно рассматривать, дает ли указания раздел на то, чего в нем нет; необходимо показать, не дает ли о каких-либо других указаний. И, сэр, мы не можем утверждать, что трибунал, принимая свидетельство, по которому был выражен протест, нарушил какой-либо акт конгресса. Мне не нужно углубляться в это, поскольку тут уже другой пункт в деле Ямаситы. Вопрос по нарушению пятой поправки к Конституции США, гласящей, что никто не может быть лишен свободы или собственности, здесь конечно же не возникает.

Теперь мне хотелось бы обратиться к официальному мнению судьи Рутледжа, там, где он касается темы Женевской конвенции, – это на странице 69 моей копии. Здесь он, с помощью диалектической логики (логическая дисциплина о формах правильных рассуждений), анализирует аргументы председателя Верховного суда Стоуна и, по моему мнению, не оставляет от них камня на камне. Вот что он говорит: «Если положения статей 25 и 38 оказались неприменимы к разбирательству ввиду их юридической силы, как актов конгресса, я считаю, что их все же можно применить на основании положений Женевской конвенции 1929 г., в частности статьи 63. В других отношениях, как я считаю, процесс над подателем прошения не соответствовал этой конвенции, а именно статье 60. Суд не придерживался того мнения, что Женевская конвенция не является обязательной для Соединенных Штатов, и по этому поводу разногласий не возникало. Он опирается на другие аргументы, чтобы показать, что податель прошения неправомерно ссылается на статью 60, которая устанавливает, что держава-покровительница должна быть заранее извещена об открытии судебного следствия против военнопленного, и на статью 63, определяющую, что дело военнопленного может рассматриваться только теми же судами и в том же порядке, как в случае военнослужащих армии державы, содержащей пленных. Прежде чем приступить к рассмотрению мнения суда о неприменимости положений этих статей к данному разбирательству, следует заметить, что при сдаче в плен податель прошения был интернирован в соответствии со статьей 9 этой конвенции». Разумеется, как и фон Манштейн.

«Главный аргумент заключается в том, что статьи 60 и 63 имеют отношение только к преступлениям, совершенным военнопленным во время пребывания в плену, а не к нарушениям законов войны, совершенным им, будучи комбатантом (лицо, принимающее непосредственное участие в боевых действиях в составе вооруженных сил одной из сторон международного вооруженного конфликта и имеющее в этом качестве особый юридический статус. – Пер.). Такое заключение выведено из расположения этих статей внутри конвенции. Я не согласен, что контекст хоть как-то поддерживает этот аргумент. По своей сути, этот аргумент того же сорта, что и аргумент, который использует суд, чтобы аннулировать применение статей 25 и 38 Военно-судебного кодекса посредством ограничения их более широкого спектра использования ссылкой на статью 2. Что касается пояснений, то я считаю их в равной степени неправомерными».

Пояснения сделаны судьей Стоуном, и я попрошу вас очень внимательно изучить их в Женевской конвенции; я остановлюсь на каждом из них.

«Раздел III Конвенции, который включает в себя статьи с 7 по 67, называется «О содержании в плену». В нем есть отдел I «Эвакуация военнопленных» – статьи 7 и 8. Отдел II «Лагеря для военнопленных». Отдел III «О труде военнопленных». Отдел IV «О сношениях военнопленных с заграницей». Отдел V «Сношение военнопленных с властями». Этот раздел III регулирует все возможные события жизни военнопленных в плену. Отдел V, непосредственно которым мы занимаемся, разделен на три главы. Глава I (статья 42) предоставляет военнопленному право жаловаться на режим содержания. Глава II (статьи 43 и 44) предоставляет военнопленному право указывать доверенных лиц, уполномоченных представлять его интересы. Глава III поделена на три пункта и озаглавлена «Уголовные санкции в отношении военнопленных». Пункт 1 содержит ряд различных статей, которые будут рассмотрены позднее. Пункт 2 состоит из положений, относящихся к дисциплинарным наказаниям. Пункт 3, под названием «Судебные преследования», включает в себя различные положения, призванные защитить права военнопленного на судебных процессах против него. Пункт 3, в котором находятся главы 60 и 63, в отличие от пункта 2 главы III, имеет отношение не к простым нарушениям дисциплины, как последняя, а к более серьезным судебным случаям, ведущим к тюремному заключению или возможному смертному приговору». Далее он ссылается на дело Брерентона:

«Отправление правосудия среди военнопленных возложено на военные суды. Однако суду следовало бы делать различия между пунктом 2 и пунктом 3, между незначительным дисциплинарным наказанием военнопленного за действия, совершенные во время пребывания в плену, и серьезным судебным преследованием. Такой ограниченный подход является не только весьма искаженным, смешивающим различные проблемы и ситуации, отнесенные к двум разным пунктам. Он отвергает наиболее важные защитные механизмы пункта 3, предназначенные как для нашей собственной безопасности, так и для безопасности взятых в плен военнослужащих противника. В лучшем случае толкование суда было бы логичным, если было бы сказано, что вся глава III имеет отношение к действиям, совершенным во время пребывания в плену. Разумеется, глава 2 такой и являлась – по самой природе ее предмета. Дисциплинарные наказания к военнопленному могут применяться содержащей в плену страной только за действия, совершенные во время пребывания в плену.

Однако сказано, что пункт 1 относится исключительно к деяниям военнопленного после того, как он им уже стал, и это указывает на то, что пункт 3 ограничен таким же образом. Это отвергает тот факт, что некоторые статьи пункта 1 на первый взгляд кажутся применимыми ко всем судебным разбирательствам, назначенным с какой угодно целью. Например, в частности, статья 46 определяет, что «Военные власти и суд государства, содержащего военнопленных, не могут подвергать последних никаким наказаниям, кроме тех, которые предусмотрены для тех же деяний, совершенных военнослужащими национальных войск.

Это, как представляется, точно так же относится к военным преступлениям, как и ко всем прочим правонарушениям; естественно, страна не может наказывать солдат чужой армии за военные преступления в том случае, когда она не станет наказывать своих солдат за такие же преступления. Точно так же статья 47 пункта 1 кажется относящейся к военным преступлениям таким же образом, как и к преступлениям, совершенным военнопленным после взятия его в плен. В частности, там прописано: «Судебное следствие в отношении военнопленных должно проводиться с такой быстротой, какую только допускают обстоятельства дела. Предварительное заключение должно быть по возможности сокращено.

Таким образом, в большей части своих статей, пункт 1 содержит те же двусмысленности и оставляет открытыми те же проблемы, с которыми мы столкнулись при толковании статей 60 и 63. По этой причине нельзя сказать, что вся глава III, и особенно ее пункт 3, относится только к деяниям, совершенным военнопленным после взятия его в плен, поскольку содержание пункта 3 в этом спорном вопросе напрямую связано с содержанием пункта 1; а сам пункт 1 дает не более ясное понятие ограничений в наказаниях и судебных разбирательствах в случаях дисциплинарных нарушений, чем пункт 3».

Итак, сэр, я принимаю это в качестве аргумента. Мне кажется, что, как случай диалектической логики, он вполне ясен. Председатель Верховного суда Стоун стремился избегать простых слов и гарантий статьи 63, утверждая, что она проистекает из главы III, которая относится исключительно к пребыванию в плену. Разумеется, суд, как таковой, является частным случаем пребывания в плену, но, помимо этого, такое суждение ясно показывает, что вся глава в целом не так ограничена. Конечно, сэр, ничто не может помешать воюющей стороне судить за военные преступления во время военных действий. Мы так и поступали во время войны в Южной Африке, и делали это посредством военно-полевого суда. Однако, сэр, тем из вас, кому не особенно интересен сухой процесс диалектической логики, я рекомендую прочитать статью 63: «Приговоры в отношении военнопленных выносятся теми же судьями и в том же порядке, какие установлены для лиц, принадлежащих к составу армии державы, содержащей пленных».

Сэр, я утверждаю, что это более чем ясные слова. Я утверждаю, сэр, что столь ясные слова могут быть не поняты только безумцем или слишком образованным юристом. Необходима невероятная изобретательность, дабы не понять такие простые слова. Сэр, Женевские конвенции, за исключением особых случаев, не определяют, что следует делать военнопленному; они определяют, что следует делать с военнопленным. Они определяют, что следует делать с военнопленным во время его пребывания в плену, и одно из положений – среди наиболее важных, – состоит в том, что ему должен быть обеспечен справедливый суд. Определение «справедливого суда» не слишком сложное – это такой суд, который содержащая в плену сторона рассматривает в качестве справедливого для собственных военнослужащих.

Далее, сэр, процедура Королевского предписания лишает военнопленного права предстать перед судом равных ему по званию. В данном случае это очень важно. Только офицеры, занимавшие высшие командные должности и напрямую отвечавшие перед своим правительством, действительно способны поставить себя на место Манштейна и сказать, до какой степени ему следовало – и до какой степени не следовало – подчиняться полученным от правительства приказам.

Сэр, процедура Королевского предписания отрицает право на получение краткого изложения свидетельств. Оно отказывает в праве присутствия на снятии показаний и праве перекрестного допроса на раннем этапе слушания, а в деле такой сложности это крайне важно. А главное, оно отрицает право на защиту правилами о доказательствах. Документы, которых Манштейн никогда не видел, сомнительные показания, снятые за его спиной, стали свидетельствами против него. Таким образом, нам пришлось столкнуться со следующим: если бы хоть одно из этих положений, установленных Королевским предписанием, имело место в любом из английских уголовных судов, Верховный суд Англии аннулировал бы слушания на основании допущенной серьезной судебной ошибки. Хочу, чтобы это было предельно ясно; в том числе ясно и для немцев. Я совершенно уверен, что каждый офицер здесь намерен судить фон Манштейна абсолютно справедливым судом. Я полностью убежден, что, пока у вас есть свобода выбора, эта свобода выбора не будет использована во вред фон Манштейну и что вы, насколько это возможно, будете судить его не только справедливым судом, но и предоставите ему ту же защиту, какую он имел бы в случае военно-полевого суда. Остается вопрос, может ли Королевское предписание, по истечении четырех лет и при предоставлении нескольких сотен документов по данному делу, допустить действительно справедливый процесс. Сэр, оправданием для пренебрежения нами столетним опытом юридической практики служит необходимость защиты подсудимого посредством быстрой и упрощенной процедуры. Было сказано, что мы не должны были затягивать эти дела, – кажется, мистер Александр говорил о «военно-полевых судах». После четырех лет нет ни малейшего оправдания для отказа фон Манштейну в том, что гарантировалось бы в качестве элементарного права самому отъявленному воришке, сутенеру или своднику в Англии. Прошу прощения, сэр, я немного погорячился.

Сэр, я вернусь к решению Верховного суда. Продолжим с того места, где я остановился. Это на странице 71: «Ни статья 60, ни статья 63 не содержат смысловых ограничений смысла, как их толкует суд. При отсутствии подобных ограничений может показаться, что они направлены на применение ко всем судебным производствам, даже открытым по преступлениям, совершенным до взятия в плен или еще раньше. Такая точка зрения дальновидна. Поскольку такое истолкование необходимо для безопасности наших собственных солдат, попавших в плен, – как и пленных, которых взяли мы. А противоположное толкование оставляет военнопленных беззащитными перед любой формой суда и наказания за военные преступления, какие только заблагорассудится применить взявшей в плен стороне, поскольку гарантирует им ограниченные соглашения лишь в случаях дисциплинарных правонарушений. Это, во многих случаях, заставило бы соглашение растянуться, подобно комару, собравшемуся проглотить верблюда».

Затем он переходит к другим случаям и на странице 73 говорит: «Что более важно, здесь нет соответствия со статьей 63 той же самой Конвенции. Ямаситу судили не в соответствии с той же самой процедурой, как в случае судов над военнослужащими за инкриминируемые им военные преступления. Если бы одного из наших солдат судили за военные преступления, он бы имел право на преимущества Военно-судебного кодекса. Думаю, Ямасита имел право на такую же защиту. В любом случае он имел право на преимущества согласно положениям статьи 63 Женевской конвенции. Этих преимуществ он не получил. Соответственно, его процесс явился нарушением Конвенции».

Сэр, могу добавить к этому, что он изложил суть дела лучше, чем смог бы я: когда вы пытаетесь дать определение – а единственная цель главы 60 состоит в том, чтобы предусмотреть справедливый суд и определить, что есть справедливый суд по отношению к тому, что взявшая в плен сторона сама считает справедливым судом для себя, – справедливого суда, что может быть более абсурдным, чем ограничивать его относительно мелкими нарушениями пребывания в плену и по сути утверждать, что человеку положен справедливый суд, но только не в серьезном случае, потому что это именно то истолкование, которое мнение большинства членов Верховного суда пытается применить к этой статье.

Сэр, последняя выдержка из мнения судьи Рутледжа гласит: «Нет необходимости повторяться. Различие между мнением суда и моим собственным по этому слушанию в конечном итоге сводится к тому, что, с одной стороны, не существует законов, ограничивающих такие судопроизводства, кроме каких-либо норм и правил, предписанных по их проведению исполнительной или военной властью, а с другой стороны, что положения Военно-юридического кодекса, Женевской конвенции и пятой поправки применимы. Я не могу согласиться, что где-то в нашей системе затаилась сила, необузданная до такой степени, чтобы иметь дело с любым человеческим существом исключительно посредством судебного разбирательства. Что военные ведомства или власти могут сделать с нашим противником в боевых условиях или при вторжении, кроме судебного разбирательства и некоего подобия судебного преследования, не обсуждается. Так же как и то, что ни один человек до этого не оставался полностью вне защиты, гарантированной пятой поправкой. Не могу согласиться даже на предположительное отклонение от этой абсолютной величины. Тот, кто сказал следующее, был великим патриотом: «Чтобы сохранить свою собственную свободу, следует защищать от притеснений даже своего врага; потому что если пренебречь этой обязанностью, то создастся прецедент, который обернется против себя самого». Судья Мерфи присоединяется к этому мнению».

Сэр, мне сообщили, что в этом деле голоса Верховного суда США разделились поровну и решающим оказался превалирующий голос председателя Верховного суда. Меня ввели в заблуждение, суд разделился не поровну. Однако я прошу вас принять убедительное заявление последнего мнения, которое я вам зачитал. Но, сэр, даже если Женевская конвенция неприменима, мое представление все же должно иметь успех. Американский суд рассматривал постановление habeas corpus (лат. habeas corpus, буквально «ты должен иметь тело», содержательно – «представь арестованного лично в суд» – право, гарантирующее личную свободу; любой задержанный, или его представитель, может подать прошение о выдаче постановления habeas corpus, имеющего силу судебного предписания, которым повелевается доставить задержанного человека в суд вместе с доказательствами законности задержания; фактически этим устанавливается презумпция незаконности задержания. – Пер.), как вышестоящий суд, в порядке рассмотрения апелляции нижестоящего – согласно американскому праву, – суда то есть, Верховного суда Филиппин. Американский Верховный суд был ограничен американскими законами. Женевская конвенция является частью американского права, будучи внесенной в него постановлением конгресса. Гаагская конвенция и общие принципы международного права неприменимы в этом суде, который мог учитывать только американское право. Я бы сказал, что даже если неприменима Женевская конвенция, то тогда применяется Гаагская конвенция, которая гласит, что военнопленный имеет право на те же нормы и правила, что и армия взявшей его в плен стороны. Я бы сказал, что применима и Брюссельская конвенция, которая предписывает то же самое. Подводя итог, я бы сказал, что в этом деле следует руководствоваться фундаментальным принципом, состоящим в том, что военнопленный имеет право на такое же обращение, какое использует взявшая его в плен сторона к своим военнослужащим.

Теперь, сэр, касательно Королевского предписания. Я уже говорил кое-что на эту тему. Королевское предписание, сэр, не является частью английского права. Лорд Паркер, по поводу знаменитого дела «Саморы» (см. ниже) сказал, что идея, когда королю в совете или какой-либо ветви исполнительной власти следовало бы обладать властью предписывать проведение процесса, согласно закону не соответствует принципам нашей конституции. Дело «Саморы» рассматривалось палатой лордов в 1916 г., в военное время, когда Королевское предписание допускало экспроприацию собственности (в том числе собственной страны, союзников и нейтральных государств), однако палата лордов заявила, что это противозаконно, поскольку противоречит международному праву. Сэр, Королевское предписание – всего лишь распоряжение правительства, приказывающее вам, как солдатам, делать то или иное. Оно не может заставить вас делать то, что противоречит международному праву. Оно не может, например, приказать вам совершить военное преступление, а лишить военнопленного прав, предоставляемых Женевской конвенцией, и есть такое преступление, за которое некоторые японские военные судьи то ли были казнены – точно не уверен, – то ли подверглись наказанию (шведский пароход «Самора» в феврале 1916 г. был остановлен английским крейсером, на «Саморе» находился груз меди, больше половины из которой сочли военной контрабандой; под этим предлогом была предпринята попытка конфисковать груз и судно).

В заключение, сэр, могу сказать, что фельдмаршал фон Манштейн просит лишь одного – чтобы его судили как солдата. Он просит то, что вы сами потребовали бы для себя, оказавшись в его положении. Он просит предстать перед судом равных ему по званию. Он просит, чтобы его жизнь, свобода и воинская честь были обеспечены той же защитой, которую вы потребовали бы для себя. У вашей страны и армии есть выработанная столетиями судебной практики система военно-полевых судов, руководствующихся правилами о доказательствах и процедурой, которую вы сочли необходимой для защиты обвиняемого. Вы имеете право так поступать. Я смиренно заявляю, что ваш противник тоже имеет на это право.

Артур Коминс Карр: С позволения суда, я с немалым удивлением слушал представленные заявления, которые, в случае успеха, лягут в основу данного процесса. Вам изложили дело так, как если бы единственным авторитетным источником, который возражал против такого представления дела Ямаситы, являлось решение большинства в Верховном суде США. Будь положение таковым, оно и в самом деле послужило бы серьезным препятствием для представления дела, но это вовсе не так. Точка зрения, принятая большинством Верховного суда США, а также, как я еще покажу, всеми предшествующими трибуналами, перед которыми вставал такой вопрос, предусматривалась еще в 1936 г. в поправке № 12 к Наставлению по военно-судебному производству, которую, сэр, вы несомненно нашли в своей копии Наставления. У меня оно отдельно. Оно появляется на странице 15 поправок в качестве отдельного документа, как статья 56 под заголовком «Законы и обычаи сухопутной войны, глава XIV». Эта статья гласит следующее: «56. Следующие лица могут требовать обращения с собой как с военнопленными, если они окажутся в руках противника: a) Любой военнослужащий, если только он не совершил военного преступления». В соответствии с этим положением значительное количество лиц предстало перед британскими военными судами в качестве шпионов.

«Следующие лица могут требовать обращения с собой как с военнопленными, если окажутся в руках противника: a) Любой военнослужащий, если только он не совершил военного преступления», и далее имеется ссылка на пункт 441, относящийся к наказаниям за военные преступления. В соответствии с этим положением во время военных действий у британской армии стало общепринятой практикой рассматривать военные преступления и наказывать за них в ходе войны. Во время войны военным преступлениям, с которым чаще всего сталкивались, за которое судили и подвергали наказанию, являлся шпионаж. У меня имеется информация, что в случаях процессов над шпионами положения, в частности положения статьи 60, Женевской конвенции не применялись ни при каких обстоятельствах. Если же аргумент моего друга верен, то тогда при любом суде за военные преступления применяется статья 60 Женевской конвенции, которая гласит: «При открытии судебного следствия против военнопленных держава пленения извещает о том представителя державы-покровительницы, как можно быстрее и в любом случае до назначенной для разбирательства даты дела». И так всегда поступают в случае суда над военнопленным за правонарушения, совершенные ими во время пребывания в плену. И никогда в случае суда за шпионаж или любое другое военное преступление, потому что, с точки зрения британской армии, которая, как я собираюсь показать, была поддержана всеми судами, рассматривавшими подобные дела, эти положения неприменимы в случае военного преступления. И в самом деле, в обстоятельствах процессов над военными преступниками, которые имели место в случаях немецких и японских военных преступников после безоговорочной капитуляции, более не существовало «державы-покровительницы» и, таким образом, было бы невозможно применить это положение.

Мой высокообразованный друг сделал заставившее меня открыть рот от удивления заявление, которое касалось критики директивного постановления председателя Верховного суда Стоуна по делу Ямаситы. Он заявил, что, согласно английскому праву, для облегчения толкования закона не нужно смотреть на названия глав и то, каким образом пункты и статьи систематизированы в группы, чтобы истолковывать законодательный акт. Я слышал, будто не нужно обращать внимание на сноски на полях, но я не только никогда в жизни не слышал о подобном утверждении – что не нужно смотреть на названия глав, – но также могу припомнить, хотя и не могу в данный момент назвать, сотни дел, в которых палата лордов облегчала себе задачу толкования закона, изучая названия глав и то, каким образом пункты законов систематизированы по группам. Здесь, как я считаю, для утверждения моего друга нет ни малейших оснований.

Вслед за делом Ямаситы Международный военный трибунал по Дальнему Востоку рассматривал другой случай. По поводу четырех обвиняемых, сдавшихся в плен генералов японской армии, было принято такое же решение. В этом трибунале решение большинством голосов выносили представители восьми разных стран – США, Великобритании, СССР и стран – членов Содружества: Австралии, Канады, Новой Зеландии, Индии и Филиппин, все из которых были представлены судьями из соответствующих государств. Великобританию представлял известный шотландский судья, лорд Патрик, и вот как выразились судьи этих восьми стран по данному вопросу. Это изложено на странице 48, пункт 441 копии стенограммы процесса. К сожалению, у меня имеется копия решения только на английском.

Вот что представители восьми стран, включая Великобританию, заявили по этому поводу. Они имели дело с рядом возражений, выдвинутых защитой, и выразились так: «Седьмое из этих возражений высказано от имени четырех обвиняемых, сдавшихся в плен в качестве военнопленных, – это Итагаки, Кимура, Муто и Сато. Сделанное от их имени представление состоит в том, что они, являясь бывшими военнослужащими японских вооруженных сил и военнопленными, в качестве таковых подлежат, согласно статьям Женевской конвенции 1929 г., в частности статьям 60 и 63, военно-полевому суду, а не трибуналу, учрежденному не в соответствии с положениями Конвенции».

Точно такое же решение вынес Верховный суд США в деле Ямаситы. Покойный председатель Верховного суда Стоун, объявляя решение суда, сказал: «Мы считаем, что из контекста зачитанных положений раздела III и входящей в него статьи 63 совершенно очевидно, что они применимы только к судебным разбирательствам в отношении военнопленных за правонарушения, совершенные во время пребывания в плену. Отдел V никак не указывает на то, что этот раздел был создан для рассмотрения преступлений, отличных от тех, на которые ссылаются разделы I и II главы III». С этим заключением и доводами, на основании которых оно сделано, трибунал почтительно соглашается.

Затем, следующим случаем, выдвинувшим на передний план дело, насколько я понимаю, никогда не рассматривавшееся до сегодняшнего дня в английским суде, однако в ряде случаев разбиравшееся в Международном трибунале и в одном американском и одном французском судах, стал американский военный трибунал № 5, заседавший в Нюрнберге. 27 и 28 октября 1948 г. трибунал вынес свое решение по делу фон Лееба и других командующих – некоторые из которых имели то же звание, что и нынешний обвиняемый, – в число которых входил и его собственный начальник штаба. Принятая трибуналом точка зрения изложена на странице 23: «Что касается полемики по поводу того, что обвиняемые являются военнопленными и что статья 63 Женевской конвенции требует для военнопленных обычного военно-полевого суда, мы обращаем внимание на тот факт, что положения, на которые ссылаются, содержатся в международном соглашении, принятом и подписанном как США, так и Германией, и направлены на защиту военнопленных после того, как они обрели такой статус, и не предоставляют им какие-либо особые права или прерогативы в отношении преступлений, которые они могли совершить до получения статуса военнопленного. Таковы доводы по делу Ямаситы… Мы считаем эти доводы вполне резонными. Статья 63 Женевской конвенции определяет: «Приговоры в отношении военнопленных выносятся теми же судьями и в том же порядке, какие установлены для лиц, принадлежащих к составу армии державы, содержащей пленных». Таким образом, заявляет адвокат защиты, подсудимые должны предстать перед обычным военно-полевым судом, поскольку обвиняемые были военнопленными, взятыми в плен Соединенными Штатами, а военнослужащие армии США, совершившие преступления, предстают перед военно-полевым судом. Однако военно-полевой суд над военнослужащим армии США может проводиться только за преступления, совершенные после того, как обвиняемый обрел статус военнослужащего армии США, и только в период, когда он обладает этим статусом. Тот, кто совершил убийство и тем самым нарушил закон государства до того, как был принят на военную службу, явно не может предстать за это преступление перед военно-полевым судом, как за нарушение Военно-судебного кодекса, который был неприменим к нему на момент совершения убийства. Также мы не считаем необходимым лишать подсудимых статуса военнопленного до того, как они предстанут перед судом. Вполне естественно, что, если человек арестован за нарушение правил дорожного движения – что грозит ему всего лишь гражданско-правовыми санкциями, накладываемыми муниципальным судом, – и, пока он находится в заключении, выясняется, что накануне он совершил убийство, не будет нарушением какого-либо принципа правосудия оставить его в заключении и передать судебным чиновникам, имеющим полномочия судить его за убийство. Мы не рассматриваем, могли или не могли Соединенные Штаты, Франция или любая страна на законных основаниях судить подсудимых военно-полевым судом за нарушения международного права. Это не наша задача. Если такое возможно, то военно-полевой суд не обладает исключительной юрисдикцией». Думаю, это все, что я хотел зачитать из данного решения.

Затем еще один вопрос права возник перед другим американским трибуналом по делу Антона Достлера (генерал пехоты вермахта во время Второй мировой войны; в первом военном трибунале союзников Достлер был признан виновным в военных преступлениях и приговорен к смерти через расстрел. – Пер.), которое изложено в первом томе «Судебных отчетов по судам над военными преступниками». Данный отчет начинается со страницы 22, и этот вопрос относится к примечаниям по делу – они изложены не полностью – на странице 30, где говорится: «Военный трибунал по процессу Достлера принял решение, что положения статьи 63 Женевской конвенции к данному делу неприменимы. Как принято, доводы военного трибунала не приводятся». (Это был американский суд.) «Решение военного трибунала по данному вопросу находится в соответствии с директивным решением Верховного суда Соединенных Штатов по делу японского генерала Ямаситы», и затем изложены доводы по обоим решениям в деле Ямаситы. Американский военный трибунал по делу Достлера проводился вслед за ним, после чего вопрос права встал перед французским судом над Робертом Вагнером (1895–1946, с 1925 г. гаулейтер, шеф гражданского управления оккупированного Эльзаса. – Пер.), что изложено в третьем томе «Судебных отчетов по судам над военными преступниками» на странице 50. В отчете говориться: «Лицам, обвиненным в военных преступлениях, права военнопленных не предоставляются. Общепризнанным правилом считается то, что лицо, обвиненное в совершении военных преступлений, не имеет права, в соответствии с положениями суда над ним, на преимущества статуса военнопленного, предоставленные Женевской конвенцией 1929 г.». Французский апелляционный суд в своем решении делает интересный вывод, что Вагнер не имел права на обладание правами военнопленного и по французскому законодательству – не только на основании Женевской конвенции, но также на основании французского права, по той причине, что его судили не в качестве военнопленного за инкриминируемые ему правонарушения, совершенные во время пребывания в плену.

По моему мнению, эти прецеденты полностью опровергают утверждение моего высокообразованного друга, которое было отклонено каждым трибуналом, перед которым оно выдвигалось. Более того, я удивлен, что через столько лет оно всплыло вновь. Однако мне хотелось бы обратить внимание на момент, о котором я упоминал ранее, – на самом деле этот обвиняемый во время суда над ним не является и не являлся военнопленным. Согласно закону, положения, на которые ссылается мой ученый друг, были бы неприменимы к нему, даже если бы он таковым и являлся. Американский трибунал в деле фон Лееба и других, которые я только что зачитывал, указал, что, по его мнению, не имеет значения, был ли обвиняемый на самом деле все еще военнопленным или его лишили такого положения. Я полностью согласен с мнением, что не имеет. Но, как было сказано, видимо, в связи с жалобой по поводу того факта, что нынешнего обвиняемого уволили из немецкой армии и лишили статуса военнопленного, то на этот счет я бы сказал следующее. Вермахт, германские вооруженные силы, прекратил свое существование в качестве военной организации. Полномочиями оккупационных властей огромное количество военнопленных репатриировали из Англии и других стран, где они находились в плену, в их собственную страну и демобилизовали. Что касается тех, кто находился в тюремном заключении в Британии, то их отбирали по рангу начиная с младших чинов. 8 августа 1948 г. этого обвиняемого по факту вернули в Германию, а по сути уволили из вермахта и лишили статуса военнопленного. Подошла его очередь для репатриации, и его репатриировали бы, если бы против него не были выдвинуты обвинения, ожидающие рассмотрения. В тот же день его, как обычного гражданского, отпустили бы на свободу в Германии. Но тот факт, что против него намеревались выдвинуть обвинения, помешал обвиняемому выйти на свободу. И с этого дня – и только с этого дня – он отбывал заключение уже не как военнопленный, которым являлся до этого момента, со всеми привилегиями своего звания, положенными военнопленному, но именно с этого дня – и только с этого дня, – он содержался под стражей как заключенный, ожидающий суда по обвинению в военном преступлении. Однако с этого дня он перестал быть как военнослужащим вермахта, так и военнопленным; в данном судебном разбирательстве его положение ничем не отличается от положения других заключенных, и данное разбирательство совершенно легитимно и находится в полном соответствии с военно-уголовным правом.

Хочу еще добавить кое-что насчет предвзятого мнения, которое мой друг высказал в своих возражениях, и его предположений насчет того, что поскольку его заявление не принято, то обвиняемому исходя из положений Королевского предписания не будет гарантирован справедливый суд. Я выслушал это мнение с сожалением, ибо оно исходит от английского адвоката, защищающего данного обвиняемого. Мой друг глубоко заблуждается, утверждая, что именно такова истинная юридическая мотивировка Королевского предписания и, следовательно, уставов Международных военных трибуналов и закона № 10 Международного контрольного совета (орган верховной власти в оккупированной Германии, образованный после Второй мировой войны державами-победительницами; в подчинении Контрольного совета находилась Межсоюзническая комендатура, осуществлявшая властные полномочия в разделенном на оккупационные секторы Берлине. – Пер.), на основании которых действовали в этой стране различные американские суды, то есть законов Контрольного совета, утвержденных всеми четырьмя оккупационными администрациями и которые, при необходимости, применимы также и к нашему судебному разбирательству. И хотя на самом деле у нас имеется собственное Королевское предписание, они, возможно, понадобятся нам, поскольку все эти предписания предусматривают значительную модификацию обычных правил о доказательствах, применяемых в английских военных и гражданских судах, и, осмелюсь сказать, также и правил, применяемых в судах других стран. Хотя мой опыт военных трибуналов наводит меня на предположение, точнее, на уверенность, что английские правила о доказательствах неприменимы в судах тех стран, чья система правосудия основана на гражданском праве, истинная причина, почему это так существенно, следующая: преступления, в которых обвинялись эти люди и в которых обвинен этот подсудимый, имеют такие размеры и неизбежно включают в себя, как утверждается, такую массу ужасных деяний, распростирающихся на значительный отрезок времени и на такие обширные территории, что было бы совершенно невозможно применить к их доказательству тот тип правил, которые мы используем в гражданских делах. В отличие от дел по международным военным преступлениям, почти каждое дело в нашей собственной стране соотносится с определенным моментом времени и конкретным местом происшествия, относящимися к гражданскому делу. И было бы просто невозможно даже только представить факты любому трибуналу путем медленного и кропотливого процесса доказывания в соответствии с нашими английскими правилами о доказательствах. По французским или голландским правилам это выглядело бы совершенно иначе, однако по нашим английским правилам о доказательствах такое было бы абсолютно невозможно, в частности потому, что масса доступных для доказательства материалов и другая кипа бумаг, которую мы намерены – если вы отвергнете наши утверждения – выложить перед вами, будут состоять из официальных немецких документов, захваченных союзниками на завершающих стадиях войны и после прекращения военных действий и которые, как мы считаем, в качестве доказательств более убедительны, чем то, что могли бы сообщить свидетели любой национальности, особенно немецкие свидетели, дающие показания здесь и сейчас в соответствии с обычными правилами английского судопроизводства. Материалы, которые нам придется представить вам, состоят из этих самых документов, которые были изданы в то время и которые докажут относящиеся к делу факты в более сжатой форме и, по моему мнению, более убедительно, чем это могло бы быть сделано посредством любых устных показаний, даже если бы имелась возможность представить такую же массу свидетельских показаний, которая оказалась бы доступна в настоящее – или в любое другое время после завершения военных действий.

Обвинение, как и защита, озабочено – думаю, я обязан это сказать, учитывая то, что высказано моим другом, – обвинение, как и защита, озабочено тем, чтобы гарантировать обвиняемому справедливый суд, и я абсолютно уверен (в чем счастлив быть согласным с моим другом), в той же мере озабочен и суд. И по-моему, не следует ни в малейшей степени полагать, что просто потому, что Королевское предписание, применительно к обстоятельствам, устанавливает другой метод доказывания, в соответствии с которым подобного рода дела должны доказываться не так, как это обычно используется по отношению к человеку, обвиненному в Англии в краже пары туфель. Исходя из этих обстоятельств ни на мгновение не следует полагать, что процесс будет хоть сколько-нибудь менее справедливым, чем суд, проводимый с учетом обычных правил о доказательствах.

Таково мое мнение, и тем не менее я утверждаю, что, вне всякого сомнения, такая постановка вопроса, которую мой друг выбрал для вынесения на передний план своих доводов – даже до того, как вы имели возможность выслушать обвинения против подсудимого, – совершенно не обоснована в плане аргументации и была отвергнута всеми представляющими как нашу страну, так и другие страны трибуналами, перед которыми она поднималась. Эта постановка вопроса была ожидаемо отвергнута нашим собственным Наставлением по военно-судебному производству 1936 г., она не имеет под собой никаких оснований в области права и является не более чем измышлениями, которыми мой друг пытался поставить под сомнение имеющую место справедливость предстоящего судебного разбирательства, или, точнее, которая будет иметь место.

Пэйджет: Я всего лишь рассмотрю вопросы, которые поднял мой друг. Сначала первый вопрос, поскольку он более чем простой и довольно неожиданный. Итак, Артур Каминс Кэрр утверждает, что ему известно – я не уверен, сказал ли он десятки или сотни, – случаев, в которых палата лордов и любой другой английский суд толковали законодательные акты на основании названий статей. Сэр, мне было бы чрезвычайно интересно, если бы он представил один из подобных случаев. Названия статей в английском законодательном праве рассматриваются не в палате общин и не в палате лордов, и им не требуется получение королевского одобрения; их вносит Государственная канцелярия, и вовсе не как часть законодательного акта. И то же самое, сэр, относится к систематизации, которая является основой законодательного акта; в самой систематизации невозможно найти аргументы, поскольку ее структура не является частью законодательного акта; она вводится Государственной канцелярией для удобства, и недавно английские суды приняли решение (к сожалению, не помню название дела), что к статутным правилам и приказам (правила и приказы, имеющие силу закона. – Пер.) применимы точно такие же правила, как и к самим законодательным актам. По этому пункту, сэр, у меня все.

По следующему вопросу мой ученый друг сказал следующее: дескать, я указал, будто имелся всего один прецедент, дело генерала Ямаситы, несмотря на то что имелось множество других. Сэр, если я указал, что имелся всего один прецедент, то я сильно преувеличил. Прецедента не существует, и я надеюсь, что не доживу до того дня, когда британские суды окажутся зависимыми от решений американских судов. Что касается американских судов, то у них есть решение Верховного суда, принятое на основании решающего голоса и которое обязательно для судов низшей инстанции. Достаточно было всего лишь заглянуть в источник. В том, что касается вас, то это первый случай, когда английский суд рассматривает соответствие Королевского предписания с английским правом, и тут нет никаких обязательных для вас прецедентов.

Далее, сэр, по поводу статьи 56, точнее, пункта 56 Пояснительной записки. «Любой военнослужащий вооруженных сил, если только он не совершил преступления»; не знаю, просит ли мой друг вас заранее осудить фельдмаршала и решить, что он совершил неслыханное военное преступление, потому что если не таков его аргумент, то мне непонятно, зачем он ссылался на статью 56. Значение статьи 56 предельно простое: если, согласно юридической процедуре, то есть посредством военно-полевого суда, вы доказали, что эти люди совершили военное преступление, то более нет необходимости обращаться с ними как с военнопленными, однако вы можете заключить их под стражу в качестве обвиняемых или даже повесить. Это не имеет ничего общего с судебным процессом. Не может быть ничего более ужасного, чем предложение начать слушания с презюмирования (презюмировать – исходить из предположения. – Пер.) вины обвиняемого. Статья 56 применяется (и я настаиваю на этом) и может применяться только тогда, когда вина установлена надлежащими судами, а в данном случае таковым является военно-полевой суд.

Далее, сэр, он ссылается на суды над шпионами. Я не имею ни малейшего понятия, какое отношение это имеет к делу, поскольку шпионы ни при каких обстоятельствах не являются военнопленными. Если вы даете человеку статус военнопленного, а затем хотите судить его как шпиона, то вы будете должны судить его военно-полевым судом. Не знаю, случалось ли такое когда-нибудь. При обычных обстоятельствах шпионы никогда не считаются военнопленными и, следовательно, не имеют к этому делу никакого отношения.

И далее, сэр, Коминс Кэрр утверждает, что теперь больше нет державы-покровительницы. На самом деле она есть. Держава-покровительница, если заглянуть в положения Конвенции, назначена на все время войны. Как было отмечено, мы все еще находимся в состоянии войны с Германией, и, если потребуются услуги державы-покровительницы, нам необходимо всего лишь связаться со Швейцарией. Срок действия назначения державы-покровительницы – это срок действия войны, и мы не можем пребывать в состоянии войны, когда это совпадает с нашими целями, и не находиться в этом состоянии, когда это нас не устраивает.

Еще, сэр, он сказал, что это не только американская, но также и французская практика. И опять же я не могу согласиться с подобным аргументом. Суд, который он приводил в качестве примера, проводился над Робертом Вагнером; Роберт Вагнер не был солдатом, он был гаулейтером, и французский суд отказался предоставить ему права солдата.

Наконец, сэр, мне бы хотелось обратиться к аргументу, будто фон Манштейн не является военнопленным. Это, сэр, относится к самим основам защиты, предоставленной военнопленным. Если вы говорите, что во время войны воюющая сторона по собственной прихоти может менять условия содержания военнопленного, тогда, сэр, вы неизбежно придете к заключению, что военнопленному защита предоставляется из милости и по прихоти содержащей его в плену стороны, а не по праву статуса военнопленного. Я не думаю, что Коминс Кэрр так уж сильно настаивал на этом, поскольку, как я считаю, он признал, что факт, является ли он военнопленным, в данном случае не имеет значения; но, сэр, то, что фон Манштейн имеет право (независимо от того, считался ли он военнопленным или нет) на свои права как военнопленный, по моему мнению, совершенно очевидно. Полагаю, было бы ужасно, если бы крайне пагубная задержка, которая произошла в данном разбирательстве, не считая других проблем, лишила бы его того, что считалось его правом по меньшей мере в течение трех лет. Но очевидно, что этого не произошло; он имеет право рассчитывать на все права, которые у него имелись, к тому же задержка не привела к возникновению сильной предвзятости по отношению к нему.

Сэр, в отношении вопроса о справедливом суде мое мнение таково: подготовка к суду проводилась по упрощенной юридической процедуре, упрощенной процедуре военно-полевого суда, лишавшей обычной защиты и не предусматривавшей соответствующий или справедливый метод рассмотрения дела, подготовка которого заняла четыре года. И я отметил бы следующее: основной принцип правосудия заключается в том, что между сторонами все должно быть честно. Это государственное судебное разбирательство, и совершенно неправильно, что для этих целей должны создаваться собственные правила. Вот почему Женевская конференция устанавливает, что судебное разбирательство не должно зависеть от прихоти содержащей в плену стороны; обвиняемый должен иметь право на справедливый суд, а справедливый суд определен как тот, который содержащая в плену сторона считает справедливым для собственных военнослужащих. В этом суть определения справедливого суда. И если будет вынесено решение, что против фон Манштейна ничего не может быть доказано посредством любого метода, который мы сочли бы необходимым при рассмотрении аналогичных обвинений против любого из наших граждан, то, сэр, я не считаю оправданность использования других методов очень убедительным аргументом.

Как мне кажется, сэр, это первый случай, когда британский суд должен был решить такую проблему, и она должна быть решена каждым из вас лично; каждый из вас, здесь присутствующих, отдельный судья, как по факту, так и по закону. Совместимо ли с воинской честью лишать пленного тех норм правосудия, которых вы потребовали бы для себя? Как мне кажется, сэр, это фундаментальный вопрос, который каждый из вас должен решить сам. Поэтому давайте признаем: когда дело доходит до войны, можно полагаться на вашу Женевскую конвенцию, можно полагаться на вашу Гаагскую конвенцию, но единственной реальной опорой международного права остается воинская честь, которая много раз подряд доказала, что является более надежной, чем честь политических деятелей, доказала, что она более долговечная и более действенная. И напоследок добавлю, сэр, лишать противника тех норм правосудия, которые вы запросили бы для себя, противоречит воинской чести.

Председатель суда: Суд уходит на перерыв и продолжит работу в 2:45

В 13:05 суд отправился на перерыв.

В 14:45 суд продолжил свою работу.