Боль, которую не измерить
Боль, которую не измерить
Тридцать два человека выстроились перед штабной землянкой. Тридцать две пары глаз доверчиво глядели на командира.
— Как самочувствие? — спросил Кравцов. В шинели, перехваченной широким ремнем с портупеей, с карабином за плечами, он выглядел лихо.
— Бодрое! — хором ответили партизаны.
— Тогда споем. Нашу, партизанскую.
Песня звучала тихо, казалось, партизаны боялись вспугнуть дремоту зимнего леса.
Слушают отряды песню фронтовую,
Сдвинутые брови, крепкие сердца.
Родина послала в бурю огневую,
К бою снарядила верного бойца…
Пели не столько голосом, сколько сердцем.
Бомба разорвется, почва затрясется,
Но дрожать от страха смелым не к лицу.
Бомба разорвется — сердце захлебнется,
Перейдет винтовка к новому бойцу.
— Ну, а теперь пора, — сказал командир, когда песня смолкла.
Кравцов намеревался разведать Житную Поляну — урочище, раскинувшееся между Белорусской и Киевской железными дорогами. Здесь, под боком у города, было задумано создать диверсионно-разведывательную базу, чтобы подкрепить начатое нашими войсками наступление под Москвой ударами по фашистскому тылу.
Дука шагал вслед за Кравцовым. Заканчивался короткий зимний день. На западе по верхушкам сосен растянулась багровая полоса заката — как будто кто-то бросил обрызганную кровью полоску холста.
— Будет мороз, — проговорил Дука.
— Не беда, в бою отогреемся, — тут же отозвался Кравцов.
Партизанская цепочка все дальше и дальше уходила в сумрачную тишину леса. Один-единственный след оставался между сугробами и коварными падями, засыпанными метровым снегом.
Возле Белобережского детского городка, растянувшись на снегу, будто на перине, партизаны дали отдохнуть ногам. Стало совсем темно. К Кравцову подошел Дука:
— Ночь, как по заказу. Здесь, неподалеку возле станции Снежетьская, мост. Может, рванем?
Кравцов и сам подумывал об этом. Послали разведчиков. Те вернулись с хорошей вестью — на мосту ни души.
Кравцов подозвал Ивана Мартынова и Максима Оскреткова.
— Заминируйте и взорвите мост, — приказал он. — Прикрывать вас будут слева автоматчики Дениса Щуко, справа — остальная группа.
— Мост поднять — дело нехитрое, — заметил Оскретков. — Вот если бы эшелона дождаться.
— Пожалуй, это идея. С час можно подождать, — согласился Кравцов.
Казалось, ничто не предвещало опасности. Тишина зимнего леса погасила нервное напряжение. На мосту неторопливо возились минеры, укладывая под фермы тол. Шептались партизаны, гадая, какой эшелон взлетит на воздух: с техникой или с солдатами.
Неподалеку от моста командир и его заместитель Дука натолкнулись на медсестер Абрамкову, Золотихину и Брагунцеву.
— Кто вам разрешил подходить к железной дороге? — рассердился Дука.
В это время на железнодорожной насыпи показались неясные силуэты.
— Немцы! — Кравцов с силой толкнул Абрамкову за сугроб.
Загремели одиночные винтовочные выстрелы. Шура вскрикнула: разрывная пуля угодила ей в ногу. Кравцов приподнялся, хотел помочь девушке, и в это время с насыпи ударил пулемет.
Дука услышал громкий крик. В два прыжка он оказался возле упавшего командира, припал ухом к его груди.
Забывшая про боль в ноге Шура Абрамкова поднялась и дико закричала на весь лес…
Партизаны почувствовали беду, бежали на крик с обеих сторон…
На железнодорожной насыпи выстрелы замолкли. Немцы скрылись так же неожиданно, как и появились…
Ошеломленные бойцы обступили командира. Дука еще и еще прислонялся к его груди — может… Но пробитое пулей сердце молчало…
В партизанском лагере от горя, казалось, почернел снег. Стояли плотным кольцом, смотрели на заострившееся восковое лицо секретаря горкома — командира, друга, отца — и не верили, не принимали его смерти.
Окаменев, стояла Валя Сафронова. Рядом всхлипывала Ольга Соболь. Вздрагивали, как от ударов, широкие плечи Ивана Мартынова. Жесткий снег падал на обнаженные головы.
Тело Кравцова решили не предавать земле. Выбрав поляну, срубили из вековых сосен колодец, осторожно опустили туда завернутого в маскхалат покойного, обложили его хвоей и засыпали снегом.
— Спи, Дмитрий Ефимович… Мы доведем до конца дело, за которое ты отдал жизнь. Земля наша будет свободной и счастливой.
И, обращаясь к партизанам, друг и помощник Кравцова А. М. Щекин призвал:
— Кровь за кровь!
Лес ответил ружейным салютом.