ГЛАВА XXIV Катастрофа на мостах

ГЛАВА XXIV

Катастрофа на мостах

27 ноября. Всю ночь наблюдал император за переправой войска, заставляя ускорять ход и восстановляя на мостах нарушаемый ежеминутно порядок. Когда ему приходилось, хотя бы на короткое время, удаляться, его заменяли Мюрат, Бертье или Лористон.

Ночью Ней переправился через реку, утром Клапаред присоединился к нему на правом берегу.

Бесконечные переходы последних дней сделались гораздо затруднительнее вследствие усилившегося холода, и слабые силы войска вновь подверглись испытанию, так что количество ратников все уменьшалось, а число беглецов прибавлялось. В ночь с 26-го на 27-е нужда сделала из людей варваров. Люди чуть не на смерть дрались за краюху хлеба, за щепотку муки, за кусок лошадиного мяса или за охапку соломы. Когда кто-нибудь, весь продрогший, хотел подойти к огню, его грубо отталкивали, говоря: «Пойди, сам тащи себе дров». Иной, страдая от жажды, тщетно вымаливал у товарища, который нес целое ведро воды, хоть один глоток и получал в ответ оскорбительные слова и отказ в самой грубой форме. И все это происходило между людьми порядочными, которые до сей поры питали друг к другу чувства искренней дружбы. Надо сказать правду, что этот поход (в чем и заключался весь его ужас) убил в нас все человеческие чувства и вызвал пороки, каких в нас до сей поры не было.

Среди ночи мы должны были покинуть высоты Неманицы; многие из отсталых, слишком слабые для того, чтобы следовать за нами, принуждены были остаться, а потом Уже присоединиться к дивизии Партоно. Эта дивизия должна была выйти из Лошницы и быть теперь следом за нами в пути к Борисову.

Прибыв сюда около 5 часов утра 27-го числа, мы нашли здесь все загроможденным бесчисленным количеством возов и отставших солдат, принадлежащих ко всем полкам. Виктор опередил нас и уже в 4 часа отправился по дороге в Студянку.

В Борисове мы застали адъютанта императора Мортемара, который привез вице-королю приказ торопиться переходом, что было трудно исполнить ввиду сильного утомления войска. Пока солдаты пользовались кратковременным отдыхом, на берег реки был послан отряд для преследования русских разведчиков с целью отвлечь их внимание. Даву получает приказ удержаться на позиции до прибытия Партоно, которого ожидали только к полудню.

Что касается нас, то мы, выступив, пришли на высоты Студянки приблизительно в то же время и раскинулись лагерем по холму, направо от дороги.

В 1 час пополудни Наполеон, в сопровождении своего штаба, императорской гвардии, дивизий Жирара и Денделя и корпуса Виктора перешел мост и перенес главную квартиру в маленькую деревушку Занивку, среди леса, в одной миле (4 версты) от моста и поблизости от дороги на Борисов.

Благодаря тому, что эти войска вышли из расположенной налево от дороги деревни, многие хижины освободились, и в одной из них вице-король устроил свою главную квартиру, а в остальных постарался разместить оставшихся от своих полков солдат.

В 3 часа дня прибыл Даву и занял на возвышенностях ту позицию, которую мы только что покинули. Наши солдаты мирно отдыхали, как вдруг, около четырех часов дня, на дороге к Дубени появился отряд из корпуса Витгенштейна, с несколькими пушками позади, и внезапно стал надвигаться на тяжелую артиллерию Виктора, стоявшую на равнине, под нами. Мы бросились к оружию и, кинувшись навстречу неприятелю, после короткой, сильной схватки, стоившей жизни многим храбрецам, победили.

Капрал велитов Паганелло с несколькими своими товарищами кинулся на неприятельские пушки, желая ими овладеть, но все они за эту попытку поплатились жизнью, получив в награду только восторженное чувство удивления как с нашей стороны, так и со стороны самого неприятеля. После этого мы возвратились в наши хижины, но они оказались занятыми толпой беглых, и только с помощью кулаков нам удалось отвоевать себе места для отдыха. Половина ночи прошла в этих спорах.

Эта новая битва, а главное дальность расстояния, на каком находилась от нас дивизия Партоно, сильно обеспокоили императора, который боялся за безопасность мостов. Он вернул на левый берег дивизию Жирара и поручил Виктору организовать для охраны перехода очередное дежурство и разослать по всем направлениям сторожевые пикеты, во избежание всяких неожиданностей. Вице-король подошел уже близко и возвестил через свой штаб, что 4-й корпус может перейти мост, приблизительно около 8 часов вечера. Приказ этот не был объявлен во всех хижинах, так что многие по неведению, а другие по лени и беспечности остались. Остатки королевской гвардии, около 500 человек, последовали тотчас же за принцем. Как только Евгений ступил на правый берег, он обратился к командиру гвардии, генералу Теодору Лекки со следующими словами: «Оставьте здесь какого-нибудь офицера, чтобы он мог указать дорогу дивизиям Бруссье и Пино в горящую деревню, где мы станем лагерем», — и, говоря это, он указал рукой на пожар вдали. Я был адъютантом велитского полка, и генерал назначил меня для исполнения этого опасного поручения. Опасно оно было потому, что стояли сильные морозы, и кроме того, ночью легко можно было заблудиться в громадных болотистых лесах и с трудом найти потом направление, по которому ушел мой полк.

Некоторое время, приблизительно минут двадцать, мост оставался свободен. Потом подошли первая и вторая дивизии сразу и перешли мост повзводно, по 5 или 6 человек в рядах. Спустя четверть часа мост опять был свободен, а затем уже пришла дивизия Пино. По собранным мной документам, состав нашей армии в наличности был тогда около 32 500 пехотинцев и 4060 — кавалерии.

Зембин, 28 ноября. Почва позади сожженной деревни, где мы стояли лагерем, была сплошным болотом до самой реки. Чтобы пройти через нее, надо было выискивать более замерзшие места, иначе был риск увязнуть или провалиться.

Такая была темь, такой ветер, снег, сырость и холод, что мы принуждены были все время двигаться и бегать, чтобы не замерзнуть. В довершение нашего бедственного положения — в лагере дров почти совсем нет; чтобы раздобыть огня, вице-королю пришлось даже напомнить баварским солдатам, что он женат на дочери их короля.

Из остатков итальянского войска император сформировал авангард, который должен был конвоировать кассу, а также раненых генералов и офицеров, и приказал ему явиться в Зембин на рассвете 28-го, чтобы занять там мосты.

В остальную часть ночи с 27-го на 28-е Даву со своей артиллерией и с артиллерией итальянского войска перешел на правый берег. На левом же берегу и в Борисове оставалась только дивизия Партоно и кавалерийская бригада Далейтра. На высотах Студянки стояла дивизия Жирара и бригада легкой кавалерии под командой Фурнье — всего было 6700 пехотинцев и 900 — кавалерии, да еще огромное количество отставших солдат, которые не успели или не желали перейти реки, и повозки.

Цель императора заключалась главным образом в том, чтобы привлечь внимание противников на низовье Березины и благодаря этому свободно соорудить мосты на Студянке. Ему кажется поэтому ненужным оставлять французский арьергард в Борисове, и всем войскам отдан приказ соединяться с передовыми отрядами.

Партоно водворил некоторый порядок в толпе отсталых солдат и тех лентяев, которых нельзя было никак принудить выступить в поход, но которые хоть теперь могли перейти мосты, остававшиеся свободными в течение части ночи. Вслед затем Партоно вчера в 2 часа дня уже собрался в поход, но неожиданно явился офицер из Главного штаба и по своей ли инициативе, или в силу данного приказания, но объявил ему, что он должен ночевать в Борисове. Несчастная ошибка! Это поставило вскоре в самое отчаянное положение французского генерала.

Слыша все время пушечные выстрелы со стороны дороги, по которой мы должны были отступать, и, видя кучу возов и множество солдат, быстро бегущих, мы подумали, что Партоно захвачен врасплох и отрезан от армии. Бегущие рассказывали, что там прошел слух, что все войска перешли мосты и их уже сожгли, а эта злополучная дивизия была Наполеоном предназначена заранее как жертвоприношение, чтобы дать своей армии возможность своевременно отступить. Через несколько минут мы узнали, что русские в огромном числе заставили Партоно сдаться.

Сегодня утром, на рассвете, сражение завязалось на обоих берегах. До сих пор переправа через мосты совершалась в полном порядке, но когда раздались пушечные выстрелы и пришло известие, что дивизия Партоно попала в руки неприятеля, а Витгенштейн приближается, то все — мужчины, женщины, фуры, пушки, багаж, — все очутилось в узких проходах мостов и сразу загромоздило их. Нельзя описать всего смятения, шума и беспорядка, какой произошел там. Тщетно старались офицеры и солдаты успокоить обезумевших людей. Все усилия были напрасны, и это только еще более мешало и задерживало толпу. Сумятица и толкотня были невообразимые. Как я уже сказал, император дал приказ понемногу сжигать все лишние экипажи, а большинство офицеров придало особую важность этому предписанию. Всю ночь они ходили по лагерю, торопили уничтожить все экипажи и уговаривали, и принуждали нерадивых солдат идти в поход, предупреждая, что с восходом солнца мосты будут сожжены. Но все просьбы, угрозы офицеров и уговоры ни к чему не привели.

В это же время на правом берегу неприятель сделал нападение на Нея и Удино. Большинство французских и польских генералов были ранены. Все, наравне с последним солдатом, подвергались опасности; и можно было часто видеть, как офицеры быстро хватались за ружье и шли в ряды, чтобы заменить павших солдат. Потери были громадные с обеих сторон. Наполеон на опушке леса, окруженный своей гвардией, смотрел, как проходили мимо него один за другим две тысячи русских военнопленных.

На левом берегу в это время Виктор, поддерживаемый дивизиями Жирара и Денделя, отстаивал в окрестностях Студянки каждую пядь земли. Несмотря на жестокую картечь, они принудили неприятельские батареи прекратить огонь. Беглецы возвратились в свои отряды и в полном отчаянии бросились на отряды русской кавалерии и нашли там смерть. Наши товарищи: Пьерони, Тирабоски, Пизони, Манегати и многие другие храбрецы из офицеров и солдат, также отставших от своих полков, сочли своим долгом принять теперь горячее участие в этой борьбе и первыми напали на русские орудия.

Наступившая ночь не прекратила боя; стрельба главным образом направлена была на мосты, на обезумевшую толпу беглецов, где царили уже смерть и полное отчаяние.

В данном случае, как и часто бывает в жизни, нам пришлось быть свидетелями, с одной стороны, очень гнусных поступков и, наоборот, других, в высшей степени благородных. Одни, надеясь на свои силы и думая только о себе, с яростью, с оружием в руках пробивали себе проход; другие же с презрением отвергали такой способ спасения своей жизни и сами, подвергаясь опасности, приходили на помощь слабейшим. Колебание и волнение в толпе было таково, что издали казалось, будто на мосту было громадное поле ржи во время бури. Беда тому, кто ближе стоял к краю. Сильные толчки сталкивали их вниз, и несчастные падали стремглав, хватаясь руками за перекладины, за острые края льда и за обледенелые берега, но толпа оттискивала их, и они летели прямо в реку, погружались, вновь выплывали и бледные, как привидения, исчезали навеки. Экипажи, возы и фуры, стараясь освободиться друг от друга, опрокидывались на несчастных, находящихся вблизи. Вопли бегущих, стоны раненых, задавленных и умирающих, голоса солдат, крики потерявших свои отряды, куча всякой одежды, всякого оружия, повсюду валяющиеся мертвые, гул толпы, грохот возов и всеобщее исступление. Все вместе создает потрясающую и в то же время величественную картину. Некоторые, видимо, решились отказаться от всего; они побросали все свои возы и вещи и, предоставляя себя воле Божией, садились поодаль и глядели тупым взором на этот снег, будущую их могилу.

Только поздно ночью, когда уже пыл сражения утих и выстрелы прекратились, порядок на мостах начал понемногу восстановляться.

В 9 часов вечера войска Виктора, а за ними артиллерия, начали переходить реку.

Генерал Эбле, заслуги которого всегда будут вызывать восхищение, со своими храбрыми понтонерами выполнил с изумительной стойкостью все повеления императора[28].

В 9 часов и вице-король получил депешу от генерал- майора, заключающую в себе приказ выступить на рассвете из Зембина и в Плещеницу со всеми нашими доспехами.

Плещеница, 29 ноября. В Зембине нас заменили немногие солдаты, уцелевшие от первого полка; им было поручено охранять пока эту важную позицию. Виктор идет вслед за императорской гвардией; Ней, командовавший арьергардом, был принужден остановиться на перекрестке дорог на Зембин и на Борисов, так как путь был совершенно загроможден.

Катастрофа на мостах была единственным предметом разговоров, хотя они заключались в одних только восклицаниях, а все мысли наши и надежды обращены были к австрийской армии. Солдаты, не вполне осведомленные о ходе событий, только и думали о Шварценберге: «Где он? Что он делает? Почему до сих пор не появляется?» — Вот что слышалось от времени до времени во время похода.

29-го вечером французская армия должна была расположиться в следующем порядке: Ней на позиции за Зембином; Виктор — внутри страны; Наполеон со своей гвардией в Камене; а Евгений и Даву, составляя авангард — в Плещенице.

Между тем новая неожиданность. Сегодня, около полудня, перед тем, как остов того, что составляло когда-то «великую армию», прибыл в Плещеницу, генерал неприятельской армии Ланской проник внезапно в этот город. Ланской опустошил местность, напал на наших несчастных оторванных солдат и взял затем в плен генерала Каминского и нескольких фурьеров, посланных вперед для того, чтобы приготовить главную квартиру. Затем Ланской вернулся и расположил свою кавалерию в боевом порядке перед домом одного еврея. Вход в этот дом был закрыт деревянной решеткой и охранялся карабинерами 3-го полка итальянской легкой кавалерии.

Генерал Пино, сопровождаемый генералами д’Антуар, Фонтана и другими ранеными генералами и офицерами (между ними был полковник Варез и полковой адъютант, капитан Фонтана, племянник и адъютант генерала того же имени), только что приехал из Плещеницы и устроил себе и своей свите квартиру в этом доме. Десяти карабинерам 3-го итальянского летучего полка была поручена охрана их любимого генерала.

Два итальянских часовых, увидя подходящие русские эскадроны, крикнули: «К оружию!» Выстрелили и убили одного всадника и ранили другого. В то же время остальные карабинеры быстро и решительно развернулись за решеткой. Эта встреча заставила Ланского предположить, что нас было здесь много, и он решил отойти. Маршал Удино, герцог де Реджио, получивший вчера серьезную рану в грудь и находившийся здесь вместе со своим адъютантом, просит у Пино приюта; рассыпанные люди ретируются во внутренний двор, и дом остается под охраной только тех же десяти карабинеров.

Генерал Пино спешит навстречу маршалу, и пока они беседуют о сопротивлении, оказанном маленьким отрядом из десяти человек, Ланской, не сомневавшийся ни минуты, что он справится с этой горстью храбрецов, защищавших маршала Франции и других генералов, принимается снова за атаку, чтобы доставить себе честь захватить таких блестящих пленников. Он вновь развертывает свою кавалерию перед домом, занимаемым Пино, и предлагает маленькому гарнизону сдаться под угрозой полного уничтожения. Генерал Пино приказывает немедленно поместить маршала на самой лучшей вязанке соломы и уверяет, что его итальянцы и он сам, Пино, все готовы умереть прежде, чем отдадут его в руки осаждающих. Затем он отправляется к своим десяти, приказывает им стрелять только по его команде, другим же своим товарищам предписывает полное абсолютное молчание.

Ланской угрожает всех истребить и все сжечь; но вид 150 или 200 человек, собранных во дворе, и глубокое молчание, царившее в этой маленькой крепости, заставляет его переменить план: он приказывает разбить ворота и войти туда силой. Но кавалерия напрасно вертится кругом дома: кроме решетки, нет другого входа, а те, которые приближаются, находят неминуемую смерть, падая от пуль храбрых и безмолвных карабинеров.

Взбешенный этим, столь же смелым, как и неожиданным, сопротивлением, Ланской отступает на высоты Плещеницы, устанавливает там свою маленькую артиллерию и в течение часа обстреливает деревянный дом, где нашли себе приют итальянские храбрецы. В конце концов десять русских было убито, более двадцати ранено и один взят в плен. В доме же некоторые стены были пронизаны пулями. Маршал Удино и генерал Пино были несколько раз серьезно контужены.

Под вечер появляется королевская гвардия с остатками итальянской армии, и с ними вице-король; тогда Ланской исчезает.

Маршал Удино возобновляет свои похвалы десяти карабинерам, благодарит генерала Пино за гостеприимство и удаляется на свою первую квартиру, откуда он должен уехать в ночь, чтобы продолжать свой путь. Генерал Пино послал вице-королю донесение о всем случившемся. Его передал капитан Мильорини, который много раз отличался во время всей этой кампании. Капитан представил принцу казака, взятого им в плен[29].