IV

Анализируя сражение на Западной Украине, поневоле задаешь вопрос: почему оно все–таки было проиграно? Надо иметь в виду, что руководство операцией со стороны немецких командных инстанций было далеко не идеальным:

…Рунштедт и Клейст были настолько увлечены собственными замыслами, что попросту «пропустили» сражение. Они рассматривали его не как кульминацию стратегического развертывания, а как досадную помеху быстрому продвижению своих танковых дивизий к Житомиру и Киеву — ошибка, непростительная для адептов «немецкой школы» военного искусства.

Безразличное отношение командования на местах к величайшему во всей предшествующей истории танковому сражению разделяли высшие инстанции. Ф. Гальдер с олимпийским спокойствием фиксирует в своем дневнике «твердое и энергичное руководство» противника, «тяжелые бои», «крайне нежелательную» угрозу Дубно с юго–востока. Однако штаб ОКХ подчеркнуто соблюдает прерогативы командования группой армий «Юг» и не вмешивается в ход событий. Оперативные резервы сухопутных сил остаются нетронутыми, командование сухопутных сил даже не ставит вопроса о привлечении дополнительных сил авиации.

Со своей стороны, Рунштедттакже не считает необходимым вносить какие–либо коррективы в рисунок операций. Между тем, хотя 1?я танковая группа и наступает не на самом очевидном из возможных направлений, ее действия остаются совершенно прямыми: танки рвутся на Луцк, Дубно, Житомир и далее к Киеву. Столь прозрачный замысел недолго остается секретом для командования ЮЗФ: при всех совершенных Кир–поносом ошибках и путанице с направлением Брест — Ковель механизированные корпуса РККА исправно концентрируются против немецкого танкового клина. Огромное влияние на ход немецкого наступления оказывает 1?я противотанковая бригада Москаленко: двойная попытка лобового наступления на ее позиции стоит Клейсту времени и нескольких десятков танков.

Считая своей главной задачей быстрейшее продвижение на восток, Клейст стремится как можно скорее протащить дивизии через «бутылочное горлышко» у Дубно и перенести базу снабжения вперед. Это провоцирует кризис: какое–то время существует реальная угроза удара 8?го и 19?го корпусов по тылам танковой группировки. Пытаясь ее ликвидировать и в то же время не допустить потери времени, Клейст делает то же, что Кирпонос: вводит войска в бой поэшелонно[57].

Стратегически действия группы армий «Юг» довольно быстро свелись к прямому наступлению по директрисе Луцк — Ровно — Шепетовка — Житомир — Киев. Ничего неожиданного такой рисунок операции не содержал; в течение нескольких дней командование Юго — Западного фронта разобралось в обстановке и в дальнейшем реагировало на действия противника тактически негибко, но стратегически вполне адекватно. Уже в первые дни войны выявилась «тенденция к позиционности» южнее Припяти.

С оперативной точки зрения обе стороны заслуживают только упреков, причем к немцам, которые имели заранее выстроенную атакующую группировку, проработанный план операции и не должны были ежеминутно решать прямо на местности вопросы обеспечения взаимодействия войск, претензий даже больше. Другой вопрос, что танковые дивизии вермахта, имеющие лучшую выучку и накопленный боевой опыт, а также куда лучше оснащенные транспортом (то есть мотопехотой) тактически явно превосходили бронетанковые соединения РККА

Сражение (собственно, оба сражения — севернее и южнее Припяти) выявило полное банкротство советской войсковой и германской стратегической разведки. Господство в воздухе, захваченное «Люфтваффе», было не настолько. абсолютным и всеобъемлющим, чтобы сделать невозможной работу воздушной разведки. При этом советское командование не только регулярно «теряло» немецкие танковые корпуса, но и регулярно «обнаруживало» крупные массы пехоты и танков там, где их не было и не предвиделось. Вообще говоря, войсковая разведка оказалась не в состоянии вскрыть атакующие группировки противника, установить местонахождение его частей, характер и глубину обороны, расположение тылов. Соответственно, оно не могло информировать об обстановке ни тактическое командование, ни штабы армий, ни руководство фронтов. Справедливости ради отметим, что точно такая же ситуация была и у французов в кампании 1940 года — то есть здесь играли роль не только какие–то специфические недостатки РККА, но и общие проблемы нехватки опыта действий в современной войне.

С другой стороны, для немцев полной неожиданностью оказались тактико–технические характеристики советских танков Т-34 и КВ, уже больше года запущенных в серийное производство и в массовом количестве находящихся в войсках. Не имели немцы и реального представления о количестве советских танков и авиации в приграничных округах. Почти ничего не знали они о резервах РККА. Заметим, что во всех случаях ошибка разведки была в «опасную сторону», то есть обозначала недооценку боевых возможностей противника.

Основной и очевидной проблемой РККА была совершенно неадекватная задачам организация связи и управления. Создав «чудо света» — самые большие в истории танковые корпуса, командование, по–видимому, плохо представляло, как руководить маршем и прежде всего, боем такой армады. Вдобавок

«…8?й мехкорпус имел 858 танков восьми (!) разных типов. Из этого количества 171 танк были оснащены двигателями В-2 и В-2К и нуждались в дизтопливе. Остальные танки имели карбюраторные двигатели и требовали бензина (по меньшей мере трех марок). Бронетехника корпуса имела на вооружении пять модификаций орудий калибров 37 мм, 45 мм, 76 мм. Приданные артполки включали также 122?мм гаубицы, 152?мм пушки и гаубицы. Кроме вышеперечисленного, в рамках утвержденных штатов в состав корпуса должна была входить собственная авиация!»[58]

Другой, не менее важной проблемой была перегруженность советского мехкорпуса танками при недостатке пехоты и артиллерии и совершенно необеспеченных тылах. Представляет интерес сравнение 8?го механизированного корпуса «образца 1941 года» и 1?й танковой армии 1944 года.

В корпусе штатно был 1031 танк, 36 ООО человек, 172 орудия, 186 минометов, около 5000 автомобилей и 1679 мотоциклов. В реальности даже лучше всего оснащенные корпуса имели от 800 до 1000 танков, 30–32 тысячи человек и весьма ограниченное количество транспорта (2–3 тысячи машин), которого не хватало даже на перевозку артиллерии, не говоря уже о мотопехоте. Ради иные танки имелись только у командиров рот, дальность действия танковых раций составляла (в реальности) чуть больше 10 километров.

Танковая армия середины 1944 года насчитывала 55–60 тысяч человек, 500–900 танков и САУ, 650–700 орудий и минометов, свыше 7600 автомашин (при том, что далеко не все ее части считались моторизованными). В управлении войсками использовалось более 800 радиостанций (что признавалось совершенно недостаточным). Разница понятна, даже если не учитывать разницу в боевом опыте бойцов и командиров.