II

Как уже говорилось, Финляндия начала войну 29 июня. Ее Юго — Восточная армия наступала в лесах и озерах Карельского перешейка. Вторая армия, Карельская, действовала между Ладожским и Онежским озером. Далее к северу действовал 3?й финский армейский корпус, подчиненный германской армии «Норвегия», включающей в себя еще два немецких корпуса — 36?й и горнострелковый.

По плану «Барбаросса» армия «Норвегия» должна была овладеть Мурманском с его незамерзающим портом. Перед финскими войсками была поставлена достаточно неопределенная задача «содействовать захвату Ленинграда» продвижением по обе стороны Ладожского озера.

Политическое положение Финляндии было очень сложным. Участие в войне было обусловлено как событиями 1939–1940 годов, так и военной и экономической зависимостью

Финляндии от Германии. Кроме того, советская авиация 25 июня бомбила финскую территорию.

Трудно ответить на вопрос об осмысленности этих бомбардировок. С одной стороны, Финляндия в тот момент войну Советскому Союзу не объявила — а Советский Союз, судя по всему, делать это не собирался. С другой стороны, Финляндия грубо нарушила принцип нейтралитета, предоставив свою территорию для размещения германских войск и авиации, а некоторые финские части уже были непосредственно подчинены немецкому военачальнику — командующему армией «Норвегия» Н. Фанкельхорсту. Участие Финляндии в войне рассматривалось в плане «Барбаросса» как само собой разумеющееся — и финское военное руководство еще в мае–июне отрабатывало с немцами планы совместных операций. Более того, в ночь на 22 июня немецкие корабли, базирующиеся на финские порты, начали постановку мин в нейтральных водах Финского залива. Наконец, с территории Финляндии (либо через нее) производились рейды немецкой авиации для постановки мин у Кронштадта. Вопрос о законности налетов на Финляндию в этих условиях не стоит (как бы ни хотелось финнам сегодня доказать обратное) — однако именно эти налеты дали Финляндии повод вступить в войну. Без них это вступление, несомненно, тоже произошло бы — но несколько позднее, что было бы выгоднее для Советского Союза.

Финляндское руководство, отличавшееся изрядной болтливостью, в начале войны неоднократно заявляло, что заинтересовано в полном уничтожении России Германией, в исчезновении Петербурга и в создании новой границы как минимум по линии Невы, Ладожского и Онежского озер и Беломорканала. Иногда приходится слышать утверждения, что К. Маннергейм, командующий финской армией и бывший генерал–лейтенант Российской Империи, выступал против войны с Россией, а когда она разразилась, всячески саботировал активные действия, в частности, стремился не проводить операций против Ленинграда и Мурманской железной дороги. О последнем он сам пишет в своих мемуарах — но, как известно, язык (а также перо) даны политику для того, чтобы скрывать свои мысли. Более того, в своем воззвании к финской армии Маннергейм прямо провозгласил, что целью наступления являются «свобода Карелии и Великая Финляндия»

В любом случае финские операции на фронте советских 23?й и 7?й армий четко делятся на два этапа. За два месяца наступления финны дошли до старой государственной границы 1939 года. Затем под Ленинградом они остановились на линии Карельского укрепрайона, для штурма которого не имели ни войск, ни тяжелой артиллерии. А вот в Карелии, где такого укрепрайона не было, они продолжили наступление и в сентябре, к концу месяца вышли на рубеж реки Свирь и даже форсировали ее.

2 октября финны заняли Петрозаводск, через который проходила Мурманская (Кировская) железная дорога. Эта нитка длиной свыше 1000 километров, построенная китайцами в 1915–1916 годах, теперь держала на себе весь Карельский фронт. Перед самой войной была начата строительством ветка от Архангельска до станции Беломорск (Сорока), с введением которой Мурманск получал связь с остальной страной, минуя Петрозаводск. Зимой 1941/42 года, после замерзания Белого моря, эта линия какое–то время обеспечивала единственную коммуникацию с союзниками.

Возникшая в Карелии линия фронта просуществовала до середины лета 1944 года без существенных изменений — но нет никаких оснований говорить о том, что Финляндия «демонстрировала лояльность бывшей метрополии». Весной 1942 года финны даже попытались проявить некоторую активность под Ленинградом, однако затем перешли к тактике выжидания. Маннергейм не отказывался принять участие в планируемом немцами наступлении на Ленинград в августе 1942 года, но обусловил его успехом немецких действий. Поскольку такое наступление сорвалось, финны тоже не пошевелили пальцем «для общего дела».

Но в плане альтернативной истории для нас интересно даже не это. Считается, что во время войны Финляндия продолжала оставаться демократическим государством: у нее существовал многопартийный парламент (правда, недовольные войной парламентарии быстро оказывались за решеткой) и свободная пресса (правда, подвергаемая жесткой цензуре). Наконец, в состав финляндского руководства входил лидер социал–демократической партии В. Таннер.

Тем не менее именно демократическая Финляндия осуществила на оккупированной ею территории Карелии единственный в своем роде опыт воплощения антиутопии — в духе романа Карин Бойе «Каллокаин». Не успевшее эвакуироваться население Карелии было разделено на «соплеменных» и «несоплеменных» жителей. Первых (к ним в первую очередь относились православные карелы) оставили в покое, зато вторым было уделено особое внимание. Значительную их часть, признанную наименее «лояльной», просто загнали в концентрационные лагеря — что само по себе уже являлось вопиющим нарушением признаваемых Финляндией международных конвенций. Остальное же «несоплеменое» население было поставлено под постоянный надзор и контроль со стороны финских властей. Причем речь идет не о простых «внешних» ограничениях типа комендантского часа, запрещения передвигаться между населенными пунктами без пропусков или периодических облавах. Нет, финны с протестантской пунктуальностью занялись тотальной регламентацией быта и личной жизни людей — вплоть до составленного в конце 1941 года оккупационной администрацией списка имен, которыми следует называть новорожденных при крещении в церкви. Были, например, строжайше запрещены… танцы. За любое отступление от правил следовало наказание — штраф, порка либо отправка в концлагерь.

Это имело целью не месть и не стремление к тотальному уничтожению или порабощению «нефиннов» — просто финская администрация[75] считала, что таким образом приобщает нецивилизованных «рюсся» к европейскому порядку и культуре. Можно подозревать, что в случае победы Финляндии подобный эксперимент по социальному упорядочению общества был бы постепенно перенесен и на самих финнов…

По условиям местности германская армия «Норвегия» была вынуждена наступать на нескольких изолированных направлениях. Горнострелковый корпус действовал в направлении Мурманска и Полярного. 36?й армейский корпус с 6?й финской пехотной дивизией пытался продвинуться на Кандалакшу, 3?й финский корпус наступал двумя колоннами через Кестеньгу и Ухту на Лоухи и далее на Кемь. Карельская армия частью сил обозначила свое присутствие в районе Ругозера, севернее Медвежьегорска. Сплошного фронта не было, а у немецких войск отсутствовал опыт действий в лесах и тундре. Вдобавок сказалось почти полное отсутствие дорог, хотя бы грунтовых, по советскую сторону границы.

В результате выйти к Мурманской железной дороге нигде так и не удалось. Постепенно наступление заглохло: у Лоухи к середине августа, на Кандалакшском направлении немцы предприняли последнюю атаку в сентябре, но за две недели сумели продвинуться лишь на полтора десятка километров.

Горнострелковый корпус напрягал все усилия, чтобы продвинуться к Мурманску, его поддерживал 5?й Воздушный флот. Но здесь немцам не удалось ни захватить реальное преобладание в воздухе, ни выйти войсками на оперативный простор — слишком ограничены были возможности для маневренной войны, которую немцы умели вести лучше всего.

Последняя попытка преодолеть оставшиеся 50 километров, прорвавшись к Мурманску по кратчайшей дороге, была предпринята 7 сентября. Однако контрударом Полярной дивизии с 15 по 29 сентября германские войска были отброшены на исходное положение по рубежу реки Западная Лица. На ней фронт и стабилизировался до осени 1944 года — хотя в устье реки у немцев остался плацдарм на восточном берегу, а в апреле 1942 года советским войскам удалось отбросить противника на десяток километров за Большую Лицу в ее верхнем течении.

На северном стратегическом фланге германские войска завязли в советской обороне, не сумев решить ни одной из стоящих перед ними задач. Штаб ОКХ взирал на это с олимпийским спокойствием, а Гитлер в своем приказе возложил ответственность за поражение на условия местности.[76]

С течением войны значение Мурманска уменьшалось — налаживались линии снабжения через Иран и через Дальний Восток. Но в 1941–1942 году роль Севера в поставках снабжения была очень велика. В случае потери Мурманска снабжение пришлось бы переключить на один Архангельск — но, во–первых, этот порт зимой замерзает, во–вторых, удлиняется маршрут, а в третьих — заняв Кольский залив, немцы смогли бы использовать его для атак против конвоев, идущих вокруг Кольского полуострова и через горловину Белого моря. Таким образом, Мурманск и Кировскую железную дорогу на участке Мурманск — Медвежьегорск следовало рассматривать как цели стратегического значения, по масштабам равные если не Москве и Ленинграду, то, во всяком случае, Донецку, Ростову–на–Дону или Сталинграду. И остановку наступления вермахта следует расценивать как тяжелое стратегическое поражение Германии.

Между тем стратегическое положение советских войск в Заполярье было очень тяжелым. Их линия снабжения имела «плечо» свыше тысячи километров и проходила не перпендикулярно, а параллельно линии фронта. Для того, чтобы если не уничтожить Карельский фронт, то хотя бы сильно усложнить его снабжение, немцам было достаточно прервать эту линию в одной–единственной точке. Как всегда в местности, бедной дорогами, исход операции зависел от контроля над несколькими важными пунктами. Именно поэтому боевые действия на севере должны были вестись в логике горной войны, то есть представлять собой маневренные операции сравнительно небольших по численности боевых групп. В Первую Мировую войну в Итальянских Альпах немцы наглядно продемонстрировали под Капоретто, как это делается.

Цель, поставленная перед войсками Н. Фалькерхорста, оправдывала любой риск. В конце концов, трудно придумать более благодарную задачу для воздушных десантников, нежели захват ключевых пунктов на железной дороге, пролегающей параллельно фронту на расстоянии 100–200 километров от него. Особенно если по этой дороге идет непрерывный поток военных материалов.