Часть II Очерки боевого применения артиллерии в войнах XVI в.

С того момента, когда из московской литейной мастерской вышли первые бронзовые орудия, великокняжеская артиллерия поднялась на качественно новый уровень. Конечно, из-за недостаточности сведений сложно оценить роль итальянских орудий при отражении татарского нашествия в 1480 г., но мы можем предположить, что пушки и пищали Аристотеля Фиораванти приняли участие в перестрелке на Угре. Московская летопись тогда отмечает: «И приидоша татарове и начаша стреляти москвичь, а москвичи начаша на них стреляти и пищали пущати и многих побиша татар стрелами и пищалми и отбиша их от брега, и по многы дни приступающе биющеся»[408].

В этом же году независимый Псков довольствовался приобретением в качестве трофеев ливонских орудий – взяв на берегу Омовжи крепость Костер, они вывезли из него «и поушек и желеи поушечных»[409].

Надо полагать, что к началу 1480-х гг. московские рати уже имели на вооружении современные европейские орудия. Летописи теперь неоднократно отмечают в осадах действия русских орудий. В 1481 г. русские подступили к Феллину с новейшей артиллерией: «Воеводы же великого князя начаша крепко присупати под город с пушками и пищалями и с тюфяки и разбивше стену, охабень Велиада взяша; а с вышегорода начяша бити челом воеводам великого князя, чтобы они пожаловали, в полон их не имали, а окуп бы с них взяли, сколько они могут». Новые бронзовые орудия теперь достаточно быстро делали бреши в орденских стенах.

Болонский мастер Аристотель не только отливает из бронзы новые орудия, но и участвует с ними в походах. В 1482 г. в походе на Казань «князь велики посла и Аристотеля с пушками. Сам же князь велики со всем воем своим стоя в Володимери, воеводы же доидоша и Аристотель с пушками до Новагорода до Нижнего»[410], после чего «царь Казанский приела с челобитьем», устрашившись мощи русской рати. 21 августа 1485 г. в походе на Тверь пошел «Аристотель с пушками и тюфяки, и с пищалми»[411]. В 1492 г. артиллерия использовалась в походе на Смоленск[412].

Отныне при упоминании орудийного парка «московитов» иностранные свидетельства использовали общепринятые в Европе артиллерийские термины. В источниках отмечено, что с 1490-х гг. к вражеским крепостям «московиты» подступали «с серпентинами малыми и большими», при осаде Выборга русские использовали длинноствольные осадные серпентины, среди которых были огромные стволы в 24 фута длиною (т. е. более 7 м)[413].

В 1502 г. во время похода князя Дмитрия Ивановича Жилки на Смоленск рать шла «с пушками, и со всеми приправами на добывание замков». Русские воеводы «город Смоленск мало не весь пушками обложивши, и день и ночь безпрестанно его добывали»[414]. Однако штурм крепости 16 сентября окончился неудачей. Московиты, как сообщали королю Александру, «лишились по крайней мере одной бомбарды», которая была уничтожена напротив замка прямым выстрелом вместе с пушкарем[415]. Осада была снята через два дня.

Особая роль была отведена артиллерии в Смоленской войне 1512–1522 гг. В конце осени 1512 г., с началом «санного пути», когда дороги промерзли, русское войско с большим количеством артиллерии двинулось на Смоленск.

20 января 1513 г. магистр Ливонского ордена Вальтер фон Плеттенберг получил от прибывших из Москвы послов подробные сведения о военных приготовлениях великого князя Московского: очевидцы сообщали, что во главе грозного бесчисленного войска стоит «господин герцог Михель» (Михаил Глинский), в самой Москве приготовлено множество превосходных пушек – картаун, мортир, шлангов и других огнестрельных орудий[416].

На съезде в Вендене, между ливонскими и литовским представителями в феврале 1513 г. со стороны последних прозвучала информация о том, что московский князь «несколько недель тому назад послал двух братьев, князей Георгия и Андрея, со своими предводителями, с большими артиллерийскими орудиями и другими осадными машинами под его королевского величества замок, вышеупомянутый Смоленск, чтобы захватить его и владеть им. Другие предводители (с войсками) направлены в города Полоцк, Витебск, Мстиславль, Оршу и многие другие замки, и творят в тех областях огнем и мечом великое насилие…»[417]. Известно, что войско Василия Ивановича пополнили также и военные специалисты, нанятые в Европе для службы в Московии слугой Глинского Христофором Шляйницем (Christophorus Schleynicz). В 1511 г. не без помощи этого человека были наняты для «великого князя Московского» несколько военных инженеров[418].

Под Смоленск в 1512 г. была выдвинута вполне мощная артиллерия. Под крепостью русские стояли «6 недель», после чего Василий Иванович решил попытать судьбы приступом.

Рассказы участников того неудачного штурма записаны в Псковской летописи: «И напившися полезоша на приступ ко граду, и иных городов пищальники, а посоха примет понесли, а полезоша в полнощ да и день той маялися из-за Днепра реки со всех сторон, и ис туров пушками биша. И много побита пскович, зане же они пьяни полезоша, всяких людей побита много…»[419] Большие потери штурмующих пищальников в посланиях королевской канцелярии были раздуты поистине до гомерических размеров. «Как нам писали, – позже сообщал Сигизмунд архиепископу Яну Ласкому, – под Смоленском легло более двух тысяч московитов»[420], а «вся их сила разбилась о стойкость крепости», несмотря на то, что штурм «был ночью, когда люди обычно ищут место для отдыха».

Несмотря на жестокий обстрел, артиллерии не удалось сделать проломы и подавить литовских пушкарей на стенах и башнях. Практика применения артиллерии под твердынью показала, что для новой осады нужны более многочисленные пушки и пищали.

Местом сбора главных сил для нового похода был назначен Боровск, в сторону которого выдвинулся государь. Рать Репни-Обо-ленского подошла к Смоленску «и оступиша град». Вперед обычно отправляли еще и орудия, так что вполне возможно, что в этой группировке была часть «огнестрельного наряда». Затем 11 августа выступили главные силы, которые соединились с передовой ратью. Под стенами смоленской цитадели навстречу русским воеводам за городской вал в поле с нагорной стороны вышел сам наместник Юрий Глебович, а также «князи и бояре Смоленский и гетманы жолнырьскые с желныры». Как оказалось, напрасно: в ходе боя «смоленьских людей многих побили, а иных князей, и бояр, и желнырей живых, переимав многих, послали в Боровеск к великому князю».

Русская артиллерия была обеспечена позициями для стрельбы, а сам город был обложен. 11 сентября перед Смоленском появился государь Василий Иванович, «и граду Смоленску великие скорби и бои пушками и пищалями по многу дни сотвори».

О второй осаде Смоленска сохранилось весьма тенденциозное сообщение под названием «Новое известие о Литве и Московитах». Анонимный автор, по его признанию, получил письменные сведения от короля «и других знатнейших при дворе лиц».

Согласно донесениям осада, во время которой московит «безпрерывно штурмовал день и ночь», длилась четыре недели и два дня.

Перед крепостью было расставлено «до двух тысяч штук пушек (buchsen), больших и малых, чего никогда еще ни один человек не слыхивал. Все это ему отлили итальянцы и немцы, между ними большое орудие, заряжающееся двумя снарядами: одним каменным и одним железным ядром»[421]. Вполне вероятно, в осаде могла принимать участие либо гигантская мортира Паола де Боссо 1488 г., либо же одна из бомбард, отлитая немецкими мастерами в начале XVI в.

Рисунок из рукописи XVI в. UPenn Ms. Codex

Иоасафовская летопись отмечает: «…князь великий пушки повеле уставити и по граду из пушек и пищалей повелел бити по многи дни, и стрельницу Крышевскую разбиша и града Смоленска людем многие скорби нанес»[422]. После жестоких обстрелов, по сообщению анонимного источника, в крепости якобы нашли 700 ядер. Помимо артиллерийского обстрела, пишет автор донесения, «коварный Московит» использовал и нестандартные способы осады: «он имел более 400 живых кошек, которых с привязанным огнем пустил в крепость, точно так же пытался посредством летающих голубей внести огонь в крепость: все это не помогло»[423].

В отличие от первой осады Смоленска, воеводы не испытывали крепость штурмом – в русских источниках о какой-либо неудачной атаке сведения отсутствуют.

По словам самого Сигизмунда, «Моски обложили Полоцк и Смоленск с полутора тысячами орудий, из которых, помимо других снарядов, уже более 500 огненных ядер было выпущено по Смоленскому замку»[424].

Но и вторая бомбардировка не дала нужного эффекта, несмотря на то, что прицельным огнем была обвалена Крышевская башня. Однако обстрел ничего не дал: как писал летописец, вместо разрушенных укреплений смоляне быстро возводили новые деревянно-земляные: «и что разобьют днем, а в нощи все зделают».

И только в третий раз под Смоленском летом 1514 года прогремел триумф русской артиллерии. Под руководством иностранных инженеров были возведены артиллерийские батареи, с которых начался обстрел крепости. Сам великий князь для руководства осадой выехал из Москвы 8 июня.

По свидетельству летописцев, именно артиллерийский обстрел, когда «земля колыбатися… и весь град в пламени курениа дыма мняшеся въздыматися ему», похоронил надежду на спасение литовского гарнизона: «И повеле князь велики пушкарю Стефану пушками город бити июля в 29 день в суботу, на 3-м часу дни, из-за Днепра. И удари по городу болшею пушкою. И лучися на городе по их пушке по наряженои ударити, и их пушку розорвало, и много в городе в Смоленску людей побило… на шестом часу дни тот же Степан ту же пушку пустил, и много ядер мелких собра, и окова свинцем, и удари в другой. И того боле в городе людей побило…» Для второго выстрела пушкарь Стефан использовал несколько небольших ядер, окованных свинцовыми полосами. В полете крепления разрывались и туча железных, каменных и свинцовых шаров накрывала противника. «И князь велики повеле ударити в третьие, и того боле людей побило в городе». Защитники крепости во главе с комендантом Юрием Сологубом начали переговоры о прекращении огня, но Василий Иванович был непреклонен. Условием прекращения бомбардировки могла быть только капитуляция: «и повеле бити пушками многими отвсюду».

Решающую роль в капитуляции сыграла тактика чередования переговоров с массированной бомбардировкой. Как отмечено в разведдонесении от 3 сентября 1514 г. мемельского комтура Михеля фон Швабена, «Московит с большой силой подошел к Смоленску, и там же произвел сильный обстрел из пушек, которым он сразу сильно пробил и разрушил с одной стороны Смоленский замок, так что бывшие в замке не могли дальше держаться, и отправились к Московиту [со словами], что он должен прийти и взять замок…»[425].

Польские хронисты еще в XVI в. дали развернутый ответ на вопрос, почему такая мощная и «доблестно защищаемая крепость» капитулировала перед Московитом и почему смоляне предпочли сдаться, а не защищать город до конца. По сообщению С. Гурского, великий князь «военными машинами и огненными ядрами не смог ни взять, ни изгнать гарнизон, который деятельно защищался, то отказался от осады и обошел с войском окрестности, и все встречное опустошил огнем и разграбил и вновь вернулся к осаде замка». В ходе переговоров Михаилу Глинскому якобы удалось переманить «префектов великими уговорами и еще большими обещаниями»[426]. По Герберштейну Василий Иванович овладел крепостью «после измены воинов [и начальника, одного чеха]…»[427].

Надо отметить, что европейские источники слишком преувеличивают роль переговоров Глинского с защитниками[428]. Князь появился перед стенами в апреле и почти три месяца вел переговоры. Артиллерия же громила укрепления в июле, то есть после того, как переговоры не дали результатов. Таким образом, большие русские пушки явились крайне важным аргументом в сдаче крепости. После продолжительной осады 30 июля 1514 г. гарнизон и жители решили сдать Смоленск. Дату капитуляции источники называют разную – то 30, то 31 июля.

В июне 1517 г. государь Василий III получил грамоту Мухаммед-Гирея, в которой предлагалось совершить совместный поход «со многою своею ратью и с пушками и с пищальми» на Астрахань[429], но поход этот так и не состоялся. В этом же году осенью в ходе боев под Опочкой часть осадного наряда польско-литовского войска была захвачена в виде трофеев: «войска побита, а иных живых поимаша, Черкаса Хрептова, и брата его Мисюра, да Ивана Зелепугина и многих людей живых поимаша, и пушки и пищали поотняша»[430].

Второй раз осадную артиллерию русская армия использовала в 1518 г., когда состоялся поход на Полоцк. Заметим, что в летописи определенно говорится о подготовке артиллерии местного производства – «с новгородцкою силою и с нарядом большим», «со псковскою силою и со всем нарядом псковским и с пищальники и с посохою». Ни новгородский, ни тем более псковский пушечные дворы не могли производить гигантские бомбарды и проломные пищали подобно московским. Нет никаких данных в те годы о пушечном литейном производстве в Новгороде или Пскове. Калибр орудий периферийного железоковательного производства сильно уступал столичному. Интересно, что псковский книжник подробно описывает маршрут транспортировки артиллерии, под нужды которой были реквизированы «з священников кони и телеги»: «повезоша наряд весь в судех Великою рекою до пристани, а от пристани на псковские кони и на телеги положиша весь наряд поушечныи и приставиша к немоу посоху к Полоцку»[431]. Таким образом, это был поход с участием пешей рати, артиллерии и конницы. Источник псковской 1-й летописи несомненно базировался на рассказах свидетелей, возможно участников похода. Единственно можно заметить, что по масштабам этот поход в разы уступал государевым походам на Смоленск, ибо производился только силами северо-западных отрядов. Размер великолуцкой рати можно оценить до 2000 всадников – традиционно новгородско-псковская земля могла выставить в поход не более этого количества поместной конницы[432]. Если прибавить к этому числу пехоту с Пскова и Новгорода (до 1000 пищальников), то численность рати могла достигать до 3000 чел. (историк В.В. Пенской считает, что войско могло достигать 7 тыс. чел.)[433]. Под транспортировку новгородской артиллерии были реквизированы даже лошади у священников.

Псковская посоха сопровождала артиллерию по воде, а затем обеспечивала транспортировку стволов по суше («от пристани на псковские кони и на телеги положиша весь наряд поушечныи, и приставиша к немоу посоху»). После того как конными отрядами был блокирован Полоцк, к нему подтянули пушки и пищали. После этого под укреплениями стали возводиться туры («начаша тоуры под городом ставити»).

Однако под Полоцком передовой русский отряд был разбит Я. Боратыньским и О. Гаштольдом. Воевода В. Шуйский был вынужден снять осаду и отступить. То, что в польских реляциях и литовских «листах» отсутствует какая-либо информация о захвате осадных орудий, говорит об организованном отходе боярина В. Шуйского – русские забрали с собой все пушки.

В молниеносных рейдовых походах русских войск 1512–1520 гг. на территорию Великого княжества Литовского легкая артиллерия не замечена, о ней не упоминает ни один источник. Как правило, в боевых действиях пушки и пищали применялись только в оборонах или осадах.

При Василии III артиллерия стала более активно использоваться на стационарных оборонительных рубежах против крымских татар.

Так, во время бушевания «крымского смерча», разорительного похода Мухаммед-Гирея на Русь, в Москве стали готовить орудия к обороне. Передовые татарские отряды уже сожгли Угрешский монастырь в 20 км от Москвы и подошли к самой Москве, к великокняжескому селу Воробьево, где разграбили питейные и «и мед на погребех великого князя пили». Известному немецкому мастеру Николаю Оберакеру (Герберштейн называет его «Николай, родившийся на Рейне недалеко от немецкого имперского города Шпайера») было поручено организовать артиллерийскую оборону Москвы. По приказу немца крестьяне должны были поднести к уязвимым участкам на своих спинах мелкие орудия – фальконеты (Fakhanetlen).

После опустошительного «крымского смерча» 1521 г., когда «множества христианства победита, и поплениша, мужска полу и женьска, и многи крови пролиашя, и многа осквернения и растленна содеяша, и многыя села и святыя церкви пожгоша», перед правительством стала насущная проблема создания эффективного оборонительного рубежа на южных и восточных окраинах границы.

Массовое производство артиллерии позволило использовать легкие орудия, пищали и тюфяки для защиты стратегически важных участков. С 1521 г. и на протяжении всего XVI в. русская артиллерия в составе колесных пищалей и дробовых тюфяков регулярно «по весне» выдвигалась с городских арсеналов Коломны, Тулы, Серпухова и других городов на береговой рубеж в ожидании отражения крымской угрозы.

Так, в конце июля 1533 г. в ожидании крымского нашествия расставленной артиллерией были перекрыты все дороги и перелазы. Летописец не преминул отметить: «А наряд был великой: пушки и пищали изставляны по берегу на вылазе от Коломны до Каширы, и до Сенкина, и до Серпухова, и до Колуги, и до Угры, добре было много, столько и не бывало»[434]. На случай прорыва противника к Москве великий князь указал «воеводам градцким устроити в граде пушки и пищали, и градцким людем животы возити во град…». В отличие от оборонительных мероприятий Ивана III в 1480 г. (когда также выставлялись на Угру пушки и пищали для отражения нашествия хана Ахмата) количественный и качественный рост огнестрельного вооружения теперь позволял перекрывать гораздо большее число уязвимых участков обороны «берега». Однако в случае обострения военно-политической ситуации с Великим княжеством Литовским «наряд» в срочном порядке снимался и перебрасывался на западный «фронт», за исключением легких орудий. Передвижение и присутствие в войске «великого князя Московского» артиллерии являлось пристальным вниманием литовской разведки. Особо тревожным для нее было сообщение осенью 1534 г. о том, что тяжелые орудия были сняты с «окского» берега и переправлены в Москву, а на татарских рубежах были оставлены мелкокалиберные многоствольные орудия: «которые делы великии были посланы на берег, тых дей болших осм назад к Москве отвезено, одно малый сороковым делы при тых людех на берегу зоставлены»[435].

В русско-литовской (Стародубской) войне 1534–1537 гг. артиллерия применялась в осадах обеими сторонами. В сентябре 1534 г. под Стародуб подошло войско киевского воеводы А. Немировича и В. Чижа «и иные воеводы со многими людьми…с нарядом и с пушками, и с пищальми». Под стенами крепости произошло сражение, итоги которого в источниках противоречивы[436]. Стародуб, достаточно неплохо оснащенный артиллерией, отстоялся, причем литовцы потеряли одного из командиров наемников, «Суходольским зовут, да 8 пищальников поймали». Но отступив от Стародуба, воевода Андрей Немирович спалил и сровнял с землей небольшую крепость Радогощ[437]. После этого литовское войско пыталось взять Почеп и Чернигов. «Королев воевода, – пишет Пискаревский летописец, – Андрей Немиров пришол к Чернигову со многими людьми и с нарядом, да учал к городу приступати, ис пушек и ис пищалей учали на город стреляти. Воевода же великого князя князь Федор Семенович Мезецкой послал из города многих людей на литовские люди. И великого князя люди литовских людей многих побили, и пушки и пищали поймали, а на утро Андрей Немиров с остаточным нарядом пушечным от города вскоре прочь пошли»[438]. Захваченную артиллерию воевода разместил в черниговских башнях.

В то же время когда на Стародуб двигался А. Немирович, в Смоленске была сосредоточена артиллерия, и вскоре от смоленского рубежа под Мстиславль двинулась рать кн. В.В. Шуйского. Огнестрельным нарядом командовал Дмитрий Данилов сын Иванова[439]. Расположив батареи напротив замка (острог был взят почти сразу), русские пушки начали обстрел. Как писал радным панам великий князь Литовский Сигизмунд, «моцным способом з дел (т. е. орудий. – А.Л.) через немалый час з великим штуром его добывали». Залпы артиллерии «одну вежу (башню. – А.Л.) над вороты и неколко городен (участок стен. – А.Л.) з дел збили… Шкоды велики в живностях и в маетностях их поделали»[440]. В ходе бомбардировки был убит Мстиславский пушкарь, командовавший артиллерией («которой пушкар на том замку был, того з дела забито») – уже после осады власти Мстиславля просили прислать трех или четырех пушкарей.

Князю В.В. Шуйскому не удалось взять Мстиславль, и он отступил.

В конце июня 1535 г. в «Литовскую землю» был отправлен отряд с артиллерией под командованием И.Н. Бутурлина с приказом поставить на озере Себеж крепость, впоследствии получившую имя Себеж, или Ивангород (в честь малолетнего Ивана IV). За 21 день под руководством флорентийского пушечного мастера и инженера Пьетро ди Аннибале («а мастер был городовой Петр Малой Фрязин архитектон») была поставлена деревянно-земляная бастионная крепость[441], которую тут же вооружили приданной Бутурлину артиллерией.

14 июля 1535 г. польско-литовским войском под командованием Яна Тарновского был осажден Гомель. По приказу гетмана быстро были установлены батареи, которые буквально на следующий день начали бомбардировку крепости – «з дел… (орудий. – А.Л.) на замок стрельба была. А потом с середы на четверг всю ночь и в четверг мало не весь день з наших дел стрельбу чинили»[442]. На третий день гомельский воевода кн. Д. Оболенский капитулировал.

Следующей жертвой армии Яна Тарновского стал Стародуб. Стародубский наместник кн. Ф.В. Овчина-Оболенский серьезно подготовил город к обороне. Подтянув в августе «великий наряд, пушечный и пищальный», литовцы осадили город. Расположенная примерно на 20 га крепость[443] была оснащена городовой артиллерией – в ответ на первые ядра, пущенные в сторону крепости, стародубцы учинили «стрельбу великую», «и не дааше им приступати к граду и биашеся с ним много»[444].

Эффективное противодействие артиллерии противника вынудило последнего вести подкоп: «и начата подкоп чинити по подземелию к граду. И подкопавшееся под стену градскую, и поставиша в яму ту под стеною множество бочек с пушечным зелием, а гражаном того коварьства не ведущее, и поззажгоша тамо свечи». Новое средство борьбы – пороховая мина под стенами – не было знакомо стародубцам («того лукавства подкопывания не познали, что наперед того в наших странах не было подкопывания»)[445]. 29 августа произошел грандиозный взрыв, разрушивший 4 прясла стены и обваливший башню («стрельницу»). На штурм города, объятого пожаром, пошли жолнеры-наемники. Наместник кн. Ф.В. Овчина-Оболенский с защитниками упорно сопротивлялся, два раза контратакуя и выбивая наемников из города. Попытка прорваться из города закончилася пленением князя. Стародуб пал, а его защитники вместе с жителями были казнены в лагере.

Следующее применение артиллерии датировано февралем 1536 г., когда под новопоставленную крепость Себеж подошли войска А. Немировича и Я. Глебовича «с великом нарядом, с пушечным и с пищальным». Штурм был отбит с большими потерями для литовцев («великого князя люди из города из пушек и из пищалей многих литовских пушкарей побили»)[446]. О больших потерях от русской артиллерии пишут практически все летописи. Из орудий убили некоего «Ририка воеводу» и воеводу пана «Витека Николаева», причем отмечено и орудие, из которого последний был лишен жизни, – «из сороковые пищали». Псковская летопись сообщает, что «овых избиша нарядом городовым»[447]. Вылазка воевод И.М. Засекина и А.Ф. Тушина была полной неожиданностью для штурмующих, литовцев загнали на тонкий лед озера. Вследствие какой-то неразберихи литовцы, как отмечено, «своими же пушками своих же людей побиваху»[448].

К сожалению, мы можем лишь зафиксировать факт активного применения огнестрельных орудий в Стародубской войне. Ни о составе артиллерии, ни о типах применявшихся орудий ничего не известно.