Глава 9 Таинственная Япония

Для понимания общего контекста развития Первой мировой войны необходимо изучение ее причин и хода конфликта не только в Европе, но и в других регионах, где переплетались интересы великих держав. Одним из таких «узловых» районов был Азиатско-Тихоокеанский регион, в котором к 1914 г. наблюдалось соперничество и противоречия как между Центральными державами и Антантой, так и внутри данных военно-политических блоков, в том числе противоречия, главным образом в Китае между Японией, с одной стороны, и Великобританией, Россией, США — с другой. На протяжении предвоенного периода борьба шла за контроль не только над сырьевыми, людскими и финансовыми ресурсами и рынками сбыта данного региона, но и над политическими, идеологическими процессами в Китае.

В подобной сложной политической и экономической ситуации на Дальнем Востоке и Тихом океане особая роль принадлежала Японии — сильнейшей в военном плане азиатской державе. От позиции японской правящей элиты и японского общества во многом зависело, какие очертания примет мировая война в Азии. От безопасности азиатских и тихоокеанских линий коммуникаций сильно зависело экономическое положение Британской империи, США, России. Победа или даже свободные действия немецких рейдеров могли поставить всю торговлю в регионе под угрозу, сорвать графики доставки военных материалов для России, изменить цены на стратегические ресурсы. Ввиду слабости ВМС Антанты на Тихом океане особое значение приобретала помощь японского флота, который был способен склонить в нужную сторону военно-морское противоборство в регионе.

В современной историографии участие Японии в Первой мировой войне рассматривается, как правило, во внешнеполитическом или экономическом плане. Взаимоотношению Японии с Россией, Китаем и Западом посвящены публикации В.Э. Молодякова, А.А. Кошкина, В.А. Золотарева, Я.А. Шулатова, Э.А. Барышева, А.Н. Мещерякова и др. (730). Важно, опираясь на эти работы, а также на документы из японских архивов и материалы периодической печати Японии, рассмотреть не только внешнеполитическую сторону участия Страны восходящего солнца в мировом конфликте, но и отношение общества Японии к войне, восприятие экономических и политических успехов 1914–1918 гг. японскими гражданами, прессой и политической элитой.

Предпосылки участия Японии в Первой мировой войне были заложены на предшествующем этапе исторического развития, когда после реставрации Мэйдзи (1868) началась модернизация как экономики, так и общественно-политического устройства Японии. Одним из существенных последствий правления Мэйдзи стал приход к власти новой политической элиты из бывших феодальных княжеств Сацума, Тоса, Тесю, которая монополизировала государственный аппарат (731). Во внешнеполитическом плане новая элита была нацелена на установление контроля над архипелагом Рюкю, Тайванем и Кореей, что привело в 1894–1895 гг. к войне с Китаем, а по ее итогам стала практически неизбежной Русско-японская война. Победа 1905 г. поставила перед японским обществом и государством новые задачи: продолжение экономических и политических реформ, перевооружение армии и флота, а главное — борьба за сохранение достигнутых результатов в Корее, Маньчжурии и Китае, который становился центром переплетения противоречий великих держав в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

К началу Первой мировой войны японское общество и в экономическом, и в социально-политическом плане проходило развитие по «догоняющей модели» (732). Официально, хотя и с большой долей японской специфики, шел процесс вестернизации общественной и политической жизни (733). В 1912 г. со смертью императора эпоха Мэйдзи закончилась, и стал править его сын Есихито, принявший девиз правления — Тайсё. При этом как конфигурация правящих группировок, так и настроения в японском обществе остались без серьезных изменений. Как и при Мэйдзи, в период 1912–1927 гг. наибольшим влиянием пользовались гэнро (старейшины), которых к началу Первой мировой войны осталось пять: Ямагата Аритомо, Мацуката Масаеси, Иноуэ Каору, Ояма Ивао, Сайондзи Киммоти (734). Все они, за исключением Сайондзи, были выходцами из княжеств Сацума и Тесю, и именно от них зависели все важнейшие решения во всех сферах жизни японского общества.

Вторым по влиянию органом, обязанности которого по Конституции 1889 г. были практически не определены, являлся Тайный совет из 24 человек, назначаемых императором (735). Учитывая проблемы со здоровьем у императора Тайсе, реальная полнота всей власти принадлежала Тайному совету, который, в свою очередь, контролировался гэнро. Наиболее влиятельным гэнро, после убийства Ито Хиробуми, стал маршал Ямагата.

Власть премьер-министра и парламента в этих условиях была более чем скромной. Двухпалатный парламент Японии не мог назначать премьер-министра и членов его кабинета, не являлся высшим законодательным органом, а единственным правом парламентариев было обсуждение бюджета (736). За места в нижней палате парламента традиционно боролись две партии — Риккэн Сэйюкай («Друзья политики конституционного правления») и Кэнсэйкай («Партия конституционной политики»), которые представляли собой не массовые политические партии в европейском понимании, а «подобие кланов, организованных на феодальных основаниях» (737). В практически полной независимости от премьера и парламента существовали военное и военно-морское министерство, чье руководство, согласно Конституции 1889 г., напрямую подчинялось императору.

В этих специфических условиях вопросы, связанные как с внутриполитической жизнью, так и с внешнеполитическим курсом, оказались в руках, с одной стороны, гэнро, продолжавших традиции эпохи Мэйдзи, с другой стороны, — высших чинов армии и флота, выступавших за активизацию политики в Китае. При этом позиции высшего армейского руководства (Тэраути Масатакэ, Кусуносэ Юкихико, Танака Гиити, Исимото Синроку) были более сильными из-за покровительства маршала Ямагата, который в 1873–1878 гг. был министром армии, а в 1878–1905 гг. (с перерывами) — начальником генерального штаба и в своей политической деятельности старался продвигать в премьер-министры своих бывших подчиненных (так премьерами стали Кацура Таро, Тэраути Масатакэ, Танака Гиити) (738). Поэтому и решение о вступлении Японии в Первую мировую войну во многом зависело от расклада сил в Тайном совете и позиции каждого из гэнро.

Но кроме взглядов политической элиты, на итоговое решение о войне оказывало влияние и настроение общественности. Успешные войны 1894–1895 и 1904–1905 гг., а также победное участие в подавлении восстания ихэтуаней вызвали в Японии сильный патриотический подъем, который к 1914 г. стал не просто одним из постоянно действующих факторов внутриполитической жизни, но и импульсом к развитию националистической и милитаристской кампании в японской прессе: газеты «Taiwan Shimpo day Sun» (739), «Osaka Asahi Shimbun» (740) и «Kobe Matashin daily report» (741) перед войной часто публиковали аналитические статьи с экономическим положением стран Азии (особенно Китая, Кореи, стран Юго-Восточной Азии), где доказывалась необходимость срочного вовлечения данных стран в сферу сначала экономических интересов Японии, а затем и политических.

Можно заключить, что японское общество к 1914 г. было подготовлено прессой в плане возможных причин войны: пропаганда с 1894 г. и особенно в период 1905–1914 гг. формировала образ не конкретного врага-государства, а «белого колонизатора» как главной угрозы безопасности и интересам империи.

Помимо прессы пропагандой паназиатизма занимались несколько общенациональных и региональных обществ, которые уже в 1912–1914 гг. отстаивали идеи формирования «великой восточноазиатской сферы взаимного процветания», и данные теории становились все более популярными и известными в японском обществе периода Первой мировой войны (742).

Самые крупные подобные организации «Азия-гикай», «Кокурюкай», «Тайхей» создавались при поддержке крупных политических деятелей (как правило, выходцев из Сацумы и Тесю), генералов, а идеологической подготовкой и распространением теорий руководили профессора Токийского университета (743). Через прессу японская общественность внимательно следила за эволюцией идей паназиатизма, а к началу мировой войны эта идеология оказалась одной из ведущих: в период с 1894 по 1914 г. ведущие периодические издания Японии доказывали, что основная цель Страны восходящего солнца — укрепление позиций в Корее, Китае, Маньчжурии, Индокитае (744).

Руководство названных обществ и организаций после создания японских отделений распространило филиалы обществ в Китае, Корее, Таиланде, Индии, на Филиппинах (745). Через идеологов паназиатизма к 1914 г. в японском обществе доминировала мысль, что Япония, ставшая за «великий период Мэйдзи» самым развитым и сильным государством в Азии, должна объединить и возглавить другие азиатские страны в битве за их освобождение от господства белой расы (746). В японской прессе в предвоенный период активно отстаивалась мысль, что все азиатские государства и народы должны ориентироваться на Японию, так как от ее действий на международной арене зависит «успех в их освобождении» (747). Газеты «Asahi Shimbun», «Osaka Shimbun» и журнал «The Japan Magazine» писали, что Филиппины, Корея, Китай могут сохранить целостность, экономику и культуру только после перехода «в сферу сопроцветания Японии» (748).

Таким образом, длительная пропаганда идей паназиатизма создала в японском обществе уникальную ситуацию (в отличие от России и стран Запада (749)): к 1914 г. все западные державы воспринимались прессой и общественностью Японии как потенциальные враги, война против которых в глазах японских граждан выглядела закономерной, логичной и полностью отвечающей интересам государства и нации. Поэтому от правительства не потребовалось дополнительных, а главное долгих усилий для пропаганды причин и целей войны — они благодаря публикациям 1905–1914 гг. были хорошо известны в обществе. Но это же обстоятельство вызвало споры по другому вопросу: на стороне какого военно-политического блока должна выступить Страна восходящего солнца?

С конца июля 1914 г. в правительстве, среди гэнро и в прессе шла дискуссия о месте и роли Японии в разворачивающемся мировом конфликте. Сторонники недавно умершего премьера и гэнро Кацура Таро (генералы Танака, Тэраути) считали, что Япония должна поддержать Германию и выступить на Дальнем Востоке против Великобритании (750). О серьезном обсуждении такого варианта действий говорит тот факт, что с 1910 по 1914 г. министерство иностранных дел Японии готовило аналитический обзор дальневосточных колоний Британской империи, где указывались не только их самые уязвимые места, но и прояпонские настроения местного населения (751).

Офицеры Германской Восточноазиатской крейсерской эскадры.

Однако действующий премьер-министр Окума Сигэнобу доказывал необходимость воевать на стороне Антанты, захватив китайские и тихоокеанские владения Германии. Главным объектом премьер считал военно-морскую базу Циндао, о чем не раз сообщал военному министру Ока Итиносукэ (752).

1 августа 1914 г. (еще в разгар споров о стороне в конфликте) военное министерство Японии подготовило на имя императора запрос об экстренном увеличении финансирования в связи с подготовкой к войне, хотя противник определен еще не был (753). Через две недели тот же вопрос был поднят на чрезвычайном заседании парламента, где быстро получил всеобщую поддержку (754). Главное, что ни японские военные, ни политики не сомневались в основном вопросе — Япония обязана принять участие в надвигающейся войне.

Определяющей оказалась позиция ключевого гэнро — маршала Ямагата, который высказался за войну против Германии как наиболее перспективный вариант (755). В первой половине августа 1914 г. японское правительство подготовило серию документов, где обосновывалось вступление в войну как необходимое действие в рамках юрисдикции лондонского договора 1902 г. (756). Однако ни одно положение данных секретных документов до общественности и прессы не дошло. Специально для рядовых граждан было подготовлено заявление императора Тайсё, в котором указывалось на стремление Японии к миру в Азии, тогда как «базы Германии в Китае — угроза миру», кроме того, император подчеркивал, что Япония объявляет войну из-за верности союзническому долгу (757).

Итак, как видно, японское правительство в результате долговременного плана идеологической подготовки к войне чрезвычайно оперативно представило общественности официальную версию причин и целей Японии в данном конфликте. А письменное обращение императора должно было служить решающим, мобилизующим фактором для общественности. И действительно, уже 23 августа 1914 г. война и «императорский текст» стали главными новостями в прессе: его публикуют центральные токийские газеты «Tokyo nichinichi shinbun», «Asahi Shimbun», а также издания других крупных городов «Osaka Asahi Shimbun», «Chugoku Shimbun», «Kobe Shimbun», сопровождая патриотическими комментариями и даже клятвами (758).

Кроме того, другими важными темами в прессе в первый день вступления в войну были: 1) боевые действия в Европе и возможные перспективы японских войск — такие публикации, как правило, занимали первые полосы японских газет; 2) разрыв дипломатических отношений между Германией и Японией, хотя объявление войны это подразумевало, но редакторы особо подчеркивали, что разрыв отношений и объявление войны 23 августа предшествовали началу активных боевых действий (759). Логика поведения прессы здесь может быть следующая: журналистам было важно подчеркнуть, что новую войну Япония начинает при строгом соблюдении всех международных норм, так как это сильно перекликалось с заявлением императора Тайсе о «моральном обосновании причин войны» (760).

Однако самой популярной темой в прессе, после сенсационной новости о войне, были прогнозы о социально-экономических последствиях участия Японии в конфликте. Газеты писали 23–24 августа 1914 г. о повышении тарифов морского страхования, что особенно важно было для японской торговли (761); о возможных проблемах в поставке сырья для японских предприятий (762); о затруднениях в товарообмене между Японией и Великобританией (763).

И в этих условиях тема возможных экономических трудностей была в прессе тесно связана с идеями паназиатизма: если Япония берет на себя миссию по защите Азии от Германии (со второй половины августа 1914 г. абстрактный «белый колонизатор» на страницах японских газет превратился в конкретного врага), то остальные азиатские государства, в особенности Китай, обязаны помочь Японии перенести материальное бремя конфликта. Важно подчеркнуть, что с началом осады Циндао (31 октября 1914 г.) данные идеи высказывались японскими журналистами строго после публикации хроники успешных боевых действий армии микадо в Китае (764).

Начало осады крепости Циндао вызывает в японском обществе новый патриотический подъем (765). Первые победы отвлекают внимание японской общественности от негативных сторон войны: во внутренней политике кабинета Окумы пресса уже к ноябрю 1914 г. отметила рост недовольства населения высокими налогами, строгой цензурой, повышением цен (766). Поэтому на протяжении всей кампании против Циндао подконтрольная премьеру пресса акцентировала внимание на военных успехах (767), а оппозиционные газеты — на негативных сторонах развития экономики.

Гибель Германской Восточноазиатской эскадры. 8 декабря 1914 г.

Чтобы скорректировать общественное мнение на рубеже октября-ноября 1914 г., лояльные Окума периодические издания публикуют серию репортажей и очерков о мерах, принятых кабинетом министров для поддержки промышленности. Так, издание «Jijishinpo» (Токио) указывает на снижение налогов для сталелитейной промышленности, что, по мнению журналистов, должно способствовать увеличению производственных мощностей в судостроении (768). «Chugai commercial Shimpo» подробно описывает действия Окума по спасению производства шелка (769), а редакционная статья во влиятельной газете «Kobe Shimbun» повествовала о «комплексных мерах по содействию промышленности» (770).

Другим важным способом отвлечения общественного внимания от внутренних проблем была публикация в прессе очерков о состоянии экономики как союзников по Антанте, так и противников, где неизменно подчеркивалось ухудшение экономических показателей и сползание европейской экономики в кризис (771). Однако преодолению определенного недовольства общественности способствовали, главным образом, не эти меры правительства, а очень быстрая победа под Циндао — крепость пала уже 7 ноября 1914 г.

8 ноября ведущие газеты Японии вышли с новостями на первой полосе о сенсационной победе. В редакционной статье «Osaka Asahi Shimbun» отмечается, что «падение Циндао было лишь вопросом времени, учитывая неукротимость и настойчивость подданных императора» (772). Другие газеты также отмечали, что быстрое взятие крепости — это прежде всего заслуга императора, вдохновляющего солдат (773). Подобные публикации оперативно сформировали в японском обществе чувство единения простого гражданина с солдатами и императором. Но в общем контексте патриотической информации и крайне скупого описания военной стороны операции в одной из газет — «Osaka Asahi Shimbun» — были напечатаны весьма любопытные сведения о захвате базы: «Атака наших войск 6 ноября производилась лишь на передовые укрепления, а не настоящий штурм, но благодаря хорошим тактическим действиям удалось захватить всю крепость» (774).

К такому же выводу годы спустя придут и советские военные историки, анализировавшие японскую операцию (775). Тем не менее даже частичное признание газетой «Osaka Asahi Shimbun» случайного характера захвата базы не находит поддержки ни у других журналистов, ни у редакторов издания, которые — как отмечалось выше, в редакционном материале указывали, что японская победа была предопределена.

Но главное — падение Циндао сразу стало использоваться японскими журналистами для пропаганды идей паназиатизма. Так, издание «Osaka Asahi Shimbun» указывает: «Кайзер Вильгельм постоянно кричал о желтой опасности, но наша победа демонстрирует всему свободному миру принципы цивилизованности и гуманизма» (776). «Tokyo nichinichi shinbun» ту же идею доказывает через экономический фактор, предсказывая, что «порт Циндао и близлежащие территории, оккупацией которых занята наша армия, будут превращены в отличный и оборудованный центр торговли в Китае» (777). А далее токийские журналисты (и их коллеги из Осаки) высказали уверенность, что активное использование Циндао подорвет внешнеторговые позиции Шанхая, вследствие чего зависимость Китая от Великобритании значительно снизится и Поднебесная перейдет под протекторат Японии (778).

Видно, что захват Циндао напрямую повлиял на настроения японской прессы, избавив на некоторое время кабинет Окума от критики радикальных СМИ. Однако эйфория общественности и прессы по поводу победы быстро проходит, и появляются новые проблемы и вопросы, обсуждаемые как среди гэнро и министров, так и среди представителей периодической печати.

Уже 8 ноября 1914 г. на повестке дня оказались два наиболее сложных вопроса: 1) должна ли Япония расширить свое участие в войне, и если должна, то на каком фронте и какими силами; 2) дальнейшая политика в Китае должна строиться вокруг Циндао (развитие и укрепление только данной базы) или необходимо не ограничиваться провинцией Шаньдун, а распространить экономическое, а затем и политическое влияние на весь Северный Китай. Эти вопросы прошли многоэтапные обсуждения в Тайном совете и на совещаниях правительства (779).

Относительно первого вопроса японская пресса практически однозначно высказалась за расширение участия в войне. Так, «Tokyo nichinichi shinbun» доказывала, что без привлечения японского флота война в Европе быстро не закончится, а надежды Великобритании на помощь США газета назвала «нелепым ожиданием чуда» (780). Почти такой же прогноз сразу после падения Циндао дает и газета «Jijishinpo», сообщая о секретных переговорах Великобритании и Японии по поводу отправки на Западный фронт японского контингента в составе 500 тыс. солдат (781). Причем журналисты расценивали данный шаг как совершенно логичный в условиях затягивающейся войны в Европе. Об этом же пишет 8 ноября 1914 г. и «Osaka mainichi shinbun», но издание выражает недовольство посылкой только 500 тыс. войска, редакторы считают, что «наша армия в Европе должна быть настолько большой, чтобы, быстро уничтожив сопротивление, внести свой вклад в мир во всем мире и чтобы японские требования в дальнейшем были учтены» (782).

Подобные идеи обсуждались в прессе с подачи премьер-министра Окума и маршала Ямагата, которые были наиболее заинтересованными в расширении военных возможностей Японии среди политической элиты Страны восходящего солнца (783). Министр иностранных дел Японии Като также не возражал против отправки японских войск в Европу, но, в отличие от радикальных журналистов, доказывал, что 500 тыс. войска будет более чем достаточно. Однако другие гэнро и прежде всего принц Сайондзи отнеслись к такому плану более чем прохладно, всячески препятствуя премьер-министру в развитии его военных инициатив (784).

Причины блокирования предложений премьера Окума тесно связаны с обсуждением второго актуального внешнеполитического вопроса: политика Японии в Китае. Периодическая печать сразу после захвата Циндао стала активно обсуждать дальнейшую судьбу базы и всей провинции Шаньдун. Издания «Osaka Shimpo», «Tokyo nichinichi shinbun» и «Chugai commercial Shimpo» уже 7–8 ноября 1914 г. предрекали быстрое развитие внешней торговли через Циндао, удешевление японских товаров в Китае, а следовательно, повышенный спрос на них, вытеснение европейских конкурентов с китайского рынка и даже успешную борьбу с американскими компаниями (785). Видно, что часть прессы Японии предлагала ограничиться занятием лишь одной, наиболее крупной в провинции Шаньдун базы, и, используя ее возможности, продолжать экономическое проникновение в Китай.

Другая группа периодических изданий Японии настаивала на совершенно ином варианте. Так, газета «Osaka mainichi shinbun» с 7 по 19 ноября 1914 г. опубликовала серию редакционных статей, где доказывалось, что Япония должна немедленно перенять у Германии всю систему управления концессиями, железными дорогами и экономикой провинции Шаньдун, чтобы в ближайшем будущем закрепить и политические права на данную часть Китая. В качестве очевидных и логичных, по мнению журналистов, причин такого решения указывалось не только право завоевателей, но и близость Шаньдуна к Корее, то есть в глазах редакторов «Osaka mainichi shinbun» присоединение Шаньдуна к японским колониям — совершенно закономерный шаг (786). Очень похожие идеи о политическом контроле над провинцией и создании японской системы управления в ней высказывались на страницах «Asahi Shimbun» и «Yamato» (787).

Эти идеи быстро увлекли и остальные газеты Японии, а главное, воспринимались общественностью как закономерное развитие военных успехов Японии, а также как еще одно подтверждение победы паназиатизма: общественно-политические круги Японии формировали у общества представление, что оккупация Северного Китая станет благом для самих китайцев. Видя перспективы китайского направления, премьер Окума и маршал Ямагата быстро прекращают дискуссии об отправке войск в Европу, и во второй половине ноября Шаньдун с населением более 30 млн человек был занят войсками микадо (788).

Пресса и общественность Японии восприняли это внешнеполитическое действие в полном соответствии с духом теории паназиатизма (789). Но новый успех вызвал и в правительстве, и в обществе новые острые обсуждения, следует ли Японии остановиться только на Шаньдуне или необходимо использовать уникальную ситуацию для расширения экономического и политического влияния на весь Северный Китай. В этих условиях премьер Окума и глава МИД Като предлагают совершенно иной, более радикальный вариант (790).

Еще в ноябре 1914 г. были намечены первые контуры глобального плана внешнеполитического ведомства Японии по установлению не просто экономического, но и военно-политического контроля над провинцией Шаньдун (791). Однако правительство Юань Шикая, видя в этом угрозу суверенитету Китая и стабильности пекинской власти, дважды обратилось к Като и Окума с просьбой вывести войска из Китая в связи с окончанием боевых действий. Подобное требование от 7 ноября 1915 г. было оглашено в японской печати и вызвало настоящую волну возмущения и антикитайской риторики (792). Общественность, патриотические организации и парламент Японии требовали срочно наказать Китай и Юань Шикая за «оскорбительные заявления». Именно данная общественная кампания, спровоцированная Като и Окума вокруг ноты китайского правительства, решила старый спор в японских кругах по поводу приоритетного направления в войне: уже 18 января 1915 г. японский посланник Хиоки вручил Юань Шикаю ультиматум «21 требование».

Детально разбирать общеизвестные условия и положения ультиматума (793) не входит в задачи настоящей работы. Важнее показать, как общество и пресса Японии отреагировали на это второе крупное международное действие Страны восходящего солнца с начала Первой мировой войны. Пять групп требований вызвали живейший интерес в японской прессе. Первая группа подразумевала передачу Японии прав Германии в Шаньдуне. Вторая группа расширяла японские права и касалась Маньчжурии и Внутренней Монголии. Като и Окума требовали в аренду Порт-Артур, Даляня, Южно-Маньчжурскую, Аньдун-Мукденскую и Цзилинь-Чанчуньскую железные дороги на 99 лет, а также предоставления права свободной торговли для японцев в указанном районе, свободной покупки земли и промышленных объектов, свободы проживания и передвижения, свободной добычи полезных ископаемых. Третья группа касалась Ханьепинского комплекса металлургических заводов, которые требовалось отдать в совместное японо-китайское управление. Четвертая группа лишала Китай права свободно распоряжаться гаванями, бухтами и островами китайского побережья. Пятая группа рекомендовала приглашение японцев в качестве советников по политическим, финансовым и военным вопросам при правительстве Юань Шикая, а также широкие экономические возможности для Японии в Центральном и Южном Китае (794).

Сам факт подачи ультиматума остался практически незамеченным для японской прессы, так как конкретное содержание положений документа не было обнародовано до 25 января 1915 г. Тем не менее в период 18–25 января 1915 г. на страницах газет Японии активно обсуждались примерно те же вопросы, что и в «21 требовании». Так, издание «Manchuria daily newspaper» открывает дискуссию о несовершенстве китайской системы местного самоуправления, открыто призывая к японской помощи в этом вопросе (795). Авторитетное издание «Jijishinpo» обращает внимание читателей на активность России в Монголии по созданию развитой железнодорожной сети, на что Япония должна ответить расширением своей транспортной системы в Северном Китае (796). «Tokyo nichinichi shinbun» тоже пишет о железнодорожном вопросе, но уже в масштабах всего Китая (797).

Видно, что под влиянием премьера Окума и министра Като, при поддержке гэнро Сайондзи и Ямагата китайская тема становится одной из доминирующих на страницах японской прессы, причем с разных сторон обсуждается фактически один вопрос: по итогам первого этапа мировой войны правительство Юань Шикая обязано передать Японии большинство экономических и политических прав на территории Китая. Это воспринимается и правительством, и гражданами Японии как оправданный идеями паназиатизма закономерный шаг.

С 25 января 1915 г. ультиматум «21 требование» и его конкретные положения активно обсуждались в японской и китайской периодической печати (798). Опасаясь международной и внутренней реакции, правительство Окума решило занять жесткую позицию, отрицая предъявление ультиматума. Но уже в начале февраля, когда полностью прояснился, благодаря публикациям в прессе, настрой японского общества, Окума изменяет свою позицию: 14 февраля японский посланник в Китае заявил представителям иностранных держав о «требованиях и пожеланиях Японской империи» (799). Чуть позже полный текст первых четырех групп требований был опубликован ведущими газетами Японии, вызвав новую волну патриотических и паназиатских комментариев (800).

В итоге в мае 1915 г. японский ультиматум был принят правительством Юань Шикая, за исключением 5-й группы требований. Но больше всего прессу и общественность Японии возмутила позиция США: госдепартамент прямо заявил, что не признает никакого двухстороннего соглашения по Китаю, если оно будет идти в ущерб американским интересам (801). Подобные заявления были расценены в японской прессе как прямая угроза достигнутым в ходе войны успехам, поэтому начинается кампания критики внешнеполитического курса США и Великобритании (802).

Одновременно с ней оппозиционные и прежде всего армейские круги критикуют действия премьера Окума в начальный период войны за недостаточно решительную политику по отношению к Китаю.

Сайондзи Киммоти — политический деятель, гэнро.

В 1916 г. в отношении к войне в японском обществе и политической элите происходят важные перемены: во-первых, в Китае разворачивается глубокий политический кризис, который после смерти Юань Шикая перерастает в распад государства на отдельные военно-политические режимы и группировки, которые начинают гражданскую войну (803). В данных новых условиях пресса и общественность Японии требуют от кабинета министров и парламента радикальной активизации действий в Китае (804). Однако премьер-министр с большой осторожностью отнесся к изменениям политической ситуации в Поднебесной, предпочитая детально изучить новую обстановку (805).

Главным объектом внимания в данный период у премьера были переговоры с Россией, которые закончились подписанием 3 июля 1916 г. союзного договора (включал в себя открытую и секретную часть). Основная его суть состояла в том, чтобы сохранять в Китае главным образом интересы России и Японии и оградить Китай от «владычества какой-либо третьей державы», под которой имелись в виду либо США, либо Великобритания (806).

Содержание договора чрезвычайно интересовало японскую прессу и общественность, которые под влиянием идей паназиатизма продолжали воспринимать Россию как потенциального противника; данное соглашение часть периодических изданий восприняло как неожиданный и резкий поворот (807).

Однако заключение договора, за который очень давно выступал гэнро Ямагата, не спасло кабинет Окумы, обвиненный в нерешительной внешней политике. Это стало поводом для отставки кабинета и прихода к власти более радикально настроенного политика — генерала Тэраути. Прямую поддержку ему оказал маршал Ямагата, и он же повлиял на первые действия нового премьера в условиях войны: 1) изменение отношения к Китаю; 2) расширение возможностей русско-японского союза (808).

Распад Китая на милитаристские группировки Тэраути и Ямагата решили использовать в интересах Японии: оказывая военную и финансовую поддержку одному или нескольким режимам, увеличивать степень контроля над ситуацией в Китае. В первую очередь для оказания помощи были выбраны два китайских лидера — Дуань Цижуй и Чжан Цзолинь, контролировавшие Пекин и Мукден (809).

Важнейшим механизмом подчинения как китайских компаний, так и отдельных лидеров милитаристов стали кредиты и займы от японских банков. Тэраути в данной политике опирался в Китае на разработанные правительством Окума методы и приемы, продолжал его политику по установлению финансового контроля. Только в новых исторических условиях гражданской войны в Китае Тэраути пришлось договариваться не с одним правительством, а сразу с несколькими. Поставки товаров, кредиты и денежные займы еще более усиливали экономическую зависимость Китая от Японии. Японские финансы являлись также одним из средств усиления гражданской войны в Поднебесной, так как факты получали и центральное правительство в Пекине, и всякого рода местные правители в провинциях, милитаристские клики и т. д. В конце 1916 г. «Йокогама банк» предоставил заем пекинскому правительству, Корейский банк — мукденскому, Тайваньский банк — южным повстанцам. Только в течение первых восьми месяцев 1918 г. было предоставлено 29 всевозможных японских займов на сумму около 300 млн иен.

Революции в России способствовали формированию в политической элите и общественности Японии представлений о необходимости начать оккупацию Приморья, опираясь на военно-политические режимы Китая. В конце 1917 — начале 1918 г. новый конфликт с Россией — одна из наиболее обсуждаемых тем в японской прессе (810). И только завершение Первой мировой войны отвлекает внимание общественности от «русской темы». В связи с будущими мирными конференциями общественно-политические силы Японии обсуждают две главные проблемы: 1) необходимость сохранить внешнеполитические достижения периода 1914–1918 гг.; 2) опасаясь, как в 1895 и отчасти 1905 г., давления США и европейских держав, японские лидеры санкционировали в прессе кампанию поддержки послевоенных требований Японии особого характера.

Завершение Первой мировой войны вызывает в японском обществе и прессе не такую бурную реакцию, как события августа 1914 г. В ноябре 1918 г. в центре обсуждаемых событий в газетах Японии находились несколько иные вопросы: продвижение в Китае, сохранение режима «военного правления в Корее», собственный экономический рост. Единственное, что активно дискутировалось в прессе, помимо новости о перемирии, — это планы будущего мирового устройства и варианты мирного договора. Так, «Osaka Asahi Shimbun» в ноябре 1918 г. высмеивала идею всеобщего разоружения как гарантию послевоенного мира. Издание, наоборот, призывало к созданию как международных полицейских сил (причем разных для каждого региона), так и наращивание военного потенциала великих держав (811). «National newspaper» (Japan) преподнесла новость о мире как настоящую катастрофу для Японии, предсказывая прекращение военных заказов, снижение Европой расходов боеприпасов, падение спроса на морские перевозки, что приведет «японскую экономику, привыкшую к звонкой монете за эти годы, к серьезному кризису» (812).

«Osaka mainichi shinbun», анализируя особенности перемирия, приходит к выводу, что падение таких империй и держав, как Россия, Германия, Китай, «вынуждает Японию оказать им помощь, чтобы внести свой вклад в мир во всем мире. Иначе мир ожидает новая война» (813). Похожие мотивы озвучили после перемирия такие столичные издания, как «Asahi Shimbun» и «Tokyo nichinichi shinbun», раскритиковав также и идею Лиги Наций (814). Видно, что японскую прессу волновали не столько условия перемирия Антанты с Германией, сколько будущее Японии в свете данных условий. И почти все крупные и влиятельные газеты прямо или косвенно готовили читателей, что конфигурация данных условий делает (по крайней мере, для Японии) неизбежным новый конфликт.

Император Тайсё.

Другим любопытным моментом являются многократные сравнения Китая и России. Причем враждебный тон, характерный для японской прессы начала XX в., практически исчезает, сменяясь призывами к дружбе и помощи. Очевидно, что японские правительство и пресса такими публикациями готовили общественность к тому, что Россия, согласно японским планам, повторит судьбу Китая: в ходе Гражданской войны образуется несколько военно-политических группировок, часть из которых Япония будет поддерживать ради экономической и территориальной выгоды. В итоге уже в первые дни после подписания перемирия на Западе японская общественность активно обсуждала контуры будущих военных конфликтов.

Развитие японского общества в годы Первой мировой войны и влияние внешней политики на общественность показывают, что выработанные в 1905–1914 гг. основные принципы паназиатизма на протяжении всех военных лет оставались краеугольным камнем в японском обществе. Все внешнеполитические действия оценивались прессой и простыми гражданами именно с точки зрения данных теорий. Это позволило политикам Японии найти оправдание для любых шагов на международной арене и существенно усилить роль Страны восходящего солнца как в Азиатско-Тихоокеанском регионе, так и в мире.

Развитие японской экономики в годы войны

В социально-экономическом развитии Страны восходящего солнца в годы войны 1914–1918 гг. продолжали развиваться как тенденции, заложенные реформами Мэйдзи, так и новые, вызванные военными условиями. Две победоносные войны 1894–1895 и 1904–1905 гг. положительно сказались на укреплении японской промышленности: появились новые рынки сбыта в Китае, Корее и Маньчжурии, новые территории с полезными ископаемыми, новые возможности для японского капитала (815).

Первая мировая война также стала удачной в экономическом плане. Япония фактически подчинила китайскую провинцию Шаньдун с богатыми месторождениями каменного угля; захватила порт Циндао; приобрела чрезвычайно широкие экономические права в северном Китае. Кроме того, теперь у Японии был прямой доступ не только к корейской, но и к китайской рабочей силе — одной из самых дешевых в регионе. Захватив богатую и густонаселенную провинцию Шаньдун, японское правительство предприняло энергичные меры по созданию в ней экономической базы для реализации планов дальнейшего экономического проникновения в Китай. Уже в 1914 г. было выделено 2 млн иен на обустройство железных дорог провинции. Это позволило начать быстрое освоение рынков Северного Китая компаниями Мицуи и Мицубиси.

Кроме Северного Китая первый год войны принес большие выгоды японским пароходным компаниям. Из-за войны сократилась в Азиатско-Тихоокеанском регионе деятельность английских транспортных предприятий. На их место с конца 1914 г. выходят японские пароходные линии. Наиболее важные линии контролировало правительство: Кобэ — Буэнос-Айрес (через Шанхай, Сингапур, Индийский океан), Ява — Бангкок, Шанхай — Кантон (816). Эти изменения очень быстро и чутко уловила японская пресса. Очень влиятельные издания «Jijishinpo», «Asahi Shimbun», «Kobe Shimbun» уже в 1914 г. писали о резком расширении торговых маршрутов, для которых просто не хватает кораблей. Следовательно, по мнению журналистов данных изданий, — правительство должно быстро поддержать судостроительную отрасль и облегчить условия фрахтования судов (817). Эту проблему правительство Окума решило увеличением заказов на существующих верфях и расширением производства.

Данные факторы способствовали увеличению иностранных заказов для японской промышленности, что, в свою очередь, привело к росту ключевых отраслей производства в Японии. С 1914 по 1918 г. существенно увеличились капиталовложения в военно-промышленный комплекс страны (с 1195 млн иен в 1914 г. до 4641 млн иен в 1919 г.). Японская пресса с самого начала войны взяла курс на пропаганду ускоренного развития приоритетных отраслей промышленности. Так, уже в сентябре 1914 г. издание «Chugai commercial Shimpo» опубликовало серию статей о химической промышленности, призывая кабинет Окумы срочно увеличить финансирование данного направления (818). А редакторы обратились к общественности с призывом требовать от властей «создания Консультативного комитета химической промышленности» (819).

Такой же интерес у прессы вызывала в начале войны и электроэнергия. В этой сфере лидером по освещению проблемы в СМИ была газета «Osaka Asahi Shimbun». 27 сентября 1914 г. в издании опубликована статья инженера Ямакавы, где доказывалось, что в Германии, Великобритании, США электростанций намного больше, чем в Японии, и соревноваться в условиях войны с ними тяжело, поэтому, по мнению автора, Япония должна задуматься о создании не угольных электростанций, а совершенно новых, с использованием новых энергоносителей — для полной энергетической независимости Японии (820).

Но наибольший интерес прессы вызывали самые интенсивно развивающиеся в период 1914–1918 гг. отрасли промышленного производства — те, которые непосредственно стимулировались военными заказами: машиностроение, судостроение, выплавка и обработка стали. За четыре военных года доля тяжелой промышленности выросла с 29 до 35 %. Уже 10 сентября 1914 г. газета «Osaka mainichi shinbun» вышла с прогнозом, что война сделает «новую промышленную революцию в Японии» через развитие металлообрабатывающего производства (821).

Существенно увеличились военный и торговый флот, последний не только стал успешно конкурировать с западными перевозчиками, но и вытеснять их из Азиатско-Тихоокеанского региона. Вследствие того что производственные мощности в судостроении на начало войны не могли выполнить все заказы, было принято правительством и руководством концерна «Мицубиси» решение об увеличении возможностей судостроительной промышленности: к концу войны число крупных верфей увеличилось с 6 до 57. Тоннаж спущенных на воду кораблей увеличился с 65 тыс. т в 1913 г. до 612 тыс. т в 1919 г. К концу войны японское судостроение заняло третье место в мире (822).

Произошло ускоренное развитие индустриализации и увеличение спроса: товары промышленного производства к 1918 г. составили более половины экспорта (до войны — менее трети) (823). Объем внешней торговли Японии с 1914 по 1918 г. вырос почти в 2,5 раза. Однако рост торговли происходил не только под влиянием продукции тяжелой промышленности. Как показывает исследование японской прессы 1914–1915 гг., особенно большую прибыль на азиатских (в основном китайском) рынках давала продукция легкой и обрабатывающей промышленности: сахарная промышленность (пресса отмечала, что за первую неделю войны цена поднялась на 60 % и продолжает расти (824)); производство шелка (здесь японская пресса создавала убедительную картину кризиса данной отрасли в Китае, следовательно, по мнению издания «Jijishinpo», Япония должна вытеснить Китай с рынка, прежде всего американского (825)); алкогольное производство (газета «Osaka Asahi Shim-bun» указывала, что только за август потребление пива в Китае выросло с 50 до 80 %, а немецкий импорт упал почти до нуля, поэтому издание призывало к срочному расширению алкогольного производства в Японии (826)). Но самый оригинальный способ завоевания китайского и европейского рынков предложила газета «China newspaper interpreting communications»: японские компании должны возродить производство опиума в Китае. Причем в Россию и Европу опиум будет продаваться для медицинских нужд, а в Китае — как наркотическое средство (827).

Большинство из этих проектов, обсуждавшихся в газетах, были рассмотрены японским парламентом и правительством и приняты к реализации. Это позволило в 1915 г. впервые за много лет сделать баланс внешней торговли активным. Это положение сохранялось на протяжении всей Первой мировой войны. С 1915 по 1918 г. актив во внешней торговле составил 1408 млн иен.

Эти успехи не ускользнули от внимания японской прессы, которая в течение 1915 г. по-прежнему отдавала предпочтение темам, связанным с развитием тяжелой и химической промышленности. Но появляется и новая, чрезвычайно востребованная в СМИ тема — обсуждение перспектив развития и эксплуатации железных дорог Северного Китая. Эта проблема напрямую связана с ультиматумом «21 требование» и захватом провинции Шаньдун. Так, японское издание «China newspaper interpreting communications» опубликовало в начале 1915 г. развернутый анализ железнодорожной системы Китая, предлагая поставить ее под контроль Японии (828). К этому же выводу приходит газета «Jijishinpo», считая, что для обеспечения важных поставок в Россию китайские железные дороги должны быть переданы японским компаниям (829). А газеты «Osaka Asahi Shimbun» и «Kyoto sunrise newspaper» в феврале 1915 г. убеждали читателей, что китайские железные дороги несут постоянные убытки и только японский опыт поможет справиться с кризисом (830).

Таким образом, железнодорожная тема в японской прессе становится одним из факторов, доказывающих общественности необходимость, а главное, выгоду прямого захвата железных дорог Китая и эксплуатации их в целях Японской империи. В сумме успехи морского и железнодорожного транспорта преподносились обществу через газеты как уникальный рост транспортных возможностей Японии. И такой рост вызвал, как объясняли газеты, быстрое увеличение количества японских товаров не только на азиатских рынках, но и в Южной Америке, Африке, Европе. А это, в свою очередь, способствовало росту доходов японских компаний, главным образом монополий.

Окума Сигэнобу — премьер-министр Японии 1914–1916 гг.

В ходе войны в японской экономике оформляются дзайбацу — финансово-промышленные компании, контролирующие целые отрасли производства. В лидеры в экономике вышли четыре сверхвлиятельных концерна: «Мицуи», «Мицубиси», «Ясуда», «Сумитомо». Их экономическая политика к 1918 г. была прочно связана с японскими интересами в Китае и Корее, и дальнейшее увеличение прибыли могло происходить только за счет расширения политических и экономических возможностей Японии в данных странах. Поэтому лидеры четырех дзайбацу к концу войны стали одними из самых активных сторонников активизации внешней политики Страны восходящего солнца.

В годы войны в связи с возникновением в японских городах новых промышленных центров развивается процесс урбанизации. Население столицы составляет к 1918 г. почти 3,5 млн человек (831). Население других крупных городов также быстро росло: Осака — почти 2 млн человек к концу войны, Нагоя — 900 тыс., Кобэ и Киото — по 400 тыс. (832). Активно эволюционируют крупные порты Японии — Иокогама, Сасебо, Нагасаки.

Эти и другие успехи японской экономики хорошо прослеживаются по публикациям в прессе. К 1918 г. изменяется подача журналистами старых экономических проблем и вопросов, появляется ряд новых. Так, в числе приоритетной информации остаются новости химической и сталелитейной промышленности, судостроения. В изданиях «Osaka mainichi shinbun» и «Jijishinpo» в феврале-марте 1918 г. отмечалось, что резкое увеличение строительства торгового и военного флотов США вынуждает Японию приступить к реализации «Большого судостроительного плана». Как доказательство своей версии, журналисты данных изданий приводили цифры финансирования японских верфей (833). А газета «Chugai commercial Shimpo» прямо написала, что концерн «Мицубиси» начинает выполнение плана по постройке новых кораблей «как ответ на угрозу США, ради будущего японского судостроения» (834). Такие же настроения передаются и в публикациях на другие экономические темы — везде звучит мысль о достижении максимальной независимости в сфере производства и о подготовке к новым политическим и экономическим конфликтам с США, Великобританией.

Важно отметить, что очень большой интерес вызывает у японской прессы развитие новых отраслей промышленности. Так, «Jijishinpo» и «Osaka Asahi Shimbun» активно пишут в 1918 г. об автомобильной промышленности, указывая, что государство должно финансировать не только фирмы, производящие автотранспорт, но и заботиться о современной дорожной сети Японии (835). Большое внимание пресса уделяла проблеме электрификации железнодорожной системы (836). В рамках этого вопроса в 1918 г. многие газеты публиковали отчеты об успехах в создании в Японии метрополитена и муниципальных трамваев (837).

Но центральное место в газетных выпусках начала 1918 г. занимали прогнозы о перспективах и выгодах использования ресурсов и предприятий Маньчжурии, Китая, Монголии и Сибири. Здесь главной оставалась железнодорожная тема, вокруг которой строились почти все обозначенные публикации. Именно с этим вопросом журналисты связывали будущее Японии как ведущей азиатской державы. А главное, экономические успехи Японии и расширение контроля над экономикой Китая преподносились газетами общественности как самое важное доказательство верности идеям паназиатизма.

Однако несмотря на осознание японским обществом и политической элитой важности всех экономических успехов, оставались и нерешенные проблемы в экономике еще со времен Мэйдзи.

Во-первых, Япония все еще являлась аграрной страной. В деревнях на 1913 г. проживали 72 % населения, но развитие хозяйства часто оставалось на уровне феодализма. Арендная плата и налоги были чрезмерно высокими. Негативно сказывалась и другая традиционная проблема японского сельского хозяйства — малоземелье крестьян: у 70 % размер надела был около 1 га.

Из-за невнимания правительств Окума и Тэраути к проблемам сельского хозяйства кризисное положение начала XX в. усугубляется к 1918 г. Более того, подконтрольные правительству периодические издания даже не сообщали в течение четырех лет войны, что сельскохозяйственное производство переживало серьезный кризис. В 1917 г. в Японии случился неурожай риса. В крупных городах, население которых сильно увеличилось за годы войны, ощущалась серьезная нехватка основных продуктов питания. Тяжелое положение крестьян, страдавших от инфляции, усугубилось тем, что правительство ввело пошлины на импортный рис. Предвидя резкое повышение цен, часть землевладельцев и предпринимателей занялась массовой закупкой риса. Одновременно правительство, готовясь к интервенции против Советской России, стало создавать запасы продовольствия для снабжения армии. В результате цены на рис росли с невероятной быстротой. Перед войной 1 се (1,5 кг) очищенного риса стоил 15 сэн, в июле 1918 г. — 30–40 сэн, в августе — 50 сэн, а кое-где даже 60 сэн. Данное удорожание риса и вызвало серьезные социальные протесты, получившие наименование «рисовые бунты» (838).

Во-вторых, со времен реформ Мэйдзи существовала диспропорция в экономическом развитии — явный приоритет отдавался военно-промышленному комплексу.

В-третьих, отсутствовала государственная поддержка для малых и средних предприятий. Установилось господство дзайбацу, где часто действовали нормы феодальной системы отношений между работодателем и рабочими. Из-за этого социальные проблемы и конфликты в период войны часто перерастали в открытое противостояние.

В-четвертых, война существенно осложнила экономическое положение японских крестьян. Увеличение налогов при одновременном повышении цен на удобрения и технику сделало проблематичным получение индивидуальным крестьянским хозяйством прибыли. Параллельно с общим ростом цен повышались и цена на землю, и арендная плата. Натуральная арендная плата за 1 тан поливной земли с 1912 по 1920 г. увеличилась с 1,027 до 1,097 коку риса. Росли долги мелких землевладельцев-крестьян, вследствие чего последние были вынуждены продавать свою землю. В военные годы усилился процесс размывания средних слоев крестьянства, что проявилось в росте крайних групп землевладельцев: с одной стороны, имевших менее 0,5 те, с другой — более 10 те. Например, число крупных землевладельцев, которым принадлежало более 10 те земли, выросло с 44 827 (9,2 % общего числа землевладельцев) в 1914 г. до 51 307 (10,4 %) в 1920 г. Обнищание крестьянства выразилось в увеличении абсолютного числа арендаторов и их доли в крестьянском населении (839).

Таким образом, с началом новой исторической эпохи Япония должна была решить данные проблемы для поддержания статуса великой державы и сохранения завоеванных позиций в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Одностороннее развитие экономики в сторону тяжелой промышленности и углубляющийся социальный кризис вынуждали японскую политическую элиту пойти по пути не просто отстаивания владений в Китае и Тихом океане, а их расширения, что неминуемо приводило к новой войне — либо с Советской Россией, либо с США и Великобританией. В это время были заложены основные векторы и присущие им особенности японской экспансии. Важнейшей геополитической задачей Японского государства являлось утверждение на континенте. Первая мировая война была логическим продолжением данной политики — в большинстве действий японского правительства четко прослеживается стремление к покорению Китая и дальнейшему продвижению на Север. Но в то же время Первая мировая война добавила новый вектор японской экспансии — «южный», ибо были получены Маршалловы, Марианские и Каролингские острова, что неминуемо вело к развитию тихоокеанской экспансии. Так образовались два ведущих направления японской внешней политики. Первое — «северное», или «континентальное», ориентированное, прежде всего на завоевание еще более прочных позиций в Китае (за счет использования военно-политических группировок); и второе — «южное», или «морское», осуществляющее продвижение в Тихом океане. Эта особенность наложила отпечаток на все военно-политические планы Японии и породила важный феномен — у одного государства практически независимо друг от друга существовали две военные стратегии. А главное — оба важнейших направления внешней политики, сформированные в ходе Первой мировой войны, неизбежно приводили Японию к новому масштабному конфликту.