Г.К. Жуков: «ПОЛКОВОДЕЦ НЕ ДОЛЖЕН БОЯТЬСЯ РИСКА»
Г.К. Жуков:
«ПОЛКОВОДЕЦ НЕ ДОЛЖЕН БОЯТЬСЯ РИСКА»
Как-то солдаты, познакомившись с водителем Г.К. Жукова, попросили его поинтересоваться у маршала, скоро ли победа? Шофер, дожидаясь команды на выезд, так и эдак прикидывал, когда лучше спросить, как точнее сформулировать свой вопрос. Но только он при появлении начальства набрал в легкие воздух, как маршал, устало устроившись на сиденье, произнес:
— Когда же она закончится, эта война?..
И в самом деле, наверное, не у одного автора есть ощущение, что война для маршала Жукова длилась гораздо дольше, чем для других ее участников. Ощущение несколько странное, ибо полыхала Великая Отечественная, казалось бы, для всех одинаково — 1418 дней и ночей. Но это если измерять сутками. А если событиями? Не потому ли и возникает это ощущение, что Жуков имел прямое отношение буквально ко всему, хоть сколько-нибудь значительному на той войне.
Он появился на свет в самом центре России и представлял ее самое многочисленное сословие — крестьян. Адрес его малой родины — деревня Стрелковка Калужской губернии. На всю жизнь Георгий Константинович сохранил чисто крестьянскую основательность и умение стойко встречать любые испытания судьбы.
Службу начал в императорской армии рядовым, а на фронт попал младшим унтер-офицером драгунского Новгородского полка. О боевых качествах, проявленных в Первую мировую войну, говорят полученные молодым драгуном два Георгиевских креста. В Красную Армию он вступил добровольно в октябре 1918 г. Красноармеец, командир взвода, эскадрона — так, в общем-то, неспешно шел Георгий по ступенькам служебной лестницы в годы Гражданской войны, но поднимался основательно, все время наращивая боевой опыт. Много воевал, в 1919 г. на Южном фронте получил тяжелое ранение. За один из удачных боев против участников Антоновского восстания на Тамбовщине в 1921 г. удостоился ордена Красного Знамени.
В июле 1923 г., то есть в неполные 27 лет, Жуков стал командиром полка в 7-й Самарской кавалерийской дивизии. Вывел часть в передовые. В 1930 г. в этой же дивизии он стал командиром бригады. 30-е годы стали временем бурного роста Жукова как всесторонне подготовленного военачальника с ярко выраженной индивидуальностью.
Вот как аттестовал подчиненного командир дивизии К.К. Рокоссовский: «Сильной воли. Решительный. Обладает богатой инициативой и умело применяет ее на деле. Дисциплинирован. Требователен и в своих требованиях настойчив. По характеру немного суховат и недостаточно чуток. Обладает значительной долей упрямства. Болезненно самолюбив. В военном отношении подготовлен хорошо. Имеет большой практический командирский опыт. Военное дело любит и постоянно совершенствуется. Заметно наличие способностей к дальнейшему росту. Авторитетен»{95}.
Уже в 1931 г. Жукова как отличного командира-методиста перевели в Москву помощником инспектора кавалерии РККА. А через два года по личному ходатайству командующего Белорусским военным округом И.П. Уборевича он был поставлен во главе 4-й кавалерийской дивизии. Отстававшее соединение вывел в передовые, получив высшую и довольно редкую в то время государственную награду — орден Ленина. Служебный рост Георгия Константиновича продолжился: он стал командиром кавалерийского корпуса, заместителем командующего БВО по кавалерии.
Шел 1938 год, в армии вовсю бушевали репрессии. Провокационная возня началась и вокруг Жукова. От ареста его спас неожиданный вызов в Москву и назначение командиром 57-го особого корпуса, дислоцированного на территории Монголии, а затем командующим 1-й армейской группой. В районе реки Халхин-Гол в августе — сентябре 1939 г. ведомые им войска разгромили главные силы 6-й японской армии. «Я до сих пор люблю эту операцию», — много позднее говорил Георгий Константинович писателю К.М. Симонову, и в устах человека, закончившего в Берлине куда более масштабную войну с фашистской Германией, это звучало особенно выразительно.
В июне 1940 г. генерал армии Жуков стал командующим войсками Киевского особого военного округа, а уже в январе 1941 г. — начальником Генерального штаба РККА. На этом посту он острее многих других чувствовал приближение войны с Германией. Знал, что ее уже не предотвратить, что она будет страшно тяжелой, и с горечью убеждался, как много времени, необходимого для подготовки к отражению агрессии, было упущено. В первой половине февраля 1941 г. ему пришлось докладывать наркому обороны маршалу С.К. Тимошенко о недостатках в организации и боевой готовности войск Красной Армии, о состоянии мобилизационных запасов. Вывод руководителя Генштаба был неутешителен: оборона страны находилась в неудовлетворительном состоянии, особенно учитывая опасность большого количества немецких войск в Восточной Пруссии, Польше и на Балканах, и требовались срочные меры по выправлению положения.
Жуков искал для этого любые пути. К 15 мая 1941 г. по его указанию были подготовлены «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза». «Считаю необходимым, — говорилось в документе, — ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие войск»{96}.
Историки по-разному оценивают это предложение начальника Генштаба о нанесении упреждающего удара по изготовившейся к нападению фашистской орде. Готова ли была Красная Армия? Принесло бы это успех или нет?
В любом случае, когда нарком обороны Тимошенко и Жуков прибыли с проектом директивы к Сталину, тот ответил категорическим отказом. «Вы что, хотите столкнуть нас с Германией?» — заявил вождь и порекомендовал впредь такие записки «для прокурора» не писать.
Дальше была война… Ее начало наши войска встретили, увы, на положении мирного времени. Всякие попытки руководства Наркоматом обороны заранее отмобилизовать и привести войска приграничных округов в боевую готовность наталкивались на жесткий отказ Сталина. Именно вождь в первую очередь повинен в огромных жертвах, понесенных Красной Армией и списанных на «внезапность нападения». Но свою долю ответственности несет и Жуков. Как начальник Генштаба, он был обязан заранее предусмотреть порядок оповещения о переводе войск на оперативную готовность № 1 и определить условные сигналы. А поскольку этого сделано не было, то последкие мирные, самые дорогие часы (директива № 1 наркома обороны, предупреждавшая о возможности германской агрессии, была подписана поздно вечером 21 июня 1941 г.) ушли не на практическую изготовку к нападению врага, а на длительные и трудоемкие процедуры подготовки текста директивы, ее шифрования и расшифровки на местах.
Сухопутные командиры не очень любят сравнения с Военно-Морским Флотом, но факты говорят сами за себя: благодаря мерам, заблаговременно принятым наркомом ВМФ адмиралом Н.Г. Кузнецовым и Главным морским штабом, сигнал на немедленный переход на оперативную готовность № 1 был передан по телефону в штабы флотов в течение нескольких минут, понят там, как надо, и без промедления принят к исполнению. Для передачи же директивы наркома обороны № 1 в войска западных округов Генштабу потребовалось несколько часов. Времени не хватило, так что к моменту нашествия текст директивы не был известен даже в штабах некоторых армий.
Под воздействием крайне неудачного, катастрофического начала войны недоверие Сталина к профессиональным военным лишь усилилось. Жукову не раз приходилось чувствовать всю силу его несправедливого гнева.
Через месяц после начала войны в ходе очередного доклада начальник Генштаба внес, бесспорно, тяжелое, но диктовавшееся обстановкой предложение оставить Киев, чтобы уберечь от окружения силы Юго-Западного фронта, а затем высказал мысль о возможности нанесения контрудара по ельнинскому выступу немцев на западном направлении. Лишь только прозвучало это предложение, как Верховный Главнокомандующий крайне нервно отреагировал:
— Какие там еще контрудары, что за чепуха? Опыт по казал, что наши войска не умеют наступать…
На слова Жукова: “Если вы считаете, что я, как начальник Генерального штаба, способен только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего”, последовало:
— Вы не горячитесь. А впрочем… Мы без Ленина обо шлись, а без вас тем более обойдемся…»{97}.
Генерал был снят с поста начальника Генштаба и направлен командующим Резервным фронтом. Но уже его первые шаги по ликвидации ельнинского выступа, а чуть позднее по стабилизации обороны Ленинграда показали Верховному, что без Жукова ему не обойтись. Это были первые положительные подвижки в их отношениях, но полное доверие установилось лишь тогда, когда удалось отстоять Москву.
Оборона столицы сопровождалась драматическими коллизиями. 10 октября 1941 г. Георгий Константинович получил назначение командующим Западным фронтом, который ему предстояло сформировать, увы, заново. Москву обороняли до того фронты И.С. Конева, А.И. Еременко и С.М. Буденного — соответственно Западный, Брянский и Резервный, насчитывавшие в общей сложности 1250 тысяч человек, 990 танков, 7600 орудий, 677 самолетов. Сил было достаточно, чтобы при условии их умелого использования сдержать врага до подхода из глубины страны новых соединений. Однако случилась катастрофа: войска, прикрывавшие столицу, попали в окружение западнее Вязьмы.
От трех фронтов в распоряжение Жукова попало всего несколько частей. Лишь через неделю удалось довести численность войск до 90 тысяч бойцов и командиров. Из резерва Ставки и с соседних фронтов на вновь образованную можайскую линию обороны прибывало пополнение. Войска концентрировались на важнейших направлениях: волоколамском (16-я армия К.К. Рокоссовского) и можайском (5-я армия Д.Д. Лелюшенко, а после его ранения — Л.А. Говорова). Часть сил врага сковывали окруженные в районе Вязьмы войска пяти советских армий.
С 15 ноября группа армий «Центр» предприняла второе и, как оказалось, последнее генеральное наступление на Москву. Две недели яростные бои шли в полном смысле у ворот столицы, в результате которых наступательный потенциал группы немецких армий оказался исчерпанным. Командовавший ею генерал-фельдмаршал фон Бок приказал переходить к обороне. Жуков, не имея полной информации, тем не менее, сумел тонко уловить этот момент в результате напряженного анализа обстановки. Он пришел к выводу, что настала пора безотлагательно начать контрнаступление, о чем 29 ноября и проинформировал Верховного Главнокомандующего.
В результате начавшегося 5 декабря контрнаступления под Москвой противник был отброшен на расстояние от 100 до 300 км, потеряв при этом более полумиллиона человек. Впервые за войну стратегическая инициатива перешла к Красной Армии. Это была и первая столь масштабная личная победа Жукова. Недаром он неизменно говорил именно о Московской битве как наиболее для него памятной и дорогой.
Здесь проходил проверку, оттачивался тот исключительно эффективный стиль работы, который был присущ Георгию Константиновичу на протяжении всей его военной карьеры. «Маршал Советского Союза Г.К. Жуков немногоречив; лишнего слова, не имеющего отношения к рассматриваемому вопросу, он не скажет, — вспоминал его многолетний сослуживец генерал-лейтенант Н.А. Антипенко. — Краткость и сжатость формулировок, чисто военная отточенность языка, предельно четкая и ясная постановка задач, способность верно оценить возможности и готовность подчиненного выполнить поставленную задачу — это те особенности, какие я уловил в характере Жукова за время работы с ним… Глубокая внутренняя и внешняя собранность, подтянутость, высокая требовательность, прямолинейность и принципиальность во взглядах и во взаимоотношениях с людьми, железная воля и неспособность подлаживаться под чьи бы то ни было настроения и мнения — это те черты его личности, которые вызывают глубокое уважение к Жукову. Не говорю уже о его выдающемся полководческом таланте»{98}.
Победа под Москвой убедила и Сталина, что командующий Западным фронтом наделен выдающимися военными способностями. Выражением доверия вождя стало назначение Жукова в августе 1942 г. первым заместителем наркома обороны и заместителем (к слову, единственным) Верховного Главнокомандующего. Случилось это в один из самых напряженных моментов войны. Гитлеровская армия, прорвав в конце августа 1942 г. оборону советских войск на Дону и выйдя севернее Сталинграда к Волге, создала серьезную угрозу всему южному крылу стратегического фронта Красной Армии. В этой драматической обстановке Жуков вместе с начальником Генштаба Василевским выдвинули смелый план мощного контрнаступления советских войск. Замысел состоял в том, чтобы нанести по румынским и итальянским войскам, прикрывавшим фланги основной сталинградской группировки немцев, мощные удары, которые привели бы не только к ее окружению, но и к полной ликвидации.
Верховный Главнокомандующий не сразу смог уловил всю полноту замысла двух полководцев. Как позднее вспоминал A.M. Василевский, «от нас потребовалась настойчивость, и надо сказать, что и здесь сыграл основную роль характер Г.К. Жукова».
Результаты проведенного в районе Сталинграда контрнаступления широко известны. Советскому военному искусству эта операция принесла всемирную славу, а лично Жукову — звание Маршала Советского Союза. В истории Великой Отечественной войны это был первый случай присвоения столь высокого звания.
Одно лишь краткое перечисление стратегических операций Красной Армии, в разработке и осуществлении которых Георгий Константинович принимал активное участие в качестве заместителя Верховного Главнокомандующего и представителя Ставки ВГК, говорит само за себя. С августа 1942 г. по ноябрь 1944 г в 15 случаях на него возлагалась координация действий фронтов. При этом маршал, получив право отдавать приказы и распоряжения их командующим, нес полную ответственность за исход операций. В ходе Сталинградской битвы он координировал действия войск Донского и Юго-Западного фронтов, летом 1943 г. — действия Западного, Брянского, Центрального, а затем Воронежского и Степного фронтов в Курской битве. С июля по ноябрь 1944 г. эта функция лежала на нем при освобождении Белоруссии силами 1-го и 2-го Белорусских фронтов. Встав в ноябре 1944 г. во главе войск 1-го Белорусского фронта, Жуков, действуя бок о бок с командованием других фронтов, блестяще осуществил Висло-Одерскую операцию, а затем и битву за Берлин.
Именно для того, чтобы отмечать успехи в таком вот стратегическом управлении войсками, и был учрежден высший полководческий орден «Победа». Есть высшая справедливость в том, что первым кавалером это ордена стал именно Жуков.
1 марта 1944 г. ему пришлось неожиданно, после гибели генерала армии Н.Ф. Ватутина, принять командование войсками 1-го Украинского фронта. До начала запланированной Проскуровско-Черновицкой наступательной операции, имевшей целью разгром (во взаимодействии с войсками 2-го Украинского фронта) основных сил группы армий «Юг», оставались считаные дни. Вероятно, любой другой военачальник в этих условиях попросил бы отсрочки и был бы прав: слишком велика ответственность за обеспечение успеха наступления. Георгий Константинович решил иначе. Он знал вдумчивость и обстоятельность Ватутина, готовившего фронт к операции, и доверял мерам, предпринятым им накануне своей гибели. Кроме того, маршал и сам был хорошо информирован о положении в войсках, поскольку некоторое время осуществлял координацию действий обоих Украинских фронтов. Трех дней хватило ему, чтобы не только досконально разобраться в обстановке, но и крепко взять нити управления в свои руки.
4 марта, как того и требовала директива Ставки ВГК, войска фронта пошли вперед. Они перерезали железнодорожную линию Львов—Одесса—главную коммуникацию противника — и вклинились между 1-й и 4-й немецкими танковыми армиями. Дабы отвести угрозу окружения, фашистское командование бросило против 1-го Украинского фронта 15 свежих дивизий, из них 9 танковых. Тщетно. К 17 апреля 1944 г. солидная часть войск противника была окружена, а весь его стратегический фронт на юге рассечен надвое. Войска Жукова освободили почти 60 украинских городов, в том числе Винницу, Проскуров, Черновцы, вышли к предгорьям Карпат. Тогда-то и был подписан указ от 10 апреля 1944 г. о награждении Георгия Константиновича высшей полководческой наградой.
Вторично ордена «Победа» он был удостоен менее чем через год. 12 ноября 1944 г. маршал, оставаясь на посту заместителя Верховного, был назначен командующим войсками 1-го Белорусского фронта, которому в предстоящей зимне-весенней кампании 1945 г. предстояло наступать на главном, варшавско-берлинском направлении. Кампания открылась Висло-Одерской операцией. Стремительно наступая, войска 1-го Белорусского фронта форсировали Одер и уже к 3 февраля захватили плацдармы на западном берегу реки в районе Кюстрина. Маршал привел войска к порогу Берлина, до которого оставалось менее 70 км.
Чем объяснить его столь впечатляющие успехи в этой и многих других операциях? Над этим и по сей день ломают головы крупнейшие военные мыслители. Ясно одно: какого-то однозначного ответа просто не существует. Главное состояло в том, что Жуков придерживался не неких отвлеченных теоретических принципов, а каждый раз умело применялся к конкретно складывающейся обстановке.
При проведении той же Висло-Одерской операции командующий 1-м Белорусским фронтом, учитывая, что противник растянул войска по фронту, пришел к обоснованному выводу о возможности быстрого взлома его тактической зоны обороны. На участках прорыва, составлявших 13% общей ширины полосы наступления, было сосредоточено 54% стрелковых дивизий, 53% артиллерии и минометов, 91,3% танков и самоходных артиллерийских установок, которыми располагал 1-й Белорусский фронт. Такая концентрация сил и средств позволила достичь быстрого прорыва вражеской обороны на Висле, после чего веское слово сказали умело использованные Жуковым бронетанковые и механизированные войска. Имевшиеся в его распоряжении две танковые армии были введены в сражение на второй (1-я гвардейская) и третий день операции (2-я гвардейская), то есть лишь после того, как оборона противника была почти полностью прорвана. Это позволило сохранить силы подвижных групп для длительных и напряженных действий в оперативной глубине обороны. Танковые же корпуса и отдельные танковые бригады использовались в первом оперативном эшелоне в качестве армейских подвижных групп для непосредственной поддержки пехоты.
Благодаря такой тактике использования бронетанковых войск в Висло-Одерской операции были достигнуты необычайно высокие темпы наступления. В глубине вражеской обороны танковые армии покрывали в сутки до 45—50, а в отдельные дни даже до 70—100 км.
В следующей, Берлинской, операции маршал, вопреки, казалось бы, многократно подтвержденным канонам военного искусства, поступил как раз наоборот. Танковые армии он ввел в сражение еще до прорыва всей тактической зоны обороны. Критики Георгия Константиновича не могли взять в толк, что это был единственно правильный вариант действий. От Зееловских высот до Берлина немцы устроили сплошную глубокоэшелонированную оборону, которую, не введи маршал в сражение танки, пришлось бы прорывать пехоте. Можно лишь представить, с какими жертвами это было сопряжено и насколько затянулся бы прорыв наших войск к фашистской столице.
То, насколько Жуков был самым решительным противником всякого шаблона, ярко показывают его действия и в промежутке между этим двумя операциями — Висло-Одерской и Берлинской. Казалось, с выходом к Одеру можно было переходить к непосредственной борьбе за фашистскую столицу, тем более что разведка докладывала о наличии у врага на подступах к городу сравнительно малых сил. Позднее некоторые военачальники, в первую очередь маршал В.И. Чуйков, настаивали, что так и надо было действовать. В этом случае Берлин, по их мнению, был бы взят уже в феврале, а не в мае.
Порядок действий Жукова выдает его напряженную, не прекращавшуюся ни на минуту аналитическую работу над замыслом предстоящей операции. Вначале он и сам полагал немедленное наступление на Берлин возможным. Более того — внес соответствующее предложение в Ставку, получил одобрение. Но Жуков не был бы великим полководцем, если бы, раз приняв решение, бездумно настаивал на его реализации. Нет, маршал внимательно следил за изменением обстановки и по ряду признаков уловил назревавшую угрозу контрудара противника со стороны Восточной Померании. Игнорирование столь серьезной опасности могло бы иметь далеко идущие негативные последствия. Невзирая на возможное недовольство Сталина, командующий 1-м Белорусским фронтом предложил Ставке новый план действий. Последний состоял в том, что, прежде чем наступать на Берлин, необходимо совместно с войсками соседнего 2-го Белорусского фронта разбить немецкую группу армий «Висла», нависшую «карнизом» над правым крылом наступающих советских войск и грозившую с севера. И полководец сумел настоять на своем.
Кроме глубокого, гибкого ума, полководца отличали редкая сила воли, непреклонная решимость выполнить поставленную задачу, твердость управления. Как писал маршал И.Х. Баграмян, Жуков обладал «умением смело отстаивать свое мнение и идти к намеченной цели прямым путем, а не робкими зигзагами»{99}.
Здесь сам собой напрашивается ставший уже хрестоматийным пример из истории обороны Москвы. 18 ноября 1941 г. командующий 16-й армией генерал К.К. Рокоссовский обратился к командующему Западным фронтом за разрешением отвести войска за Истринское водохранилище, чтобы там организовать оборону на выгодном естественном рубеже. Получив отказ, Рокоссовский добился такого разрешения непосредственно у начальника Генерального штаба маршала Б.М. Шапошникова.
Ответом Жукова на это была телеграмма командарму-16: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков».
Позднее Георгий Константинович соглашался, что отвод 16-й армии за Истру, действительно, облегчал ее войскам выполнение боевой задачи. Однако при этом оголялся правый фланг соседней 5-й армии, что открывало противнику кратчайший путь к советской столице. Так что общая ситуация на Западном фронте диктовала ему именно такие жесткие действия, продиктованные категорическим требованием стоять насмерть.
И вообще, несмотря на то, что под Москвой создалось очень сложное и опасное положение и некоторые «стратеги», вроде В.М. Молотова, даже грозили Жукову расстрелом, его действия были лишены нервозности и отличались спокойной уверенностью и трезвым расчетом. «Это военачальник не просто большого таланта, он был наделен огромным мужеством, самообладанием, могучей волей, — говорил о нем маршал A.M. Василевский. — Жуков не боялся ответственности… В самые трудные, критические моменты войны я не видел Жукова растерянным и подавленным. Напротив, в такие моменты он был особенно деятелен, сосредоточен, целеустремлен. Для него не было непреодолимых преград, воля его ломала все, что стояло на пути. Этот человек был рожден побеждать»{100}.
Небезынтересны взгляды самого маршала Жукова на полководческое искусство. «Чтобы называться полководцем, — говорил он, — надо при всех других положительных личных качествах обладать еще стратегическим талантом и — что не менее важно — бесстрашием брать на себя ответственность за разработанное и принятое решение, отстаивать это решение, чего бы тебе это ни стоило. Полководец не должен бояться риска. Если бы военное искусство заключалось в том, чтобы избегать риска, то лавровые венки, вероятно, украшали бы весьма посредственные таланты…
Мудрость и мужество полководца, — добавлял он, — это прежде всего мужество и здравый смысл при принятии решений. Полководец, который заглядывает в уставы, чтобы найти там решение стоящей перед ним задачи, так же мало заслуживает доверия, как врач, который при определении диагноза стал бы заглядывать в справочник»{101}.
Чтобы высказаться столь веско и убедительно, надо было не только взять, но с достоинством пронести через всю войну колоссальную тяжесть ответственности за судьбу страны. Тяжесть неимоверную, но оказавшуюся по плечу Жукову. По оценкам многих военных историков, после Суворова полководца такого масштаба наше Отечество не знало.
Слава Жукова была всенародной, если не всемирной. От имени Советского Союза он подписал Акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, ему было доверено принять Парад Победы 24 июня 1945 г.
Но едва замолкли звуки салютов в честь побед доблестных войск на Жукова как на маршала обрушился сталинский гнев. Специально для разбора «дела» Георгия Константиновича в июне 1946 г. было созвано заседание Главного военного совета. Опираясь на выбитые в бериевских застенках показания Главного маршала авиации А.А. Новикова и нескольких генералов из фронтового окружения Жукова, его пытались обвинить в подготовке — ни много ни мало — военного переворота. На руку высокопоставленным провокаторам, среди которых выделялся первый заместитель Сталина по Военному министерству маршал Н.А. Булганин, играла уклончивая позиция некоторых боевых маршалов и генералов. Только благодаря твердости Маршалов Советского Союза Рокоссовского, Василевского, маршала бронетанковых войск Рыбалко, решительно отвергших версию о заговорщических намерениях Георгия Константиновича, вождь не решился на его арест и ограничился высылкой во второстепенный Одесский военный округ.
А через непродолжительное время Жуков, продолжавший оставаться кандидатом в члены ЦК ВКП(б), был приглашен в Москву на Пленум. Что произошло дальше, рассказывает он сам: «Пленум приступил к обсуждению персональных дел отдельных членов ЦК. Семь человек, выведенных из состава ЦК, один за другим покинули зал заседаний. И тут я услышал свою фамилию. Каких-то новых фактов, доказывающих мою вину, не было приведено. Поэтому, когда мне было предложено выступить, я отказался от слова. Оправдываться мне было не в чем. Состоялось голосование, и меня вывели из состава ЦК.
Как только руки голосовавших опустились, я поднялся со своего места и строевым шагом вышел из зала…»{102}.
Вот это характер! Раньше благоговейную тишину этого зала нарушали лишь неисчислимые здравицы в честь вождя да площадная брань в адрес «врагов народа», а тут — печатный шаг старого солдата, сознающего свою правоту. Словно вызов послушно-агрессивному большинству. Как знать, согнул бы маршал перед диктатором всегда прямую спину, покаялся бы в несуществующих грехах — может, беду и пронесло бы стороной. Но Жуков был из другой породы. И потому не сетовал на судьбу, логично ожидая новых неприятностей.
Лишь после смерти Сталина Георгий Константинович был отозван из Свердловска, где пребывал на должности командующего войсками Уральского военного округа, в Москву на пост первого заместителя министра обороны. То, что он сделал в те первые месяцы, вошло в анналы истории: маршал обеспечил арест, казалось, всесильного Берии.
Но это был пусть очень важный, но все же эпизод в его жизни. Главное же содержание составляли дела армейские. Впервые после окончания войны Жуков мог развернуться во всю ширь таланта военачальника. Что, заметим, было особенно важно для Вооруженных Сил, если учесть, что министром в то время был явный непрофессионал в маршальских погонах — Булганин.
Под руководством Жукова в сентябре 1954 г. на Тоцком полигоне было осуществлено первое (и единственное) в истории Советской Армии учение с практическим применением ядерного оружия. Во многом ему Россия обязана сегодня своей независимостью в производстве военной техники: Георгий Константинович вместе с руководителями оборонного комплекса В.А. Малышевым, Б.Л. Ванниковым и другими в 1954 г. поставил перед ЦК КПСС вопрос о необходимости создания второй базы ракетостроения на Урале и в Сибири. Поставил и сумел обосновать. На тех производственных мощностях наша промышленность создает сегодня межконтинентальные баллистические ракеты «Тополь-М» и ракеты-носители космических спутников.
Жуков стал одним из отцов-основателей космической гавани Байконур. Вместе с другими военными руководителями 4 февраля 1955 г. он подписал докладную записку, в соответствии с которой именно это район был избран в качестве полигона для отработки первой межконтинентальной баллистической ракеты конструкции С.П. Королева Р-7 с дальностью полета 8 тыс. км и крылатых ракет «Буря» и «Буран» с дальностью полета 7,5—8 тыс. км.
Веское слово Жуков, ставший к тому времени министром обороны, сказал и при выборе места строительства боевых стартовых станций, предложив районы Воркуты и Архангельска. Он еще успел застать начало строительства объекта «Ангара», ныне известного как космодром Плесецк{103}.
Иногда приходится слышать, что маршал был хорош только для войны, а вот в мирное время ему, мол, было трудно найти себя. Но разве факты, приведенные выше, не опровергают подобное досужее мнение?
Середина 50-х гг. стала звездным часом для Жукова-политика. В 1955 г. он был выдвинут на пост министра обороны, а в декабре 1956 г. в связи с 60-летием со дня рождения удостоен четвертой звезды Героя Советского Союза.
Важную роль маршал сыграл в десталинизации общества, в возвращении честного имени сотням тысяч бывших военнопленных, попавших после войны в лагеря. Решающее значение имела его позиция в июне 1957 г., когда Г.М. Маленков, В.М. Молотов, Л.М. Каганович попытались выступить против линии на преодоление последствий культа личности Сталина. На заседании Президиума ЦК КПСС им удалось даже провести решение об освобождении Н.С. Хрущева от должности первого секретаря. Но появление на заседании министра обороны спутало все их карты. Жуков добился, чтобы вопрос был перенесен на обсуждение Пленума ЦК, а затем в считаные дни с помощью военно-транспортной авиации сумел собрать в столице большое число членов Центрального комитета. Ход Пленума был совершенно иным, нежели заседания Президиума ЦК: ультра-сталинисты оказались здесь в меньшинстве.
Черной неблагодарностью заплатил маршалу за свое политическое спасение первый секретарь ЦК КПСС. Через три месяца, отправив Жукова в заграничную командировку, за его спиной Хрущев провел решение Президиума ЦК об освобождении его от всех партийных и государственных постов. Никита Сергеевич и его присные обвиняли маршала в пресловутом бонапартизме{104}. Но на самом дела «водораздел» проходил совсем по другой линии — партийная элита почувствовала, что при такой личности во главе Министерства обороны, как Жуков, подлинном герое войны, авторитетном военном руководителе, человеке независимом, не склонном к компромиссам и политиканству, использовать армию в качестве орудия захвата и (или) удержания власти сложно. Если партийная верхушка рассматривала армию как орудие борьбы за власть, как «орган подавления» любых действий, враждебных политическому режиму, то Жуков — как орудие защиты Отечества от внешней опасности. Столкнулись, таким образом, интересы государства, за которые ратовал Жуков, и интересы партийной элиты, которые отстаивал Президиум ЦК.
Об участи опального маршала — горькие строки Иосифа Бродского:
Воин, пред коим многие пали Стены, хоть меч был вражьих тупей, Блеском маневра о Ганнибале Напомнивший средь волжских степей. Кончивший дни свои глухо, в опале, Как Велизарий или Помпей.
Немилость властей предержащих обидела, до глубины души оскорбила Жукова. Но он был не из слабодушных. Отстраненный от дел официальных, он нашел себе достойное занятие. Последним подвигом Георгия Константиновича стала его книга «Воспоминания и размышления». Бывшие коллеги по Президиуму ЦК, боясь правды, пытались припугнуть его, заставить прекратить литературную работу. На заседании Политбюро 3 марта 1968 г. в ответ на упрек Л.И. Брежнева о том, что, мол, слишком свободным стал доступ мемуаристов, пишущих о войне, к архивным документам (прозрачный намек на Жукова), министр обороны А.А. Гречко ответил буквально следующее: «…С архивами мы разберемся и наведем порядок. О мемуарах Жукова мы сейчас пишем свое заключение. Там много ненужного и вредного»{105}.
Но Жуков не поддался давлению врагов и «доброжелателей». Преодолевая болезнь, лист за листом продвигал рукопись к завершению. Ох и отыгрались на ней, сокращая дни маршала, «специалисты» из ЦК и Главного политуправления СА и ВМФ, бесконечно корректируя написанное. Они добились включения в рукопись анекдотического — иначе и не скажешь — эпизода о том, что, будучи в апреле 1943 г. в Новороссийске, представитель Ставки маршал Жуков испытал острую потребность «посоветоваться» с полковником Брежневым. Встреча якобы не состоялась единственно из-за служебного рвения начальника политотдела 18-й армии, убывшего в тот момент на Малую землю. Без этого эпизода, подсказали маршалу, его воспоминания свет не увидят. «Умные люди поймут», — горько усмехнулся Жуков, ставя подпись под текстом со злополучным эпизодом.
Народ понял, тут же откликнувшись злым к власти анекдотом:
— Товарищ Жуков, вы подготовили план штурма Берлина?
— Так точно, товарищ Сталин.
— А с полковником Брежневым посоветовались?
Есть ли картина, способная более выразительно продемонстрировать истинное отношение политических геронтократов к национальному герою?
В нашем утверждении, что Жуков был чаще всего неугоден властям предержащим, думается, нет преувеличения, хотя Георгий Константинович и был удостоен большего числа наград, чем многие из его коллег. Но эти награды, в том числе четыре «Золотые Звезды» Героя Советского Союза и два ордена «Победа», были им заслужены, и даже высокопоставленные завистники не могли этого не признать. Тем не менее полководец оставался неудобным для правителей страны вплоть до самой кончины.
В новой России долг памяти Жукову возвращается. Учреждены орден и медаль его имени, за выдающиеся достижения в области военной науки и разработки оружия и военной техники вручается Государственная премия, также носящая имя полководца. А у памятника, вставшего в центре Москвы на Манежной площади к 50-летию Великой Победы, всегда живые цветы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.