После атомного доклада
После атомного доклада
Доклад, составленный членами Спецкомитета, Сталину, судя по всему, понравился. 25 января 1946 года вождь принял Курчатова.
После аудиенции в Кремле Игорь Васильевич кратко записал свои впечатления от исторической встречи:
«Беседа продолжалась приблизительно около часа с 7.30. до 8.30. вечера. Присутствовали т. Сталин, т. Молотов, т. Берия…».
Начальник Лаборатории № 2, не «подставляя» ни Берию, ни Молотова, ознакомил вождя с теми трудностями, что стояли на пути создания советской атомной бомбы. Материального, организационного и кадрового порядка. Просил помощи. Вождь обещал помочь. И дал совет, каким образом следует вести работы по «проблеме урана».
Сталинские слова произвели на Курчатова огромное впечатление, которое, вернувшись домой из Кремля, он тут же зафиксировал на бумаге.
Те, кто читал эту запись, обращали внимание на то, что в высказываниях вождя прочитывается его «ответ» на недавнее письмо академика П.Л.Капицы. Ведь Пётр Леонидович, как мы помним, пытался убедить Сталина, что советскую атомную бомбу следует создавать «скоро и дёшево». Что тот путь, по которому пошли советские атомщики («американский», по мнению Капицы)…
«… совсем безалаберен и без плана… Мы забываем, что идти американским путём нам не по карману и долго».
Так полагал Капица.
В словах же Сталина, касавшихся советской «атомной перспективы», звучало совсем иное (чуть ли не прямо противоположное) мнение. И это сразу заметил Курчатов:
«Во взгляда, х на будущее развитие работ т. Сталин сказал, что не стоит заниматься мелкими работами, а необходимо вести их широко, с русским размахом, что в этом отношении будет оказана самая широкая всемерная помощь.
Т. Сталин сказал, что не нужно искать более дешёвых путей, что не нужно дошлифовывать работу, что нужно вести работу быстро в грубых основных формах. Он высказал мысль, что… всякое большое изобретение вначале было грубым, как это имело место с паровозом».
Таким образом, начальник Лаборатории № 2 как бы получал сталинское одобрение его, «курчатовского» способа создания атомной бомбы. Да, «дорогого», да, «безалаберного», но чем-то явно понравившегося вождю.
Вскоре этому пришло подтверждение: 28 января 1946 года Сталин подписал постановление СНК СССР № 225-96сс, в первом пункте которого предлагалось одним ударом, по-большевистски, по-сталински решить кадровую «трудность»:
«Обязать Комитет по делам высшей школы при СНК СССР… организовать подготовку инженеров-физиков и специалистов по физике атомного ядра и радиохимии».
А чтобы ни у кого не возникало сомнений в том, что вопрос этот находится под личным контролем вождя, в постановлении был пункт пятнадцатый, в котором оговаривалась самая, казалось бы, несущественная мелочь:
«Установить лимит расхода автобензина на легковую автомашину для Института физики атомного ядра Московского государственного университета в количестве 600 л в месяц».
Мудрый вождь ещё раз наглядно продемонстрировал, что он знает всё, всё видит и всё учитывает! От проблем мирового и всесоюзного масштаба до таких мелочей, как количество бензина в баке автомобиля, которому предстояло возить директора вновь организуемого института. А физики-ядерщики поняли, что Сталин в обиду их не даст.
29 января Спецкомитет собрался на очередное заседание. Первым был рассмотрен кадровый вопрос:
«Утвердить заместителем председателя Научно-технического совета т. Курчатова И.В…».
Затем обсудили ситуацию с книгой Генри Смита. Членам атомного Комитета сказали, что Сталин призвал вести атомные дела «широко, с русским размахом», и комитетчики единогласно решили:
«1. Издать книгу Г.Д. Смита „Атомная энергия для военных целей“ тиражом в 30 000 экз.
2. Предрешить, что не менее 60 % тиража должно быть направлено для продажи научным работникам и в библиотеки научно-исследовательских институтов АН СССР, наркоматов и ведомств, 20%о — для продажи в вузах и втузах и 20 % — в свободную продажу через книжную торговую сеть Союзпечати.
3. Установить цену на книгу — 5 руб. за экземпляр…
6. Утвердить ответственным редактором по изданию книги т. Иванова Г.Н. (т. Кольченко Георгий Николаевич — ст редактор Бюро № 2)».
Впрочем, доктор физико-математических наук Михаил Романовский вспоминал впоследствии и о другом редакторе этого издания:
«… редактировал книжку Смита Исай Исидорович Гуревич».
Советские читатели (спецчитатели, если точнее) встретили книгу с большим интересом. А три её экземпляра по личному указанию Сталина было направлено опальному академику Капице.
На том же заседании Спецкомитета (29 января), опять же исходя из слов вождя о том, что «не нужно искать более дешёвых путей», было принято решение «О закупке в Германии, Австрии, Чехословакии оборудования и приборов для научно-исследовательских организаций и предприятий специального назначения».
Рождавшаяся атомная отрасль, и до того практически ни в чём не чувствовавшая отказов, теперь и вовсе стала жить под лозунгом: «Обеспечивая себя всем необходимым, за ценой не постоим!».
Поэтому неудивительно, что очередной доклад Сталину, написанный Курчатовым 12 февраля 1946 года, начался с почти дословного цитирования вождя, призывавшего «не мелочиться»:
«В соответствии с Вашими указаниями о необходимости придать работам по использованию внутриатомной энергии больший размах и наиболее целесообразное направление в дальнейшем привлечении к этим работам учёных докладываю следующие свои соображения…».
И Курчатов, ещё раз подробно изложив состояние дел в отрасли, пообещал привлечь к атомным работам лучших учёных страны, в том числе академиков Семёнова, Несмеянова, Фока, члена-корреспондента Тамма и многих других. Чётко уловив настроение Сталина, доклад завершался словами, шедшими вразрез с точкой зрения опального Капицы:
«Нашей науке, промышленности и строительным организациям предстоит в 1946 г. и последующих годах осуществить миллиардные вложения в атомную промышленность., провести огромную работу с колоссальными затратами материально-технических ресурсов и решить много новых, сложных и трудных задач… Я уверен, что мы успешно справимся с этим делом при существующей организации руководства работой…».
Иными словами, «дело» предстояло очень трудное, но организация «руководства работой», была столь великолепной, что в успехе затеянного Курчатов не сомневался.
Да и какие могли быть сомнения, когда 14 февраля 1946 года Спецкомитет принял проект постановления Совнаркома «О премиях для научных и инженерно-технических работников за научные достижения по использованию атомной энергии».
Но Берия прекрасно понимал, что, если ядерщиков завлекать одними только «пряниками», толку будет не очень много. Поэтому вторым пунктом повестки дня был рассмотрен вопрос о «кнутах». Было принято решение:
«Проект Постановления СНК СССР „Об уполномоченных Совнаркома Союза ССР при важнейших научно-исследовательских институтах и лабораториях“ внести на утверждение Председателя Совета Народных Комиссаров Союза ССР товарища Сталина И.В…».
В этом документе речь шла о том, что возле каждого ядерщика, ждущего от советской власти сладкого «пряничка», должен находиться чекист-соглядатай или — по новой терминологии — «уполномоченный».
Предложение Спецкомитета о чекистах-уполномоченных Сталин утвердил 8 марта (постановление Совнаркома № 523-215сс), тем самым резко повысив статус тех, кому было поручено надзирать за деятельностью атомных учреждений. Пока речь шла только о шести уполномоченных (трое назначались из наркомата госбезопасности, трое — от наркомата внутренних дел).
С Лаборатории № 2 отныне (вместо чекиста-полковника П.В. Худякова) не спускал глаз генерал НКГБ Николай Иванович Павлов. В Институт физических проблем был определён генерал А.Н. Бабкин, в ЛФТИ — В.П. Поляков и так далее. Но это было только начало. Очень скоро правительственные «уполномоченные» появятся во всех подразделениях атомной отрасли.
«Уполномоченные Совнаркома» стали «государевым оком» в каждом секретном атомном учреждении. Отныне их подробные отчёты обо всём, что происходило в коллективах физиков-ядерщиков, стали регулярно поступать на Лубянку.
2 марта 1946 года вождь подписал постановление СНК СССР об организации лаборатории № 1 «… при Харьковском физико-техническом институте Академии наук Украинской ССР <…> на базе отдела физики атомного ядра указанного института». Начальником лаборатории назначили профессора К.Д. Синельникова.
С этого момента в СССР стали действовать четыре научных атомных центра, четыре закрытых спецлаборатории!
Вскоре Совет Народных Комиссаров был переименован в Совет Министров. Одними из первых его постановлений стали документы об учреждении тех самых «пряников» для создателей атомной бомбы, о которых хлопотали члены Спецкомитета. 21 марта Сталин подписал постановление Совмина СССР № 627-258сс: «О премиях за научные открытия и технические достижения в области использования атомной энергии», а также постановление СМ СССР № 628-259сс: «О премиях за открытие новых месторождений урана и тория».
Оба правительственных решения, «… считая всемерное развитие научных и инженерных изысканий по практическому использованию атомной энергии для народнохозяйственных целей и для нужд обороны задачей первостепенного значения», устанавливали для особо отличившихся солидные денежные вознаграждения.
К примеру, физик-ядерщик, руководивший работами, которые удостаивались первой премии, мог рассчитывать:
на денежную премию в размере одного миллиона рублей, на высшую степень отличия — звание Героя Социалистического Труда,
на почётное звание Лауреата Сталинской премии первой степени. Он также получал за счёт государства:
в собственность в любом районе Советского Союза дом-особняк и дачу с обстановкой, а также легковую машину,
право на заграничные научные командировки каждые три года сроком от 3 до 6 месяцев,
право на обучение своих детей в любых учебных заведениях СССР, право (пожизненно для себя, жены или мужа и до совершеннолетия для детей) бесплатного проезда в пределах СССР железнодорожным, водным и воздушным транспортом.
Для физиков рангом пониже вознаграждение было, естественно, немного скромнее. Премии были предусмотрены пяти категорий. Причём всякий раз чётко оговаривалось, что они могут быть вручены либо «за разработку проверенного и принятого к промышленному применению метода получения» плутония и урана, либо «за создание проверенной конструкции атомной бомбы», либо «за важнейшее открытие в области физики атомного ядра и космического излучения».
Бросается в глаза пункт «е» постановления Совмина. Он обещал премию «за разработку проверенного способа защиты от атомных бомб».
Работникам геолого-разведывательных партий сулились те же блага. За исключением загранпоездок. И размеры денежного вознаграждения были поменьше: максимальная — уже не миллион рублей, а всего 600 тысяч.
Вспомним, что решение об этих невероятно щедрых посулах принималось в тот самый момент, когда советский народ был вынужден туго затягивать пояса. После войны жилось ох как несладко!
Самое любопытное заключается в том, что проект постановления о наградах учёным-ядерщикам был разработан Курчатовым, Алихановым, Первухиным, Завенягиным и Махнёвым. Физики торопились застраховаться. Они желали знать, за что именно им предстоит «вкалывать».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.