Глава 7. Одер. Штурм Берлина. Конец войны. Парад Победы
Глава 7. Одер. Штурм Берлина. Конец войны. Парад Победы
Шел четвертый год Великой Отечественной войны — самой тяжелой войны за всю историю человечества, которая уже к декабрю 1944 года унесла десятки миллионов жизней.
Принципиально на советско-германском фронте обстановка складывалась таким образом, что ни на одном из основных направлений стратегическая инициатива уже не могла перейти в руки гитлеровского командования, даже если бы Гитлер приказал бросить сюда все и сосредоточить усилия только в одном районе. Советский Союз все больше и больше наращивал свои силы. Советская Армия располагала такой мощью, которой никто не мог противостоять. Мы уверенно шли к Победе.
Открытый Соединенными Штатами и Великобританией второй фронт в Европе решающего значения на военные события уже не имел, хотя и оттягивал на себя определенные силы немцев. Восточный фронт в Европе оставался главным и решающим фронтом всей Второй мировой войны.
В то же время к декабрю месяцу 1944 года Западный фронт в Европе полного статуса так и не приобрел. Высадив наконец морской и воздушный десанты на севере Франции, англо-американцы понемногу адаптировались и, не торопясь, используя успех действий наших войск в весенне-летнем наступлении, начали [340] расширять свой плацдарм, а затем организовывать наступление войск в общем направлении на Германию, на Берлин.
Подчеркиваю, открытие второго фронта, конечно, уже не имело серьезного значения в оперативно-стратегической обстановке, хотя состав десанта и сама его высадка с военных позиций должны быть оценены высоко. Но англо-американское руководство в этом акте преследовало именно политическую цель: максимально укрепить позиции США и Англии в странах Европы и одновременно всячески препятствовать Советскому Союзу распространять свое влияние.
Руководство США и Англии придавало большое значение высадке своих войск на севере Франции. Предусматривалось, что они нанесут поражение немецко-фашистским оккупантам там, в Западной Европе, и освободят от них Францию, Бельгию и Голландию с последующим развитием наступления на Германию.
О том, что такая высадка рано или поздно может произойти, немецкое командование, несомненно, знало, однако, несмотря на эту угрозу, усилить это направление должным образом не имело возможности. Да и другие чисто политические мотивы не позволяли это сделать. Поэтому в Западной Европе было немецких войск крайне мало, тем более что на Восточном фронте обстановка с каждым днем становилась все хуже и хуже. В то же время читатели старшего возраста, очевидно, помнят неимоверную трескотню в средствах массовой информации того времени о так называемом «Атлантическом вале», который якобы создан немцами на Западе Европы в целях защиты ее от возможных десантирований. Немцы и англо-американцы расписывали этот «вал» в стихах и красках как мощнейшее и непреодолимое препятствие. Фактически же вообще ничего похожего не было. Лишь одно эффектное название, [341] на что Гитлер и его генералитет были мастерами, да массированная реклама, развернутая Геббельсом и англо-американскими средствами массовой информации.
Для той и другой стороны было очень выгодно пропагандировать неприступность и непреодолимость несуществующего «Атлантического вала». Уверен, что читатель уже понял, чем объяснялась эта парадоксальная ситуация, когда враждующие стороны наперебой расхваливали один и тот же предмет. Немцам это было нужно, чтобы скрыть свою фактическую слабость в Европе, вселить, так сказать, страх в англо-американцев, точнее, в военно-политическое руководство США и Великобритании. А последним это тоже было как нельзя на руку. Они приняли «игру» немцев и не только подтверждали то, что пропагандировали немцы, но и усиливали эту пропаганду, используя убедительный предлог для затягивания открытия второго фронта против Германии в Европе. И это им удавалось.
Однако с наступлением лета 1944 года союзникам стало ясно, что тянуть дальше нельзя: фашистская Германия и ее коалиция истощаются, а Советский Союз, наоборот, становится все более могущественным и во втором фронте уже не нуждается. Поэтому Западу надо было не упустить политическую ситуацию и объявить свое присутствие в Европе. Тем более надо было выполнить решение Тегеранской конференции.
Итак, англо-американское командование окончательно принимает решение о высадке воздушного и морского десанта на севере Франции в мае 1944 года.
Десантирование на севере Франции союзники провели 6 июня 1944 года.
Автор не является участником и не намерен делать подробное описание этой сложной десантной операции, которая по своим масштабам является непревзойденной. Это уже сделано нашими историками. Однако [342] некоторые фрагменты, характеризующие обстановку и саму операцию, я обязан дать.
К этому времени вермахт в Западной Европе был представлен следующим образом.
Все немецкие войска насчитывали 58 дивизий (в т. ч. только 9 танковых). Из них 33 дивизии фактически не имели средств передвижения и могли решать задачи только вблизи своих пунктов дислокации. Остальные дивизии или только начали формироваться, или восстанавливались после перенесенного разгрома. Но важно также иметь в виду, что максимальная укомплектованность дивизий составляла 70–75 %, т. е. их численность не превышала 10 тысяч человек, тогда как пехотная дивизия немцев по штату насчитывала почти 13 тысяч, а танковая — 17 тысяч. Кстати, в танковой дивизии по штату значилось 200 танков, фактически же было от 80 до 100 единиц.
Таким образом, на огромной территории нескольких европейских стран с протяженностью побережья на севере и западе более 2000 километров, а на юге почти 1000 километров находилась, конечно, далеко не мощная группировка немецкого командования.
Но еще более интересно то, что фактическая подготовка к возможному десантированию в середине 1944 года начала проводиться англо-американским командованием уже конкретно с конца 1943 года, или за полгода до начала действий, т. е. сразу после Тегеранской конференции. Причем если говорить об условиях подготовки этой операции, то они были уникальными, о чем свидетельствует английский историк Л. Еллис в книге «Победа во 2-й мировой войне» (с. 28): «Союзники имели такие преимущества, какие обычно получает только агрессивное государство. Они располагали достаточным временем для подготовки операции с той тщательностью и продуманностью, которую требовала ее сложность, на их стороне были инициатива [343] и возможность свободного выбора времени и места высадки».
Наиболее наглядным примером длительной и капитальной подготовки операции является факт разрушения на территории Франции ударами авиации союзников всех основных железнодорожных объектов противника (кстати, одновременно было уничтожено и около 1500 локомотивов), а также уничтожения всех мостов на реке Сене от ее устья до Парижа включительно. Естественно, это крайне отрицательно сказалось на проведении оборонительной операции немцами. Но и сами действия десантов союзников заслуживают положительных оценок.
Ночью, накануне высадки основного десанта, а им являлся морской десант, решались две крупные принципиальные задачи.
Первая — ударами авиации уничтожались артиллерийские батареи, узлы сопротивления, важнейшие пункты управления и скопления войск как на побережье, так и в ближайшей оперативной глубине немецкой обороны.
Вторая задача — высадка воздушного десанта, который должен был создать благоприятные условия для морского десанта тем, что оттягивал на себя силы противника. Кроме того, воздушный десант должен был блокировать или захватывать важные в оперативно-стратегическом отношении немецкие объекты.
6 июня с утра силами корабельной артиллерии (более 100 кораблей) была проведена артиллерийская подготовка, и начали высадку морского десанта.
В целом операция развивалась успешно. За первый день было захвачено три плацдарма, причем на некоторых участках глубиной до 10 километров. Надо отдать должное: операция такого рода и масштаба проводилась впервые. Военное командование США в Европе в лице генерала Д. Эйзенхауэра и Англии в лице генерала [344] Б. Монтгомери со своими задачами справилось успешно. Операция «Оверлорд» по открытию второго фронта в Европе состоялась.
Советская военная наука объективно, по достоинству оценила эту операцию, вошедшую в историю Второй мировой войны под названием «Нормандская десантная». К примеру, «Военный энциклопедический словарь» под редакцией Маршала Советского Союза С. Ф. Ахромеева (М., 1986, с. 493) характеризует ее так: «Нормандская десантная операция — самая крупная морская десантная операция Второй мировой войны. Проводилась при полном господстве союзников в воздухе и на море и в благоприятной обстановке, созданной в результате поражения немецко-фашистских войск на советско-германском фронте».
Последнее обстоятельство нелишне напомнить сейчас, когда история Второй мировой войны фальсифицируется, роль Советской Армии и Советского Союза, вынесших главную тяжесть войны и внесших решающий вклад в разгром фашистской Германии, принижается, а роль США, Великобритании возвеличивается. Не будь наших побед и героизма Советской Армии на Восточном фронте, эта операция могла бы вообще не состояться.
Нельзя не обратить внимания на то, что реакция на открытие второго фронта со стороны немецкого командования была удивительно слабой. Некоторые военные источники утверждают, что немцы «устали» ждать эту высадку. Другие говорили, что Гитлер якобы высказывал мысли вообще о неспособности англо-американцев высадиться на Западном и Северном побережье Франции, и тем более в Бельгии и Голландии. Допустим, что эти факторы могли иметь место. В подтверждение этого приводятся даже такие примеры: командующий группой армий «Б» генерал Роммель был в момент начала операции в пути из ставки Гитлера, [345] а командир 84-го армейского корпуса, который оборонял район устья Сены, вечером 5 июня пышно отмечал день своего рождения, и это торжество затянулось далеко за полночь и т. д.
И все-таки, почему пунктуальные и дотошные немцы проявили такую небрежность, беспечность и даже равнодушие к тому, что на крошечной территории Великобритании сосредоточилась такая огромная армия, а в ее портах собралась невиданная армада кораблей США и Англии? Это в приволжских просторах советское командование могло «спрятать» от всевидящего ока немецкой разведки группировку войск, предназначенную для контрнаступления под Сталинградом. Но здесь, под носом у Гитлера? Нет, совершенно невозможно, чтобы немцы прозевали и подготовку, и саму высадку.
Любопытное признание сделал Б. Монтгомери в своей работе «Нормандия для Балтики»: «…На всем пути корабельной армады из контрольного района к югу от острова Уайт, как докладывал мне адмирал Рамсей, со стороны противника не было оказано никакого сопротивления, и это было настолько необъяснимо, что все движение казалось окруженным атмосферой нереальности…» (с. 43).
Попытаемся все же это «необъяснимое» объяснить.
Советский Союз за годы войны обретал все новые и новые силы, а к лету 1944 года непоколебимо утвердился в мире, как Великая держава. Советская Армия фактически очистила территорию нашей страны от оккупантов и уже была готова самостоятельно разгромить Германию и полностью освободить всю Европу. Союзники СССР продолжают его поддерживать, и их число растет. Коалиция же Гитлера разваливается, а сама Германия уже стоит на пороге роковых итогов. Всем ясно, что Сталин ни на какие компромиссы с Гитлером не пойдет и будет требовать полной и безоговорочной [346] капитуляции. В то же время у Гитлера, несомненно, были варианты найти понимание на Западе. Почему? Да потому, что вся политика Запада во время Второй мировой войны — это сплошные предательства и измены. Да и социально-политический строй Германии по духу идентичен странам Запада. Неспроста Гитлер еще с начала мая 1941 года в Лондон забросил самого близкого своего человека — Гесса. И то, что он, Гесс, свою миссию не довел до конца, не означает, будто надежды Гитлера на Запад были исчерпаны.
Наоборот, чем ближе становилась развязка, тем логичнее были предположения о том, что Гитлер, чтобы сохранить ядро своей стратегии, будет искать временные компромиссы с Западом — в расчете, что последний повлияет на Советский Союз, который, свободно вздохнув после разгрома и выдворения оккупантов со своей земли, возможно, прислушается к доводам США и Англии.
С учетом всего этого выгодно ли было Гитлеру впускать англо-американские войска в Западную Европу? Несомненно! Здесь он видел благоприятные для себя возможности быстрее прийти к примирению. К тому же как «аварийный» этот вариант мог открыть пути англо-американцам в походе на Германию, не допустив при этом проникновения сюда советских солдат.
Гитлер пока еще не допускал мысли, что Германию постигнут полные крах и разгром. Он еще на что-то надеялся и искал выход из тяжелейшей ситуации.
С одной стороны, он возлагал огромные надежды на рубеж обороны на реке Висле, особенно после того, как ему удалось огнем и мечом подавить восстание в Варшаве, спровоцированное эмигрантским польским правительством в Лондоне. Кроме того, вся полоса от Вислы до Одера глубиной 500 километров была капитально подготовлена к обороне: через каждые 50–100 километров — мощные оборонительные рубежи [347] с большой емкостью для войск, с широкой сетью инженерных сооружений, в том числе системой траншей, отсечных позиций, позиций для артиллерии и танков, противотанковых рвов, пунктов управления, минно-взрывных заграждений и т. д. Проводились работы на рубеже Одера и даже вокруг Берлина. Но это — больше для демонстрации, хотя соблюдались при этом все существующие требования.
С другой стороны, Гитлер хотел побудить англо-американцев к переговорам с ним на равных. Он надеялся, что это можно сделать без обострений и тяжелых — для Гитлера — последствий. Но ни американцы, ни тем более англичане на диалог пока не шли. Почему англичане — «тем более»? Да потому, что они, во-первых, опрометчиво поступили с Гессом, который к ним прилетел, чтобы договориться о совместных действиях (он имел все полномочия), и теперь, возможно, жалели. Неспроста правители Англии не решаются даже сейчас, когда прошло более полувека, опубликовать документы по этому поводу. И, во-вторых, англичане были уже в состоянии реальной войны с Германией, хотя она и ограничивалась только бомбежками и столкновениями на море.
В связи с этим и учитывая уже опыт боев с англоамериканскими войсками, которые создали огромный плацдарм в Европе, Гитлер решает силой подтолкнуть наших союзников на переговоры. Он не рассчитывает на сепаратный договор, так как общественность в Англии и США просто не воспримет его. Но переговоры вообще о прекращении бойни на Западном и Восточном фронтах с целью сохранения миллионов жизней, а также огромных ценностей — вполне реальны. И люди мира, особенно те, кто непосредственно испытывает на себе бремя войны, несомненно, будут поддерживать эту идею: военные действия прекратить, сесть за стол переговоров и определить основы послевоенного мира. [348]
Все логично. И Гитлер решается проучить наших союзников! Он готовит хоть и небольшими силами, но сокрушительный удар в районе Арденн. Естественно, в первый же день англо-американские войска побежали. С 16 декабря 1944 года и по конец месяца немцы вклинились в их фронт почти на 100 километров. (Эта операция получила у германского командования название «Стража на Рейне»).
Кое-кто из политиков Великобритании и США, да и отдельные генералы этих стран пытались свое бегство объяснить плохой погодой, распутицей и т. д. Но ведь плохая погода плохой была для всех, в том числе и для немцев. К тому же надо иметь в виду, что наступающим (а в их роли были немецкие войска) в распутицу было значительно тяжелее, чем обороняющимся.
Почувствовав, что запахло катастрофой, наши союзники слезно просят Верховное Главнокомандование СССР о помощи. В частности, настоятельно высказывают пожелание, чтобы созданная на Висле группировка войск Вооруженных Сил СССР как можно быстрее перешла в наступление. Тем самым она заставила бы немцев прекратить свое наступление в Арденнах и вынудила бы их перебросить крупные силы с Западного на Восточный фронт и, таким образом, спасти положение дел у союзников и самих союзников.
Несомненно, в этих условиях И. В. Сталин, представлявший Советский Союз и верный союзническим обязательствам, поступил исключительно благородно: выполнил просьбу последних — начать наступление раньше установленного срока. Наше наступление с рубежа Вислы планировалось начать в двадцатых числах января, теперь же мы вынуждены были начать его в первой половине января. Военные знают, что значит сократить сроки подготовки крупнейшей операции даже на сутки. А если сделать это нужно на неделю или целых [349] десять дней раньше срока? Такая задача требует неимоверного напряжения сил, развязки сложнейших узлов, решения больших и малых проблем. Нехватка времени на все это может отрицательно сказаться на итогах операции. Однако надо было спасать союзников. И мы спасли их! Спасли ценою подвига и жертв нашего советского солдата, о чем они уже в следующем, 1945 году забыли. А через 50 лет вообще стали считать, что ничего подобного не было. Мало того, некоторые английские историки на официальных встречах с высоких трибун заявляли, что главный вклад в дело разгрома немецко-фашистских войск в годы Второй мировой войны внесла Англия. Та самая Англия, которая всю войну дрожала в ожидании приговора Гитлера?!
А мог ли Сталин поступить иначе?
Как руководитель нашей страны, как советский вождь и советский человек, конечно, не мог. Это Запад может отбросить всякую там порядочность, нравственность и прочее. Будь Сталин похож на деятелей Запада, он, конечно, с явной выгодой только для Советского Союза мог бы пренебречь союзническими обязательствами. И сейчас, по прошествии времени, когда произошло немало катастрофических событий, спровоцированных и организованных США и его союзниками против СССР, на мой взгляд, правильно было бы, если бы Сталин тогда не начал наступление с Вислы раньше установленного срока.
Итак, рассчитывая внезапным ударом разгромить англо-американцев севернее Люксембурга, в районе Арденн, Гитлер преследовал цель расколоть антигитлеровскую коалицию и склонить США и Англию к переговорам, чтобы тем самым избежать полного разгрома и капитуляции.
З. Вестфаль в «Роковых решениях» (М., 2001, с. 265), ссылаясь на выступление Гитлера 12 декабря 1944 года на совещании перед военными, отвечающими за [350] фронт на Западе, по этому поводу пишет: «Нужно иметь в виду следующее. В мировой истории еще не существовало коалиции из столь чужеродных элементов, преследующих столь различные цели, какую создали наши противники… Тот, кто внимательно следит за развитием событий, не может не видеть, что противоречия между нашими врагами с каждым днем все более усиливаются. Если теперь нанести по ним несколько мощных ударов, то в любой момент может случиться, что этот „единый“, искусственно поддерживаемый фронт внезапно рухнет с оглушительным грохотом, подобным раскатам грома».
Это было сказано за четыре дня до нанесения удара. Но сама операция начала готовиться еще в середине сентября 1944 года, когда Советская Армия уже укрепилась на плацдармах на Висле и начала освобождать страны Восточной Европы от оккупантов. В это же время гитлеровское командование видит, что англо-американские войска неспособны прорвать линию Зигфрида с ходу, вследствие чего и остановятся на этом рубеже.
В октябре уже был готов план операции. Им предусматривалось нанесение удара по самой уязвимой группировке союзников — в Арденнах. Имелось в виду одним мощным ударом в общем направлении на Антверпен рассечь группировку: одна будет в районе Ахена (англичане и часть американцев), вторая — на территории Франции.
Что касается целей этих действий, то они наглядно изложены в изданной в Германии книге «Вторая мировая война» (с. 287):
«Цель операции, — указывалось в директиве Гитлера от 10 ноября 1944 года, — заключается в том, чтобы путем уничтожения сил противника севернее линии Антверпен — Брюссель — Люксембург добиться решающего поворота хода войны на Западе и тем самым, возможно, и войны в целом». [351]
Эта цель не достигнута, в первую очередь, не потому, что у Гитлера недостаточно было сил и средств на Западном фронте, а потому, что Советская Армия перешла в наступление с рубежа Вислы уже в первой половине января 1945 года. И хотя союзные войска от беспорядочного отступления на ряде направлений перешли к паническому бегству, немецкому командованию не удалось на одном дыхании выйти к морю. Немцы вынуждены были уже в январе перебрасывать из Арденн на Восточный фронт 13 самых сильных дивизий, в том числе почти все танки и боевые самолеты.
В целом высадка союзниками воздушного и морского десанта на севере Франции и открытие второго фронта против немецко-фашистских войск в Европе в 1944 году, конечно, сыграли определенную роль в нанесении ущерба Германии. В то же время Гитлер своими действиями в отношении США и Великобритании с учетом противодействия Советского Союза не способен был добиться поставленной цели по расколу антигитлеровской коалиции. Наши руководители времен войны были на высоте и не шли на обман союзников. Таковы были советские принципы.
Оценивая обстановку того времени, мы поняли, что и с экономической, и с политической, и тем более с военной точки зрения фашистская Германия уже доживает последние свои месяцы. Но гитлеровское командование большие надежды возлагало на оборонительный рубеж, подготовленный на Висле. Роль этого рубежа в общей системе немецкой обороны, по его взглядам, была решающей. Поэтому на протяжении всей осени 1944 года и до января 1945 года оно проводило интенсивную работу по созданию здесь мощных оборонительных сооружений.
Понимая важность этого стратегического направления, генеральный штаб сухопутных войск вермахта по указанию Гитлера стянул сюда самые опытные [352] и подготовленные соединения и части. То же самое сделали и мы. И это вполне понятно. Здесь фактически окончательно решался исход войны.
Соединения нашей 8-й гвардейской армии, как и другие армии 1-го Белорусского фронта, на Магну-шевском плацдарме капитально готовились к наступлению: были пополнены боеприпасы, продовольствие, личный состав. Каждый батальон в ближайшем тылу проводил суточные учения с боевой стрельбой. Артиллеристы и минометчики в свою очередь тоже «постреляли» по всем основным задачам. Была осуществлена капитальная перегруппировка войск. Наша дивизия была поставлена на левый фланг армии, но входила в состав ударной группировки. Командир корпуса, а затем командир дивизии и командир полка провели с соответствующими офицерами занятия на макете местности по организации взаимодействия при прорыве обороны и развитию наступления в глубину. День и ночь велась интенсивная разведка. В планы огневых ударов вносились последние коррективы.
Накануне наступления командующий армией генерал-полковник В. И. Чуйков объехал войска, проверяя их готовность и одновременно вдохновляя личный состав на успешное решение боевых задач. Таково было правило, что крупные военачальники выезжали к линии фронта и там в пешем порядке «лазили» везде, в том числе и по переднему краю.
Василий Иванович побывал и у нас в 35-й гвардейской стрелковой дивизии и 100-м гвардейском стрелковом полку. Вместе с ним были адъютант капитан Н. Касюк, командующий артиллерией армии генерал-лейтенант Н. Пожарский, начальник оперативного отдела армии генерал-майор М. Толканюк и начальник разведотдела армии полковник Н. Руднев. Всего пять человек. Закончив обход переднего края, командарм [353] решил посмотреть роту второго эшелона нашего 3-го стрелкового батальона.
Начало смеркаться, а рота к тому же находилась на значительном удалении — почти в километре от противника. Поэтому он, не таясь, вышел из траншеи и, идя по брустверу, сверху разговаривал с воинами, сидевшими в окопах. Командарм и сопровождающие его военачальники набросили на шинели плащ-накидки, поэтому знаков различия не было видно. И вот тут происходит курьез. Подходят все к очередному солдату — тот с озабоченным видом что-то ест, ни на кого не обращая внимания. Василий Иванович остановился прямо перед ним — никакой реакции. Тогда командарм начинает разговор:
— Солдат, ты что там делаешь?
— Не видишь? НЗу до… — И далее прозвучало неделикатное слово.
— Что ты сказал? — грозно зарычал Василий Иванович, хотя и слышал, что именно было сказано.
Солдат сидел вполоборота к начальникам. Поднял кверху голову, встретился со взглядом Василия Ивановича и, чувствуя, что это большой начальник, спокойно ответил:
— Я же тебе сказал: НЗу до-ё-ды-ва-ю! Доёдываю.
— Так тебе паек НЗ дали, чтобы в случае тяжелой обстановки, когда невозможно подвезти пищу, ты мог бы подкрепиться. И называется-то НЗ — неприкосновенный запас. А ты уже сейчас… Что, плохо кормят? Где командир полка?
— Да зачем здесь командир полка? Я сам все расскажу. Ты что, новенький, на фронте впервые?
— Ты что мне вопросы задаешь?
— А то, что все бывалые солдаты, получив НЗу и зная приблизительно, когда в атаку, распределяют ее и съедают, чтобы, не дай Бог, не пропало. Ведь еще Суворов сказал: «Пуля — дура!» Вот эта дура во время атаки [354] брюхо распорет или вообще… И НЗа пропала. Есть-то некому. Вот для этого и поедают эту НЗу солдатики. Оно, глядишь, и сил прибавляется, и добро на своем месте — не пропало. А если насчет кормежки, то она у нас отменная. Сегодня были макароны с тушенкой — пальчики оближешь. Да еще по полному котелку. Ну а коли уж и попадем в беду и старшина со своими термосами к нам не доползет, то как-нибудь перебьемся, перетерпим — не привыкать. Вот солдат съел свой запас, и у него образовался «нутряк», который у него растет, пока сидит в обороне. Как у верблюда горб. И если еды нет — энергия идет оттуда. Но, глядишь, еще какую-нибудь трофею прихватишь. В бою всякое бывает. Правда, хлеб у фрицев никудышный. Какой-то эрзац, говорят. Из опилок, что ли? Но консервы ничего, можно… Так что не волнуйся, — заключил свою тираду солдат.
Все стояли вокруг и молча слушали солдата. Он уже поднялся, повернулся к командарму, поправил ремень, шапку и рассказывал степенно, покачивая своими здоровенными плечами. И вдруг ротный командир — как выстрелил:
— Это лучший пулеметчик роты, товарищ командующий. Со Сталинграда в полку. Имеет орден и две медали.
Василий Иванович потоптался, крякнув, сказал, чтобы хорошо готовились к бою, и пошел дальше. Он любил сталинградцев и прощал им все.
Наблюдая за этой сценкой, я невольно вспомнил своего сталинградского Филимона Агапова из-под Абакана. Такой же крепкий, неторопливый, говорит размеренно, назидательно, никакой начальник для него не гроза, но почтение ему оказывает. И по возрасту такой же. Вот на таких-то Россия и держится.
Наша 35-я гвардейская стрелковая дивизия получила задачу — совместно с 694-м самоходным артиллерийским [355] полком, 266-м истребительно-противотанковым полком прорвать оборону противника на участке Леженце — Гловачув. Наступать в направлении местечка Едлинск — Радом. Наступление в глубину развивать совместно с армейской танковой группой.
14 января 1945 года в 8.30 грянула артиллерийская подготовка атаки на Магнушевском плацдарме. Через 25 минут ураганного огня батальоны первого эшелона нашего 100-го и соседнего 101-го стрелкового полка перешли в атаку и без особого напряжения захватили первую траншею. Чувствуя, что в ближайшие дни мы можем перейти в наступление, противник оставил в первой траншее только прикрытие, а главные силы отвел во вторую и третью траншеи, в укрытия. Как только наши пошли в атаку, немцы, решив, что это общее наступление, вывели все силы из укрытий и заняли позиции для отражения удара.
Но наши командиры быстро сориентировались и придержали передовые подразделения в первой траншее противника, артиллерия же обрушилась на его вторую и третью траншеи. И пока она их полностью не распахала, пехота ждала сигнала. Затем под прикрытием двойного огневого вала возобновила атаку. С позиций военного специалиста это были классические действия по управлению атакующими подразделениями и огнем артиллерии. Командующий артиллерией 8-й гвардейской армии генерал Н. М. Пожарский вообще вошел в историю военного искусства как один из самых одаренных военачальников. И здесь, и в Берлинской операции руководимая им артиллерия проявила максимум возможностей и способностей. Противник понес огромные потери.
Утром 15 января, после артиллерийской подготовки, в бой был введен второй эшелон 35-й дивизии 102-й гвардейский стрелковый полк. Сопротивление немецких войск было окончательно сломлено, и к исходу [356] дня вся тактическая зона обороны была полностью прорвана. Части нашей дивизии начали преследование разрозненных групп, отходящих к Одеру.
Советские войска продвигались с невиданными темпами — по пятьдесят километров в сутки. Такое стремительное наступление ошеломило противника. Он совершенно ничего не смог предпринять, чтобы остановить этот накат, даже занять хорошо подготовленные в инженерном отношении и имеющие необходимые запасы и средства управления рубежи на территории Польши. Такому быстрому продвижению 8-й гвардейской армии в целом способствовал и мощный удар 1-й гвардейской танковой армии. Она глубоко вклинилась в оборону противника и нарушила ее устойчивость. Кроме того, части 35-й гвардейской стрелковой дивизии, в частности наш 100-й гвардейский стрелковый полк, широко использовал приданный ему самоходно-артиллерийский полк 76-мм установок. Это маневренные, очень удобные для десантирования по тому времени установки показывали высокую скорость и приличную проходимость. Фактически все боевые подразделения нашего полка двигались десантом, крюком прицепив к самоходке орудия и полковые минометы.
Наиболее организованное сопротивление мы встретили в районе города Оборники, который обороняла 258-я пехотная дивизия противника. Город Оборники был крупным опорным пунктом, стоял на важном узле дорог, имел более 30 крупных складов с военным имуществом. 38-я механизированная бригада 1-й гвардейской танковой армии намерена была с ходу овладеть городом, однако втянулась в затяжные бои, понесла значительные потери и застряла до подхода наших войск. Части дивизии ударом по городу с севера и юга обратили в бегство подразделения противника и даже батальон СС, который контролировал их действия. Конечно, [357] и наши войска понесли потери. Был убит и командир 102-го гвардейского стрелкового полка майор А. В. Петров, которому было присвоено звание Героя Советского Союза.
35-я гвардейская стрелковая дивизия вышла к реке Варта и начала преследовать отходящего противника по правому ее берегу, продвигаясь на северо-запад. Вскоре командир корпуса генерал В. А. Глазунов приказал форсировать реку и во взаимодействии с 57-й дивизией и 40-й танковой бригадой наступать на Бирнбаум, что и было выполнено по всем правилам военной науки.
Утром 29 января 1945 года наша дивизия, сломив сопротивление немецко-фашистских войск, вышла на широком фронте на польско-германскую границу на рубеже Альт-Геритц, Фольварк, Биркен. Дивизия получила задачу наступать на Шверин. Этот город принадлежал уже Германии. Наступал грандиозный исторический акт уничтожения агрессора на его собственной территории.
А пока хотелось отметить весьма важный, принципиальный момент — все операции на территории Польши нашими войсками были проведены так, что подавляющее большинство населенных пунктов остались целыми и невредимыми. Это делает честь нашим воинам, которые входили в состав 2-го Белорусского фронта, 1-го Белорусского фронта и 1-го Украинского фронта (даю справа налево, как они наступали. — Авт.). Лишь Варшава и Познань, а также те города и поселки, где проходил передний край, имели раны и шрамы.
Грудзенз, Тарунь, Влацлавск, Лодзь, Калиш, Радом, Мазовецки, Бреславль, Катовице и особенно Краков — вот далеко не полный перечень крупных городов, которые остались нетронутыми. В отношении же Кракова 1-м Украинским фронтом проводилась особая [358] операция, чтобы сохранить его как памятник культуры. Помнит ли это польский народ? Ценит ли он жертвы, которые понес советский народ и его Советская Армия ради спасения Польши? Увы, сегодня сказать об этом однозначно нельзя.
30 января части дивизии вышли к реке Одер и на участке Мезеритцкого укрепленного района противника, расположенного в междуречье рек Варты и Одера и прикрывавшего кратчайший путь на Берлин. Встретив ожесточенное сопротивление, наши передовые подразделения вынуждены были перейти к обороне. Назначенный на должность командира дивизии еще на Висле вместо генерала А. Кулагина полковник Н. П. Григорьев решил выехать на передний край и лично разобраться в обстановке. Пренебрегая мерами предосторожности и «пролетев» на машине поворот, который был последней точкой, где еще можно двигаться на автомобиле, Григорьев попал в зону ружейно-пулеметного огня противника и был тяжело ранен в обе ноги. Это счастье, что его сопровождали три САУ-76 — они фактически спасли жизнь и раненому командиру дивизии, и всем остальным, кто был в его группе.
Дивизию принял заместитель командира дивизии полковник Г. Б. Смолин. Удивительный человек! У него с начала войны не было левой руки по локоть, он носил протез. Мог бы не воевать, но настоял, чтобы его отправили на фронт. Когда он был в настроении, то шутил по поводу руки:
— Надо было бить правой, а я замахнулся левой, вот и результат. Всегда надо думать, голубчик.
3 февраля 35-я гвардейская стрелковая дивизия основными силами вышла в район Запциг (здесь расположился штаб дивизии), Чернов, Штепциг.
В ночь на 4 февраля 1945 года дивизия форсировала Одер и во взаимодействии с 57-й гвардейской стрелковой [359] дивизией в течение трех суток вела тяжелые бои за город Ретвейн. Выбив противника и очистив город, дивизия, продвигаясь на север вдоль левого западного берега реки Одер, подошла к пригороду Киц и закрепилась здесь силами 102-го гвардейского стрелкового полка. 101-й гвардейский стрелковый полк встал левее, и тоже южнее Кица, а нашему 100-му гвардейскому стрелковому полку приказано было обойти Киц с запада и перерезать дорогу, идущую на Берлин.
В течение двух с небольшим недель части дивизии с боями прошли 510 километров. Это же не танковая и не механизированная, а стрелковая дивизия — но такие темпы! Кое-кто до сих пор еще брюзжит, охая и ахая по поводу того, с какими темпами продвигались по нашей земле немцы в начальный период войны, когда они напали на Советский Союз. Да и немецкую шагистику по Европе до этого тоже превозносят с непомерным восхищением. А почему бы не посмотреть на гитлеровцев в конце войны и не взять для этого хотя бы Висло-Одерскую операцию? Ладно, вы замалчиваете подвиг наших воинов и наших полководцев, и теперь не будем говорить о них, но о немецко-фашистских войсках сказать можно?! Ведь они все заранее приготовили, оборудовали, оснастили и войск сюда полно нагнали — аж целых 250 дивизий! И никакой внезапности не было, а опыт у войск вермахта — богатейший. Драпали же фрицы «нах Дойчланд» проворнее, чем наступали в 1941 году. Вот это были «марш-броски»! Даже дух захватывало.
Пришло время расплаты! И 35-я гвардейская стрелковая дивизия, как и другие войска, готовилась к этому необычному боевому ритуалу.
В слиянии рек Одера и Варты находился довольно большой остров, на котором обосновался старинный город-крепость Кюстрин. Крепость состояла из множества мощных фортов, оснащенных современными орудиями [360] крупного калибра и другим вооружением. Огромные подземные казематы вмещали в себя большое количество боеприпасов, военного имущества, продовольствия и горючего. Крепость была подготовлена к длительной круговой обороне. Форты со всех сторон прикрыты глубоким рвом, заполненным водой, шириной 12 и глубиной 7 метров, да еще пятиметровым крепостным валом. Вдобавок на дамбе, которая окружала крепость, были расположены доты и дзоты, оснащенные артиллерийскими орудиями всех видов, как в укрепленных районах. Дамба прикрывала крепостные стены толщиной два и более метров, фактически они способны были выдержать удар фугасного или бетоно-бойного снаряда любого калибра.
С острова по обе стороны крепости были переброшены мосты. На восточном правом берегу находилась канатная фабрика с огромной вытяжной трубой, где размещались немецкие разведчики-наблюдатели. Мы из орудий пытались сбить эту трубу, но ничего не получалось. А на другом западном берегу, начиная прямо от моста, находился населенный пункт Киц. Считалось, что он является пригородом Кюстрина.
На мой взгляд, сам Кюстрин представлял интерес не столько как крепость на кратчайшем пути — всего в 70 километров — к Берлину, сколько как место, где родился Геббельс. Об этом знала вся Германия. Поэтому падение Кюстрина, несомненно, имело бы морально-психологическое воздействие на немцев. Понимало это и германское командование. Вот почему только внутренний гарнизон крепости состоял из множества известных частей: 10-й крепостной полк; сводные батальоны — «Вегер», «Гимен», «Готте», «Хитай»; боевые группы — «Шульц», «Шнайдер»; далее — 40-й отдельный саперный батальон, подразделения 303-й пехотной дивизии, а также 39-й и 58-й отдельные артиллерийские дивизионы. [361]
Кюстрин отнюдь не являлся ключом к Берлину. Ключом были Зеловские высоты, о чем речь пойдет ниже. А эту крепость, конечно, можно было бы обойти, блокировать, и пусть гарнизон сидит себе здесь до посинения, пока не капитулирует. Однако нельзя было сбрасывать со счетов одну довольно серьезную опасность: своими крепостными дальнобойными орудиями он, конечно, мог принести немало бед. Тем более что в крепости имелись огромные запасы боеприпасов, о чем мы располагали достоверными данными. Но можно было пойти и по другому пути — разбомбить все в пух и прах и превратить крепость в руины. Сделать это сверхтяжелыми девятитонными авиационными бомбами было совсем не трудно. Сужу об этом уже по своему более позднему опыту. Мне довелось их применять в Афганистане в ущельях, где у мятежников были пещеры с боеприпасами и оружием. Мощнейший взрыв заваливал все, в том числе и пещеры. Однако тогда, в конце войны, мы уже больше думали о мире. Ведь разрушив крепость, мы тем самым могли лишить Польшу древнего города. А Кюстрин, по уже имевшимся соглашениям, должен был отойти полякам, как и все земли восточнее Вислы. Таким образом, и этот вариант не подходил. Оставалось одно — брать Кюстрин штурмом. Ущерб если и будет, то незначительный.
Забегая вперед, должен сказать, что за два месяца боев, в течение февраля и марта, мы расширили плацдарм 8-й гвардейской армии до 90 квадратных километров, имея по фронту 12–16 и в глубину от 6 до 8 километров. Но всему этому предшествовал напряженный ратный труд.
Южнее Кюстрина была построена наша мостовая переправа через реку Одер. Мост был наплавной, но предмостные укрепления делались капитально. В их строительстве принимали участие и саперы, и [362] артиллеристы 100-го гвардейского стрелкового полка, чьи огневые позиции располагались неподалеку.
Во время строительства переправы мы наблюдали Г. К. Жукова на другой стороне реки. А когда мост был готов, он проехал на «виллисе» на левый берег и похвалил солдат и офицеров за труд. Мост — великое дело для плацдарма. Понимая это, немецкое командование постоянно бросало на переправу самолеты-снаряды. Психологически противник этими самолетами-снарядами на нас в какой-то степени еще влиял. Но вместе с тем мы видели, что применение самолетов-снарядов — это уже конвульсии огромной военной машины: исчерпав все, немцы прибегли к последнему средству. Так утопающий хватается за соломинку.
Самолеты-снаряды, которые применяли немцы на Одере, — это удивительное зрелище и в то же время очень опасное средство. Они имели огромное количество взрывчатого вещества большой мощности. В принципе это выглядело так. Летит огромный самолет типа бомбардировщика. Сверху на нем «сидит» истребитель, как стрекоза, и управляет полетом этого самолета-снаряда. По мере приближения к цели (а это были наши мостовые переправы через Одер) истребитель придавал самолету-снаряду небольшой угол пикирования и сам отрывался, уходил в сторону и вверх, возвращаясь на свою базу. Наши зенитки, захлебываясь, обстреливали самолет-снаряд. А он хоть бы хны — летит как ни в чем не бывало к цели. Правда, в мост попадал очень редко. Но взрыв был мощный и нагонял «шороху» на всю округу.
Чтобы подобраться ближе к Кюстрину, решено было первоначально овладеть на западном противоположном берегу пригородом Киц. Эту задачу 35-я гвардейская стрелковая дивизия решала с плацдарма во взаимодействии и совместно с соседом справа — с 82-й стрелковой дивизией 5-й ударной армии. Предвидя, [363] что в Кице придется вести бои, как в городе с крупными зданиями, создавали штурмовые группы и отряды, каждый из которых имел конкретный объект захвата.
В нашем 100-м гвардейском стрелковом полку действиями штурмовых отрядов и групп лично руководил командир полка подполковник A. M. Воинков. Со своей группой управления он находился от них буквально в ста метрах. Наиболее активно действовал штурмовой отряд капитана А. В. Соломатина. Внезапным стремительным броском, «поливая» перед собой фашистов из пулеметов и автоматов, он захватил сразу несколько кирпичных зданий, расположенных вдоль магистрали Кюстрин — Берлин. В цоколе одного из них мы сразу разместили командно-наблюдательный пункт командира полка. Узкие, длинные окна обеспечивали нам хоть и под углом, но прекрасный обзор: полностью наблюдали действия наших штурмовых групп и отрядов, а также ответные меры противника. Нас особенно беспокоили два вкопанных по башню танка справа и слева от дороги. Они находились на возвышении и всё отлично просматривали и простреливали пушечным и пулеметным огнем. Выкатить 57-мм орудия (вместо 45-мм мы уже имели 57-мм противотанковые пушки, которые получали на Висле) и прямой наводкой расстрелять их? Но это равносильно самоубийству: танки немедленно бы «сняли» орудия, не позволив им даже развернуться.
В связи с этим было принято решение — штурмовым группам просочиться с фланга, т. е. со стороны реки, в «мертвое» пространство, которое образовывалось вблизи каждого танка и которое им не простреливалось. И если это удастся сделать, то, несомненно, цель будет достигнута: ребята забросают танки гранатами. Однако до этой зоны надо было преодолеть минные поля и сопротивление хорошо окопавшейся здесь пехоты. Ведя артиллерией массированный огонь по минным [364] полям в расчете, чтобы подорвать их, а также по пехоте противника, мы подтянули штурмовые группы максимально ближе к рубежу, с которого уже можно было сделать бросок.
В итоге нам удалось все-таки одной штурмовой группой забросать одно бронированное чудовище противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью. «Тигр», который был с нашей стороны дороги, уже пылал. Экипаж его, видно, погиб или выбрался через люк в днище. Минут через пять танк взорвался. Подобраться ко второму оказалось значительно сложнее. После взрыва танка противник открыл интенсивный огонь по всем позициям нашего полка. Минут через тридцать прилетели «юнкерсы», однако хорошо отбомбиться не смогли — шестерка наших истребителей разогнала их по всему небу, двух — сбила.
Управляя действиями войск, большинство из нас расположились вокруг командира полка, обдумывая, как действовать дальше. У приборов наблюдения в соседней проходной, полуподвальной комнате остались только разведчики. В нашей комнате окно было забито периной и пуховыми подушками, чтобы не залетел снаряд. Это была ошибка. Точнее, ошибка состояла в том, что перина была белой, а значит, очень заметной. В прицеле танка тем более просматривалась отлично, хотя окно и было узким. Вот немец и влепил сюда снаряд. Конечно, перина максимально самортизировала удар и вобрала в себя основные осколки, однако все находившиеся в помещении пострадали: командир полка A. M. Воинков был легко ранен осколком в левое плечо и контужен (он стоял левым боком к окну), адъютант командира полка Н. И. Королев был ранен в шею и спину мелкими осколками и контужен (он стоял спиной к окну). Заместитель командира полка по политической части майор В. А. Иванов, сидевший на ящике в стороне от нас, в углу комнаты, (писал [365] донесение) отделался испугом. Мне же опять не повезло, хотя и незначительно: несколько маленьких осколков кирпича вогнало в лицо, контузило (я стоял лицом к окну). Произошло это 9 марта 1945 года.
Как потом рассказывали перебежавшие в нашу комнату разведчики, мы все, бездыханные, лежали на полу. И производили впечатление погибших. Но первым пришел в себя майор Иванов, и тут же общая ситуация стала меняться. A. M. Воинков никогда не держал около себя никаких медиков. Считал, что это плохая примета, и я придерживался той же позиции. Но поблизости всегда кто-то был. Вот и сейчас прибежал санинструктор, быстро всех осмотрел и, вместо того чтобы с каждым разобраться, дал команду оттащить всех на волокушах к реке и далее в медсанбат дивизии.
Вероятно, он принял такое поспешное решение потому, что у Королева была в крови шея, а у меня — лицо. Кровоточила и разбитая верхняя губа. Поскольку волокуш не было, нас тащили на плащ-накидках по булыжной мостовой. Видно, такая «транспортировка» и мертвого приведет в чувство. Вот и ко мне уже после нескольких десятков метров вернулось сознание. Естественно, с каждым новым «броском» по мостовой меня пронизывала адская боль, причем почему-то во всем теле, так что невольно вырывались стоны.