Глава 6. Висла. Тяжелые события

Глава 6. Висла. Тяжелые события

Думаю, не только мне, но вообще всем фронтовикам не могла не броситься в глаза одна удивительная закономерность: лейтенантам и капитанам, не говоря уже о солдатах, а в некоторых случаях также и войсковым полковникам общая военно-стратегическая обстановка в годы войны обычно представлялась весьма туманно. Вот где линия фронта, где и какие произошли события, что делается в тылу — это было ясно, поскольку обо всем сообщало Совинформбюро плюс еще фронтовая и армейская газеты. И это принципиально было важно для каждого солдата и офицера, ибо влияло на его морально-боевой дух, мировоззрение, общее настроение. Но подробности военных действий на фронтах и особенно перспективы представлялись расплывчато обще, хотя в принципе все думали о победе. В границах же дивизии и полка существовал свой автономный мирок. Здесь каждый из нас был как рыба в воде: все известно, все знаем и представляем поворот событий на небольшом отрезке ближайшего будущего. И строим свои планы — в первую очередь, конечно, по выполнению поставленных боевых задач.

Однако у всех у нас, кто размышлял о крупномасштабных действиях Советской Армии и о судьбе страны в целом (а это, несомненно, имело место в сердце и сознании практически большинства фронтовиков), было реальное представление о том, что в нашей стране _[287] существует мощная, четко отлаженная государственная машина, которая охватывает и военный (фронты и флоты), военно-промышленный и аграрно-промыш-ленный комплексы, транспортный и энергетический, идеологический и научный, мобилизационный и другие направления. И все они приводятся в движение мозговым центром — Государственным Комитетом Обороны во главе со Сталиным. Мы верили и знали, что этот центр действует твердо и надежно. Ведь в самом начале войны было сказано: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» И слово с делом не расходилось. Именно так все и делается, и в итоге именно так и будет сделано. В этом были уверены все.

Мы не сомневались в высоких организаторских и интеллектуальных качествах такого органа, как Ставка Верховного Главнокомандования. Выпутаться из тяжелейшей ситуации, в которую мы попали в 1941-м и в первом полугодии 1942 года, действительно могло только наше руководство. Поставьте на наше место любую другую страну с соответствующим военно-государственным руководством — вряд ли кто мог бы сделать то, что сделала советская Ставка ВГК. Уверен, никто бы этого сделать не смог. Только те, кто прошел войну, изведав и горечь поражения, и утраты боевых товарищей, и счастье первых успехов, а потом и победоносного наступления и неуклонного продвижения вперед, на запад, до самого фашистского логова, знают истинную цену подвига, который совершила в годы войны вместе со своей армией и всем народом Ставка Верховного Главнокомандования во главе с Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Считаю своим долгом засвидетельствовать это перед ныне живущими и будущими поколениями, ибо и по этому поводу наворочены ныне горы черной лжи.

Наступило лето 1944 года. Наша армия на ряде направлений вышла, а на других — готовится выйти на _[288] Государственную границу Союза Советских Социалистических Республик. Вслед за этим последуют крупные, имеющие мировое значение действия наших Вооруженных Сил — освобождение Европы от немецко-фашистской оккупации, разгром фашистской Германии, уничтожение зверя в его логове, наконец, организация послевоенного устройства мира. С учетом Тегеранской конференции и строились соответствующие ходы и планы Советской Армии, всего Советского государства.

В связи с тем, что нашей армии на территории европейских государств было суждено самой историей выполнить великую освободительную миссию, то западное (т. е. германское) стратегическое направление приобретало особое значение. Поэтому Ставка ВГК подбирала и соответствующие войска, которые должны были отличаться особыми качествами, в первую очередь динамизмом. Естественно, командование подбирало их задолго до начала этих решающих операций. По вполне понятным причинам в число таких попала и наша 8-я гвардейская, как мы ее сами называли Сталинградская армия. По тому же принципу подбирались и известные всему миру полководцы.

Эти вопросы в нашей исторической литературе почему-то обойдены вниманием. Но это факт, и эти идеи и замыслы принадлежат Сталину. Как и подобает талантливому, мудрому государственному деятелю, он смотрел далеко вперед и предвидел возможный ход событий. Но чтобы происходило так, как задумывалось, и шло в нужном русле и направлении, этот ход надо было еще и всесторонне обеспечить, Верховный Главнокомандующий делал это продуманно, умело, четко и надежно.

Читатель может упрекнуть автора в непоследовательности: мол, начальный период вроде бы «убедительно» говорит о просчетах Сталина — его-де предупреждали, _[289] что Гитлер нападет, а он даже (хотя бы за неделю) не отдал распоряжения приграничным военным округам о приведении войск в полную боевую готовность и занятии рубежей обороны. А сделал это только накануне удара агрессора. Однако упрек несостоятелен — никакой непоследовательности вовсе нет. Просто на все события прошлого надо смотреть глазами того времени, а не сегодняшнего дня. Задним числом судить всегда легко. Но попробуйте поставить себя в рамки именно тех обстоятельств. Ведь такой противоречивой информации, какую получал Сталин в то время, не получал никто. Блуждали и наши разведорганы.

Извините, читатель, но я вынужден сделать еще раз небольшой экскурс в прошлое.

Было известно, что Гитлер первоначально не собирался вести войну на два фронта: с Англией — воздушную, а с Россией — полномасштабную.

Но триумфальное шествие по Европе с 1939 по 1941 год ослепило Гитлера и породило в нем искушение (точнее — безрассудную авантюру) напасть на СССР. И в то же время он понимал и боялся того, что Россия из месяца в месяц, из года в год становится все мощнее и мощнее. К тому же 1940 год — это пик взлета всеобъемлющего авторитета Германии, ее военной и экономической мощи, что, несомненно, вдохновляло фюрера. Будучи по своей натуре авантюристом, он был уверен, что Советы можно свалить только одним, непомерной силы, сокрушительным ударом и что расправиться с Россией можно и нужно за три-четыре месяца. Поэтому в первый стратегический эшелон Гитлер включил 80 процентов всех сил вермахта, причем почти 100 процентов танковых войск и боевой авиации. Гитлер просчитался. Он и его соратники совершенно не представляли возможностей социалистического общества, монолитной сплоченности советского народа. _[290]

Вот если бы он со своими мерками вышел на арену в 1995–2000 годах, то, несомненно, достиг бы намеченных целей, поскольку Россия того периода и Советский Союз накануне и в годы войны — это небо и земля. Тогда разгромить нашу страну было невозможно. Сегодня она уже расчленена без единого выстрела. А новый Президент РФ В. В. Путин предпринимает титанические усилия, чтобы полученное «наследство» привести в нормальное состояние, восстановить государственность, наладить экономику и т. д.

Сталин ясно представлял, какой могучей силой являются в своем потенциале наш строй и наш народ. В то же время он и мысли не допускал, что Гитлер совершенно не понимает и не учитывает этого. Сталин предвидел, что война неизбежна. Но он был абсолютно уверен, что в случае нападения Германии на СССР она при всех условиях обречена. Понятно его стремление форсировать производство вооружения и подготовку страны к войне: он хотел достигнуть уровня, при котором Советский Союз станет гарантированно непобедимым и не дрогнет даже в начальном периоде войны. А если такой уровень будет достигнут и об этом станет известно всему миру, то можно будет вообще не допустить войны и избежать жертв. Однако он ясно представлял, что это может произойти лишь при условии создания мощной индустрии и всесторонней морально-политической подготовки народа. Вот откуда исходит его жесткая требовательность, которая, по словам маршала Жукова, «невозможное делала возможным» и которая сегодня не нравится псевдодемократам.

Однако слишком мала была передышка, которую удалось вырвать у мировых сил зла, слишком мало времени было дано нашей стране и Сталину, чтобы встретить войну во всеоружии или же достичь такой мощи, которая сделала бы нападение на СССР невозможным. _[291]

Конечно, Сталин мыслил другими категориями и все процессы в мире видел несравненно глубже Гитлера. Особенно отчетливо он представлял возможные последствия. Но, разумеется, Гитлер тоже не был круглым идиотом, каким некоторые старались и стараются его представить.

Сталин правильно оценивал Гитлера, однако, как мне кажется, он в силу своих личных убеждений, очевидно, все-таки рассчитывал, что Гитлер достаточно прозорлив, чтобы понять: СССР Германии не по зубам и в случае свершения агрессии это будет не только трагедией для советского народа, но и концом гитлеровской Германии. Сталин мыслил как крупный стратег. Его мозг, подобно рентгену, просвечивал все и вся, логично подсказывая, чем все кончится. Он и до этого не ошибался, и никто из основных политических воротил мира обмануть его не мог. Возьмите хотя бы мощные и беспощадные разоблачения Сталиным политики Англии, Франции, Италии — от Версальского мира и до начала Второй мировой войны в 1939 году. И в 1941-м его никто не обманул. Он сам обманулся в Гитлере — в его возможностях и способностях.

Итак, оборонительная стратегия Гитлера начиная со второй половины 1943-го и до весны 1944-го с треском провалилась. В связи с этим изменилось военно-политическое и оперативно-стратегическое положение коалиций и конкретных государств воюющих сторон.

Несмотря на сложнейшие природно-климатические условия зимы 1943–1944-го и всего весеннего периода 1944-го, Вооруженные Силы СССР добились исключительных успехов на всех основных направлениях.

В целом обстановка выглядела следующим образом. На северо-западе наши войска за этот период продвинулись на 400–450 километров. Была снята блокада Ленинграда и освобождена вся Ленинградская и соседние с ней области. _[292]

На Западном направлении мы вышли на подступы к Польше и Чехословакии. На юге полностью очистили Правобережную Украину и Крым и боевые действия готовы были перенести на территорию Румынии. Наши войска, разгромив в боях более 170 дивизий противника, уже реально угрожали жизненно важным для немецко-фашистских захватчиков и их сателлитов районам. Вся эта ситуация несомненно укрепляла положение СССР и его союзников, повышала его авторитет в глазах народов мира, роль и место в международной политике.

Используя эти успехи, англо-американские войска активизировали свои действия в Италии, в акватории морей, омывающих Европу, а также в Атлантическом и Тихом океанах.

Однако в это время наивысшую остроту обрел вопрос открытия второго фронта. Как известно, Сталин обращался к союзникам и в 1941-м, неоднократно в 1942-м и 1943-м годах. Но каждый раз СССР, получая от союзников обещания, не подтвержденные действиями, все больше и больше убеждался в истинной подоплеке этой двойной политики, которая впоследствии была обнародована: англо-американские предводители, будучи проводниками интересов своего класса, были, конечно, заинтересованы в том, чтобы немцы и русские максимально убивали друг друга на Восточном фронте. Когда же они во взаимной схватке будут обессилены, а все их резервы и ресурсы полностью исчерпаны — тогда и можно будет ввязаться в войну, чтобы, во-первых, полностью убрать с арены немецкий фашизм как угрозу порабощения мира, а во-вторых, и это главное — продиктовать Советскому Союзу свои условия, лишая его преимуществ как победителя. В случае же несогласия — применить силу и решить все проблемы национальных интересов США и Англии за счет СССР. _[293]

Все предельно ясно.

Однако события развивались вопреки грезам Черчилля и его единомышленников в США. Этот непонятный им Сталин, мобилизовав весь народ, давит немецко-фашистские полчища на всех фронтах. Они не смогли удержаться не только в Сталинграде, но и на Кавказе, на Днепре. Нависла угроза выхода советских войск в Европу с соответствующими политическими итогами. США и Англия могут оказаться на обочине истории, а все лавры победы достанутся СССР. Но самое главное — какие режимы окажутся у руля европейских государств? Нет, дальше тянуть нельзя. Надо открывать второй фронт! Уже и школьнику было ясно, что СССР без помощи союзников не только полностью разгромит немцев, но и может пронзить всю Европу и выйти к Бискайскому заливу. Вполне понятно, что в конце ноября — начале декабря 1943 года на Тегеранской конференции по предложению Сталина было, наконец, принято решение об открытии союзными войсками второго фронта в Европе. Назначили срок — май месяц. Но англо-американские войска высадились в июне 1944 года.

Однако в целом антигитлеровская коалиция в первой половине 1944 года была, несомненно, всесторонне упрочена. Четко выразилась тенденция более тесного взаимодействия и сотрудничества в деле разгрома общего врага, хотя некоторые разногласия и оставались. Что касается вражеской коалиции, то она очень ослабла. Поражения, понесенные немецко-фашистскими войсками и их сателлитами на Восточном фронте, конечно, породили разброд и шатания в их стане, серьезные противоречия и обострения. Гитлеровский блок закачался.

К лету 1944-го немецко-фашистские войска, сражавшиеся на Восточном фронте против СССР, насчитывали: личного состава более четырех миллионов человек, _[294] орудий и минометов 50 тысяч единиц, танков и САУ — 5250, боевых самолетов — свыше 2800 («50 лет Вооруженных Сил СССР», с. 406).

Однако надо отметить, что и германская военная промышленность достигла к этому времени высшей точки своего производства. За первое полугодие 1944-го она сумела выпустить тысячи танков и самолетов всех видов. Таким образом, если говорить о техническом обеспечении вермахта, то обстановка ему благоприятствовала. Хотя военные потери немцев были колоссальными.

Что же касается военно-политической ситуации, то положение Германии было уже крайне сложным. Несмотря на это, немецкое командование не теряло надежд избежать полного поражения. 5 мая 1944-го в Зонтхофене было проведено заседание высшего командного состава вермахта. Начальник генерального штаба сухопутных войск Германии фельдмаршал Кейтель доложил новый оборонительный план на лето 1944-го. Помимо всего прочего, там было сказано: «Вести войну за выигрыш времени в ожидании событий». То есть довольно прозрачно намекалось, что делается расчет на возможные разногласия внутри антифашистской коалиции, при этом главная ставка делалась, конечно, на англо-американцев, которых они считали в потенциале своими возможными союзниками. Небезынтересно отметить, что подтверждение тому, что именно такие расчеты имели место, было получено при допросе Кейтеля в июне 1945 года.

Почему же у высшего командного состава вермахта сквозила обреченность в докладах? Да потому, что сам Гитлер в этой ситуации уже не надеялся на какое-то чудо, а с ним и на возможный перелом в войне в пользу Германии. Поэтому и генеральный штаб сухопутных войск еще в марте 1944-го официально признал превосходство Советской Армии над вермахтом _[295] («История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг.», т. 4, с. 129).

Каковы же были стратегические планы Ставки ВГК СССР в этот период?

Опираясь на все возрастающую экономическую мощь страны, на величайшую силу Вооруженных Сил, на высокий патриотический долг и наступательный порыв советских воинов, их массовый героизм, Ставка ВГК планировала несколько основных наступательных операций группы фронтов во взаимодействии на приморских направлениях с флотами, а также самостоятельные фронтовые операции. План стратегических наступательных операций на 1944 год был полностью создан перед поездкой Сталина на Тегеранскую конференцию. Политический и военно-стратегический смысл этих операций, их замысел состоял в том, чтобы:

— разгромить все основные стратегические группировки немецко-фашистских войск и их сателлитов;

— завершить освобождение нашей территории от оккупантов;

— оказать братскую помощь народам Европы;

— вывести из войны союзников Германии и тем самым оказать помощь их народам в освобождении от фашистского ига.

Этот военно-стратегический замысел военного командования СССР не держался в тайне — наоборот, он был широко обнародован в первомайском 1944 года приказе Верховного Главнокомандующего И. Сталина. Такой удивительный и в то же время грозный шаг могла сделать только страна, полностью уверенная в своих собственных силах, уверенная в необратимом разгроме агрессора. Свою роль сыграло также полное отсутствие у наших союзников другого варианта, кроме совместных действий с Советской Армией. Если бы они даже и захотели изменить СССР, а коварность характерна _[296] для стран Запада, то они просто не в состоянии были бы это сделать, не нанеся себе военно-политического и морального ущерба. Они вынуждены были идти с нами до конца.

Для исполнения изложенного политического и военно-стратегического замысла советское командование привлекает следующие силы и средства: личного состава — 6,5 миллиона человек, орудий и минометов — более 83 тысяч, танков и САУ — около 8 тысяч, боевых самолетов — почти 12 тысяч («Великая Отечественная война Советского Союза. Краткая история», с. 343). Принципиально планируя проведение наступления на всем советско-германском фронте от Баренцева до Черного моря протяженностью 4,5 тысячи километров, советское ВГК решило подготовить и провести ряд последовательных, но мощных ударов. Всего их было несколько десятков, но главных было десять. Реализовать все эти планы было вполне возможно, так как наше командование полностью владело инициативой на фронте и в войне в целом.

В соответствии с намеченными целями и замыслом действий Ставка Верховного Главного Командования на 1944 год ставит конкретные задачи — провести ряд операций групп фронтов, нанося последовательные и одновременные удары фактически на всех стратегических направлениях.

Что касается войск 1-го Белорусского фронта (в состав которого прибыла и наша 8-я гвардейская армия), то ему ставилась задача — принять участие в двух крупных операциях. Вначале в операции «Багратион» — ударом своего правого крыла совместно с войсками 1-го Прибалтийского, 3-го и 2-го Белорусских фронтов разгромить группу армий «Центр» немецких войск и освободить Белоруссию. А затем ударом своего левого фланга совместно с войсками 1-го Украинского фронта разгромить группу армий противника _[297] «Северная Украина» и освободить польские земли от оккупантов к востоку от Вислы.

В состав группировки войск левого крыла 1-го Белорусского фронта входили: 8-я гвардейская, 47-я, 69-я и 70-я общевойсковые, 2-я танковая и 6-я воздушная армии, а также 2-й и 7-й гвардейские кавалерийские корпуса. В этой же группировке действовала 1-я польская армия.

Находясь в составе основной группировки войск фронта, 8-я гвардейская армия наносила главный удар из района Ковеля в направлении Люблин, Демблин с задачей — совместно со 2-й танковой армией разгромить противостоящего противника, с ходу форсировать реку Висла и захватить плацдарм на ее западном берегу в районе поселка Магнушев.

Наша 35-я гвардейская стрелковая дивизия в соответствии с полученной задачей вначале действовала на открытом фланге армии, прикрывая ее главные силы, а с подходом к Висле была введена в сражение с задачей — форсировать реку, с ходу захватить плацдарм и совместно с другими соединениями армии создать благоприятные условия для последующих действий наших войск.

Забегая вперед, надо отметить, что все намеченные на летне-осеннюю кампанию войны операции 1944 года были блестяще выполнены. Это была великая освободительная миссия Армии советского народа в отношении народов Польши, Австрии, Венгрии, Чехословакии, Болгарии, Румынии, Югославии и других стран. Воины советских Вооруженных Сил с вдохновением взялись за выполнение этой благородной задачи и с честью и достоинством исполнили свой интернациональный долг, проявляя при этом массовый героизм. В ходе выполнения освободительной миссии Красная Армия потеряла при освобождении Польши более 600 тыс. солдат и офицеров, Чехословакии — около _[298] 140 тыс., Венгрии — 140 тыс., Румынии — около 69 тыс., Югославии — около 8 тыс., Австрии — 26 тыс., Норвегии — более 3 тыс., Болгарии — более 900 чел.

Окидывая взглядом в целом грандиозные операции нашей армии и флота в летне-осенний период 1944 года, невольно мысленно возвращаюсь к летне-осеннему периоду 1941-го. Как зеркально отражаются те события — трагические вначале для одной, а затем уже для другой стороны! Но для другой — уже как возмездие. События лета и осени 1944-го стали петлей на шее гитлеровской Германии. И эта петля затягивалась надежно и все туже и туже. Гитлеровская государственная и военная машина хоть и представляла еще большую реальную силу, но уже дышала все тяжелее, а в пульсе ее явно отмечалась аритмия.

Конечно, и в интересах народов мира, а тем более в интересах немецкой нации, чтобы предотвратить дальнейшие кровопролития, Гитлеру и его окружению следовало найти в себе силы самим пойти на капитуляцию безо всяких условий (разумеется, Ставка ВГК СССР не пошла бы на какие-либо компромиссы). Да, это удар по их самолюбию, да, это позор, это признание авантюризма, своей неминуемой и собственной недееспособности и т. д. Но это сохранило бы жизни миллионам людей, а многие города, в том числе в самой Германии и на пути к ней, не были бы разрушены. Ведь всем было ясно, что Германию ждет неминуемый разгром. Однако признать поражение своей человеконенавистнической, захватнической политики Гитлеру и другим «вождям третьего рейха» не хватило мужества. Гитлер просто озверел. Он начал казнить своих генералов! Их подвешивали на огромных крюках (типа багров) с толстыми цепями, надежно прикрепленными к громадным деревьям на старинной аллее в Потсдаме. Она находилась недалеко от домов, где проживала _[299] знать Германии, которая по традиции степенно прогуливалась вечерами по этой знаменитой аллее. А теперь там болтались генералы со связанными руками, схваченными крюками за горло и челюсти, как рыба — за жабры. Гитлер, приходя в ярость от поражений, нанизывал своих верных служак прямо в генеральской форме, а затем эсэсовцы сгоняли всех в Потсдам на эти жуткие смотрины. Мало того, из Берлина колонны автобусов сюда привозили интеллигенцию и военных, показывали этот чудовищный «спектакль», считая, что это лучше всякой агитации убеждает немцев беспрекословно, преданно, до конца своей жизни служить идолу нации — фюреру! Каждый немец должен знать, что его ждет, если он ослушается. Каждый должен понимать, что если ослушается Гитлера или тем более начнет роптать, то его ждет вот такой позорный конец.

Мне довелось бывать на этой аллее дважды: сразу же в 1945 году и через четверть века — в 1970-м, когда я посещал 10-ю танковую дивизию, входившую в состав 3-й ударной армии, которой я тогда командовал. Дивизия стояла в Потсдаме, ею командовал известный генерал, Герой Советского Союза В. Крот. Он был авторитетным человеком не только у нас в войсках, но и среди немцев, и даже у американской и английской миссий, которые располагались в Потсдаме. Как-то из разговора с ним я понял, что неподалеку от военного городка расположен гаштет (небольшой ресторанчик) и его хозяин является американским осведомителем по части действий нашей дивизии.

— Возможно, есть смысл решить через немецкие власти — этот вопрос в нашу пользу? Они же пойдут нам навстречу!

— Думаю, делать этого не надо, — сказал генерал Крот. — Дело в том, что, кроме этого бармена, у американцев есть еще немало других немцев, следящих за _[300] нашей дивизией. А если мы этого уберем, то сами лишимся источника информации. А мы через него хоть знаем, чем они интересуются и, конечно, подкармливаем его. А американцы и англичане делают то же самое, получая своевременно сигнал, когда дивизия начинает «шевелиться».

Из дальнейшего рассказа генерала я понял, что бармен является свидетелем проведенной Гитлером казни подозреваемых в измене. И я попросил генерала Крота организовать мне встречу с ним. Поскольку я выезжал в дивизии обычно на несколько дней и останавливался в нашей гостинице, то в один из вечеров и состоялась эта встреча.

Карл Шмулькер (позже читателю станет понятно, почему мне запомнилась эта фамилия) — рыжеватый мужчина за пятьдесят, среднего роста, плотный, с багровым лицом и бегающими глазками в обрамлении коротких, как щетина, белесых ресниц. Прихрамывает. На правой руке нет двух последних пальцев (невольно провожу сегодня аналогию с другими известными не только мне, но и всему миру лицами). Не дожидаясь моих вопросов, сам охотно рассказал все о себе. Оказалось, гаштет, который построил его отец, ему достался по наследству. В армии не служил — еще в детстве попал в автомобильную катастрофу и повредил себе правую ногу и правую руку. Считается инвалидом, но был в особом списке информаторов полицейского участка в Потсдаме. Рассказывая о казни, изменился в лице. Постоянно откашливался, видно было, что даже по прошествии десятилетий вспоминать тот страшный эпизод ему было тяжело. Он нарисовал ужасную картину казни. Но, что удивительно, при этом не обронил ни одного слова упрека в адрес фюрера, хотя из его же рассказа было видно, насколько дикой и жестокой была расправа разгневанного диктатора. Но странное дело — эти крючья с цепями _[301] висели на мощных древних платанах еще и в 1969 году. К чему бы это?

Да, Гитлер метался, как зверь, загнанный в угол. Время неумолимо приближало час расплаты. Всем становилось ясно, возмездие наступит скоро.

Мною, читатель, сделано такое отступление в целях более полного представления обстановки того времени.

Советская Армия в ходе зимне-весеннего наступления 1944 года разгромила все южное крыло немецко-фашистских войск и вышла в район южнее реки Припяти (то есть на севере этого стратегического направления) — в районы Ковеля, Верба, Берестечко. Это приблизительно 30–50 километров до границы с Польшей. По решению Ставки ВГК на основное западное стратегическое направление советско-германского фронта выдвигаются самые мощные и прославленные соединения и объединения Вооруженных Сил. Такая честь была оказана и нашей 8-й гвардейской армии, которая была включена в состав 1-го Белорусского фронта. Уже тогда можно было предположить, что перед нами кратчайшее расстояние до Берлина. А какие личности командовали нами! На это направление выдвигаются: Георгий Константинович Жуков, Константин Константинович Рокоссовский, Иван Степанович Конев, Василий Иванович Чуйков, другие полководцы. Уверен, что от одних этих фамилий немцев уже бросало в дрожь, а личный состав наших войск эти военачальники вдохновляли на подвиги. Такие фигуры уже были хорошо известны миру.

Переброска войск с юга страны на север, в сторону Белоруссии, осуществлялась по железной дороге. Через пять дней 35-я гвардейская стрелковая дивизия выгрузилась на станции Сарны и 21 июня 1944-го сосредоточилась в лесах восточнее Ковеля. Части дивизии в первые же дни зарылись в землю «с ушами», чтобы _[302] никакая бомбежка не могла нанести ущерба. Была организована четкая система огня по отражению наземного и воздушного противника. Выставлено охранение. В течение оставшихся дней июня и в первые две недели июля в дивизии, как и в других соединениях армии, шла интенсивная подготовка к предстоящим боевым действиям, Принимали пополнение, подвозили боеприпасы, горючее, продовольствие, другое военное имущество. Проводили занятия в основном по тактической и огневой подготовке. Приблизительно за десять дней до начала наступления командир 4-го гвардейского стрелкового корпуса генерал Глазунов собрал у себя вблизи штаба командный состав дивизий, бригад и всех полков. На огромном макете местности в течение шести часов шли занятия по организации взаимодействия частей корпуса при прорыве обороны противника.

Вместе с командиром и начальником штаба полка был приглашен на эти занятия и автор этих строк, занимавший в то время должность начальника артиллерии 100-го гвардейского стрелкового полка 35-й гвардейской стрелковой дивизии. Дело в том, что для огневой подготовки прорыва обороны противника привлекались все без исключения артиллерийские и минометные стволы всего корпуса, в том числе и тех частей и подразделений, которые находились во вторых эшелонах и резерве. Наша дивизия в этот раз не была в числе непосредственно прорывающих оборону противника — она стояла во втором эшелоне и обязана была продвигаться за открытым флангом корпуса и армии, обеспечивая тем самым прикрытие от возможных ударов противника во фланг и тыл наших войск. Задача далеко не простая, тем более что из мобильных и быстродействующих средств, обеспечивающих информацию о противнике, кроме конной разведки и средств дивизии, у нас ничего не было. _[303]

В то же время на период огневой подготовки атаки все орудия и минометы нашего полка, как и других стрелковых полков, и тем более 118-го гвардейского артиллерийского полка дивизии, привлекались по общему плану. Таким образом, на участке прорыва обороны противника достигалось 7–10-кратное превосходство артиллерии. Несомненно, это обеспечивало и подавление, и разрушение обороны противника. Каждой батарее были определены конкретные цели, которые она обязана была в строго назначенный период времени, с четко отведенным расходом снарядов, подавить или уничтожить. Учитывая, что с началом наступления вперед двинется огромная масса войск, надо было сделать все, чтобы наши батареи, участвуя в огневой подготовке, не затерялись и не отстали бы от своего полка или батальона, которые должны были подойти.

После занятий на макете местности у комкора такие же занятия были проведены в дивизии и в полку. Плюс всё было отработано также непосредственно на местности (в рамках возможного). Вместе со всеми, естественно, готовился к операции и автор этих строк: определил огневые позиции для каждой батареи; маршруты выдвижения к ним; места для НП, организовал связь и управление в целом. Особо разбирали с каждым комбатом участки (рубежи) огней на местности — как в период огневой подготовки, так и в период поддержки (в нее включался также и огневой вал).

По ночам мы отрывали огневые позиции и наблюдательные пункты, а к утру все маскировали. Однако самолеты-разведчики «фокке-вульф» все-таки появлялись на большой высоте, но и наши истребители «не спали» — не давали им зависать над передним краем наших войск, тут же отгоняли прочь.

В ночь на 17 июля все заняли свои НП, а в следующую ночь — вышла на огневые позиции вся приданная _[304] и поддерживающая артиллерия. Утром 18 июля 1944 года 1-й Белорусский фронт под командованием Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского нанес своим левым крылом мощнейший удар по противостоящему противнику. И, несмотря на хорошо подготовленную систему обороны и крупные силы, немецкие войска были буквально раздавлены. Наша дивизия двигалась в северо-западном направлении из района севернее Владимира-Волынского на Красностав и Люблин. Уже к исходу 20 июля, то есть на третий день наступления, в обороне противника зияла брешь в 130 километров по фронту и 70 — в глубину.

Перед германским командованием отчетливо и реально вырисовывалась очередная катастрофа, тем более что войска 8-й гвардейской и 47-й армий с ходу форсировали реку Западный Буг и вступили в Польшу. Удар 1-го Белорусского фронта был такой силы, что наступление всей главной группировки войск развивалось очень высокими темпами. Поэтому, несмотря на довольно приличную подготовленность в инженерном и в других отношениях промежуточных рубежей обороны в глубине, противник не способен был предпринять что-либо эффективное не только для парирования удара, но хотя бы для временного задержания наших войск хотя бы на одном из направлений. Мало того, введенная в прорыв 22 июля 2-я гвардейская танковая армия, как стрела, промчалась 75 километров и в этот же день завязала бои за Люблин — один из крупнейших административных и промышленных центров Польши. Тяжело раненный в этих боях, командующий армией генерал-лейтенант танковых войск С. И. Богданов навечно прославил Советскую Армию и ее танкистов. Этот танковый удар — словно удар кинжала в грудь врага в открытом бою — несомненно, сказался на развитии дальнейших событий. А уже через сутки, то есть 24 июля, во взаимодействии _[305] с нашей 8-й гвардейской армией танкисты Богданова овладели Люблином.

Этому событию предшествовал небольшой эпизод, когда автор был буквально на волосок от тяжелых последствий.

Действуя во втором эшелоне корпуса, 35-я гвардейская дивизия двигалась на открытом левом фланге армии, прикрывая главные силы от возможных ударов противника. В условиях, когда впереди действуют соединения и части первого эшелона да плюс еще мощная 2-я гвардейская танковая армия сокрушает все на своем пути, настороженность и бдительность частей нашей дивизии, в том числе 100-го гвардейского стрелкового полка, оказались недостаточными. Хотя формально все меры предосторожности мы как будто выполнили: вперед был выслан взвод конной разведки полка, полк двигался в походной колонне, имея в голове главных сил авангард в составе усиленного стрелкового батальона, справа и слева, по параллельным маршрутам, двигались боковые походные заставы в составе усиленных стрелковых рот, в арьергарде, то есть в хвосте колонны, за тылами полка, шел стрелковый батальон без роты. Артиллерия и приданный полку артиллерийский дивизион 118-го гвардейского артиллерийского полка двигались ближе к голове главных сил.

Утром 23 июля, совершая марш по заданному маршруту, полк вошел в лесной массив, который периодически разрывали большие поляны. Впереди, в 3–5 километрах, двигалась наша конная разведка. Между нею и авангардом на равном удалении ехали верхом на конях начальник разведки полка — мой тезка, капитан Валентин Сергеев, и автор этих строк. Мы спокойно беседовали, в основном на тему второго фронта — в это время англо-американцы наконец решились-таки высадиться на севере Франции. В общем, ехали, абсолютно _[306] уверенные в том, что разведчики в случае опасности немедленно дадут сигнал. Дорога, извиваясь, вышла из леса на очередную, на этот раз очень большую, лесную поляну. Посередине поляны, справа налево, проходил овраг, через который был переброшен мост.

Ничего не подозревая, хотя и посматривая внимательно по сторонам, мы проехали мост, продолжая беседу, как вдруг с противоположной опушки леса — впереди справа от нас — раздалась одна, а затем вторая длинная пулеметная очередь. Лошадь начальника разведки рванула и помчала галопом вперед. Ее всадник как-то неуклюже припал к луке седла. А мой конь, вздыбившись свечой, сразу замертво рухнул на правый бок и, словно капканом, зажал мою ногу. Напрягая все силы, я стараюсь вырваться и одновременно вижу, что от опушки леса, откуда раздалась пулеметная очередь, отделились трое верзил и бегут в мою сторону. Понял: — немцы! Естественно, это придало мне сил. Я наконец вырвал из-под коня ногу и кубарем скатился у моста в овраг. Овраг густо порос терновником, покрытым большими жгучими колючками. Первая моя мысль: где пистолет? Хвать — кобура пуста. Сердце так и оборвалось. Но я рванул, как на старте, стометровку. Мчался по дну оврага к его устью, словно метеор. Недаром говорят, что у страха глаза велики. Это верно, но он еще и удваивает силу.

Немцы бросились за мной в овраг, закричали: «Рус, сдавайся!» Я слышу их топот за своей спиной и, казалось, ощущаю их дыхание. Это еще больше прибавило мне сил.

Затем они начали беспорядочно стрелять из пистолетов, поскольку четко разглядеть мою фигуру в кустах им не удавалось. Наконец я почувствовал, что мои преследователи стали отставать. Правда, они еще до моста пробежали около трехсот метров, но я все также _[307] мчался с неугасающей скоростью. Подгоняла мысль, что я без оружия — пистолет, очевидно, выпал из кобуры, когда мой конь вздыбился или когда я упал на землю и суетился, выбираясь из-под мертвой туши. Кобуру пистолета мы, как правило, никогда не держали закрытой. Она была расстегнута, чтобы можно было быстро воспользоваться оружием.

Погоня постепенно стала утихать, топота ног за собой я уже не слышал. Я решил поубавить свою прыть и вдруг почувствовал адскую усталость. Я сел. Сердце колотилось так, словно хотело вырваться из груди. В горле пересохло, чувствую, страшно болят десны и зубы. Руки и лицо расцарапаны в кровь, одежда разорвана в клочья — колючий терновник сделал свое дело: проучил меня, но и защитил от верной смерти. Соленый пот, стекая со лба, падал в глубокие борозды царапин и разъедал ранки. Но это уже мелочи, главное — я жив, самое страшное — возможный плен — позади. Прислушался: скрип телег, голоса. Спускаюсь по оврагу ниже — слышу: русская речь! Быстро пошел на эти дорогие мне звуки. Вышел из оврага — и сразу передо мной открылась дорога, а по ней шагает наш полк. Увидев меня, все, кто был поблизости, остановились. По колонне пронеслась команда: «Стой!» Подъехал верхом командир 2-го стрелкового батальона и спрашивает: «Что с тобой?» Коротко рассказал о своем «приключении». Мне подвели коня, и мы вдвоем поскакали в голову колонны — к командиру полка. Я доложил о происшествии майору Воинкову. Не расспрашивая о подробностях, Алексей Михайлович дал команду авангардному батальону развернуться в цепь, а сам помчался к командиру этого батальона. Полк остановился. Минометы были приведены в боевое положение. 45-мм батарея действовала вместе с авангардом. Командир полка кинул мне:

— Приведи себя в порядок, я сейчас. _[308]

Я разделся по пояс и хорошо вымылся. Солдат, сливая мне на руки воду, все уговаривал, чтобы я полностью разделся и окатил себя как следует. Вообще, можно и нужно было это сделать, тем более что из брюк торчали колени — голые и расцарапанные. Но, хотя соблазн был большой, я воздержался. Подошел полковой врач с санинструктором, обработали мне ранки — где прижгли, где смазали приятной и пахучей мазью, забинтовали кисти рук. При этом хихикали:

— Боя еще не было, а уже раненый.

Мне, конечно, было не до смеха. Вскоре принесли обмундирование, я переоделся и отправился к командиру полка. А здесь уже была продумана целая операция. Оказывается, в лесу, куда выходила дорога после моста, находился Господский двор. Это обнесенный сплошным забором участок, на котором имеются несколько строений, в том числе как центральное здание — большой барский дом. В нем засели немцы. Видно, наша конная разведка не осмотрела Господский двор, так как он стоял в стороне от дороги и не проявлял признаков жизни, а сейчас в связи с моим «эпизодом» все и проявилось.

Авангардный батальон обложил по периметру весь Господский двор, а батарея 45-мм орудий «вентилировала» осколочными снарядами окна во всех зданиях. Им вторили пулеметы всех видов. Громкоговорящая установка полка, обращаясь к немцам, призывала выбросить белый флаг и сдаваться. Однако в плен немцы не торопились, наоборот, постреливали. Подъехал начальник штаба полка майор Васькин, предложил командиру оставить действующий батальон на него для доведения операции до логической развязки, а полку двигаться вперед. При этом имелось в виду, что очередной батальон в колонне составит авангард полка, а тот, что задействован у Господского двора, займет в свое время положение арьергарда. 45-мм батарею разделили _[309] пополам. Один взвод остался здесь, а другой отправился во вновь созданный авангард. Командир полка согласился с этим предложением, но наказал:

— Всех немцев, кто сдается, — брать в плен. Тех, кто не сдается и тем более стреляет, — уничтожать беспощадно!

Отдал также распоряжение, чтобы похоронная команда подобрала тело убитого начальника разведки. Его нашли, а коня почему-то не было. Возможно, немцы воспользовались им. Полк двинулся вперед, а начальник штаба полка майор Васькин с первым батальоном остался добивать противника в Господском дворе. Впереди опять действовал взвод конной разведки. До этого бойцы взвода, услышав стрельбу, примчались к месту событий и стали свидетелями всего того, что происходило. Командир полка A. M. Воинков дал им хорошую «накачку»:

— Вы что позорите полк? Ведь личный состав перестанет в вас верить. Немцы у вас под носом, как мухи, а вам лень даже от них отмахнуться. Так вы можете подставить весь полк, а с ним и дивизию, тем более что мы действуем на открытом фланге.

— Да мы же, товарищ майор, думали…

— Что вы думали? Чем вы думали? Вам и думать-то не надо — тщательно только осматривать все объекты, которые попадались на пути и поблизости: есть немцы — брать в плен, и ко мне. Кто сопротивляется — уничтожать. Все четко и ясно. Да по радио, как приказано, давать сигналы по установленной таблице. Если еще раз допустите такой ляп — всех отправлю в стрелковую роту и наберу других.

Подумав, добавил:

— Я никогда не прощу вам гибель нашего товарища — вашего начальника, начальника разведки полка.

Разнос был сделан по всем правилам войны — беспощадный, резкий, но справедливый. А концовка была _[310] убийственной. Конечно, разведчики проявили халатность, не проверив Господский двор. А немцы их пропустили и надеялись прихватить «языка», чтобы, допросив его, ориентироваться, что происходит. Конечно, для каждого из конной разведки самой большой опасностью была не внезапная встреча с сильным противником, а перевод в пехоту, как не оправдавшего надежды. Ведь каждый раз, когда бойцы из конной разведки, отправляясь на задание, лихо гарцевали на своих лошадях и, обгоняя пешие строи полка, демонстрировали свою молодцеватость и способность выполнить любую задачу — все смотрели на них с завистью. Еще бы! Они на коне, а мы — на своих двоих. Кое-кто из пехоты иронически ронял: «Подумаешь, полковая конница». В то же время все отлично понимали, что «работа» разведчиков всегда сопряжена с большим риском.

Командир полка доложил по радио обстановку командиру дивизии, и мы тронулись в путь, обсуждая по дороге случившееся. На этот раз я подробно рассказал, как все было, и добавил:

— Конечно, немцы допустили ошибку, когда все трое попрыгали в овраг, стараясь догнать меня. Хотя бы одному из них надо было бежать сверху, по берегу оврага, там никаких препятствий не было, и задача по моему захвату была бы решена.

— Да, это для нас урок, — продолжил Алексей Михайлович. — Сейчас везде бродят разрозненные группы гитлеровцев. Наши танкисты рассекли части противника, а добивать их придется нам.

На следующий день стало известно, что наша армия совместно со 2-й гвардейской танковой овладела Люблином. А еще через сутки, т. е. 25 июня, танкисты вместе с нашими гвардейцами захватили крупные опорные пункты противника Демблин и Пулавы и широким фронтом вышли на правый (восточный) _[311] берег Вислы. Наша армия, не форсируя реки, продолжала двигаться в северо-западном направлении вслед за танкистами 2-й гвардейской танковой армии — вдоль правого берега, свертывая оборону противника.

Эти действия, конечно, наглядно демонстрировали, что наши войска стремятся сосредоточить усилия на овладении Варшавой. Поскольку Висла была для немцев последней опорной преградой, которую можно и нужно было использовать для организации мощного рубежа обороны, гитлеровское командование бросает сюда крупные силы.

Особенно важно для них было удержать столицу Польши Варшаву и ее пригород Прагу, как мощный плацдарм на восточном берегу Вислы.

В связи с этим хочу напомнить, хотя бы в общих чертах, о Варшавской трагедии.

С момента вступления наших войск и взаимодействующего с нами Войска Польского на территорию Польши, а также создания польского Комитета национального освобождения действия польских патриотов активизировались. Советское командование предприняло все меры к тому, чтобы поддержать здесь национально-освободительное движение. С этой целью 2-я гвардейская танковая армия после выхода к Висле была немедленно развернута строго на север, получив задачу с ходу овладеть Прагой и мостами через Вислу, что позволяло бы перебросить в Варшаву крупные силы, способные освободить город от оккупантов.

27 августа 2-я гвардейская танковая армия, оторвавшись от общевойсковых объединений, стремительно совершает маневр к Праге. К этому времени противник сосредоточил только в Праге четыре танковые и одну пехотную дивизии плюс различные артиллерийские и специальные части.

Встревоженные таким оборотом событий, польские реакционные круги по указке эмигрантского _[312] правительства, находящегося в Лондоне, поднимают Армию Крайову, которая в свою очередь 1 августа 1944 года провоцирует восстание в Варшаве, действуя без согласования с советским командованием (хотя К. К. Рокоссовский предпринимал все возможное, чтобы найти контакты), без учета развиваюшихся на фронте событий. Цель была одна — не допустить патриотические силы к власти, не допустить победы народной власти в Польше, тем более что их поддерживает Советская Армия.

Но даже беглый взгляд позволял убедиться, что выступление Армии Крайовой было авантюристическим. Взять хотя бы материально-техническое обеспечение повстанцев. На 38 тысяч человек было всего 1000 винтовок, 300 автоматов, 1700 пистолетов и несколько пулеметов. Но и на это оружие было крайне ограниченное количество боеприпасов, которых фактически хватило на два дня боев (М. И. Семиряга. «Антифашистское народное восстание», с. 74).