Глава 9. Поездка в Москву (апрель — июнь 1994)

Глава 9. Поездка в Москву (апрель — июнь 1994)

Отправившись в Россию в надежде получить поддержку для нашего русского добровольческого движения, я был разочарован. Во время трехмесячного пребывания в Москве я наслушался всякого бреда. Не получив поддержки ни от кого, я не мог набирать людей для войны, ибо располагал слишком скудными возможностями, да и что я мог им предложить? Скудный паек из смеси, напоминающей соединение первого и второго, порой изрядно разбавленной водой, проживание в мусульманских квартирах, набитых до отказа, боевую деятельность без четких целей и организаций, и, наконец, непонятное правовое положение. Мне было стыдно предлагать это тем, кто имел желание воевать в Югославии. Да и не хотел я брать на себя личной ответственности за последствия. Все это должно быть толково организовано государством. А ехать на войну хотели люди, готовые пожертвовать своим положением, работой, семьей. Встречались среди них, правда, небольшое число добровольцев, которые сразу начинали требовать плату, причем не меньше двух тысяч долларов, не имея ни знаний, ни опыта.

В общем же, желающие воевать в основной массе выглядели вполне прилично на фоне тех ребят, которые заполонили всю московскую политику, как официальную, так и оппозиционную. Соответственно, к тому времени у меня был уже двухлетний опыт нахождения в добровольческих соединениях, поэтому моя голова не была забита предрассудками, что войны всех времен и народов должны вестись только по уставу Советской Армии. У меня так же была неплохая теоретическая подготовка по военному искусству и военной истории, поэтому истинную силу добровольческих соединений я представлял неплохо.

Мои выводы подтверждала и жизнь. С военной точки зрения русские добровольческие отряды даже при всех своих организационных недостатках к началу 1994 года себя вполне оправдали. Все, кто приехал воевать, были людьми, подготовленными к войне, и в первые месяцы проявляли себя в полной силе, довольно успешно и профессионально. Именно такими действиями они могли зарабатывать себе престиж в местной среде не только для себя, но и для России, хотя многие о столь высоких материях задумывались намного меньше, чем многие официальные представители из числа журналистов, дипломатов и военных. Я же тогда еще слушал поборников интересов России, да и как им не поверишь?! Когда среди них были известные генералы, которые призывали «патриотов России» на помощь сербам. Я верил и надеялся, что все это будет развиваться и добровольцы — единственное оружие России, — действительно пойдут потоком в сербские войска. Ведь Запад именно добровольцев боялся, так как война в Югославии приобретала бы мировой характер. Широкое участие русских добровольцев в югославской войне на сербской стороне стало бы восприниматься как югославской стороной, так и большей частью бывшего СССР с личных позиций.

На деле же все развивалось в типичном бюрократическом направлении. Добровольцами никто не занимался, но их имена нещадно эксплуатировались. Одни их поддерживали, другие обвиняли. Порою разрабатывались планы переселения русских из Прибалтики в Боснию и Герцеговину. Самый фантастичный план я услышал от известного Комшилова, почему-то, по его словам, оказавшегося сербским генералом по представлению Караджича, хотя местные сербские командиры не могли получить подобного звания, не говоря о человеке, который пробыл в Вышеграде один месяц. Так он заявил, что существует Балканский корпус, в состав которого входят тысячи казаков, которые с нетерпением ждут отправки на фронт.

Только им, как заявил еще один «белый» генерал Гора, не хватало малого — комплексов ПВО, которыми их, почему-то должно было снабдить российское правительство. Этот корпус был готов к «популярным» разведывательно-диверсионным действиям, так как его подготовкой занимался какой-то известный мне «специальный» сербский генерал, большой специалист по борьбе с терроризмом. План поражал своим размахом и, видимо, Босния для них оказалась слишком незначительной, поэтому этот корпус так и не был отправлен и остался в резерве для осуществления других «действий» по спасению России. Правда, на этом этапе у авторов проекта возникали разногласия с другими спасителями, поэтому они вообще всех добровольцев стали воспринимать в штыки. Мне пришлось испытать это, когда я по глупости, решил завести речь о добровольцах на собраниях московского землячества казаков. Я предложил им собрать сотню ветеранов-добровольцев и организовать для них подготовку, а также предоставить какой-то правовой статус. Все это закончилось полным крахом. Сначала один казачий «офицер», выгнанный чеченцами из Чечни, мне начал рассказывать, как какие-то бывшие добровольцы устроили погром в общежитии, в которое их поселили, и, даже, ему, офицеру, угрожали ручной гранатой. Затем за меня взялся сам пан-атаман, который громко кричал и стучал кулаком по столу, доказывая, что они уже давно работают с фронтовиками и лучше знают, что делать. Как я понял, они занимались только тем, что делали деньги. Был, правда, тогда предложен и военный план, который заключался в том, что надо выжидать, когда чеченцы дойдут до Тюмени. К атаману примкнул один из его приближенных, который бдительно спросил меня: «Неужели добровольцев, воюющих в Чечне на чеченской стороне, необходимо включать в эту добровольческую сотню?» Спор понемногу успокоился, и один молодой парень мне рассказал, что они много занимаются мастерством ведения рукопашного боя, видимо, полагая, что эти навыки являются главными качествами для участия в современной войне. Все эти разговоры особого воодушевления на меня не произвели, тем более что еще в 1992 году я слышал их, имея беседу с казачьим атаманом Кокунько. Так этот атаман заявил, что ехать в Югославию не стоит, так как там сербы не воюют, а за них воюют казаки против бандеровцев УНА-УНСО на хорватской стороне.

Точку всей этой болтовне поставил мой разговор в Патриархии, где один священник, занимающийся связями с сербами, без особого энтузиазма выслушав меня, заявил, что со всем он согласен, но вот, мол, не может забыть одного эпизода, который рассказал ему наш доброволец. Так тот, заявил, будто убил в Югославии тридцать мусульманских детей и женщин, и теперь не может спокойно спать. Впоследствии же оказалось, что речь шла об одном нашем «боевике», прожившим в Горажданской бригаде месяц и видевший мусульман вообще пару раз. Суть всех этих разговоров сводилась к одному: не нужно никуда ехать и воевать, а лишь необходимо делать деньги, а уж потом спасать Россию. Больше всего во всех разговорах раздражал назидательный тон речи.

В общем, я понял хорошо, что московская патриотическая тусовка отлично устроилась и никуда выезжать не собиралась. Я и не хотел с этой московской тусовкой связываться, но в ней и рядом с ней существовал своеобразный круг людей, как-то связанных с Югославией. Среди них были разные люди: или сами участвовавшие в этой войне, или их родственники, или же принимающие участие в каких-либо сербских организациях, и я получал от них некоторую помощь. Но и здесь без проблем не обошлось. Русские добровольцы уже в Москве приобрели защитников собственных интересов, цель которых была, главным образом, заявить о себе. Оказалось даже, что были люди, которые в любой момент могли с нас спросить, а чем мы вообще занимаемся в З-м РДО. Многое для меня тогда было непонятно, так как на первом плане был Вышеград, а к середине 1994 года его заняло Сараево. В конце 1994 года к нам приехал новый доброволец, Валера из Москвы, надолго у нас не задержавшийся, который сразу же после первой выпитой рюмки заявил, что к нам едет комиссия общественных деятелей разбираться с нашей деятельностью. Мы тогда недоуменно переглянулись, но позднее поняли, что все эти разговоры имеют под собой определенную почву.

Создавая видимость защитников русских добровольцев, многие через этот имидж сделали себе своеобразный престиж. […] Война в Югославии получила широкую огласку в мире. Однажды нашим ребятам пришлось невольно прервать излияния одного бывшего десантника, который пытался группе молодых девушек в Будапеште рассказывать, как их сбрасывали с парашютов в Сараево, и все это сопровождалось взрывами и запахом пороха. Однако в разгар беседы появились наши ребята, которых ему приходилось видеть в Гырбовице в одном из ресторанов, и рассказчику внезапно пришлось прервать свой монолог.

Военные песни еще терпеть было можно, особенно те, в которых пытались показать эту тематику в веселом плане, здесь и приврать не грех. А вот песни на политические темы иногда вызывали недоумение и вопросы. Здесь диапазон мнений в отношении Югославии был куда шире, от борьбы евразийцев и атлантистов, которых, правда, живьем мне так и не довелось увидеть, до того, что, мол, сам Ельцин вмешивается в дела Югославии, чтобы втянуть в войну Россию. Последнюю версию мне поведала одна московская интеллектуалка, ставшая в последние годы деятелем в церковном приходе.

Все эти разговоры на «горячие» темы в интеллигентских кругах ничего мне не дали, к тому же они прошли бесследно и для российских органов безопасности, нашпиговавших своей агентурой все партии и движения. Проблема русских добровольцев для них была слишком сложной и запутанной. Понятно, что работники безопасности получали указания сверху — бороться с наемничеством. Однако нас подвести ни под какую статью указа было нельзя. Помимо этого, Россия официально поддерживала Республику Сербскую, а мы были военнослужащими последней. Некоторые из этих работников относились к нам сочувственно и, возможно, русские добровольцы также входили в их засекреченные планы. Кто знает!?

Впрочем, моя персона также не была обойдена вниманием, через третьи руки, я узнал, что меня называют вербовщиком. Однако, я людей и не искал, они сами находили меня. Просто воевать можно идти иногда дружбой, а не службой, что многим еще не понятно, вот и пускались в связи с добровольцами слухи о тысячедолларовых бумажках или об их психопатологических наклонностях. Все же Москва больших неприятностей мне не доставила. Здесь уже хватало людей с самыми бредовыми идеями и планами, а так как главного московского интереса — денег — в моих планах особо не чувствовалось, то и внимание к ним не было.

Я понимал, что поддержать мои планы могут только власти Республики Сербской, а их представителем в Москве был только Тодор Дутина, официально числившийся представителем сербского информационного агентства, но фактически бывший послом Республики Сербской. В Москве он уже прилично освоился, благодаря довольно многочисленной сербской колонии, большую часть которой составляли выходцы из Боснии и Герцеговины. Их связывали с Республикой Сербской не только одни чувства, но и закон о военном налоге, в случае невыплаты которого они могли лишиться гражданства. Безусловно, многие сербские бизнесмены стремились помочь Республике Сербской потому, что как Югославия, так и Республика Сербская имели общие экономические и политические интересы, вследствие этого Тодор Дутина был фигурой довольно значительной, и видимо не зря московские структуры завязали с ним достаточно серьезные контакты. В отношении добровольцев Тодор, правда, осторожничал и, если помогал кому-нибудь, то это были одиночки, которые разными путями выходили на него; конечно, это все происходило не планово, а, скорее, в виде гуманитарной помощи.

В то же время в Москве действовало несколько десятков фирм из Сербии, Черногории, Республики Сербской, которые предлагали своим рабочим зарплату не меньше 800–1000 долларов. Однако в отношении добровольцев не было ничего стабильного и организованного, особенно когда это касалось денег, да и патриотические призывы о посылке добровольцев были весьма неудачны. Представители сербской власти в Москве работали весьма интенсивно, но работа эта для войны имела довольно странный характер. Пропагандистские выставки проводились часто и бестолково. Можно было, правда, услышать, будто сербы жаждали оружия: дело нужное и опасное, но в то время оно не так уж и было необходимо Республике Сербской. Уж чего-чего, а оружия в ней было предостаточно, а вот людей, готовых применить его, катастрофически не хватало. Югославская народная армия до войны считалась современной и большой армией Европы и была хорошо технически оснащена. Большую часть своего оружия она сосредоточила в Сербии и Черногории, оставив при этом большие запасы вооружения силам местных сербов в Боснии и Герцеговине, а также и в Хорватии.

Ведь лукаво мудрствовать не нужно, достаточно сравнить количество вооружения югославской армии с оружием воюющих армий всех сторон. По данным самой югославской стороной поданным в ОБСЕ, главную силу югославской армии составляли танки Т-55, М-84 (югославская версия танка Т-72), свыше тысячи БТР, в том числе вполне современная югославская БМП и М-80. Около четырех тысяч орудий калибра 76, 122, 130, 152 и 203 мм и минометов калибра 60, 62 и 120 мм. Свыше двухсот реактивных систем залпового огня 32-ствольных, 128 мм «Пламен» (дальность до 10 км) и «Огань» (дальность до 20 км), а также 12-ствольные 262 мм (югославо-иракские) «Оркан» (дальность до 50 км). Сюда следует отнести несколько десятков тактических ракетных комплексов «Луне», несколько сот противотанковых пушек, полтысячи противотанковых ракетных комплексов, в том числе «Малютки» и «Фагот», до полутысячи зенитных пушек калибра 20 мм и 30 мм (в том числе чешских «Праг»), 40 мм (шведских «Бофорс»). Также свыше полутораста боевых вертолетов «Газель», «Гана» (югославская версия «Газели»), советских Ми-8, плюс четыреста самолетов, из которых свыше полутора сот боевых советских истребителей-бомбардировщиков МиГ-21, МиГ-29 и югославо-румынских штурмовиков «Орао», а так же большое количество учебно-боевых самолетов «Галеб» и «Супергалеб».

В Югославии находилось также несколько заводов и фабрик военной промышленности, и потребность в ремонте и снабжении боеприпасами, а также в артиллерийско-стрелковом вооружении, да и, отчасти, в бронетанковой технике, удовлетворить вполне могли и не только Югославию, но и Республику Сербскую и Республику Сербскую Краину.

Таким образом, сербы имели достаточно и сил и средств, чтобы победить в той войне, тем более что аппарат государственной власти бывшей СФРЮ остался в их руках. На НАТО тут нельзя все сваливать, ибо как видится из моих записок, Сараево могло быть перерезано за день силами усиленного батальона или полка. Тем самым с режимом Изетбеговича, и так вынужденного вести тогда войну как с хорватскими войсками (ХВО Херцег-Босны и контингенты армии и полиции Хорватии), так и с мульманскими (Силы обороны Западной Босны Фикрета Абдича) было бы покончено. Для этого не нужны были ни танки, ни самолеты, ни международные посредники, ни политические вожди, а всего несколько способных командиров, которые смогли бы собрать подобный отряд в Сербском Сараево и через Миляцку готовых двинуть их по направлению к Вогоще и Райловцу, находившихся в сербских руках. Разумеется, эту войну, а в особенности фронт под Сараево, сопровождали бесконечные политические интриги, за которые немало людей заплатили головой. Однако, с моей точки зрения, даже на основе знания элементарной пехотной логики захватить несколько зданий и несколько улиц вполне было возможно даже силами одного Сараевско-Романийского корпуса. Достаточно было просто объявить массовый набор добровольцев в ряды этого корпуса и обеспечить им проезд и создание собственных отрядов в подразделениях и частях этого корпуса, дабы вся эта масса людей двинулась в наступление, и вряд ли приученные к «страной» войне в Сараево силы Армии Боснии и Герцеговины смогли долго сопротивляться. Падение Сараево изменило бы весь ход войны не только в Боснии и Герцеговине, но и политическое положение и п бывшей Югославии, и во всем мире.

Так что, думается, неслучайно русские добровольцы так и не появились в большом количестве под Сараево, и этому столь упорно противодействовали какие-то неизвестные тогда мне силы. Тогда мне, конечно, все это было неясно, и я не мог понять, почему иные сербы в органах власти (и в самом обществе) и тогда, и после войны воспринимали русских добровольцев, как чью-то «пятую» колону.

Одни из них поступали сознательно, другие — нет, но в общем-то все это был лишь одним из фактов той политики, которая и привела сербов к фактическому разгрому и за это русский народ ответственности не несет.

Оружия там хватало, а вот людей — нет, однако люди меньше всего интересовали сербскую власть, в чем я и убедился на опыте добровольцнв. Сербской власти они явно мешали, как и все те, кто хотел как-то «радикально» переменить ситуацию.

Так что сербскому народу стоит выдвинуть претензии, прежде всего, к себе и собственной власти, а не к другим государствам. По крайней мере, идеи о братсве русского и сербского народов получили свое подтверждение, только, к сожалению, дело развития не получило.