Глава 5. Командировка под Олово

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 5. Командировка под Олово

В ноябре у нас была новая операция под городом Олово, который контролировали мусульмане. Мусульманская община Олово граничила с территорией сербского Сараево в районе Илияша и Вогощи, а рядом находилась община Вареш, контролируемая ХВО. Хорватская община Вареш была с трех сторон окружена мусульманами, а с четвертой граничила с сербским Сараево. До другой самой близкой хорватской общины Киселяк хорватам необходимо было пересекать территории мусульманских общин Високо и Кладань, либо сербские общины Илияш и Илиджу, что представляло достаточно долгий путь. Хорваты здесь поначалу воевать не собирались ние с сербами, ни с мусульманами, зато торговали с обеими сторонами довольно бойко. В пограничном с общиной Вареш сербском селе Быргуле шла весьма оживленная торговля не только сербов с хорватами, но и сербов с мусульманами. Здесь продавалось все: свиньи, коровы, овцы. Торговали целыми грузовиками сигаретами и кофе, а порой и боеприпасами, шедшими с сербской территории на мусульманскую. Все это осуществлялось благодаря «мирному» Варешу. Понятно, что эти грузовики не принадлежали мелким торговцам. С началом боевых действий между хорватами и мусульманами все же идиллия прекратилась. Сербский министр внутренних дел Томо Ковач, приказал «прикрыть эту лавочку» и послал туда силы бригады специального назначения, в том числе отряд, дислоцированный в поселке Шековичи (где был с конца июня по сентябрь Леня, вместе с которым мы воевали на Озренской). По словам Леонида, их командир тогда предупреждал бойцов, чтобы они были осторожны с местными сербами: были случаи, когда те стреляли в сербских милиционеров из-за недовольства, что их лишают возможности торговать. В то время был арестован председатель сербской общины Олово, а военный командир местной линии обороны, не став дожидаться ареста, уехал в Белград, распродав перед этим значительную часть оружия и техники собственных войск.

Тогда еще линия обороны, как сербов, так и мусульман просто не существовала: она была лишь на карте. По словам Лени, между бункерами расстояние составляло несколько сот метров, где паслись стада овец и коров. А между сербами и хорватами вообще никакой линии обороны не было, и поэтому специальная милиция тогда могла войти в Вареш, овладев им. К тому же хорваты к сербам относились намного лучше, чем к мусульманам. Сил у сербов так же было предостаточно, потому что на фронте с мусульманами было затишье из-за начавшейся войны мусульман с хорватами. Рядом с Варешом находились позиции сербской Илияшской бригады, которая всегда могла поучить подкрепления сербских Илиджанской и Игманской бригад.

Наконец, можно было получить помощь других бригад Сараевско-Романийского корпуса, а также Защитного полка, стоявшего во Хан-Пиеске.

Таким образом, собрать 4–5 тысяч человек с техникой, сербам не представляло труда и вряд ли местное хорватское руководство в Вареше отказалось бы от их помощи, да и кто бы его спрашивал.

Однако, как всегда, согласно «лучшим традициям», сербские верхи проводили беспрерывные согласования и подсчеты, а их более слабый противник, не отягощенный, однако чрезмерным числом «специалистов», оказался инициативнее. Мусульмане, силами 7 «мусульманской» бригады, быстро сломили сопротивление Варешской бригады ХВО, в которую входила чета местных варешских сербов, взял Вареш и несколько поселков вокруг него. На сербскую территорию прибывали беженцы из Вареша, которых сразу же отправляли в Киселяк. Однако бригаду ХВО, сербы заставили держать позиции на горном массиве Звезда (1349 м), разрешая ее бойцам отправляться на отдых в Киселяк, лишь при условии прибытия оттуда такого же числа бойцов или новой смены.

Конечно, если бы тогда было начато сербское наступление на общевойсковом уровне, то была бы взята вся территория Вареш, ибо к обороне мусульмане не были готовы. Выполнение этого плана было возможно вследствие разразившегося мусульманско-хорватского конфликта. Приблизительно в это же время объединенные силы ХВО наступали на город Фойницу, дабы установить связь с Киселяком. Таким образом, главные силы Армии Боснии и Герцеговины были направлены на борьбу с хорватами: в первую очередь — под Горни Вакуф, практически изолированный мусульманский район (или «анклав»), переход которого в руки хорватов казался тогда весьма вероятным. Территория Боснии и Герцеговины была переполнена хорватскими «анклавами» различной величины. Судьба хорватов в таких анклавах, контролируемых ХВО, была различна. Из нескольких войска ХВО были изгнаны, как была изгнана часть мирного хорватского населения. Республика Сербская тогда приняла 4–5 тысяч бойцов ХВО и около 80 тысяч хорватских беженцев. Другие же «анклавы» сумели удержаться благодаря своему нейтралитету, а главное — поддержке умеренных мусульманских лидеров вроде тех, которые держали тогда власть в Тузле. Особняком стоял хорватский «анклав» Жепче, граничивший с одной стороны с Добоем, а с другой стороны — с мусульманскими Завидовичами и Маглаем. Здесь была просто кровавая резня, и хорваты уже не могли договориться с мусульманами. В Маглае, Завидовичах и Зенице находилось настоящее гнездо исламского фундаментализма. Во 2-м местном корпусе Армии Боснии и Герцеговины были созданы подразделения моджахедов. В нескольких местных селах, бывших когда-то сербскими, поселились арабы, иранцы, турки и прочие представители исламских народов, прибывшие защищать исламскую землю от сербских и хорватских «агрессоров».

Понятно, что хорваты к мусульманам доверия никогда не испытывали, хотя и принимали участие в начале войны в изгнании отсюда сербов. Именно командование ХВО Жепче предупреждало сербскую власть в Добое о мусульманских обстрелах. А отдельные сербские подразделения из Добоя и Озрена, из Бани и Луки в добровольном порядке отправлялись защищать хорватский «анклав» Жепче, хотя делалось это небезвозмездно. Мой послевоенный сербский товарищ Синиша «Поп» из Добоя рассказывал, как он и его группа 28 июня 1993 года, на сербский церковный праздник «Видовдан» вместе с хорватами взяли Жепче у мусульман. Сербское руководство тогда могло просто поднять сербский флаг над Жепче, а хорваты вряд ли бы сопротивлялись. Этим бы сербы получили возможность без особого труда освоить весь тридцатикилометровый участок дороги от сербского Добоя в сербский Теслич. Тем самым силам сербской тактической группы Озрен, в случае их наступления из Возуче, навстречу войскам Сараевско-Романийского корпуса, обеспечивался бы надежный правый фланг. Такой план мог быть осуществлен в течение нескольких недель. В этой операции были заинтересованы и хорваты, и сербы. В случае успеха второй по величине город — Тузла был бы окружен с трех сторон и отрезан от Зеницы.

В Тузле тогда были сильны кадры из числа довоенных коммунистов, которые к религиозным убеждениям относились крайне равнодушно. Здесь же между самими мусульманами постоянно вспыхивали разногласия, а хорваты постоянно подливали «масло в огонь», так что местная власть сама бы пошла, служить сербам. Это автоматически привело бы краху державы Изетбеговича тем более в то время, в Западной Боснии Фикрет Абдич создал из местных мусульман собственную армию в десять тысяч человек и начал воевать против лояльных Изетбеговичу частей 5-го корпуса Армии Боснии и Герцеговины. Вскоре он же подписал мир с Республикой Сербской. Тем самым, начни сербы наступление через Вареш к Озрену и Жепче, то война бы на этом закончилась, а Босния и Герцеговина была бы поделена между сербами, хорватами и мусульманами. Но этого не произошло, и вместо наступления всего Войска Сербского на Олово, осенью 1993 года была организована операция лишь силами Сараевско-Романийского корпуса, и то в ограниченных масштабах. Сербская линия фронта под Варешем опасно вдавалась выступом вперед в неприятельскую территорию. В глубину и ширину этот выступ проходил приблизительно на 15–20 километров. На левом основании этого выступа находился горный массив Чемерно (1465 м), по которому проходили позиции мусульманских войск, получавших силы и средства из находящихся в 15–20 километрах от них мусульманских городов Бреза и Високо. Правда, основание этого выступа было менее гористое. До мусульманского города Олово было километров десять. Здесь позиции сторон пересекала автомагистраль из Сараево в Олово. В Сараевском направлении она шла через сербское селение Семизовац, как бы отсекая выступ, но мусульмане тогда не думали о нападении. Фактически сам этот выступ находился между горными массивами Звезда и Чемерно.

Таким образом, упомянутый сербский выступ в неприятельскую оборону находился большей частью на плоскогорье, носившем название Нишичское, и поэтому в боевых приказах и донесениях упоминались Чемерно, Нишичское, Олово, хотя речь шла о довольно ограниченной территории, за которую велись бои не менее ожесточенные, чем за Игман.

В 1993 году основное внимание сербского командования было обращено на правый фланг Нишичского выступа в направлении на Олово. Это вполне объяснимо, так как именно это направление противника было менее укреплено. Город Олово находился на левом берегу реки Кривая, которая отсекала его от остальной территории мусульман. Здесь же находилась единственно относительная безопасная для мусульман дорога из города Завидовичи.

Сербские войска сумели взять значительный кусок территории села Урна речка. На этот участок фронта начали перебрасывать новые сербские формирования. Наша бригада во второй половине ноября послала под Олово для участия в текущей «акции» «интервентную» сводную чету, командиром которой был назначен Мишо Чолич. Из четы Алексича с ним под Олово отправились четверо русских добровольцев Саша Шкрабов, «Очкарик», Саша П. и «Хозяин», недавно вернувшийся из России. По инициативе Саши группа с самого начала стала разведывательной. Дней через десять после их отбытия воевода стал получать слова благодарности за ребят. Генерал Милошевич особо отметил русских разведчиков, а «Очкарик» от него в подарок получил охотничье ружье. Русские разведчики первыми прошли неприятельскую линию обороны и вошли в села Хайде, Зубета и Равне, а через два дня овладели высотой Мачак. Саша П., «Очкарик» и «Хозяин» получили легкие ранения. Через две-три недели на смену им отправился сводный отряд под командованием Чубы. Из нашей четы в нем находились Горан Моро, я и Витя Десятов. Были в нашем отряде и мои знакомые по Тырново — Ацо Шешлия и Младжо из четы Папича. Наш путь длился около семи часов по окружной дороге через Пале. Ехали весело с песнями и ракией. Было несколько пьяных, а один из них, «Лале», напился до того, что из грузовика его выносили. Мы с Виктором напиваться с нашими «братушками» не стали, но из-за холода выпили пару глотков. Впрочем, конфликтов не было. В грузовике нас набилось основательно, мы с Виктором устроились с краю, где выскочить было легче. На наши места особенно никто не претендовал, так как все стремились спрятаться подальше в глубь от холода. Вид взятого села всех оживил, кое-где в домах горел свет. Некоторые бойцы посчитали подвигом подпалить оставшиеся целые дома. Мы свернули на обочину и выехали на грунтовку, здесь находилось село Цырна Риека (Черная река), и мы специально пошли осмотреть неприятельскую линию обороны. Было очевидно, что траншеи и блиндажи рылись в спешке. Сербские войска здесь штурмовали позиции противника на танках, так как следы от них еще хорошо сохранились.

Мы проехали села, и наша дорога пошла лесом еще километров пять. На середине пути мы увидели неприятельские бункера, основательно построенные.

Наконец, мы прибыли на место, где нас встречал Шкрабов. Село называлось Равнее, нам отвели для отдыха дом местного ходжи. «Очкарик», «Хозяин» и Саша П. прихватили по цветному телевизору и уехали на базу. В нашу разведывательную группу, кроме Шкрабова и меня с Виктором, вошли еще двое сербов из Гырбовицы. Одного из них звали Драган, восемнадцатилетний парень по прозвищу «Мунгос» (Мангуст), невысокого роста, но очень нервный, хотя Шкрабов был им доволен. Драган же почитал Сашу как своего учителя. Другой, по прозвищу «Итальянец», был старше лет на десять, носил броду и усы, а прибыл из Рима, где занимался какими-то «темными» делами. У него был опыт службы во французском иностранном легионе. Воевать он умел и любил. Саша меня познакомил с командиром сербской группировки Младеном Савичем, который очень доверял его профессиональным навыкам. Сашу, по его словам, раздражали многие из сербов, прибывшие под Олово вместе с ним. Хотя говорили они много, но были равнодушны к боевым действиям, саботировали и приказы Мишо Чолича, зато как «заправские ветераны» отличались в пьянстве и грабежах! Саше приходилось даже некоторым угрожать оружием, чтобы сохранить дом, где спали русские, от грабежа и поджога. В селах стоял хаос, мусульмане оставляли хорошие автомобили и все то, что было ими нажито за многие годы, и сербы «чистили» все с завидным умением. Наши же несколько автомобилей просто расстреляли, чтобы не наживались те, кто прятался за их спины. Дома же стремительно начали поджигать, а потом негде было даже переночевать. Сгорела местная мечеть, и руку, кажется, здесь приложил «Очкарик».

Русские по заданию командования продолжали разведку, по пути устраивая засады. Однажды ночью они вышли на командный пункт мусульманского специального формирования. «Очкарик», мстивший за свое ранение в ногу, из снайперской винтовки уложил офицера. Наши ребята дважды попадали в заварушки и имели потери. Сербские войска достигли на этом участке определенного успеха. За высотой Мачак начиналось Олово. Все ждали наступления, и поэтому Саша остался, хотя все, кто прибыл вместе с ним, вернулись домой.

Мы с Виктором устроились в доме без особых удобств. Рядом с нами в доме находился центр связи. С наступлением сумерек мы услышали перестрелку, и поспешили с Сашей на выстрелы. Обнаружив, что Ацо был убит, мы вошли в дом, одна из комнат которого была набита людьми — среди них был потрясенный Младжо. Шкрабов справедливо разозлился: любой выход на разведку должен был согласовываться с ним. Саша задерживаться не стал, я же остался, ибо хорошо знал Ацо, и на душе было скверно. Помянув его ракией, я ждал «разборок» о причинах его гибели. Но они не последовали, а жаль: оказалось, только что приехавшей группе пришедший из штаба офицер приказал открыть отвлекающий огонь, неизвестно зачем. Одна группа, вместо того, чтобы просто открыть огонь, зачем-то пошла в сторону противника, до которого было несколько сотен метров. Шкрабов обвинял «Мыргу», бывшего с ним в первой группе, но тот все отрицал. Впрочем, ребята, попав под огонь пулемета и потеряв Ацо, все же успели вынести его из-под огня. Естественно, на следующий день вся группа покойного Ацо (пять-шесть человек) отправились назад на похороны.

Следующие дни прошли спокойно, а наша маленькая группа вела разведку. В нашей чете было человек сорок–пятьдесят, и я успел с некоторыми познакомиться поближе. Особенно мне запомнился Душко, пятидесятилетний серб с длинными волосами и бородой, с шапкой на голове. Представители нашего батальона отличались многообразием «военной» формы, на некоторых была израильская по типу советской «афганки». В нашей чете находились десятка два бойцов из Касиндольского батальона, но, к сожалению, ни у Саши, ни у Чубы, отношения с ними не складывались. Сначала Шкрабов разозлился на них за отказ ходить в любые акции. Он резко поговорил с командиром, дав в конце разговора ему лопату для рытья траншеи. Касиндольцы были не такие уж плохие ребята, а типичные местные сербы, и отношения у них складывались по родственным и клановым связям, что было далеко не лучшее на войне.

Куда дисциплинированнее была «Серпска Гарда», державшая левый от нас фланг. Это была часть, подчинявшаяся центру, пополнявшаяся по призыву на срок один год. Главнокомандующий ВРС генерал Ратко Младич дислоцировал ее в своем родном Калиновике на высокогорном плато, и оттуда до Сараево было недалеко. Называлась она бригадой, на деле была неполным полком, однако на фронт отправлялась часто. Хотя было видно, что многие молодые солдаты боятся, все же организация делала свое дело, и в отличие от других сербских частей, в бригаде большое внимание уделялось строительству бункеров и огневых позиций. Проблем с дисциплиной не было, и дежурства неслись хорошо, хотя в составе бойцов находилась 18–19-летняя молодежь, поэтому потери были постоянно.

Сразу после приезда наша интервентная группа получила не вполне ясную задачу: занять откос, отстоящий на расстоянии несколько сотен метров от позиций этой бригады. Собралось нас тогда человек четырнадцать. Кроме меня, Саши, Вити, «Итальянца» и «Мангуста», пошли Чуба (как командир), Моро, «Муса», «Кики», какой-то доброволец из Сербии и другие бойцы, чьих имен я уже не помню. Пройдя небольшое расстояние, мы разделились. Шкрабов, «Итальянец», «Мангуст» двинулись окружным путем. Мы с Виктором отправились левее, прикрывая их слева. Остальные под командованием Чубы остались на позициях. Снега не было, и мы были в израильской форме. Ползали мы долго, стрельбы не было, кроме очереди Шкрабова, но перестрелки не последовало. Наконец, мы вышли, за нами потянулись другие и почему-то в полный рост. Шкрабов замахал руками, приказывая им присесть. Тогда никаких боевых действий не последовало.

Ходили мы еще в разведку и на высоту Мачак, с которой в перспективе представлялся хороший обзор. Но стрельбы и тогда не последовало. Как-то мы возвращались от Чубы, и нас обстрелял снайпер. Витя шел впереди. Услышав свист, мы с Сашей рванули бежать, а Витя, как ни в чем не бывало, продолжал расхаживать со снайперской винтовкой. Мы заорали на него тогда, и все вместе скрылись за оградой. Как-то вечером мы решили у разведчиков Гарды разжиться консервами и пошли к ним в гости. По дороге увидели, как развлекались молодые ребята, пуская в небо огневые очереди, а один даже поджег стог сена.

Разведчики приняли нас хорошо, и, конечно, не ограничились только консервами, нашлась и ракия. Говорили обо всем, а потом Шкрабов и командир разведчиков Шпирич решили показать друг другу свои знания по передвижению в лесу. Меня заинтересовал метод Шпирича держать автомат: он держал его на сгибе правой руки, а правой кистью поддерживал за ручку стволом вверх и вбок. В случае опасности, автомат перекидывался стволом вперед и левой рукой подхватывался за ствол. В лесу левая рука должна быть свободной, тем более что ствол не поднимался над головой. Шкрабов не остался в долгу, к нему присоединился и Виктор. «Гардисты» с уважением относились к русской группе Алексича, заметив, что воевода имеет одну из лучших разведывательных групп. Шпирич показал гильзы от Калашникова с арабской вязью, которые были найдены на позициях, где был убит боец.

Посидев еще немного, мы попрощались и отправились домой, а по дороге Саша и «Мунгос» спели русскую песню «Соловей, соловей, пташечка», которая очень нравилась последнему. Было признано, что русские солдаты — лучшие в мире, а возражать никому не хотелось.

Вернувшись, домой, мы поставили на растяжку осколочную мину, правда, чтобы осколки не ударили по людям: нужно было отгонять любителей наживы от наших мест пребывания. Нам не хотелось терять наши вещи и снаряжение. Остальные же дома опустошались моментально. Некоторые местные снабженцы, привозя на подводах горячую пищу бойцам, тут же скупали у них все подряд, а за бутылку ракии подчищали вообще все. Осуждать здесь было некого, но раздражало отсутствие порядка, ведь это порой доводило до склок и ссор. Как-то раз, услышав крик на улице, я вышел, и увидел, что «Мырга» и «Мунгос» ругались, а рядом с ними стоял серб, развозивший похлебку, и две женщины. Оказывается, «Мырга» хотел из соседнего дома продать ванную, предварительно даже отмыв ее от находившегося там дерьма. «Мангуст» посчитал, что этот дом отвоеван нами, и, следовательно, ванна тоже наша, и продажа ему не понравилась. Они ругались так, что чуть не схватились за автоматы, и нам пришлось их долго успокаивать. Через несколько часов «Мырга» снова стал «хорошим парнем», начав беседовать с «Мунгосом». Саша к «Мырге» относился настороженно, я же его знал дольше и понимал, что весь его внешний вид — длинная борода, «шубара», кожаный жилет, который делал его едва ли не символом Гырбовицы, — важный для него имидж. Его внешность часто привлекала к себе фоторепортеров, но образ «кровожадного четника» в отношении «Мырги» был полным вымыслом. «Мырга» попадал в постоянные неприятности. В сентябре 1994 года он на Игмане погиб по вине сербов: возвращаясь ночью из разведки с другими сербскими добровольцами, нарвался на огонь с сербских позиций.

Наступления так никакого и не было, и Саша с несколькими бойцами отправился на базу. Оставшись с Виктором, мы решили вместе с офицерами Гарды заняться разведкой. Два офицера должны были пройти по нейтральной полосе, чтобы обнаружить противника. Мы с другими офицерами уходили вглубь территории противника на 100–200 метров. Стрельбы здесь особой не было, люди, в основном, охраняли свои позиции. Линия обороны была слишком извилистой, мы легко могли попасть под перекрестный огонь. Я всегда предпочитал возвращаться домой, следуя за другими бойцами, потому что молодые бойцы из «Серпской Гарды» могли открыть огонь по нам. Разведка не дала никаких существенных результатов, обнаружили только один бункер, непонятно когда выкрытый противником.

Мы опять получили приказ вывести командира с двумя офицерами и охраной на откос, где уже мы были со Шкрабовым. Нас было несколько человек: Виктор, я и несколько бойцов Гарды. Группу пришлось вести мне, и я взял немного левее. Выпал снег, мы были в белых комбинезонах. После получасового ползания мы вышли к лесному пути, и здесь я заметил неизвестную мне мину-растяжку, высокий 20–30 сантиметровый зеленый столбик, от которого вдоль дороги тянулся провод. На самой мине была написана желтой краской арабская вязь. Что делать с ней я не знал, тем более что она могла быть усилена двумя — тремя «паштетами».

Предупредив поручика Оташевича, я от нее взял под прямым углом вправо и через десять минут вышел на откос. Наша задача была выполнена и после того, как комбриг обошел откос, делать нам уже было нечего. Результатов же никаких не последовало, линию обороны опять перемещать не стали, Чуба попросил меня больше в разведку не ходить, я тогда колебался, так как не понимал причины такой просьбы, хотя и предпочитал действовать по приказу, без которого все мои поступки были самодеятельностью

Одна из перестрелок закончилась для нас печально. Я сидел у Чубы, вдруг услышал выстрелы и бросился в соседнюю комнату, где окна выходили на лес, а затем выскочил во двор. За углом одного из домов стоял Моро, высовывая ствол автомата из-за дерева. Очередной выстрел срезал ему макушку автомата. Мы открыли ответный огонь, хотя для стрельбы не было ни одного подходящего места. В дом внесли парня с простреленной ногой. Здесь же был убит один из бойцов, и ранена медсестра Светлана. Я ведь несколько раз тогда предлагал сделать на чердаке стрелковое окно, но все оставалось по старому.

У нас даже не было прямой связи с позициями на соседнем Мачке. Однажды мы с Виктором и несколько сербов отправились по каким-то делам на сербские позиции на Мачке и чуть-чуть не попали под пули своих же. Шли мы тогда общепринятым путем: подойдя к бункеру, услышали вопрос часового. Пароля мы не знали, и, чередуя сербский с русским, начали объяснять, что мы из соседней четы. Все было бесполезно, лишь щелкал затвор. Хорошо, что нашлись люди, которые объяснили ему, что к чему. У меня же возникло глупое желание дать ему в лоб, ведь он со страха мог перестрелять не только нас, русских, но и своих же сербов, если бы те появились на дороге.

К тому времени мы прибыли под Олово, в Викторе особой нужды не было, и он ждал возвращения. Из новой смены прибыли лишь трое: Драган и Миленко, доброволец из Белграда, еще один Драган Н., финансовый инспектор (тоже из Белграда). Мне было надежнее действовать, когда рядом русский: по крайней мере, не бросит. Но Виктор иногда вел себя не слишком осторожно. Как-то я, Виктор, поручик Оташевич и командир взвода Гарды, черногорский доброволец «Мырча», решили обойти позиции со стороны противника. «Мырча» обратил мое внимание на Виктора, который был в белом свитере, полурасстегнутых ботинках и со снайперской винтовкой за плечами. Он походил больше на охотника, чем на разведчика. Тогда было ясно, что противника на «нейтралке» нет, но надеяться на русский «авось» — не слишком осторожно. У Виктора были какие-то внутренние душевные проблемы, и ему просто нужно было отдохнуть. Виктора я знал больше других, и желания вывозить его раненого или мертвого, у меня не было. Виктор и сам не хотел долго задерживаться, а скуку свою он скрасил посещением штаба «Горажданской» бригады, к тому времени переброшенной под Олово. Виктор к тому времени имел квартиру в Вышеграде и хорошие отношения с «горажданскими» сербами. Мне же было там делать нечего, поэтому я с ним не поехал. Кто-то собрался на грузовике уезжать в Луковицы, и Виктор присоединился к ним. Перед отъездом я закинул Виктору мешки с картошкой для наших ребят. Дело в том, что к нам случайно попали сухпайки НАТО, видимо, самолет промахнулся и сбросил их на нашу территорию, а не на мусульманскую, так что проблем с разнообразием сухпайков у нас не было. Картошки в подвале было полно, и ее гребли все, кому не лень, и я решил отправить ребятам два мешка картошки. К сожалению, Виктор довез только один, а второй у него сперли его сербские боевые товарищи.

Скучать мне не приходилось, почти каждый день я ходил в «Гарду», а вечерами я проводил время у связистов по соседству — Бане и Зорана Г. Бане не сиделось на одном месте, он все куда-то ездил, то на свадьбу, то в гости; впоследствии он таким образом нашел невесту, и больше я его не видел. Я близко сошелся с Зораном Г., который до войны жил в Сараево. Мусульмане убили его отца, а он с матерью и сестрой перебрался жить на дачу в район Пале, где жил его двоюродный брат Ташо с отцом, матерью и сестрой. Позднее я к нему наведывался в гости, и чуть было не заблудился во всех этих ручьях, лесах, горах. Только тогда я начал понимать, как велика площадь новой столицы Республики Сербской — Пале. Я шутил с Зораном по этому поводу, что если бы мусульмане штурмом захватили всю Республику Сербскую, то его дачу нашли бы только года через два. Дача была очень маленькая, хотя и двухэтажная, и как они все там умещались, было просто удивительно.

Зоран был хорошим товарищем и сразу захотел сходить со мной в разведку, узнав, что мы со Шкрабовым планировали ударить по мусульманскому бункеру гранатометом. Впрочем, это не удалось, тем более Бане просил меня, чтобы я не брал с собой Зорана. Все же с Зораном мы попали в переделку, но не с мусульманами, а с сербами. Зоран пригласил меня в гости к своему знакомому на праздник «Славу», то есть День святого этой семьи. Такой праздник отмечает каждая сербская семья, он установлен святым Саввой еще 700 лет тому назад.

Хозяин был очень хлебосолен, но был у него гость — «бородатый боевик», вероятно, ветеран «торговых операций» на этом фронте. Он сначала прицепился ко мне, что я, мол, не «русс», а «серб», и затем начал привязываться к Зорану. Особой опасности он не представлял, но устраивать склоку у гостеприимного хозяина не хотелось. Провожая, хозяин долго извинялся за неспокойного гостя, щелкавшего в другой комнате затвором. Ничего вразумительного я не услышал, но отнес это к местным чудаковатостям, на которые местный народ был изобретателен.

Другом, схожий случай чуть было не закончился трагически, когда мой знакомый «Мырча», подвыпив, бросил в своих наступательную ручную гранату, ранив при этом несколько человек: это произошло во время приезда родителей к своим детям-солдатам,

Хотя «Мырча» был смелым и хорошим парнем, но ничего достойного в том факте нет. Тогда, под Олово, «Мырча» обошелся без тяжелых наказаний, так как последствий никаких не было, а командиром он был хорошим. Позднее я слышал о нем в декабре 1994 года, во время боев на Игмане.

Послушав всю эту историю в «Гарде», я тогда договорился с поручиком Шаренцем и его другом сходить к хорватам. Те, якобы, по словам этих офицеров, имели много денег и скупали одежду и продукты. Я во все это поверил, да и прогуляться до ХВО было любопытно.

Где-то в полдень мы, наконец, собрались. Я взял с собой остатки консервов, офицеры взяли два комплекта формы и патроны для пистолетов. Цель оказалась не так близка, как нас уверяли: мы добрались только к сумеркам. Справа находились мусульмане, которые изредка постреливали по своим вчерашним союзникам, слева в десятке метров начинался крутой обрыв, с которого хорватам легче было слетать на дельтаплане, чем спускаться самостоятельно. Позиции хорватов меня порадовали. В отличие от сербов, они вырыли глубокие блиндажи, от которых расходились глубокие же траншеи с брустверами и заканчивались открытой ячейкой, где обязательно дежурил один боец. В блиндажах стояли печки, так что хорваты были устроены неплохо. Подобные бункера располагались через каждые 50 метров.

Персоны мы были важные, и нам дали в сопровождение худого, высокого, остриженного «ежиком» парня, очень похожего на солиста английской группы «Clash». Коммерческие дела шли у нас не важно, так как хорваты покупать ничего не хотели, и мы после десяти бункеров сели передохнуть и поговорить с хорватами о жизни. Меня же это не занимало, и я со своим проводником-панком пошел посмотреть «бункера». Ничего продать опять не удалось, и я, выпив стакан водки, решил вернуться. Ходить в темноте по камням было опасно, а под утро, мусульмане любили пострелять, так что нужно было торопиться. На обратном пути мой проводник рассказал, что работал в Москве и риторически передал привет каким-то своим московским подругам, не дав при этом ни адреса, ни телефона. Дойдя до своих попутчиков, я передохнул, и мы отправились в обратный путь. Надо отметить, что в темноте Шаренац видел лучше нас и спотыкался меньше. Мы вымотались страшно, а рюкзак с консервами буквально отрывал плечи. Что-то застопорило тогда в моей голове: понять не могу, почему я эти консервы тогда не оставил у хорватов? Но все-таки коммерческий успех пришел ко мне, правда, не через мое умение.

Связист Бане тогда в очередной раз собрался жениться, что, видимо, облегчало ему доступ в дом его предполагавшейся невесты. Заодно он договорился со своими так и не состоявшимися родственниками и продал им все из нашего дома, вместе с моими консервами. В сделке принял участие и Зоран, так что я им открыл дом, где я остался один, позволив вынести как печь и мебель, так и старый ковер с дыркой посередине. Сделка состоялась, и я получил за них 150 марок. Правда, между Зораном и Бане были какие-то размолвки, так как Бане, похоже, обоих нас обманул с деньгами, но меня это не интересовало, потому что я уже не впервые видел подобные картины. Вскоре поручик Оташевич снова предложил идти в разведку, но неожиданно все изменилось. Пришел приказ срочно отправляться под Округлицу, сербское село на противоположной стороне выступа под Олово, где была прорвана линия фронта. Нам на помощь дали танк, который стоял рядом. Я сел на броню этого танка, остальные разместились в грузовике, и все мы двинулись. На месте нас ждал командир, который нас разместил в двух «бункерах» через ложбину. Впереди была большая гора, с одной стороны лысая, а с другой, покрытая невысокими деревьями и кустарниками. По ее верху и шла взятая противником сербская линия, состоящая из нескольких отдельных бункеров. Из рассказов мы узнали, что неприятельская группа напала на один из «бункеров», одного бойца убили, другого взяли в плен. А по радио сербы слышали, что пленному выкололи глаза и отправили в свою тюрьму. Остальные же бойцы просто сбежали со своих позиций.

Противник всерьез заниматься обороной позиций не хотел, но перестрелка была слышна. Наша группа, спустившись, пошла прямо в лоб на захваченные позиции. Впереди шел местный командир, которому уже сообщили, что гора свободна. Мы гурьбой шли за ним. Меня утешало одно, что всех сразу враг перебить не сможет. На эту же гору с правой стороны поднималось еще одно подразделение.

Слава Богу, потерь мы тогда не понесли. Гору взяли без боя, но Чуба, со своими больными почками, мог загнуться и без стрельбы, и я старался не отходить от него.

Мы вернулись на базу. В Хайде, однако, нас ждал сюрприз. Сторожевое место перед нашими домами сгорело вместе с сараем. Ясно, что это была работа кого-то из «касиндольцев», которые постоянно требовали от Чубы, чтобы он разрешил им проводить свою смену в доме, а не на позиции. Меня это вывело из равновесия, последней каплей было то, что ящик, полученный нами с ручными гранатами, был разобран «касиндольцами».

Ручные гранаты мне были особенно дороги, и я пошел разбираться с командиром «касиндольцев». Здесь уже я припомнил и их нежелание подчиняться Чубе, участвовать в акциях и все остальное. С моей стороны было все: и автоматные очереди, и «кулачный бой», и хватание за грудки, видимо нервы мои сдали. Сейчас, по прошествии времени, думаю, что я тогда мог кого-нибудь застрелить, и не дай Бог, если бы кто-то из них сделал только лишнее движение. Потом я возвратился в дом, а с их стороны пришла делегация для переговоров, но форма была выбрана резкая, так что мне пришлось запустить одному делегату стаканом в голову и пройтись матом по их адресу и всей их родне, сказав, что так воевать нельзя. Не знаю, насколько мое объяснение было для них доступно, но расстались мы хорошо, и больше недоразумений между нами не возникало. Хотя в лучшую сторону они не изменились, и я это понял, к сожалению, лишь после войны. Как мне рассказывал Драган Н., в Белграде «касиндольцы» не спали всю ночь и выставили караул вокруг дома, что они не очень хотели делать в отношении мусульман.

Когда на следующий день на смену к нам приехало новое пополнение, некоторые из них жали мне руку, а все остальные мило улыбались. Сев в грузовики, мы отправились по домам, и на этом наша акция под Олово была закончена.