Долгий путь домой

Долгий путь домой

«К вечеру того же дня нас привезли на вокзал и разместили в жестких вагонах с зашторенными белой тканью окнами. Сразу после посадки поезд двинулся на юго-запад в город Турку, куда прибыли поздно вечером. В порту нас пересадили на небольшой пароходик каботажного плавания также с зашторенными окнами, и без задержки мы поплыли мимо шведских берегов в немецкий порт Свинемюнде. Там нас пересадили в вагоны международного класса «Митропа», в каждом вагоне поставили охрану из гестаповцев и повезли через Берлин на австро-германскую границу.

В Берлин мы прибыли поздно ночью. Кроме нашего поезда на путях стояло несколько эшелонов с новобранцами, отправляющимися на Восточный фронт. Тихая ночь оглашалась их радостными криками, воплями, свистом, трещотками. Все это производило впечатление, будто тысяча чертей веселится, что очередной грешник попал к ним в ад. Живые смертники отправлялись покорять нашу Родину.

Вдруг все стихло. Оказалось, что прозвучал сигнал воздушной тревоги. Послышался топот подкованных сапог солдат, убегающих в бомбоубежище. Небо осветилось прожекторами, началась стрельба зениток и разрывы тяжелых авиационных бомб. К счастью, ни одна из них не попала на привокзальную территорию. Это был налет английской авиации на промышленные районы северо-западной части Берлина.

Вскоре наш поезд в кромешной тьме двинулся на юг. Австрию мы проезжали в ясный, солнечный день; наш поезд с двумя паровозами то медленно поднимался в Альпы, то по глубокому ущелью быстро спускался в долину, минуя нарядные дома, утопающие в цветущих садах. Какая же благодатная природа в этой стране! От такой ликующей красоты еще тяжелее становилось на сердце от мысли, что спокойная мирная жизнь для нашего народа закончилась, впереди тяжелые дни и большие жертвы.

В конце дня мы пересекли австро-югославскую границу, и к вечеру следующего дня наш поезд прибыл в город Ниш, километрах в пятидесяти от югославско-болгарской границы. Здесь наши вагоны поставили в тупике на территории табачной фабрики, обнесенной высоким железобетонным забором. Нам было суждено простоять там 23 дня в вагонах при сорокаградусной жаре без права выхода из вагонов даже детей. По этому поводу мы пригласили к себе шведского представителя и начальника охраны гестаповца Вольфа. Заявили им резкий протест против установления фактически тюремного режима. Подчеркнули, что Германия нарушает международные правила. Мы потребовали ежедневных прогулок для женщин и детей три раза в день по одному часу, мужчинам – два раза.

Гестаповец, вначале беседы хорошо говоривший по-русски, высокомерно и нахально отметил, что их армия уже заняла Смоленск и без сопротивления движется на Москву. Поэтому скоро нам будет некуда ехать и лучше перейти на немецкую сторону, о чем и объявить на весь мир. Посланник Орлов очень плохо себя чувствовал и в начале беседы ушел к себе в купе. На наглое предложение немца пришлось отвечать мне. Кстати сказать, еще в Свинемонде, когда мы размещались в вагонах, заметил, что поведение Вольфа скорее напоминает работу представителя немецкой разведки, чем охранной службы. Его предложение об измене родине всему составу диппредставительства в Финляндии подтвердило мое мнение. Требовался квалифицированный ответ разведчику. Находившиеся со мной Ж.Т. и Ш.У. тоже ждали моего ответа. Я сказал:

– Как нам известно, ваша армия подошла к Смоленску, но не взяла его. А чтобы взять Москву, надо выиграть еще много сражений. Молниеносной войны у вас не получилось. Вспомните, какие надежды возлагал Наполеон на захват Москвы. До этого он имел большое сражение за Смоленск, а следующим было Бородинское сражение, про которое он сам сказал: «Еще одно такое сражение, и я потеряю всю свою армию». Что касается вашей армии, то ей, повторяющей дорогу Наполеона на Москву, придется выдержать еще не одно сражение и контрудары наших войск. Вы выдохнетесь скорее, чем Наполеон, и Москву не возьмете. Кстати, русские закончили тогда войну в Париже…

Сказав это, я взглянул на лицо Вольфа и был поражен, как сильно подействовали на него сказанные мною слова. Я даже не ожидал такой реакции. Его краснощекое лицо стало бледнеть, губы посинели, а глаза стали неподвижны. Он молчал. Шведский представитель и мои товарищи настороженно и удивленно поглядели на Вольфа.

Первая мысль, мелькнувшая у меня, была: наверное, я перегнул палку в рассказе о поражении французов. Сейчас он может проявить враждебность и злобность. Но Вольф стал постепенно приходить в себя, и лицо его приняло прежние краски. Он посмотрел на шведа, на нас и, как бы размышляя вслух, вымолвил два слова:

– Ну что же… – и, уже полностью придя в себя, сказал, что дети и женщины могут выходить на прогулку около вагонов. Что касается мужчин, то он сообщит об этом позднее. Сказав это, он поднялся и быстро вышел из вагона. Вслед за ним вышел и швед. В купе вагона мы остались одни и стали обсуждать, что же произошло с Вольфом, когда он выслушал мнение советского дипломата о поражении Германии в этой войне. Мы пришли к выводу, что, по всей видимости, Вольфу ни разу не приходило в голову, что фашистская Германия может быть разгромлена. После этой встречи он не заходил к нам в вагон. Через несколько дней им было дано распоряжение о прогулках мужчин два раза в день.

Не могу особо не отметить сердечное отношение к нам югославских рабочих и интеллигенции. Рабочие и работницы табачной фабрики, на территории которой мы находились, организовали передачу нам ежедневных военных сводок со всех фронтов. Первое время эти сводки заделывали в мундштуки папирос, которые незаметно от охранников вручали нашему человеку, встречавшемуся во время прогулок. На четвертый день к нам пришел шведский представитель. Он передал телеграмму, подписанную Вышинским (Андрей Вышинский – первый заместитель наркома иностранных дел СССР – прим. авт.), в которой одобрялись наши требования к финским властям в отношении освобождения советских инженеров и сообщалось, что наше правительство продолжает переговоры на этот счет с Финляндией. В этой связи нам придется на несколько дней задержаться в городе Ниш, пока сюда не будут доставлены эти инженеры для одновременного возвращения на родину всех советских граждан.

Не обошлось и без происшествий. На одной из прогулок ко мне подошел наш работник резидентуры из хозяйственной группы представительства Николай Прокопюк. И сообщил мне о своем намерении в ближайшую ночь бежать к югославским партизанам для совместной борьбы против немцев, оккупировавших Югославию.

Один из рабочих табачной фабрики, связанный с партизанами, согласился провести его в отряд, который находится километрах в пятнадцати от Ниша в горах. Мне пришлось дать ему разъяснение об опасности такого шага для всех нас, находящихся в поезде. Даже если это и не провокация немцев и ему удастся бежать к партизанам, то, узнав об исчезновении одного человека из вагона поезда, они могут предпринять репрессивные меры против нашего коллектива. Если же его поймают, то арестуют и втихомолку расстреляют. Свое желание бороться против немцев в партизанах он может быстро осуществить, приехав в Москву, где я окажу ему всяческое содействие в этом.

На девятнадцатый день к нам из Финляндии прибыли 13 советских инженеров. Утром следующего дня мы в полном составе выехали на болгаро-турецкую границу. Когда прибыли туда, оказалось, что финны приедут только через день. Складывалась сложная ситуация: где разместить советских людей. Помог шведский представитель. Он договорился с болгарскими и турецкими представителями об отправке женщин и детей в Стамбул, в советское консульство, которое имело возможность поселить их на нашем корабле «Сванетия», стоящем в стамбульском порту. Так и сделали. Мужчин же оставили на месте до размена с финнами. На следующий день на границу прибыли финны во главе с посланником Паасикиви.

Вскоре мы разместились в турецких автобусах, пересекли болгаро-турецкую границу и через несколько томительных часов пути прибыли в стамбульский порт на советский пароход «Сванетия». Там нас разместили в люксах и номерах высшего класса этого первоклассного корабля, предназначенного для обслуживания туристов.

Капитан «Сванетии», узнав, что мы на следующий день собираемся следовать к нашей границе поездом со многими пересадками на двухтысячекилометровом пути, предложил остаться на корабле, который через два дня выйдет в Батуми и быстро доставит нас на родину. Однако, зная судьбу турбоэлектрохода «Сталин»⁴⁷, мы отказались от любезного предложения капитана «Сванетии», а через два дня сухопутным путем прибыли в Ленинакан. Оттуда через Тбилиси приехали в Москву. Так закончился наш длинный путь возвращения на родину⁴⁸.»