Часть II Долгий путь домой

Часть II

Долгий путь домой

«Совершенно секретно.

Начальнику Особого отдела НКВД 18-й армии

По достоверным оперативным данным, в период с 28 по 30 января на участке фронта 18-й армии планируется заброска диверсионной группы в составе 8–11человек с целью проведения диверсий на нефтетерминалах туапсинского морского порта.

Диверсанты будут экипированы в форму бойцов и командиров Красной армии. В качестве документов прикрытия могут быть использованы спецпропуска и командировочные удостоверения саперных частей 18-й армии.

Группу возглавляет бывший лейтенант Красной армии Загоруйко Владимир Афанасьевич, он же Голодец, он же Дронов, он же Панасюк, украинец, 1919 г. р., уроженец г. Кировограда, б/партийный, проходит под № 427 Алфавитного списка разыскиваемых агентов германской разведки.

Ранее, 25 августа 1942 г. в составе особой команды, условно именуемой «предприятие Ланге», или «предприятие Шамиля», был переброшен из г. Армавир в район селения Дуба-Юрт Атагинского района для осуществления диверсионно-террористических актов и организации повстанческого движения.

В ноябре 1942 г. группа Ланге ликвидирована органами НКГБ. Самому Ланге, Загоруйко и нескольким диверсантам удалось скрыться.

Приметы: рост выше среднего, телосложение крепкое, лицо овальное, нос прямой с горбинкой, волосы темные, в разговоре картавит.

Особые приметы: на кисти левой руки имеется татуировка из трех букв — З, В, А.

Исходя из особой опасности группы, требую не допустить прорыва диверсантов на объекты и принять меры к их розыску и ликвидации.

Начальник Особого отдела НКВД Закавказского фронта

комиссар госбезопасности 3-го ранга

Н. Рухадзе»

Специальный оперативно-боевой отряд военной контрразведки Закавказского фронта, усиленный патрулями из комендатуры туапсинского гарнизона, перед рассветом был поднят в ружье. В считаные минуты бойцы заняли места в кузовах видавших виды полуторок и ждали команды на марш. Служба в особом отделе приучила их не задавать лишних вопросов. Схватки с диверсантами из абвера и горного батальона «Эдельвейс» для бойцов спецотряда «Шторм» и их командира капитана Александра Дроздова стали привычными делом.

Опытный разыскник, имевший на личном счету не одно задержание матерых гитлеровских агентов и диверсантов, он за два года войны побывал в стольких переделках, что солдатская молва окрестила его «заговоренным». Под стать командиру были и подчиненные — бывшие борцы, боксеры, стрелки и альпинисты. Они с полуслова понимали Дроздова и готовы были идти за ним в огонь и в воду. Разыскники знали себе цену, не робели перед начальством и, когда надо, за словом в карман не лезли.

Начальник особого отдела Закавказского фронта Николай Рухадзе ценил их и предпочитал не вмешиваться по мелочам в службу отряда, предоставив самому Дроздову разбираться и командовать этой отчаянной командой сорви-голов. Сегодня он изменил себе, и инструктаж затянулся. Дроздов плотнее прижал телефонную трубку к уху и внимательно ловил каждое слово. Задача, которую ставил Рухадзе, не допускала никаких «но».

Диверсия гитлеровских агентов на нефтетерминалах Туапсе накануне наступления частей Закавказского фронта могла серьезно повлиять на его исход. Дроздов слушал Рухадзе и нетерпеливо теребил телефонный шнур. Деятельная натура разведчика требовала немедленных действий. И как только инструктаж подошел к концу, он, не теряя времени, выскочил во двор, цепким взглядом пробежался по лицам подчиненных и, не увидев на них даже тени сомнения, дал команду водителям: «Вперед!».

Два грузовика вырвались из ворот базы и устремились к мрачной громаде гор. Дроздов с беспокойством поглядывал на часы и торопил водителей, чтобы успеть к восходу солнца добраться до горной долины и взять под контроль дорогу и козьи тропы, ведущие к Гойтхскому перевалу.

Поигрывая желваками на скулах, он напряженно вглядывался в ночную мглу, словно пытаясь высмотреть в ней затаившегося врага. Водителям передалось жгучее нетерпение командира, и они старались выжать из своих «старушек» все что можно. Машины жалобно поскрипывали деревянными бортами, пронзительно взвизгивали изношенными железными внутренностями и на удивление резво катили вперед. Закончился исклеванный бомбежками асфальт, и дорога, размытая проливными дождями, превратилась в болото. Колеса вязли в жиже из глины, и разведчики, утопая по колено в грязи, вытаскивали машины на руках, чтобы до рассвета запереть перевал.

Вскоре рассвет напомнил о себе, окрасив вершины гор бледно-розовым цветом. Их гигантская тень, безмятежно покоившаяся на бескрайней морской глади, пришла в движение. Первый робкий солнечный луч разорвал полумрак и тысячами ярких вспышек заполыхал на ледниках горы Агой. Блеклое зимнее солнце нехотя выплыло из-за вершины и, стряхнув с себя остатки утренней дремы, покатилось по синей ледяной небесной вышине. День уверенно вступил в свои права.

Разведчики приободрились. Подходы к Гойтхскому перевалу находились в их руках. Рассредоточившись, они принялись тщательно изучать каждую складку местности. Ничто не напоминало о присутствии диверсантов, они будто растворились в воздухе. Двое суток поиска так и не принесли результата.

В этом не было вины Дроздова и его подчиненных. Ни он, ни Николай Рухадзе не знали, да и не могли знать о том, что неведомый им зафронтовой агент Гальченко не только вовремя сообщил о группе Загоруйко, но и сумел сорвать ее выход на задание.

Накануне в станице Абинской в пункте заброски агентуры события разворачивались самым неожиданным образом. Подходила к концу ночная смена часовых. Прихваченные легким морозцем лужи звонко похрустывали под сапогами. Внезапно шаги часового стихли. Прошла минута-другая, и дробный топот на крыльце заставил очнуться задремавшего дежурного.

Бокк вопросительно уставился на застывшего перед ним часового. В его дрожащих руках была зажата стопка листов, и когда они легли на стол, у ефрейтора глаза полезли на лоб. Это были совершенно секретные анкеты с истинными и вымышленными данными на готовившихся к заброске агентов группы Загоруйко. Как они оказались во дворе, ни часовой, ни начальник караула не могли вразумительно ответить.

Инструктор Шевченко, отвечавший за них головой, исчез. Бокк тут же поднял группу по тревоге и отправил посыльного в штаб, в Крымскую.

Не прошло и часа, как во двор влетел «опель» Штайна. Он на ходу выскочил из машины и бросился к застывшей шеренге инструкторов и агентов. В ней не хватало двоих. Наихудшее предположение — их уход к партизанам — не подтвердилось. Шевченко еле живого нашли на сеновале. Он был в стельку пьян. Не лучше выглядел Петренко, обнаруженный в конюшне. Лишь к обеду взбешенный Штайн смог прояснить картину. Все оказалось до банальности просто. Накануне оба инструктора отмечали завершение работы с группой и перебрали норму.

Но от этого Штайну легче не стало. Заброску группы Загоруйко пришлось отложить. До завершения служебного расследования «залетчиков» посадили под замок. Судьба Петра повисла на волоске. Срыв задания мог стоить должности Штайну, а ему с Шевченко в лучшем случае грозил отправкой на фронт. В памяти еще были свежи последствия засветки группы в Краснодаре. Все находились в подвешенном состоянии…

На этот раз в штабе «Валли-1» дело не стали раскручивать. Штайн остался в своем кресле. Петренко отделался легким испугом, отсидев трое суток в «холодной». Козлом отпущения стал Шевченко. Под охраной караула его отправили в Запорожье на ковер к начальнику абверкоманды 101 подполковнику Гемприху. Заброска группы Загоруйко в тыл 56-й армии была отложена. Вскоре стало не до нее и не до диверсии в Туапсе.

Предгорья и окраины Крымской содрогались от взрывов. Войска Закавказского фронта начали решительный штурм казавшейся непреступной «Голубой линии» — системы оборонительных сооружений, воздвигнутых на Западном Кавказе лучшими инженерами рейха. Станица потонула в облаках пыли и клубах дыма. Штайну с Райхдихтом пришлось начать спешную эвакуацию группы.

Серая лента из машин и повозок выползла за ворота и зазмеилась по дороге, ведущей к приморскому городу Темрюк.

Там их встретил обер-лейтенант Краузе и передал приказ подполковника Гемприха: следовать дальше к порту «Тамань» и оттуда переправляться в Керчь.

Дорога к переправе заняла долгих пять часов, и лишь поздним вечером группа вышла на берег Керченского пролива.

В порту Темрюка царил хаос. Отыскать в этом бедламе коменданта порта, чтобы попросить у него помощи, было невозможно, поэтому Штайн решил действовать на свой страх и риск. По его команде комендантское отделение, усиленное инструкторами, ринулось на штурм ближайшей баржи, на которой шла погрузка румынского стрелкового батальона.

Осипший, заросший густой щетиной майор-пехотинец попытался преградить путь здоровяку Райхдихту и сунул под нос бумагу, усыпанную лиловыми печатями. Тот отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и пошел напролом. На борту баржи возникла короткая, но яростная потасовка. Конец ей положили автоматные очереди, просвистевшие над головами румын, которые тут же стали более сговорчивыми.

Через час баржа, осевшая ниже ватерлинии, с трудом отчалила от берега и взяла курс на Керчь. Четыре с лишним километра, разделявшие берега, показались Штайну и его подчиненным дорогой в ад. Русские штурмовики на бреющем полете проносились над переправой и раскручивали свою смертельную карусель. Вода вокруг вскипала от пулеметных очередей и вздымалась чудовищными фонтанами после разрывов авиационных бомб. Пролив напоминал собой один огромный бурлящий котел, в котором варились кровь, мазут, деревянные обломки и истерзанные человеческие тела.

Баржа, получив две пробоины в правом борту, чудом прорвалась через этот ад и ткнулась тупым носом в крымский берег. Краузе, не раз наезжавший в Керчь из Темрюка для координации разведывательной работы с командиром морской форт-группы «Корвет» — капитаном Роттом, несмотря на кромешную темноту, быстро нашел в хитросплетении узких улочек штаб базы. Здесь группа бросила якорь и потом еще несколько дней приходила в себя после «эвакуации». В конце недели из Запорожья от Гемприха пришел приказ. Он предписывал Штайну передислоцировать группу в Евпатории и там приступить к работе.

Тихий приморский городок на западном побережье Крыма не привлекал внимания советской авиации. Здесь царил настоящий немецкий порядок. Штайн со штабом наконец смог заняться своим непосредственным делом. Пока инструкторы вместе с агентами-курсантами занимались оборудованием учебной базы, Краузе с Самутиным объезжали лагеря военнопленных и занимались вербовкой. Но развернуть работу по-настоящему так и не удалось. Гемприх распорядился перебазировать группу под Винницу, в местечко Вороновицы.

Украинская провинция встретила патриархальной тишиной и покоем. О далекой войне напоминал лишь гул ночных дальних бомбардировщиков, направлявшихся на Курск, Воронеж и Ростов. Сельская школа в Вороновицах, отведенная под центр подготовки диверсантов и агентов-разведчиков, подходила для этих целей как нельзя лучше. Парк из вековых дубов и лип надежно укрывал от посторонних глаз штаб, служивший одновременно и учебным корпусом. Соседство с батальоном СС отпугивало партизан и местных подпольщиков не только от села, но и от ближайших хуторов. Впервые за последние месяцы Штайн и его подчиненные получили идеальные условия для работы и окунулись в нее с головой.

Меньше чем за неделю Райхдихт, Самутин, Коляда и Петренко подобрали из числа военнопленных, местных полицейских и украинских националистов полный комплект кандидатов в агенты. На этот раз работа не пошла насмарку — контингент оказался весьма перспективным, особые надежды подавали националисты. Они люто ненавидели советскую власть и были готовы перегрызть горло комиссарам и чекистам.

Петр снова оказался отрезанным от своих. Среди жителей Вороновиц ему тоже не удалось найти надежного помощника, через которого можно было бы переправить за линию фронта собранные разведывательные материалы. Тем не менее у него не опустились руки. В его голове созрел новый дерзкий план, как одним махом покончить с осиным гнездом абвера. Петр решил его сжечь! Старое здание школы, где размещались штаб и офицерское общежитие, а также бараки для курсантов, построенные из дерева, по его расчетам, должны были вспыхнуть, как порох. Но одному сделать это было не под силу, и тогда он привлек к выполнению своего дерзкого плана уже проверенного на «краснодарской акции» Матвиенко и Ивана Коваля, к которому присматривался как к еще одному своему помощнику.

Первая же беседа с Ковалем убедила Петра в том, что он в своем выборе не ошибся. Иван и Василий поддержали разработанный им план и начали активно готовиться к его выполнению. Василий, пользуясь своим положением водителя, тайно накапливал запасы бензина, а Петр с Иваном оборудовали для него хранилище.

Подходил к концу май. Все было готово, они ждали только подходящего случая. И он вскоре представился. Очередная, на сей раз удачная, заброска группы агентов в советский тыл по уже сложившейся традиции должна была закончиться грандиозной попойкой инструкторов.

Всего несколько часов оставалось до того момента, когда с абвергруппой 102 было бы покончено. Но роковая ошибка Ивана сорвала их план и поставила всех под удар: он проговорился своему другу. Тот оказался осведомителем и немедленно донес Штайну. Ивана с Василием тут же арестовали. Шансов спастись у них не было. На руках у Штайна находились неопровержимые улики — емкости с бензином. Гитлеровцы жестоко пытали Ивана и Василия, но они не выдали Петра.

Оставшись один, разведчик не смирился с потерей товарищей и не забился в нору, а продолжил свою опасную работу. Втайне от Самутина изготовил дубликаты фотографий, анкет на агентов и ждал подходящего случая, чтобы переправить материалы советским контрразведчикам.

К осени 1943 года положение гитлеровских войск значительно ухудшилось. Под ударами Красной армии они оставили Донбасс. Фронт стремительно откатывался на запад. В двадцатых числах сентября передовые части 13-й и 60-й армий форсировали Днепр и закрепились на правом берегу.

Грозный гром артиллерийской канонады уже был слышен в Вороновицах. Командование абвергруппы 102 сидело на чемоданах и ждало команды на эвакуацию. Петр решил воспользоваться этим, чтобы выйти на связь со своими. Его рапорт к руководству группы с просьбой отпустить на несколько дней, чтобы перед отъездом повидаться с родителями, проживавшими в Полтавской области, был удовлетворен. По мнению Штайна, заслуженный ветеран, за спиной которого была не одна ходка в тыл к красным, своей добросовестной службой заслужил это как никто другой.

25 сентября 1943 года Петр, спрятав под подкладкой плаща материалы на личный состав абвергруппы 102, покинул Вороновицы и двинулся на восток. Спустя сутки он перешел линию фронта на участке 57-го стрелкового корпуса, у села Бряусовка, и оказался в расположении стрелкового батальона. Измотанный боями и бессонницей капитан-пехотинец не стал связываться с загадочным перебежчиком, который намекал на связь с военной контрразведкой, и отправил его к особисту.

Тот встретил Петра с еще большей настороженностью. Его ссылки на начальника отдела военной контрразведки 6-й армии капитана Павла Рязанцева не помогли. Старший оперуполномоченный отдела контрразведки Смерш лейтенант Анатолий Ивонин по-прежнему с недоверием смотрел на Петра, и тот, не став больше тратить слов, вспорол подкладку плаща.

На стол с тихим шелестом посыпались фотографии людей в форме бойцов и младших командиров Красной армии, бланки служебных документов с печатями и штампами, на которых бросались в глаза лиловые и фиолетовые свастики с хищными орлами. Последняя фотография, как поздний осенний листок, легла сверху на горку документов. Ивонин склонился над фашистским архивом, долго разглядывал, затем обернулся к разведчику и, не стесняясь своего порыва, крепко обнял. Лицо Петра дрогнуло. На глаза навернулись слезы, он не пытался их скрывать.

Полтора года постоянного риска и смертельной игры с фашистами остались позади. Ему уже не надо было таиться, выверять каждое сказанное слово и взвешивать каждый свой шаг. Ушли в прошлое коварные проверки обер-лейтенанта Райхдихта, патологическая подозрительность Самутина и изматывающее душу состояние двойной жизни, когда он сам порой не мог понять, где кончается советский разведчик Прядко и начинается кадровый сотрудник абвера Петренко. Он был среди своих. Своих!

Петр счастливыми глазами смотрел на Ивонина, и в этот миг ему казалось, что ближе и роднее человека для него нет. А когда схлынули эмоции, он энергичным движением расправил рубашку под ремнем и доложил:

— Старший лейтенант Прядко, оперативный псевдоним Гальченко после выполнения задания особого отдела НКВД 6-й армии в абвергруппе 102 прибыл!

Ивонин в ответ загадочно улыбнулся, а потом наклонился к тумбочке, вытащил фляжку со спиртом, краюху черного хлеба и банку тушенки. Первый тост — за возвращение из разведки, второй — за победу. Третий — за погибших — они выпили стоя.

Ивонин снова принялся хлопотать вокруг стола. На нем появились добродушно попыхивающий чайник, горстка сахарарафинада и горка сухарей. А когда был выпит последний стакан чая, Петр попросил дать ему бумагу и карандаш и сел писать рапорт. Тот самый, который он не раз мысленно набрасывал в Краснодаре, Крымской и Евпатории.

Время шло. За окнами забрезжил рассвет. Строчки перед глазами стали расплываться, а мысли путаться и теряться. Свинцовая усталость сморила Петра. На непослушных ногах он добрел до топчана, без сил рухнул и тут же уснул. Сквозь сон доносились шум шагов, жужжание телефонного аппарата, обрывки неясных фраз. Сознание разведчика непроизвольно продолжало работать. В разговоре Ивонина речь шла о нем. Впервые за многие месяцы Петр поймал себя на мысли, что его совершенно не волновало происходящее. Он вернулся домой!

Ивонин в ту ночь так и не уснул. Ему с трудом удалось дозвониться до отдела Смерш армии — на линии связи оказался обрыв. Машину за разведчиком обещали прислать в ближайшие часы, и, чтобы скоротать время, Ивонин принялся за чтение рапорта Петра.

Девять листов были заполнены убористым почерком. За сухими и лаконичными строчками крылась поистине титаническая работа блестящего разведчика. Данные на 28 официальных сотрудников, 101-го агента абвергруппы 102 и 33 фотографии из алфавитной картотеки позволили органам Смерш в короткие сроки разыскать многих из них. В последующем, после освобождения Полтавы, на основе добытых Петром материалов Управление контрразведки Смерш 2-го Украинского фронта арестовало еще семь агентов и содержателя конспиративной квартиры, оставленных гитлеровцами для проведения разведывательно-диверсионной работы.

Но это было далеко не все, что удалось совершить Прядко-Гальченко. Добытая им разведывательная информация о военных планах командовании 8-й армии вермахта представляла несомненный разведывательный интерес. Лейтенант Анатолий Ивонин, за два с лишним года службы в стрелковой роте, а потом в военной контрразведке немало хлебнувший своего и чужого горя, повидавший такого, чего многим с лихвой хватило бы на две жизни, был поражен. За двадцать один месяц работы в абвере Петру пришлось прожить десятки жизней. И в них было все — казалось бы, неминуемые провалы в Ростове и Абинске, а потом в Вороновицах, потом удача, как это случилось в Краснодаре.

Заканчивался рапорт Петра Ивановича предложением о направлении его с новым заданием в тыл гитлеровских войск. В тот же день рапорт и все добытые разведчиком материалы на абвергруппу 102 были направлены в Москву. А спустя двое суток Петр уже сам находился в столице. На встрече с полковником Георгием Утехиным он, доложив о выполнении задания и высказав свои предложения по дальнейшей работе в абвере, с нетерпением ждал решения. В руководстве контрразведки Смерш, проанализировав сложившуюся вокруг разведчика ситуацию, пришли к выводу, что на этот раз удача может отвернуться от него — вероятность расшифровки была слишком велика.

И тогда, по настоянию Петра, его направили в армейскую часть на фронт. На новом месте службы он тоже не потерялся. В воинском звании вырос до майора, а в должности — до заместителя командира полка по тылу, был награжден несколькими медалями и орденом.

Не забыли своего боевого товарища и военные контрразведчики. Начальник ГУКР Смерш НКО СССР генерал-полковник В. Абакумов лично доложил Верховному Главнокомандующему И. Сталину о результатах выполнения задания зафронтовым агентом Гальченко. 24 июня 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за проявленные мужество и героизм в тылу противника Петр Иванович Прядко был награжден орденом Красного Знамени.

Но самая большая награда ждала его после окончания войны. Прозвучали победные залпы, и майор Прядко, следуя к новому месту службы в Закавказский военный округ, никак не мог проехать мимо столицы Дона — Ростова. Туда бывшего разведчика Смерша влекли не прошлые воспоминания о «службе» в абвергруппе 102. В его сердце жила Вера Пивоварчук.

Город только начал подниматься из руин, но Петр безошибочно нашел знакомый домик по 1-й Баррикадной улице. Весна на Дону была в самом разгаре. Нежный аромат буйно цветущего вишневого сада кружил голову. Но не столько он, сколько трепетное чувство, родившееся в Петре в суровые дни 1942-го, пьянило его. Он как на крыльях промчался по дорожке и взлетел на крыльцо. Там стояла ОНА — «надежный и проверенный товарищ Вера»! Его единственная женщина, подарившая разведчику Великую любовь, которой они остались верны до конца своих дней.

Петр Прядко, Иван Данилов, Александр Козлов, Алексей Скоробогатов и десятки других зафронтовых агентов особых отделов НКВД СССР, ГУКР Смерш НКО СССР своей самоотверженной работой существенно подорвали разведывательно-диверсионную деятельность абвера и «Цеппелина» и сохранили тысячи жизней красноармейцев.

Только за период с 1 октября 1943 года и по 1 мая 1944 года военными контрразведчиками в зафронтовой работе задействовалось 343 разведчика. Из них 57 смогли выполнить самую трудную задачу: внедриться в абверкоманды, абвергруппы, специальные центры «Цеппелина» и закрепиться в их кадровом составе.

Эти успехи дались дорогой ценой — 112 разведчиков погибли. Прошли годы, и их славные имена и подвиги возвращаются к потомкам в замечательных книгах и кинофильмах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.