Глава 9

В 1922 году я по распоряжению начальника секретно-оперативного управления ЧК Грузии Цивцивадзе был откомандирован в город Поти — в потийское политбюро (так называлась тогда губернская ЧК) на должность уполномоченного агентурного отдела. По приезде в Поти, явившись к начальнику политбюро товарищу Деняге, я принял должность и получил от него недельный отпуск для знакомства как с обстановкой губернской ЧК, так и с городом Поти, где мне предстояло работать.

Город Поти по своему населению особенной важности с политической точки зрения не представлял, за исключением потийского порта, где насчитывалось несколько сот рабочих. По своему политическому убеждению большинство их было социал-демократами (меньшевики) и противниками существующего строя в Грузии.

Потийское политбюро ЧК Грузии — маленькая провинциальная чрезвычайная комиссия — ничем тогда от центра не отличалось, за исключением того, что само оно не имело права приводить приговоры в исполнение. Несмотря на это, благодаря произволу, царившему тогда в потийском политбюро еще до моего приезда, было расстреляно 11 человек бандитов, среди которых было и два политических. Расстрел этот санкционирован был центром уже постфактум.

Работа моя и моего отдела сводилась к тому же, что и в центре, но только в маленьком масштабе. Штат секретных сотрудников у меня был до пятидесяти человек, при одном помощнике. Жалованье в советских дензнаках я получал до 150 рублей, а жалованье сексотов колебалось от 50 до 60 рублей плюс полный красноармейский паек.

Первое «боевое крещение» сотрудники политбюро получили в мае месяце, в день независимости Грузии, празднуемый народом и запрещенный советской властью. Большинство населения Поти и, как я уже отметил, портовые рабочие были настроены антибольшевистски. Накануне майских событий я получил донесение от секретных сотрудников, что этой ночью рабочие социал-демократы собираются расклеить прокламации по городу, а утром 26 мая будет устроена демонстрация рабочих в городе и в порту. Сейчас же были мобилизованы все сотрудники политбюро, а также в помощь нам по постановлению потийского комитета партии были мобилизованы все коммунисты города. Всю ночь накануне 26 мая отряды политбюро срывали и собирали уже расклеенные прокламации, всевозможные воззвания к народу, требовавшие борьбы с большевиками и «красными жандармами-чекистами». Арестовывались все подозрительные, как на улице, так и по ордерам в домах, согласно имеющемуся у политбюро списку «контрреволюционеров», и к утру 26 мая мы имели до пятисот человек арестованных. Ими были полны все подвалы, внутренний двор и свободные комнаты, ибо арестные помещения уездного политбюро не были рассчитаны на такое количество арестованных. Следственный аппарат работал без отдыха, «нагрузка» была на все сто процентов. Утром же 26 мая часть чекистов с чоновцами (части особого назначения, состоящие из коммунистов) бросились разгонять рабочие демонстрации в порту, уже организовавшиеся и направлявшиеся с плакатами, с флагами, с антисоветскими лозунгами к городу.

При разгоне рабочих, а также ученических демонстраций чекисты и чоновцы пускали в употребление нагайки, приклады винтовок, рукоятки револьверов и для устрашения толпы кое-где были произведены холостые выстрелы.

Майские события в Поти были подавлены. Часть арестованных вместе с материалом этапным порядком были отправлены в Тифлис. Другая же часть за неимением серьезных улик была выпущена на свободу до следующего «сезонного ареста», как часто говорится в подобных случаях в ЧК.

Из моей работы в потийском политбюро мне вспоминается несколько характерных эпизодов: как это часто бывает в жизни, трагическое здесь переплетается с комическим. В июле месяце однажды я получил донесение сексота о том, что на островке озера Палеостомистпа «скрываются видные меньшевики, в числе которых был известный антибольшевик, социал-демократ Степан Махарадзе, все вооруженные с ног до головы, и даже при пулеметах». Донесение это, естественно, взволновало сотрудников политбюро, была поднята тревога, тотчас же снеслись с комитетом партии и исполнительным комитетом Поти (исполком). Последние решили в помощь нам мобилизовать ЧОН и вместе с ними мы должны были выступить в поход, чтобы ликвидировать «шайку» Степана Махарадзе.

В полночь вооруженный отряд чекистов в 60–70 человек с четырьмя пулеметами выступил в поход под командой начальника политбюро товарища Деняги. Предисполком города Поти товарищ Гогия, решив, что у нас будет «жаркое дело», приказал здравотделу горисполкома заготовить несколько санитарных тележек и вместе с медицинским персоналом отправить нам вдогонку. Через три часа мы были уже у берега озера. Отряд, уместившись в шести больших баркасах, направился к острову, соблюдая строжайшую тишину. Все были наготове, зарядив винтовки, и на носу баркасов стояли пулеметы, наведенные дулом к острову. Мы тихо пристали к месту, высадились и, окружив остров кольцом, бросились со штыками наперевес к шалашам, расположенным посреди острова. Добежав до них, мы нашли… несколько мирно спавших крестьян… и это было все, что мы нашли. Мне неизвестно, было ли это ложное донесение или кто-нибудь успел предупредить Махарадзе. Так или иначе, возвращение наше после «жаркого дела» было не из веселых, население, узнав об этом, долго после этого тихонько смеялось и издевалось над нами. Секретный сотрудник же, сообщивший эти сведения, был откомандирован в центр… Читатель уже знает, чем обычно кончаются эти «дисциплинарные взыскания».

Второй случай был такого же характера. Секретный сотрудник сообщил, что на квартире у некоего Глонти состоится в определенный день нелегальное собрание меньшевиков, на котором будут присутствовать все разыскиваемые нами лица. В 11 часов ночи с отрядом красноармейцев мы подошли к дому Глонти, расположенному в глухой части города. Снаружи казалось, что там действительно что-то происходит. Мы подошли. Нам сразу открыли. Это была прислуга. Грубо отбросив ее в сторону, мы с криком «руки вверх!» и с револьверами, направленными на сидящих, ворвались в комнату. В большой комнате, ярко и празднично освещенной, за большим столом сидело около сорока человек. Все присутствующие были, по советским понятиям, нарядно одеты… Оказалось, что мы попали на свадьбу. Тем не менее мы произвели тщательный обыск, во время которого нашли только один «запрещенный» портрет Ноя Николаевича Жордании, бывшего премьера Республики Грузия, который хранился хозяином дома в ящике письменного стола.

Ясно было, что мы были введены в заблуждение. Это не помешало Деняге, стоявшему во главе «операции», арестовать двух присутствующих просто, очевидно, для того, чтобы показать, что мы не зря ворвались, а имели для этого серьезное основание… Правда, арестованные наутро были выпущены, и, как выяснилось, все это «дело» было основано на облыжном доносе одного секретного агента ЧК, у которого были свои личные счеты с Глонти…

Говоря о Деняге, не могу не упомянуть, что ко мне очень часто поступали от секретных сотрудников донесения о его преступной деятельности.

Сведений этих было много. Все они тщательно проверялись, и в результате было установлено, что Деняга в своем кабинете в здании политбюро изнасиловал жену одного заключенного, пришедшую за справкой, и одну проститутку, которая была арестована им же на улице «за приставание». Много было сообщений, подтверждающих негласное расследование о многочисленных дебошах Деняги, и на все эти «невинные развлечения» шли народные деньги. Выяснив с несомненной точностью преступную деятельность Деняги, я, воспользовавшись его отсутствием, шифрованной телеграммой сообщил о его «подвигах» коллегии ЧК Грузии. Прошло более месяца, а со стороны коллегии не только ничего не было предпринято, но даже я не получил никакого ответа. Все стало ясным, когда я позже узнал, что у него в коллегии был свой человек. Ввиду этого я обратился с жалобой в потийскую партийную организацию, и только через ЦК партии спустя несколько месяцев ЧК Грузии командировала своих инспекторов Егорова и Батайтиса, которые оказались людьми смелыми и на второй же день ознакомления с материалами арестовали Денягу и увезли с собой в Тифлис. Вскоре Деняга был приговорен к расстрелу. Но свой человек в коллегии… Это сделало свое дело, и расстрел был заменен Деняге пятью годами тюрьмы. Но уже через несколько месяцев он был на свободе, а еще через некоторое время он уже служил в милиции начальником одного из районов города Тифлиса, где и служит по сие время.

Проработав в городе Поти год с лишним, я, по моей просьбе, был откомандирован в тифлисскую ЧК Грузии, где меня очень скоро демобилизовали.

Расставшись таким образом с ЧК — это было в 1923 году, — я после этого работал в целом ряде хозяйственных кооперативных и государственных учреждений республики. Здесь мне приходилось сталкиваться как с деятельностью ЧК, так и с работой отдельных чекистов. Но уже со стороны. Одно время я работал в Батуме. Тогда там стоял особый отдел (военная ЧК) Батумского укрепленного района под начальством Иосилевича, который теперь, как троцкист, живет в ссылке в Соловках. Начальником военно-контрольного пункта батумского порта был Мюллер, долгое время проработавший за границей в качестве резидента ГПУ.

Однажды в числе пассажиров, которые должны были сесть на пароход, отходящий за границу, был один перс — крупный коммерсант. В ожидании посадки на пароход он вступил в соглашение с контролером особого отдела, проверявшим паспорта и багаж пассажиров. Перс пообещал контролеру соответствующую взятку, если он разрешит пронести на пароход имеющееся у него золото в слитках. Контролер, соблазнившись крупным заработком, согласился пропустить перса на пароход и сделать вид, что не видит ничего.

Как полагается, об этом сейчас же узнал особый отдел через информатора, находящегося в порту. Перед посадкой на пароход перс был арестован, найденное при нем золото конфисковано и его самого расстреляли, несмотря на то что он был персидским подданным…

В том же Батуме стоял Н-й пограничный отряд, помощником начальника которого был некто Эрман, прославившийся в Батуме «успешной борьбой с контрабандистами». Дело было в следующем: Эрман раз в месяц устраивал массовые аресты всех сапожников и портных и городским властям сообщал, что благодаря этим мерам ему скоро удастся в корне прекратить контрабанду в Батуме. По его словам, все сапожники и портные только тем и живут, что работают из контрабандных материалов. На неоднократные запросы батумских властей, каким же образом доходит контрабанда до кустарей, Эрман отвечал: «Это сволочи аджарцы снабжают их, их необходимо всех перестрелять, тогда уничтожится и контрабанда». Конечно, Эрман всех аджарцев не мог перестрелять, и контрабанда не только не уничтожилась, но стала импортным товаром в СССР и тем самым легализировалась. Так продолжалось бы долго, если бы не перевод Эрмана в ленинградское ГПУ, куда он был назначен начальником экономического отдела. После его отъезда в Батум наконец приехала ревизия из штаба пограничных войск. Ревизия вскрыла такую кошмарную картину преступлений, хищений, растрат и даже провокаций, не одним Эрманом, а целым сонмом ответственных работников таможенного управления, что по решению ревизии все дело было передано в ЧК, которая и вынесла несколько смертных приговоров. Начальник таможни Жордания и его несколько сотрудников (все коммунисты) были расстреляны в Батуме. Эрман же был арестован в Ленинграде, и дальнейшая его судьба мне неизвестна, но, как потом мне впоследствии передавали, он будто бы бежал за границу.

Но в сущности эта эпопея борьбы с контрабандистами была гораздо сложнее и многограннее. Арестовывая контрабандистов с поличным, Эрман угрозами и другими средствами обращал их в своих осведомителей, а товар, согласно закону, конфисковывал. Но этим дело не кончалось: через особое подставное лицо Эрман передавал контрабанду тем же своим «клиентам», сапожникам и портным. Но вслед за тем эти клиенты, в свою очередь, позже арестовывались, проданный им товар Эрманом вновь конфисковывался… Деньги же, вырученные путем этого круговорота, шли в карман Эрмана. Это была, в сущности, целая панама сравнительно в небольшом масштабе, ибо одновременно с Эрманом с контрабандой боролась батумская таможня. Она тоже конфисковывала товары, а ее шеф, начальник таможни Жордания, в свою очередь, путем всевозможных комбинаций ухитрялся продавать часть конфискованного товара на сторону, в свою пользу… В конце концов, как я упомянул, эти махинации были раскрыты и виновные расстреляны.

Я надеюсь, что из краткого описания этой «коммерции» читателю ясно, что такие эксперименты возможны лишь при той системе провокации, взяточничества и воровства, которые являются характерными для большевистской системы и только с уничтожением ее, с уничтожением большевистской диктатуры, когда исчезнет и ГПУ, будет парализована и возможность ведения «эрмановской коммерции».