Прибытие дивизии на Одерский фронт, февраль – март 1945 года

Тем временем паровой каток 1-го Белорусского фронта неудержимо катился на запад, один за другим сметая со своего пути все очаги немецкого сопротивления. Темпы наступления советских войск впечатляли – 25 км в сутки, а для танковых и механизированных войск – 30–35 км. Так что неудивительно, что 29 января войска 1-го Белорусского фронта вступили на территорию Германии, а 1 февраля 5-я ударная и 8-я гвардейская армии совершили бросок на западный берег Одера, захватив небольшие плацдармы в районе Кюстрина. Южнее на Одер вышли 33-я и 69-я армии. Немецкая 9-я армия, стоявшая на южном фланге группы армий «Висла», вместе с остатками других частей и подошедшими подкреплениями, отчаянно сопротивляясь, пыталась закрепиться на Одере. 9-й армией командовал генерал пехоты Теодор Буссе[207], которому из различных разрозненных частей удалось фактически заново воссоздать разбитую армию.

Разрешение того глубокого кризиса, в котором оказалось немецкое командование, требовало радикальных мер, в том числе и бросать в бой еще только формирующиеся части. Так что уже 2 февраля 1945 года 32-я дивизия СС «30 января» была едва ли не впервые упомянута в официальном приказе вермахта. В этот день начальник Генерального штаба генерал-оберст Гейнц Гудериан отдал группе армий «Висла» приказ следующего содержания: «Задача группы армий состоит в том, чтобы парализовать продвижение противника к Берлину на Одере, по обе стороны Варты, и всеми имеющимися силами восстановить сплошную линию фронта вдоль Одера до Шведта… С настоящего момента в подчинение группы армий передаются находящиеся в стадии формирования дивизии “Дёберитц”[208], “Курмарк”[209] и “30 января”. Ввиду создавшегося положения эти дивизии обязаны по требованию группы армий немедленно направлять на Одерский участок фронта только что сформированные смешанные боевые группы. Формирование дивизий будет завершено на фронте…»[210].

Прямым следствием этого приказа стало то, что уже в феврале 1945 года только что созданные боеспособные части дивизии СС «30 января» были переброшены на Одерский фронт как усиление для 9-й армии, хотя формирование дивизии только-только началось. Фактически на полигоне в Курмарке формировали маршевую роту или батальон, тут же организационно вводили эту роту или батальон в формирующийся полк и сразу же отправляли на фронт. Так что части бросались в бой без подготовки, без воспитания традиционной для войск СС спайки личного состава и нормальной организации. Справедливости ради следует сказать, что выбора у немецкого командования все равно не было – разваливающийся фронт нужно было спасать, резервы отсутствовали, а нормальных дивизий взять было просто неоткуда.

Гренадер войск СС в укрытии

Итак, в свой первый бой дивизия вступила разрозненно и неорганизованно, не как единое целое, а как «сборная группа боевых групп». Формально в этот момент части «30 января» даже не подчинялись своему командиру Рихтеру, который больше занимался вопросами формирования дивизии. Вместо него они напрямую были подчинены штабу V добровольческого горного корпуса СС[211] под командованием сначала обергруппенфюрера СС и генерала войск СС Фридрих-Вильгельма Крюгера, а затем, с 8 февраля, – обергруппенфюрера СС, генерала войск СС и полиции Фридриха Йекельна[212] или же штабу 391-й охранной дивизии генерал-майора Рудольфа Зикениуса[213]; эти части входили в состав 9-й армии.

Однако уже в первой декаде февраля на фронте был развернут оперативный дивизионный штаб во главе с начальником оперативного отдела дивизии штурмбаннфюрером СС Карл-Хорстом Ленцем. Его задачей было контролировать и координировать действия частей дивизии, не допускать ее растаскивания по всему фронту и отработать действия дивизионного штаба в боевых условиях.

Командир V горного корпуса СС Фридрих Йекельн

Как мы уже замечали, командиру дивизии Йоахиму Рихтеру приходилось заниматься только вопросами формирования своей дивизии. В дивизию постоянно прибывало пополнение, направленное на ее формирование. Среди них была маршевая рота, в которой служил роттенфюрер СС Эбергард Баумгарт. Мы оставили его дрожащим от холода в казарменном бараке на полигоне СС «Курмарк». Баумгарт вспоминал о дальнейших событиях: «На рассвете мы погрузились в грузовики и выехали. Когда мы прибыли в Риссен, уже рассвело. Мы построились на деревенской площади, и нас кратко проинформировали о том, что русские пересекли Одер по льду. Формирующаяся дивизия «30 января» была брошена против них и занимала позиции перед прорвавшимися русскими. Было важно закрыть опасный прорыв фронта и уничтожить русский плацдарм»[214]. Так как раны Баумгарта еще окончательно не зажили, то он получил назначение в дивизионный штаб на должность писаря.

Дивизионная штаб-квартира размещалась в реквизированном крестьянском доме в деревне Одербрух. Потрясенная молодая хозяйка дома, муж которой сам сражался где-то в другом месте, с изумлением смотрела, как ее мебель грубо и бесцеремонно выставили из гостиной, установив рабочие столы с полевыми телефонами и пишущими машинками. Однако новых обитателей дома вскоре ждало неприятное открытие: оказывается, черепичная крыша фермерского дома представляла собой хорошую цель для советской артиллерии.

Штабной писарь роттенфюрер СС Баумгарт был посажен за стол, печатать боевые донесения и приказы. В один из дней на командный пункт доставили трех дезертиров из Красной армии. Баумгарт записывал их показания, согласно которым они решили перейти на германскую сторону, после того как командир их дивизии заставил их нести себя на плечах, боясь замочить ноги в ледяной воде Одера. Рассказ перебежчиков переводил приписанный к дивизионному штабу переводчик из поволжских немцев. Он же позднее прочел Баумгарту и другим сотрудникам штаба выдержки из оказавшейся у бывших красноармейцев советской газеты «Правда». Особенно заинтересовало немцев итоговое коммюнике о Ялтинской конференции, из которого становилось ясно, что союзники собираются делать с побежденной Германией. Услышанное потрясло присутствующих немцев, и их охватил страх поражения. Затем пришло вдохновение на дальнейшую борьбу: «В конце концов, мы просто должны победить», – говорили они друг другу, пытаясь успокоиться[215].

Подразделения дивизии оперировали в секторе к югу от Франкфурта-на-Одере, занимая позиции в районе населенных пунктов Брисков – Финкенхерд – Линдов – Цильтендорф – Аурит – Фогельзанг – Фюрстенберг. По данным Р. Ландвера и Р. Михаэлиса, первая в истории дивизии атака была осуществлена 2 февраля 1945 года, против советского плацдарма в указанном районе[216]. Части «30 января» сошлись в бою с войсками 33-й советской армии генерал-полковника В.Д. Цветаева.

К счастью для Третьего рейха, 3 февраля 1945 года Висло-Одерская стратегическая операция Красной армии прекратилась. Ее результаты для немцев были удручающими. К 3 февраля войска 1-го Белорусского фронта практически полностью очистили от немцев правый берег Одера, форсировали его и захватили плацдармы в районе Кюстрина. На Одер вышли на широком фронте шесть советских армий, в том числе две танковые. Хотя советские войска и были остановлены на рубеже Одера, но теперь под непосредственной угрозой оказалась имперская столица – Берлин.

Командующий советской 33-й армией генерал-полковник В.Д. Цветаев

Тем не менее, как отметил в своих мемуарах С.М. Штеменко: «Оперативное положение складывалось для нас неблагоприятно. Вперед выдвинулся 1-й Белорусский фронт, рвавшийся на Берлин, но не способный в данный момент овладеть им»[217]. Растянутые фланги советских войск не давали Г.К. Жукову создать мощную группировку для решающего броска на Берлин уже в феврале. В ходе бушевавших в январе 1945 года сражений обе стороны понесли тяжелые потери[218], но если советская сторона свои могла восполнить сравнительно легко, то для Германии в условиях февраля 1945 года создание нового фронта и восстановление боеспособности разбитых армий становилось сверхсложной задачей. После прекращения советского наступления на всем фронте продолжились локальные бои «за лучшую линию обороны». Немцы стремились ликвидировать советские плацдармы на правом берегу Одера, советская сторона, напротив, делала все, чтобы их удержать. Так что обе стороны стремились занять более удобные позиции для дальнейших операций. Борьба за плацдармы по обеим сторонам Одера носила крайне ожесточенный характер.

4 февраля дивизии подчинили находившийся восточнее Цильтендорфа 1204-й зенитный дивизион люфтваффе, которым командовал гауптман Эссер[219]. Этот дивизион раньше принадлежал к 3-й зенитной дивизии люфтваффе, дислоцировавшейся в Гамбурге, где именовался 647-м зенитным дивизионом. В конце января 1945 года он был переброшен на Одерский фронт, где вошел в подчинение действующей здесь 23-й зенитной дивизии люфтваффе генерал-майора Курта Андерсена. Отметим, что Р. Михаэлис считает, что этот 1204-й зенитный дивизион был зенитным дивизионом РАД[220], хотя, скорее всего, он был лишь укомплектован чинами РАД, а сам непосредственно был зенитным дивизионом люфтваффе.

Уже в первые дни на фронте солдаты дивизии столкнулись с серьезными трудностями. Как оказалось, условия для строительства укреплений в районе Одера, с учетом наличия здесь множества искусственных дамб, были плохими. Рытье траншей и щелей было ужасной работой: уже на глубине меньше чем в один метр из земли начинала сочиться вода. К счастью, февраль 1945 года не был на этот раз таким холодным, как обычно, что, впрочем, не облегчало работу землекопов.

Другой капитальной проблемой была нехватка материальных ресурсов. Обеспечением боеприпасами и горючим было никудышным. С горючим в дивизии сложилась такая ситуация, что даже штабные «кубельвагены» можно было использовать только в случае крайней необходимости. А напряженное положение с боеприпасами иллюстрирует следующий факт: ни одна артиллерийская батарея не имела права открыть огонь без предварительного разрешения свыше. Дневная норма для одного орудия составляла всего лишь два снаряда[221]. О каком успешном ведении боевых действий может идти речь в таких условиях?

Штурмовая гаубица StuWLE-42

И тем не менее даже в такой ситуации эсэсовцы наносили противнику чувствительные удары. 5 и 6 февраля части дивизии СС «30 января» (это были I и II батальоны полка СС «Шилль») провели первые атаки против советского плацдарма у деревни Фогельзанг[222]. Линия фронта проходила прямо через деревню, дома были превращены в опорные пункты. В итоге за Фогельзанг разгорелись жестокие уличные бои, в ходе которых 80 % деревни было уничтожено. Южнее Фогельзанга советские войска захватили силовую станцию с двумя высокими дымовыми трубами. Это преимущество они использовали сполна, разместив на трубах артиллерийских наблюдателей. Отсюда советские корректировщики могли направлять огонь артиллерии не только по эсэсовским частям в Фогельзанге, но и по местным дорогам, блокируя всякое передвижение немцев. Выбить оттуда советские войска никак не удавалось. 6 февраля в бою был убит унтерштурмфюрер СС Хайнрих Штих[223] из 86-го полка СС. Тем не менее, 7 февраля I батальон 86-го полка СС «Шилль» при поддержке штурмовых орудий противотанковой роты решительной атакой отбил Фогельзанг. После этого понесший потери I батальон был выведен из деревни и заменен II батальоном полка СС «Шилль». Добавим, что в феврале 1945 года пропал без вести унтерштурмфюрер СС Гюнтер Бартш (родился в 1920 году) из штаба 86-го полка СС[224].

5 февраля в бой в составе дивизии была введена батарея реактивных минометов – три 300-мм реактивных миномета Raketenwerfer 56 и одна 210-мм реактивная пусковая установка. Командир батареи унтерштурмфюрер СС Вальтер Вальдик вспоминал: «Экипажи минометов и личный состав батареи в основном были заимствованы из 1-й роты (фюрербеверберов[225]) учебно-запасного дивизиона реактивных минометов СС. Через восемь дней боев они так выдохлись, что их пришлось заменить новым личным составом, который совершенно не имел опыта. Боеприпасов было минимальное количество – имелось только 90 выстрелов для наших минометов. Восполнение боезапаса полностью ложилось на наши плечи, тщетно было ожидать откуда-либо помощи и поддержки в этом плане. Однако уже 5 февраля батарея вступила в бой, поддерживая сопротивление наших войск и нанеся успешный ракетный удар по скоплению войск противника в районе Цильтендорфа. Затем во взаимодействии с армейским артиллерийским дивизионом мы поразили цели в районе Фогельзанга и сорвали русскую атаку из Фогельзанга»[226].

Боевое применение сверхтяжелых реактивных минометов было сопряжено с большими трудностями. В частности, приказы, полученные Вальдиком от командира 32-го артиллерийского полка СС Хайнца Хоффманна, нередко противоречили тактике применения реактивного минометного вооружения и вследствие этого часто были невыполнимы. Вальдику приходилось отстаивать свою точку зрения, что вело к спорам, часто серьезным. Разногласия с командиром дивизионной артиллерии поначалу приводили к неприятным последствиям и столкновениям, но в итоге минометчики добились своего, а принципы применения реактивного минометного вооружения в постановке боевых задач стали преобладающими.

Еще одна сложность проистекала из-за большого калибра эсэсовских реактивных минометов. Дело в том, что когда батарея вела огонь, то образовывались большие клубы дыма, немедленно обнаруживающие позицию батареи для противника. Так как батарею немедленно засекали, то эсэсовским минометчикам уже после первого залпа приходилось менять позицию, иначе мог последовать или артиллерийский налет или воздушная атака.

В ходе хаотичных боев и царившей повсюду неразберихи организовать доставку боеприпасов для батареи не удалось. Приходилось рассчитывать лишь на запасы боеприпасов на складах учебно-запасного дивизиона реактивных минометов СС, но после того как и они были исчерпаны, стрелять минометам стало нечем. 25 февраля 1945 года батарея вернулась в состав учебно-запасного дивизиона реактивных минометов СС и была расформирована. В целом, в меру своих возможностей батарея реактивных минометов СС сделала все что могла, так что опыт ее применения, с учетом специфики хода боевых действий и с некоторыми оговорками, можно признать вполне удачным.

Опыт боевого применения 32-го саперного батальона СС был куда менее позитивным. В бой батальон был брошен 5 февраля 1945 года. Почти сразу же в батальоне начались серьезные проблемы. Так, в первом же бою инонациональный состав (венгры и румыны) 3-й саперной роты, побросав вооружение, почти в полном составе сдался в плен частям Красной армии. В принципе, такой сценарий был вполне закономерен: трудно было ожидать, что мобилизованные иностранные рабочие, бесконечно далекие от политики и плохо вооруженные, будут стоять насмерть, спасая Третий рейх.

Обершарфюрер СС

После этого командованием прямо в полосе фронта в спешке была создана новая рота, укомплектованная отпускниками и отставшими от своих частей солдатами сухопутных сил (а не войск СС), однако ее боеспособность также оставляла желать много лучшего. Большинство из входивших в нее солдат просто дезертировали в течение нескольких дней[227], вероятно, стремясь присоединиться к своим прежним подразделениям. Справедливости ради нужно сказать, что оставшиеся в составе батальона подразделения сражались более или менее сплоченно.

10 февраля 32-й саперный батальон СС в качестве пехотной части был выдвинут на участок фронта на канале Одер – Шпрее, южнее Визенау. 14 февраля немцы предприняли очередную попытку уничтожить советский наблюдательный пункт на силовой станции южнее Фогельзанга. Для этой цели из состава батальона был выделен один саперный взвод. Кроме него, в боевую группу вошли разведывательный взвод полка СС «Шилль» и взвод из состава роты СС «Хейер» (это была бывшая 2-я рота 3-го панцер-гренадерского учебно-запасного батальона СС, переданная в состав дивизии в период боев на Одере[228]). Однако в спешке подготовленная и плохо организованная атака полностью провалилась. Общие потери немцев составили 80 человек – просто катастрофа для такого количества частей, участвовавших в бою, а результат достигнут так и не был.

15 февраля 32-й саперный батальон СС атаковал захваченную красноармейцами деревню Визенау. И эта атака завершилась провалом – советская артиллерия на корню сорвала все планы эсэсовцев отбить Визенау. Вечером был убит командир батальона, гауптштурмфюрер СС Кёниг, также погибли адъютант батальона и командир 1-й роты оберштурмфюрер СС Атц. После этого батальон прекратил атаки – общие потери составили до половины личного состава батальона. Понятно, что после такого «кровопускания» батальон отвели с передовых позиций.

В целом, в эти напряженные февральские дни 1945 года на Одерском фронте действовало множество небольших и совсем крошечных отрядов – боевых групп. Как правило, командование ими брали на себя младшие офицеры, часто по своей инициативе, не дожидаясь приказов сверху. Объединив вокруг себя солдат самых разных частей, часто деморализованных, они сумели сплотить их и заставить упорно сражаться. Как патетически отметил В. Тике: «Героями этих первых часов стали оставшиеся безымянными лейтенанты, обер-лейтенанты и гауптманы со своими отрядами»[229].

Солдаты войск СС в окопе

Однако такое положение вещей имело один очень существенный недостаток (наряду с более «мелкими» недостатками). Бросание командованием в горнило сражения только-только формирующихся частей, плюс наличие в оперативном районе остатков разгромленных дивизий, различных мелких подразделений, боевых групп и так далее, плюс стремительное продвижение советских войск часто приводило к нарушению управления войсками, проблемам со связью, дезорганизованности и, как следствие, к значительной хаотичности боев с немецкой стороны.

В частности, всю сложность с управлением войсками в секторе фронта в районе Мюлльрозе (зона ответственности V горного корпуса СС) наглядно показал в своем рапорте от 16 февраля 1945 года в штаб группы армий «Висла» оберштурмбаннфюрер СС Вернер Гротманн (шеф-адъютант командующего группой армий «Висла» рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера). Гротманн проводил в этом районе инспекционную поездку с посещением частей на передовой, говорил с солдатами и командирами, чтобы создать для Гиммлера наиболее объективную картину происходящего на фронте. Среди прочего в этом рапорте говорилось: «Оценивая поведение войск и методы управления штабов, приходишь к неутешительному выводу, что все это приводит ко все большей дезорганизованности в пределах всего фронта. Фронтовые части и штабы не имеют нормальной связи друг с другом, и поэтому ни те, ни другие не информированы о детальной ситуации на фронте. Для примера, в ротах и батальонах, развернутых на участке фронта в районе Киниц – Франкфурт-на-Одере, часто никто не знал ни границ своего сектора фронта, ни положения у соседей. Дивизия “30 января”, развернутая в секторе южнее Франкфурта-на-Одере, несколько дней не информировалась о местоположении и подходе подразделений расположенных южнее.

Боевые командиры в некоторых районах по большей части не информированы о ситуации на фронте, и в основном получают информацию о приближении и силах противника от отступающих войск и гражданского населения. Только в некоторых эпизодах, которые можно рассматривать как счастливые случайности, информация о противнике и обстановке поступала к командирам от разведывательных групп. Во многих же случаях приходится делать неутешительный вывод, что боевые командиры зачастую совсем не ожидали появления противника, но как только вражеские танки приближались к подконтрольному им сектору обороны, они тут же командовали “отступление”. Все это также характерно и для “боевых групп”, созданных из отставших от своих частей солдат»[230].

Как мы видим, в своем рапорте рейхсфюреру СС Гротманн весьма негативно охарактеризовал состояние командования войсками в полосе действий V горного корпуса СС. Определенная пикантность ситуации заключалась в том, что, во-первых, командир корпуса обергруппенфюрер СС Йекельн командовал корпусом только с 8 февраля 1945 года, а во-вторых, 14 февраля, то есть как раз за два дня до этого рапорта, Йекельн был рекомендован к награждению Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. Представление было подписано командующим группой армий «Центр» генерал-оберстом Фердинандом Шернером и включало в себя описание командных заслуг Йекельна как в боях на Одерском фронте, так и в боях в районе Бреслау, где он командовал смешанной боевой группой[231].

Естественно, что в этих условиях Йекельн счел упреки Гротманна несправедливыми и поэтому решил выступить в защиту своего стиля и принципов управления войсками. Для начала он устроил разбирательство среди командования подчиненных ему дивизий. Зная крутой нрав Йекельна, легко представить, как это разбирательство проходило. От 32-й дивизии СС в этом «разборе полетов» участвовал начальник оперативного отдела штурмбаннфюрер СС Карл-Хорст Ленц. Это вполне понятно – командир в дивизии снова поменялся (с 17 февраля им стал Адольф Акс), да и прежний командир, Рихтер, все время занимался формированием дивизии в тылу, а руководство штабом дивизии на фронте осуществлял Ленц, как начальник оперативного отдела. «Результаты» расследования превзошли все ожидания Йекельна, и 25 февраля 1945 года он разразился самооправдательным меморандумом, в котором ловко намешал пропагандистских лозунгов, зная, что Гиммлеру это понравится, и прозрачно намекнул на недобросовестность Гротманна. Затрагивалась в этом отчете и ситуация с дивизией СС «30 января», что нас интересует в первую очередь: «Упреки, что 32-я добровольческая дивизия СС “30 января” была в период нескольких дней не информирована о местоположении и подходе соседних частей, расположенных южнее, могут быть отвергнуты, потому что дивизия не имела командира дивизии и была помещена прямо под командование соседа на правом фланге 391-й охранной дивизии. Начальник оперативного отдела 32-й дивизии СС (Ленц. – Р.П.) считает, что оберштурмбаннфюрер СС Гротманн предположительно получил свои впечатления от подразделений самого нижнего звена, которые даже при лучших обстоятельствах являются не информированными о соседних частях. Во всяком случае, докладчик (Гротманн. – Р.П.) не появлялся на командном пункте 32-й дивизии СС.

Уже вскоре атмосфера паники и апатии, заметная в первые дни русского наступления, существенно изменилась. Новосформированные части узнали друг друга. Надлежащая поддержка и, в неменьшей степени, информация о преступлениях, совершенных на оккупированных русскими территориях, особенно по отношению к немецким женщинам, усилило волю солдат к борьбе»[232].

Таким образом, Йекельну удалось полностью отстоять свое реноме перед рейхсфюрером СС. Место командира корпуса он за собой сохранил, а 8 марта 1945 года был награжден Дубовыми листьями, став 802-м кавалером этой награды в вермахте[233].

Вернувшись к 32-й дивизии СС, заметим, что в связи с дезорганизованностью и неразберихой на фронте вполне закономерно, что в период февральских боев на Одере штабу дивизии подчинили несколько мелких подразделений, в основном из состава V горного корпуса СС или же прямо из 9-й армии (в частности, к ним относится уже упомянутая нами рота СС «Хейер»). Часто пополнение для боевых частей набиралось прямо в ближней тыловой зоне, причем забирались все солдаты, оказавшиеся под рукой. Иногда пополненные таким образом части сражались хорошо, но бывали случаи, когда они быстро распадались – выше мы уже приводили пример со «вторым формированием» 3-й роты 32-го саперного батальона СС: наспех воссозданная путем «мобилизации» в нее солдат вермахта из различных частей, она просуществовала считаные дни. В целом, большинство из таких вот мелких частей – боевых групп просуществовали всего лишь несколько дней и были расформированы, а их личный состав был направлен на пополнение дивизионных частей и подразделений.

К середине февраля накал боев спал. 20 февраля Г.К. Жуков доложил в Ставку о необходимости временно перейти к жесткой обороне по всему 1-му Белорусскому фронту[234]. Дело в том, что с 24 февраля 1945 года основные силы 1-го Белорусского фронта переключались на действия в Восточной Померании, совместно со 2-м Белорусским фронтом. Одновременно 5-я ударная, часть 8-й гвардейской, 69-я и 33-я армии фронта продолжали удерживать плацдармы на Одере и копить силы для решающего броска на Берлин. Немецкая 9-я армия, получив передышку, закреплялась на удержанных рубежах.

В целом, в критические дни февраля 1945 года командующему 9-й армией Буссе удалось сделать практически невозможное: при совершенно недостаточных людских и материальных ресурсах не только удержать Одерский фронт, но и продолжить формирование новых частей своей армии. В полной мере это относится и к дивизии СС «30 января», внесшей свой посильный вклад в удержание фронта.

Из всего этого следует, что до середины февраля дивизия СС «30 января» проводила в основном ограниченные контратаки, призванные стабилизировать фронт и блокировать советские плацдармы в зоне действия дивизии. Таким образом, первые же дни существования «30 января» совпали с ее боевым крещением. Формирование дивизии проходило в условиях боевых действий, что отличает «30 января» от всех других дивизий СС и делает по-своему уникальной.

17 февраля в должность командира дивизии вступил оберфюрер СС Адольф Акс, прежний командир 15-й гренадерской дивизии войск СС (латышской № 1). Акс одновременно был опытным боевым офицером и хорошим организатором – он долгое время прослужил на руководящих должностях в штабе командующего войсками СС в Нидерландах Демельхубера. Так что Акс как никто другой подходил на должность командира формирующейся дивизии. Интересно, что за свои заслуги на посту командира латышской дивизии Акс впоследствии был награжден Рыцарским крестом, это случилось в последний день войны, 9 мая 1945 года. Что касается Йоахима Рихтера, то он был переведен в штаб Главного управления кадров СС, где и прослужил до конца войны.

Адольф Акс, третий командир дивизии

В конце февраля – начале марта в состав дивизии ввели 16-й противотанковый дивизион СС, изначально входивший в состав 16-й панцер-гренадерской дивизии СС «Рейхсфюрер СС». Этот батальон стал 32-м противотанковым дивизионом СС под командованием гауптштурмфюрера СС Пауля Краусса.

После стабилизации фронта во второй половине февраля 1945 года дивизия СС «30 января» занимала сектор фронта длиной почти в 25 км, от северной окраины Фюрстенберга до южной окраины Гюльдендорфа, прикрывая три советских плацдарма и ведя бои местного значения. Дислокация частей была следующей:

– советский плацдарм в районе Фогельзанг – Фюрстенберг: полк СС «Шилль», I дивизион артиллерийского полка, рота СС «Хейер»;

– советский плацдарм в районе Цильтендорф – Аурит – Визенау: полк СС «Курмарк», саперный батальон, части II и III артиллерийского дивизионов;

– советский плацдарм в районе к северу от Бризков – Лоссов – Гюльдендорф: батальон штурмбаннфюрера СС Фридриха Хенгстманна[235], части II артиллерийского дивизиона, боевая группа «Беккер» (в состав дивизии не входила).

2 марта под давлением советских войск части дивизии СС «30 января» оставили три четверти Фогельзанга. Через два дня, 4 марта, дивизией была предпринята попытка вернуть деревню. Первая атака началась в 07:00, но была отбита. Не смутившись, эсэсовцы в 13:00 предприняли вторую атаку. В ней участвовали подразделения полка СС «Шилль» и части 32-го противотанкового дивизиона СС под командованием гауптштурмфюрера СС Краусса. Однако и эта атака с треском провалилась, потери эсэсовцев составили почти 70 человек убитыми.

3 марта в автомобильной катастрофе погиб командир 32-го артиллерийского полка штурмбаннфюрер СС Хайнц Хоффманн СС (заменен Хайнцом Лоренцом). Кроме этого, в марте погиб 3-й по счету квартирмейстер дивизии, гауптштурмфюрер СС Фридрих Шауб. Его должность занял гауптштурмфюрер СС резерва Рейнхольд Ренкауф[236]. Также напомним, что в марте был убит и командир 32-го учебно-запасного батальона СС штурмбаннфюрер СС Бернхард Бартельт (заменен Вальтером Плёвом); есть данные и о гибели в марте оберштурмфюрера СС Георга Шуманна (родился 10 августа 1904 года) из 88-го полка СС.

11 марта была предпринята очередная попытка отбить силовую станцию под Фогельзангом, для чего были привлечены подразделения полка СС «Шилль» и части усиления. Изначально эта атака была плохо спланирована и организована. Уже на стадии развертывания частей для атаки советские корректировщики засекли активность немцев и навели на них огонь артиллерии. В итоге атака хоть и началась, однако быстро прекратилась, фактически едва начавшись, а эсэсовцы снова заплатили жизнями 70 павших солдат. Унтерштурмфюрер СС Йохан Полле[237], прежний командир саперного взвода 86-го полка СС «Шилль», вспоминал: «Изначально мой взвод входил в состав полка СС «Шилль». После Словакии у меня оставалась лишь горстка людей[238], с которыми я и прибыл в Фогельзанг. Я тогда был батальонным адъютантом, а позднее командовал 13-й ротой 86-го полка СС, дислоцировавшейся в Миксдорфе, до того как я был переведен в саперную школу. Во время атаки на силовую станцию я был командиром штурмового саперного взвода. Я доложил о плохой подготовке атаки. В результате меня сняли с должности, а штурм полностью провалился. В мое отсутствие мой гордый саперный взвод был полностью обескровлен из-за участия в пехотных атаках. Из-за этого идиотского приказа много моих камрадов, в том числе и тех, кто прошел всю войну, погибли в последние дни»[239]. В последнем случае Полле не преувеличил: из всего личного состава этого саперного взвода войну пережили лишь шесть человек, включая сюда и самого Йохана Полле[240].

В марте на фронт прибыли первые подразделения 506-го минометного дивизиона СС, их сразу же поместили под оперативный контроль 32-й дивизии СС. Батареи были развернуты на линии от северо-восточных окрестностей Фюрстенберга до Цильтендорфа, штаб дивизиона находился в деревне Политц. Фактически этот дивизион был включен в состав дивизии. Свои боевые приказы командир дивизиона Руппель получал от командира 32-го артиллерийского полка СС Лоренца. Дивизион тесно взаимодействовал с 505-м дивизионом артиллерийской разведки СС (корпусная часть V горного корпуса СС). Каждые три дня батареи дивизиона меняли свою позицию, чтобы избежать обнаружения противником. При этом в дивизионе остро не хватало офицеров, в частности, врач в дивизион был назначен только 2 апреля, а офицер технической службы – 15 апреля[241](!).

Совещание в штабе 9-й армии, 11 марта 1945 г.

15 марта в дивизии прошла очередная и последняя смена командования – Адольфа Акса отправили руководить созданием учебных курсов СС в Бад-Висзее, а дивизию СС «30 января» возглавил теперь уже последний командир, 32-летний штандартенфюрер СС Ханс Кемпин. Участник Польской и Французской кампаний, Кемпин был одним из самых знаковых офицеров для войск СС. В составе дивизии СС «Райх» он побывал и на Восточном фронте, где 3 сентября 1941 года был тяжело ранен. После выздоровления Кемпин служил на командных и руководящих должностях в различных офицерских и унтер-офицерских школах войск СС, получив известность как командир панцер-гренадерской школы СС «Киншлаг». Кавалер Железного креста II и I классов и Креста военных заслуг с мечами II и I классов. Он был первым эсэсовцем, ставшим во главе армейской дивизии, в феврале 1945 года возглавив 547-ю фольксгренадерскую дивизию. Интересно, что производству Кемпина в штандартенфюреры СС способствовал командующий 3-й танковой армией генерал танковых войск Хассо фон Мантойффель. Дивизия Кемпина была направлена на Одерский фронт, в район города Шведт-на-Одере, где Кемпин повздорил с Эмилем Штюрцем, гауляйтером Марк-Бранденбурга и Имперским комиссаром обороны 3-го военного округа и Бранденбурга. Конфликт возник из-за самоуправства одного из чиновников НСДАП, самовольно конфисковавшего оружейный склад (очевидно, для вооружения частей Фольксштурма), за что Кемпин хотел предать его суду военного трибунала. Этот чиновник успел пожаловаться Штюрцу, который немедленно выступил в его защиту и обратился напрямую к Адольфу Гитлеру. На следующий день, несмотря на протесты Мантойффеля и Буссе, Кемпин был отстранен от командования дивизией и направлен в распоряжение коменданта крепости Франкфурт-на-Одере. Отсюда он и был назначен на должность командира дивизии СС «30 января»[242].

Оберфюрер СС Адольф Акс

Ханс Кемпин, последний командир дивизии. Довоенное фото

Служивший при штабе дивизии Эберхард Баумгарт после войны вспоминал, как однажды он возвращался с докладом на командный пункт. Однако, к его удивлению, часовые не позволили ему войти в дом. Не зная, что ему делать, Баумгарт заглянул в окно, и увиденное потрясло его: «Я подумал, что все это мне просто мерещится. Внутри шла совсем другая жизнь. Офицеры в блестящей униформе сидели за одним столом с проститутками. Вокруг звучали музыка, смех, звон бокалов и клубился дым сигарет»[243]. По-видимому, Баумгарт стал невольным свидетелем офицерской вечеринки в честь вступления Ханса Кемпина в должность дивизионного командира. Как правило, на такие мероприятия приглашались служащие женского вспомогательного персонала вермахта, а раздосадованный тем, что на этот «праздник жизни» его не позвали (что вполне объяснимо), Баумгарт подал все это в негативном и вульгарном свете. В дальнейшем, по воспоминаниям Баумгарта, его настроение еще более ухудшилось, после того как переводчик из поволжских немцев показал ему вырезку из трофейной газеты «Правда», где была помещена непритязательная карикатура с изображением Гитлера, Геринга и Геббельса, устраивающих оргию в Рейхсканцелярии. Подпись под ней гласила: «Каждый день немецкие солдаты продлевают нам жизнь»[244]. Но здесь опять же – вряд ли солдат войск СС весной 1945 года смог так воспринять советскую карикатуру, скорее всего это восприятие пришло к нему уже через позже после войны, под влиянием сомнительной пропаганды и политических конъюнктур.

В целом, за бои в период февраля – первой половины апреля 1945 года дивизия СС «30 января» понесла существенные потери. Потери дивизии за февраль 1945 года составили 314 солдат и офицеров погибшими, 1385 ранеными и 87 пропавшими без вести – всего 1786 человек. В марте было потеряно: убитыми – 407 человек, ранеными – 1447, пропавшими без вести – 336, то есть всего – 2190 военнослужащих[245]. В сумме это дает 3976 человек (убитыми – 721, ранеными – 2832, пропавшими без вести – 423). Обращает на себя внимание высокое количество потерь в марте, когда особо интенсивных боевых действий сторонами не велось, только локальные бои. Некоторые из боевых групп, входивших, в дивизию были уничтожены, причем о них даже не сохранилось какого-нибудь существенного документального упоминания, кроме констатации факта их существования. Саперный батальон был практически обескровлен. Дивизией было потеряно несколько должностных лиц, включая квартирмейстера, одного командира полка и двух командиров батальона (обо всех них писалось выше). Также 29 марта без вести пропал адъютант 88-го полка СС оберштурмфюрер СС Хайнц Картинг. Для советской стороны высокие потери дивизии секретом не были, не случайно в советских отчетах о противнике дивизия характеризовалась как понесшая большие потери в феврале – марте[246].

Унтершарфюрер СС

На 17 марта 1945 года боевой состав дивизии насчитывал всего лишь 2846 военнослужащих[247]. Отметим, что Р. Ландвер утверждает, что это состав только 86-го и 87-го полков СС, без частей усиления[248]. Общую численность личного состава дивизии на март 1945 года определить трудно.

Главным итогом этих боев стало то, что формирование дивизии было в основном завершено. Период боев на одерских плацдармах стал для дивизии временем рождения. Не на учебных полигонах «30 января» проходила свое становление, а в настоящем бою. Дивизия формировалась непосредственно в условиях боевых действий, и части, сложившие ее, были закалены в горниле битвы. Это делает дивизию СС «30 января» по-своему уникальной – другие дивизии СС хотя бы имели некоторое время на формирование, в то время как 32-я дивизия СС сразу же вводилась в бой раздельно, по частям, по мере подготовки того или иного подразделения. Хорошо еще, что эти отдельные дивизионные части кидали в бой на одном узком участке фронта, а не на всю его широту, что дало возможность дивизионному штабу быстро взять эти отдельные подразделения под контроль. По окончании боев февраля-марта 1945 года можно уже было уверенно сказать, что «30 января» состоялась как дивизия. Да, она была очень слаба, но показала себя в меру своих сил и возможностей сравнительно неплохо. Ее не стали расформировывать, чтобы пополнить другие части, а, как мы дальше увидим, стали всячески усиливать. Так что формирование дивизии совпало с ее боевым крещением.