О кредитах

14. Отпуск кредитов на содержание военно-контрольных органов, на сухопутную контрразведку, на содержание военно-цензурных отделений и на содержание Главного управления военного почтово-телеграфного контроля с подчиненными ему органами сосредоточивается в Отвокон Наркомвоена.

15. Во исполнение п[ункта] 14 каждое окружное отделение в[оенного] к[онтроля] и Главное управление в[оенного] почтово-телеграфного контроля предварительно составляют общую смету и одновременно с[о] сметами подчиненных органов и своей представляют в Отвокон Наркомвоена на заключение и для дальнейшего направления.

16. Сметы исчисляются в размере 3-месячной потребности и представляются в Отвокон Наркомвоена к 1 декабря, к 1 марта, [к] 1 июня и к 1 сентября соответственно на январскую, апрельскую, июльскую и октябрьскую четверти года.

17. Утвержденные по смете кредиты производятся на текущий счет местным отделением Народного банка[897] или казначейства на имя подлежащего органа и отпускаются по чековым требованиям по мере надобности.

18. Кредиты на морскую контрразведку, а равно и на содержание органов Морской регистрационной службы сосредоточивается в Морском Генеральном штабе.

19. Все вопросы, связанные с проведением настоящего приказа, разрешаются Отделением военного контроля Оперода Народного комиссариата по военным делам.

РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 5. Л. 106 с об. — 108. Подлинник — машинописный текст.

Приложение № 2

ПРОЕКТ декрета о борьбе со шпионажем и о правах и обязанностях сотрудников Военного контроля[898]

1. Всякий, кто, несмотря на его принадлежность к гражданству того или другого государства, тайно или под вымышленным предлогом собирает или сообщает сведения о вооруженных силах и других средствах, служащих для обороны Рос[сийской] С[оветской] Ф[едеративной] С[оциалистической] Республики, или тот, кто каким-либо другим способом наносит вред вооруженным силам и другим средствам обороны Республики с целью способствовать иностранным государствам или другим явным и тайным врагам Рос[сий ской] С[оветской] Ф[едеративной] С[оциалистической] Республики, а равно тот, кто, зная о совершающемся шпионаже, не сообщает [о нем] властям, — называется шпионом.

2. Борьба со шпионажем возлагается на Отделение военного контроля при Наркомвоене, на отдел Регистрационной службы Морского Генерального штаба, а также на все подведомственные им органы Военного контроля и Регистрационной службы.

3. Предварительное следствие по делам о шпионаже ведется сотрудниками органов Военного контроля и Морской регистрационной службы под общим руководством заведывающих этими органами, для чего сотрудники имеют право: а) по ордерам, подписанным заведывающими отделениями или их помощниками, производить обыски и выемки у лиц, заподозренных в шпионаже, и подвергать их аресту; б) производить опросы лиц, как заподозренных в шпионаже, так и прочих, показания коих будут служить к выяснению обстоятельств дела.

4. Основания, послужившие к производству обысков, выемок или арестов, должны быть изложены в особом постановлении, каковые должны быть составляемы и о начале, и об окончании дела, с указанием тех мотивов начала и окончания дела и направления дела в суд.

5. Аресты лиц, подозреваемых в шпионаже, могут быть произведены сотрудниками отделения без ордеров отделений в случаях не терпящих отлагательства, как то: когда подозреваемый застигнут при совершении акта, характеризующего шпионство, или иное способствование или благоприятствование неприятелю, или вслед за совершением такового, когда очевидцы укажут на подозреваемое лицо, когда подозреваемый не имеет постоянного местожительства, когда сделал покушение на побег или пойман во время или после побега, когда имеются основательные данные, что подозреваемый может скрыться или скрыть следы преступления.

6. Арестованные числятся содержанием за подлежащим отделением Военного контроля и Морской Регистрационной службы, причем о каждом аресте сотрудников должны немедленно докладывать заведывающим отделениями, от коих зависит дальнейшее содержание обвиняемых под стражей.

7. Все правительственные и частные учреждения РСФСР, агенты милиции, железнодорожной и пограничной охраны и Красная армия должны оказывать беспрекословно и немедленно всяческое содействие сотрудникам Военного контроля и Морской Регистрационной службы при исполнении последними своих обязанностей; кроме того, все без исключения учреждения Советской республики должны незамедлительно представить органам Военного контроля и Морской Регистрационной службе для просмотра по их требованию все имеющиеся у них дела и документы, а также подлинное следственное производство.

8. Оконченное следствие по делам о шпионаже направляется в Революционный трибунал.

9. Рассмотрение в [Революционном] трибунале дел о шпионстве ограничивается установлением факта шпионажа и причастности к нему данного обвиняемого. Решение [Революционного] трибунала производится[899] в исполнение немедленно (не позже 24 часов). Апелляция и помилование не допускаются.

10. Сотрудники органов Военного контроля и Морской Регистрационной службы, которые подвергаются задержанию по тем или иным причинам, подлежат немедленному препровождению в распоряжение заведывающих соответствующих отделений, а задержанные в Москве — в распоряжение заведывающего Отделением военного контроля Оперативного отдела Народного комиссариата по военным делам.

РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 5. Л. 104–105 об. Подлинник — машинописный текст.

Документ № 3.1.5

Из справки Регистрационного бюро ОВК о сотрудниках РВС Республики, проходящих по делам бюро

27 октября 1918 г.

СПРАВКА

При проверке по архиву Регистрационного бюро «Списка служащих Штаба Революционного военного совета Республики» оказались проходящими по делам Бюро лица со следующими фамилиями:

1) Николаев (он же Вэн), Александр Николаевич[900], кореец, зарегистрированный Хабаровским контрразведывательным отделением в 1913 году. Приметы его: 30 лет, круглое, белое лицо, роста выше среднего, …кончик безымянного пальца левой руки согнут. Жил в указанное время в Янцзигане в Кандо. Состоял японским тайным разведчиком и находился в распоряжении японского вице-консула в Янцзигане в Кандо; раньше служил разведчиком у японских жандармов в г. Мусане в Корее (См. рег[истрационную] карт[очку] № 86–1913 г.).

2) Брандт, Николай Николаевич, служил помощником начальника контрразведывательного отделения при штабе 10-й армии. Неблагоприятных сведений нет (Д. № 3 т.2–1917 г., стр. 175).

3) Медведев, Александр Павлович.

В ноябре мес[яце] 1912 г. через цензуру прошло письмо за подписью «А. Цурпалов», адресованное на имя штабс-капитана Александра Павловича Медведева, в Москву, Земляной Вал, Яковлевский пер., 9, кв. № 3. Копия этого письма при сем прилагается[901]. О Цурпалове других сведений в Бюро не имеется (Д. № 6 т.2 — 1912 г., стр. 672).

4) Кузнецов, Николай Григорьевич.

Бывшее Управление дворцового коменданта, при сношении от 28/30 августа 1915 г. за № 709, препроводило в Главное управление Генерального штаба копию поступившего на имя дворцового коменданта генерала Воейкова заявления об инженере путей сообщения Н. Г. Кузнецове.

«В наше тяжелое время среди бесчисленных подвигов самопожертвования и высокого исполнения долга нередко, однако, встречаются люди, лишенные совести, которые самыми низкими способами делают себе карьеру и продают родину. К числу таких господ принадлежит инженер путей сообщения Н. Г. Кузнецов; деятельность этого господина заключается в следующем: вращаясь среди представителей иностранных фирм в «Астории»[902] и в «Европейской гостинице», он выдает себя за человека, имеющего высокое положение в Военном министерстве — он состоит в автомобильной роте, в воздухоплавательной части и т. п. Без него ни одно дело не может [быть решено] в Военно-техническом управлении, и он постоянно повторяет: «У нас в Техн[ическом] упр[авлении] только через мое посредство можно иметь успех и т. п.» За свои хлопоты и свои связи он требует хорошее вознаграждение, доходящее до сотен тысяч рублей. С этими деньгами он должен поделиться, по его словам, с военным министром, начальником Военно-технического управления в Инженерном замке, делопроизводителями и т. п. Иногда он припоминает некоего Годлевского, служащего в ВТЧ, имеет успех и этим как бы подтверждает свои слова. Понятно: такая деятельность человека, имеющего некоторое отношение к Военному министерству, роняет престиж Правительства и компрометирует наших высших чинов армии. Во время обыска в «Астории» г-н Н. Г. Кузнецов был страшно удручен, [так] как боялся, что выплывет наружу его посредничество при продаже немецких моторов для аэропланов, его темные дела с Николаевым из Гельсингфорса (немецкий шпион), которому он сообщил важные сведения о[б] аэропланах с г-ном Оксом (сидит теперь в тюрьме по подозрению в государственной измене), с г-ном Гошкевичем, братом жены бывшего военного министра, и командиром автомобильной роты. От многих он требовал и получал взятки, будучи членом комиссии по реквизиции автомобилей. Если посмотреть в банках, где лежат его деньги, и принять другие меры, необходимые при подобных обстоятельствах, тогда можно понять историю его внезапного обогащения, можно узнать, что техническая контора, издательство — это только ширма для темной деятельности, основанной на немецких деньгах, «заработанных» за сообщение сведений, известных ему из его прежней деятельности. Из числа подвигов этого господина выделяется мошенничество с иностранной валютой. В компании с неким г[осподином] «Оганесов», представителем немецкого общества НАГ, он добыл удостоверение, что он состоит поставщиком Земского союза и Красного Креста. Выписав из-за границы десяток автомобилей, расплатившись по дешевой валюте для казенных заказов, он продает эти автомобили частным лицам по дорогой цене, обманывая таким образом Министерство финансов. Это легко проверить, т. к. он скоро получает новую партию автомобилей по казенной валюте, а будет продавать частным лицам.

Много грязи выплывет про этого господина, носящего форму инженера путей сообщения неправильно[903], т. к. он давно уволен из этого министерства, и мародерствующего без совести около нашей армии. Удивительно, что Правительство, налагающее штраф за появление с фотографическим аппаратом, не обратит внимание на этого шакала, торгующего Россией оптом и в розницу».

По докладе этого заявления Управляющему Военным министерством было приказано начальнику Генерального штаба генералу Беляеву сообщить вышеприведенное заявление начальнику Главного военно-технического управления генералу барону Е.Э. фон-дер РОППУ с просьбой доставить свои соображения по поводу сделанных заявлений, а равно и о том, в какой мере представляется необходимым оставление инженера путей сообщения Кузнецова на службе в Главном военно-техническом управлении.

На письмо это ответом был доклад начальника Главного военно-технического управления от 5 сентября 1915 г. за № 4842, представленный тому же генералу Беляеву, как помощнику военного министра. Какие были приведены в этом докладе соображения и какая последовала резолюция по данному вопросу — неизвестно, т. к. самый доклад в дело не поступил, но, по-видимому, все изложенное в заявлении было предано забвению, т. к. инженер Кузнецов в июне мес[яце] 1916 г. выезжал в Нью-Йорк по делам автомобильно-авиационного отдела Комитета военно-технической помощи научно-технических организаций, как член названного комитета, откуда он возвратился через Архангельск лишь в октябре мес[яце] 1917 года. (Д. № 1036–1916 г.).

Делопроизводитель Регистрационного бюро [подпись]

РГВА. Ф. 6. Оп. 12. Д. 6. Л. 81–82 об. Подлинник — машинописный текст с автографом черными чернилами.

Документ № 3.1.6

Докладная записка состоящего в распоряжении Президиума ВЧК члена ВЦИК В. Э. Кингисеппа председателю СНК РСФСР В. И. Ленину, председателю ВЦИК Я. М. Свердлову, председателю РВСР Л. Д. Троцкому и заместителю председателя ВЧК Я. Х. Петерсу об измене Морской регистрационной службы

Не позднее 3 ноября 1918 г.

Председателю Совнаркома т. В. И. Ленину,

Председателю Вс[ероссийского] ЦИК т. Я. М. Свердлову

Председателю Высшего революционного военного совета т. Л. Д. Троцкому

Замест[ителю] председателя ВЧК т. Петерсу

Докладная записка о Военно-морском контроле и Регистрационной службе Морского Генерального штаба[904]

В связи с некоторыми арестами в Петрограде [и] в Москве[905] были арестованы Всер[оссийской] чрез[вычайной] комиссией начальник Регистрационной службы Генмора А. И. Левицкий, его помощник Сыробоярский[906]. Независимо от данных, послуживших основанием к аресту, ознакомление с делами морской контрразведки, допрос означенных лиц, допрос начальника морского контроля А. К. Абрамовича[907] обнаружили вопиюще бутафорский и явно предательский характер работы морской контрразведки Генмора.

Один из наиболее утонченных и радикальных приемов борьбы против контрразведки противной стороны — это обезвреживание противника не путем физического его изъятия, а подкидывания противнику своих людей в качестве сотрудников, которые, создавая видимость работы, однако, достоверных реальных сведений не дают.

В отношении нашей контрразведки Генмора этот эффект достигнут с избытком. Морская контрразведка за весь 1918 год не произвела ни одного ареста ни одного шпиона, не дала никаких сведений о противнике на Северном и Восточном наших фронтах, если не считать агентурных сведений, напр[имер], такого свойства:

1). От 16 сентября 1918 [г.]: «По агентурным сведениям, за последнее время в Архангельске высадилось до 40 тыс. американских войск, а германцы в количестве до 50 тыс. чел. двигаются на Повенец».

2). От 23 сент[ября] и 3 окт[ября] 1918 [г.]: «Агенты» сообщают, будто союзнический десант обошел Котлас, а чехословаки соединились с ними. Этими сведениями исчерпывается информация морской контрразведкой Генмор о силах и продвижениях англо-французов и чехословаков.

Наряду с этой крайней скудостью данных об англо-французах, «агентурные» сведения о немцах и финской белой гвардии многочисленнее, что явно указывает на ориентацию этих господ. Достоверность этих сведений мною еще проверена быть не могла, однако Алармисткий[908] характер их порой несомненен.

Военно-морской контроль в течение всего 1918 года работал не на того хозяина, от которого получал кредиты по сметам Генмора. Для чего необходимым были Генмору, например, следующие сведения:

3). Агентурные сведения от 7 сен[тября] [1918 г.] сообщают: «Как сообщают официально из Саратова, в недалеком будущем штаб советских войск предполагает по стратегическим соображениям предпринять наступление на ст. Алтата (по жел[езно]-дор[ожной] линии Саратов — Уральск), остановка лишь за оружием (необходимо до 10 тыс. винтовок), которое высылается.

По имеющимся сведениям, наркомвоен Троцкий 5 сентября выбыл на Казанский фронт[909]; в составе поезда 60 вагонов, эшелон составляет до 1000 чел. и следуют броневые автомобили, мотоциклеты, пулеметы, артиллерия, снаряды, моторы и проч[ее]».

4). От 22 августа [1918 г.]: «Из числа расположенных в Москве частей Красной армии выразил желание отправиться на фронт 1-й Образцовый советской полк[910].

В Москве вводятся чрезвычайные строгости, издан приказ немедленно арестовывать всех подозрительных лиц — в особенности в военном платье, просматривать документы и препровождать задержанных в ВЧК».

5). От 7 сентября [1918 г.]: «В Костромской губ[ернии] белогвардейцами, переправившимися через Ветлугу в 10 вер[стах] ниже Варнавина и в 5 вер[стах] выше его, занят после схватки г. Варнавин. В Костроме произошло восстание против Советской власти; для подавления мятежа из Нижнего [Новгорода], Ветлуги и г. Буя посланы артиллерия и пулеметы. Принявший на себя командование местный губернский комиссар расстрелян белогвардейцами.

В северной части Нижегородской губ[ернии] происходит также восстание деревень против Советской власти, сопровождаемое массовыми арестами советских деятелей; прибывшие отряды бессильны разоружить деревенские отряды».

Сведения этого типа являются единственно серьезными по своей внешности и занимают приблизительно треть всех сводок. Абсолютно бутафорны сведения следующего типа:

6). От 26 августа 1918 года: «По полученным агентурным сведениям, находясь в течение нескольких дней на Казанском фронте в качестве руководителя всеми военными действиями, Троцкий лично будто бы командовал тремя полками при одном из наступлений отрядов Красной армии. Впоследствии он начал уклоняться от активного выступления с военными отрядами, ограничиваясь лишь словесным напутствием последних на бранное дело, чем вызывал якобы среди чинов Красной армии недоверие, перешедшее затем в сильное озлобление. Последнее выразилось будто бы в окружении мятежными красноармейцами поезда Троцкого, коему было предъявлено категорическое требование следовать вместе с ним в район боевых действий. Вынужденный подчиниться требованию толпы, Троцкий отправился сопровождать отряд на позицию, но вскоре после этого он скрылся, и местопребывание его — равно как и дальнейшая судьба Троцкого — до сих пор неизвестно (до 25 августа [1918 г.] включительно). В целях розыска его из Москвы выехали некоторые члены ВЧК[911].

С целью предотвратить панику в Москве и особенно среди воинских частей, военный комиссар Склянский, заменяющий Троцкого, издает якобы приказы за подписью последнего. В партийных кругах, а также высших военных, по слухам царит довольно удрученное настроение и проглядывает растерянность. Однако на партийном собрании, имевшем место на этих днях, высказалось мнение, что партия и без своего вождя Троцкого может и даже должна продолжать начатое им дело».

Подобные слухи и «якобы» занимают добрую половину всех агентурных сводок. Сплетни самые разнообразные и далеко обгоняют по своей наглости, лживости и враждебности по отношению к Советской власти «Информационные листки», подпольно издаваемые энэсами, эсерами и меньшевиками. Комиссар Генмора, по словам начальника Регистрационной службы Левицкого, как-то обратил внимание последнего на недопустимость тона агентурных сведений, однако это скромное начинание т. Лукашевича[912], очевидно, осталось безрезультатно.

Остальные 45 % агентурных сведений в сводках трактуют о предметах типа цитат 3, 4 и 5 — т. е. о белогвардейских восстаниях в ближайшем и глубоком тылу и т[ому] п[одобных] затруднениях, постигших Советскую власть. Для полноты характеристики необходимо привести цитату из агентурных сведений, опровергающих официальные источники:

7). От 5 сентября 1918 года: «Вообще помещаемые в официальных «Известиях» сообщения об успешных действиях советских войск на Казанско-Симбирском фронте, по-видимому, во многих случаях не соответствуют действительному положению дел на фронте, насколько таковое освещается получаемыми с фронта донесениями (официальными). В действительности же, как говорят, под влиянием получаемых с фронта известий, в партийных кругах царит беспокойство и уныние, которое возрастает, вследствие террора, объявленного руководителями Советской власти внутри страны»[913].

Когда взяли Казань[914] — агентурные сведения рисуют это не как победу советских войск, а хитрый маневр чехословаков. В дни взятия Сызрани, Симбирска, накануне падения Самары эти же агентурные сведения усиленно доказывают, будто оперативные сводки и статьи советских газет о поражениях, нанесенных чехословакам, — большевистская утка.

Трудно сказать, кто кого информировал: Морской ли контроль обывателя с Плющихи или сей последний Морской контроль и Регистрационную службу Генмора. Все сводки этих чудовищно нелепых, отчасти явно шпионских агентурных сведений снабжены глубокомысленной надписью гражданину Левицкому: «осведомление на случай военной опасности». При этом предусмотрительно не упомянуто, кому угрожает опасность и с чьей стороны. По своей похабности эти строки с успехом конкурируют с явно английскими сводками, как, напр[имер], известная августовская сводка английской контрразведки в России. Мимике авгуров из Генмора, читавших «докладные записки Военно-морского контроля Генмора» и принимавших оные к сведению «на случай военной опасности», — этой мимики я свидетелем не был.

Допрошенный мною начальник Военно-морского контроля гражданин Абрамович объяснил, что установленных штатов у Военно-морского контроля не было; что ему Левицким скупо отпускались авансы от 10–12 тысяч в мес[яц]; что на эти средства от содержал трех тайных сотрудников-агентов: Сидорова, Шведова, Троицкого; что остальные средства он расходовал на содержание штата служащих канцелярии, 2-х рассыльных, сторожа, шофера. В дальнейшем Абрамович признался, что в натуре существует лишь Сидоров и что Шведов и Троицкий это он сам; что таким образом он получал деньги за троих и писал реляции за двоих. Таким образом, Абрамовичу надлежит войти в историю русской контрразведки как начальник крайне скромному и лишенному большого размаха.

У контрразведчиков старой школы имеются свои почтенные традиции. «Нейтралитетом» и «невмешательством в политику» объясняют они описанный своеобразный характер результатов своей работы. Это — девизы, не требующие комментариев.

Ни одного ареста в течение всего 1918 года, ни одного допроса со времени эвакуации из Петрограда, покрывательство шпионажа, а не контрразведка. В лучшем случае «нейтральные» результаты, в худшем — работа на контрреволюцию. Убежден в последнем. Надеюсь в дальнейшем следствием доказать это неопровержимо.

Полагаю неотложным, необходимым постановление надлежащего органа о расформировании Военно-морского контроля и Регистрационной службы Генмора[915].

Пустое место русской Советской морской контрразведки в результате такого постановления ни на миллиметр не увеличилось бы.

* * *

Справка: Начальник Регистрационной службы Левицкий, его помощники Сыробоярский и [Дерфельден], начальник Морского контроля Абрамович, начальник Отдела иностранных сношений Дунин-Барковский — весь состав морской контрразведки Генмора в лице начальствующих — под следствием и арестом[916].

* * *

Предлагая уничтожение (Военно-морского контроля и МРС. — С. В.), [я] считаю себя обязанным хоть бегло начертить некоторые начала созидательные.

Контрреволюция и шпионаж, направленные против Советской республики, лежат в одной плоскости. Шпионаж алексеевца[917], дутовца[918], гражданина республики Краснова[919] или Скоропадского[920], или Сибирской Директории[921], или Вильсона[922], или Пуанкаре[923], или же империй Вильгельма[924] и короля Георга[925] — все это орудие классовой борьбы против пролетарской республики. В вопросе о шпионаже признак подданства ныне должен быть заменен признаком классовой принадлежности и пролетарской или антипролетарской ориентации, как вспомогательным признаком. В построении органов борьбы с[о] шпионажем из этой неоспоримой истины до сего времени практических выводов не делалось. Только этим объясняется возможность открытия накануне годовщины Октябрьской революции такой америки, как Генморовская контрразведка.

Всякий алексеевец и савинковец[926], проникший в советское учреждение, является естественным и непременным шпионом, при той налаженности политической военной разведки со стороны этих последних, которая нами неоднократно устанавливалась. При таком положении вещей борьба против шпионажа есть отрасль борьбы с контрреволюцией вообще. Если это так, то чем же оправдывается существование специальных (никуда не годных) учреждений для борьбы со шпионажем.

Правда, военные специалисты, поставленные на советскую службу специальными бюро алексеевцев — деникинцев, савинковцев и пр. (даже незначительная группа Шульгина[927] имеет такое бюро) по вербовке советских служащих, военные специалисты искренне — по традиции и энергии — и неискренне, с нарочитым умыслом настаивают на существовании специальных учреждений военного и военно-морского «контроля». Но неужто надо пройти сквозь медные трубы Академии Генерального штаба, чтобы быть в состоянии руководить изъятием Икса как шпиона и надо пройти лишь каторжные мытарства подобно т. Дзержинскому, чтобы быть в состоянии изъять того же Икса как белогвардейца.

Военная и военно-морская разведка — это дело специально военное, требующее некоторых специальных знаний (хотя и тут становится несколько жутко, когда последний канцелярист, а иногда и рассыльные — б[ывшие] офицеры). Военная же и военно-морская контрразведка — разновидность борьбы с контрреволюцией как отечественной, так и международной, и, как таковая, должна быть функцией Чрезвычайных комиссий. Лишь эти пролетарские боевые органы не загрязнут в тине «нейтральности», «внеполитности»[928], и не станут в течение 9-ти месяцев высматривать, чья возьмет верх, как это делал Абрамович.

Единственная пролетаризованная контрразведка у нас — это Военно-морской контроль в Петрограде с комиссаром Бушем и т. Преображенским во главе[929]. Они недавно мне с гордостью сказали: мы докажем, что полуграмотный рабочий посадит шпионов с высшим образованием. И сдержали слово: дали материалы о крупной шпионской организации, к услугам которых наша сильнейшая радиостанция в Царском селе[930]. Попутно они вскрыли осиное гнездо на Кречете[931]. И именно эти товарищи настойчиво заявляют о необходимости слиться с ЧК.

Всеросс[ийская] чрезв[ычайная] комиссия за сентябрь [1918 г.] ликвидировала 16 англо-американо-французских шпионов, одного весьма крупного чехословацкого. А в это время пом[ощник] нач[альника] Морского контроля Генмора упрекал своего единственного агента в том, что тот будто бы «продал В[сероссийской] ч[резвычайной] к[оми]ссии Сиднея Рейли за 50 тыс. руб.» (это было в дни раскрытия английского заговора[932]).

Мое предложение:

1) при президиумах чрезвычайных комиссий учреждаются особые секретные отделы, к которым переходят функции по борьбе со шпионажем: политическим, военным и военно-морским;

2) контроль Военный и Военно-морской расформировываются, сами учреждения из списков учреждений Советской Республики вычеркиваются;

3) весь годный и надежный личный состав переходит в ВЧК, все «специалисты», желающие честно работать, становятся в положение «осведомителей». (Сами просятся: недавно один начальник В[оенно]-м[орского] контроля заявил мне — «Как начальник я никого не трону, как осведомитель готов к услугам — ликвидацию производите вы». Это типично. Таких 3–4 [человека].)

Если мой взгляд в принципе приемлем, прошу дать мне возможность изложить в дальнейшем практическую сторону без реорганизации этого дела.

Состоящий в распоряжении Президиума ВЧК

член Вс[ероссийского] ЦИК[933]

РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 141. Л. 70–76.Подлинник — машинописный текст (экз. Л. Д. Троцкого).

Документ № 3.1.7

Доклад начальника Отдела военного контроля Полевого штаба Реввоенсовета Республики М. Г. Тракмана С. И. Аралову о проведении территориального принципа в системе органов военной контрразведки

№ 01030, гор. Москва

12 ноября 1918 г.[934]

Члену Революционного военного совета Республики товарищу Аралову ДОКЛАД

Из доклада т. Брандта предусматривается нецелесообразность в реорганизации контрразведки и, главным образом, автор доклада находит неправильность в территориальной системе на новых началах образованного Военного контроля и предвидит, что при такой постановке организация не сможет исполнить возложенные на него обязанности и будет ущербом для дела.

Я, со своей стороны, должен сказать, что автор доклада не совсем еще выяснил наш взгляд по затронутому вопросу и, критикуя территориальную систему, позволил себе уйти очень далеко и приписывает нам теорию, которую мы никогда не намерены провести — якобы наши стремления уничтожить военно-контрольную сеть в действующей армии и эту работу возложить на окружные отделения.

Допускаю, что такое мнение было среди отдельных лиц, руководящих организационной работой отдела, но это мнение было большинством отвергнуто.

Правда, мы придерживаемся территориальной системы на пространстве всей Советской республики, мы прикрепляем к местности все наши отделы, отделения и пункты, находящиеся на территории всякого военного округа, не обращая внимания на то, что, [независимо от того,] отступает ли наша армия или двигается вперед, секретная агентура всегда остается на своих местах и продолжает свою работу, но это еще не значит, что фронтовая военно-контрольная сеть должна остаться на месте, когда наша армия двигается вперед. Военно-контрольные органы, обслуживающие фронт, никогда не отста[ва]ли от фронта, ибо они по нашему положению прикреплены к Реввоенсоветам армии, мною было предусмотрено и то обстоятельство, когда фронт распространяется на территории военного округа, где органы военного контроля уже налажены, в таком случае местные органы военного контроля, находящиеся на территории воен ного округа, поступают всецело в распоряжение фронтового отдела военного контроля при Реввоенсовете.

Этот пункт нашей инструкции, по всей вероятности, побудил автора доклада прийти к нам на помощь и изложить свои ценные соображения, потому и считаю своим долгом остановиться и дать исчерпывающий ответ и доказать целесообразность постановки организации в такой плоскости.

Во-первых, для успешной борьбы со шпионажем необходимо проникнуть в то общество, которое находится в данном центре — для этого необходимо использовать все местные силы, и работа эта требует продолжительного времени, особенно в настоящее время, когда борьбу со шпионажем ведут исключительно люди из пролетарской среды, преданные пролетариату, причем шпионы свои гнезда вьют в буржуазной среде, где доступ пролетариату почти невозможен.

По мнению автора доклада, нашим органам военного контроля при отступлении наших войск пришлось бы отказаться от обслуживания фронта, перекочевать в более глубокий тыл для исполнения своих специфических тыловых задач по контрразведке, но в этом я не вижу преследования целей контрразведки.

Я отдаю себе ясный и определенный отчет и представляю положение нашей армии, которая, отступая, остановилась в каком-либо городе и очутилась бы беззащитной в полном смысле этого слова от тех всех шпионов, которые проникли заблаговременно в данный город. Военно-контрольные органы фронта, прибывшие вместе со своей армией, ни в коем случае не могут так скоро ознакомиться с местными обстоятельствами и обществом, как это требует успешная работа.

Ввиду изложенного ясно, что территориальная система вполне [себя] оправдает и преследует наши цели и необходимо проводить в жизнь эту систему, как единственную, которая при данных обстоятельствах сможет дать положительных результатов в борьбе со шпионажем.

Начальник отдела М. Тракман

Начальник Организационно-инспекторского отделения В. Штейнгард

Помета С. И. Аралова[935]: «К делу. 15/XII. Аралов».

РГВА. Ф. 6. Оп. 10. Д. 11. Л. 5–5 об. Подлинник — машинописный текст с правкой М. Г. Тракмана и автографами — М. Г. Тракмана зелеными чернилами, В. Х. Штейнгарда — черными чернилами.

Документ № 3.1.8

Доклад уполномоченного Отдела военного контроля Регистрационного управления Полевого штаба РВСР В. Л. Герсона В. Х. Штейнгарду о незаконном расстреле заведующего Вологодского губернского отдела военного контроля — с просьбой доложить вопрос М. С. Кедрову

гор. Москва

24 декабря 1918 г.

Начальнику Отдела военного контроля

Регистрационного управления Полевого штаба

Реввоенсовета Республики т. Штейнгарду –

Уполномоченного для поручений В. Л. Герсона

ДОКЛАД

13 декабря сего года согласно Вашего предписания я командирован был с секретными поручениями — информациями в город[а] Ярославль и Вологду. 16 декабря я прибыл в Вологду и тотчас же направился в Вологодский отдел военного контроля. Начальника отдела П. А. Тернова я застал за усиленной работой. Тернов подробно информировал о положении вещей в Вологде и яркими красками рисовал мне положение политическое города Вологды. Вся работа Вологодского отдела, на первый взгляд, дала мне понять, что она крайне напряжена: за штабом 6-й армии идет успешное наблюдение, есть достаточно данных, указывающих о существовании белогвардейской организации под названием «Северное сияние», работающей в районах Вологды. Из информации т. Тернова я усмотрел, что Военный контроль в Вологде встречает постоянно препятствия при исполнении своих функций. Тут же т. Терновым была брошена следующая фраза: «Нечего Вам рассказывать, как штаб 6-й армии настроен против нас, я никого не боюсь, и я работаю, пока моей физической силы хватит[936]. Слишком мало еще понимают задачи военного контроля». Как на единственного хорошего работника-коммуниста при штабе 6-й армии указал мне на военного инспектора 6-й армии т. Шайкевича. Тов. Шайкевич пользовался репутацией как незаменимого работника, знающего свое дело. По словам т. Тернова, тот же Виктор Шайкевич состоял секретным сотрудником Вологодского отдела военного контроля. Во время моего беседования т. Тернов звонил куда-то и справился о спирте. Из разговора я понял, что спирт необходим был Тернову для выполнения какой-то задачи военного контроля. В тот же вечер в отдел военного контроля явился Виктор Шайкевич, и мы все (то есть Тернов, помощник его Воронцов, Шайкевич) просидели почти до самого утра. Разговор все время носил характер чисто политический.

Главное внимание обращено было на штаб 6-й армии и фронта. Тернов тут же коснулся (как раньше со мной в его кабинете) личности помощника военного руководителя 6-й армии Нора и бросил следующую фразу: «Медлить нельзя, надо решительно взяться за дело». О Норе т. Тернов передал мне следующее: Нор был командиром 2-го батальона 3-го Номерного полка, и он почти единственный из командного состава оказался не расстрелянным, хотя и был арестован. По добытым агентурным сведениям и наблюдениям эта личность представляла из себя очень хитрого человека. Во время одной беседы (легкого опьянения) с врид начальника Вологодского военного контроля Алексеем Шайкевичем Нор проболтался, что он «якобы провокаторским образом» проходил белогвардейский Панютенский штаб, назвал различные фамилии явно белогвардейцев и указал даже на улицу Жуковского в Петрограде и на другую, где существуют белогвардейские штабы. Все это заставило Тернова как начальника Вологодского отдела военного контроля принять решительные меры против Нора. Об этом же указал Алексею Шайкевичу председатель военно-полевого трибунала 6-й армии т. Миничев.

На следующий день, 17 декабря, Терновым была получена телеграмма из Нядомы от т. Дюкова с сообщением о внезапной смерти т. Зейберлинга (заведующего военно-контрольным пунктом ст. Коноша) вследствие отравления денатуратом. Известие сильно взволновало Тернова, и тотчас же командирован был сотрудник Вологодского отдела в Коношу для производства расследования. В тот же день ожидался приезд т. Дюкова, но около 5 часов вечера Дюков сообщил, что задерживается в Коноше. При мне т. Тернов звонил по телефону т. Розовскому (член военно-полевого трибунала 6-й армии) — разговор шел о получении спирта[937] и закончился тем, что Тернов обещал сейчас идти в трибунал.

В тот же вечер т. Тернов был в Рев[олюционном] военно[м] совете 6-й армии и у т. Кузьмина[938] (военком 6-й армии). Около 7 часов вечера т. Тернов вернулся и сообщил мне, что Реввоенсовет в виде ссуды, взаймы отпустил ему для нужд Контроля 60 тыс. руб. и указал, что командарм 6-й Самойло отказал ему категорически в отпуске денег, но т. Кузьмин, наложив соответствующую резолюцию, получил санкцию командарма. Немного спустя пришел т. Орехов[939] (политический контролер) и сообщил Тернову, что ему удалось получить спирт. Тут же при мне т. Тернов позвонил Шайкевичу, и разговор был следующий: «Есть. Пригласи Нора и приезжай к 8-ми сюда»[940].

Я выразил желание идти вместе с т. Терновым, он согласился и просил меня даже надеть штатский костюм. Приехал немного спустя Виктор Шайкевич и, зайдя в кабинет, сказал: «Едем, извозчик ждет». Переодевшись в черкеску, т. Тернов, подойдя ко мне, сказал: «Лучше останьтесь здесь, чтобы не было незнакомого лица». Я согласился. Зайдя вместе с т. Терновым в его кабинет, он мне сказал: «Да, придется поневоле с этим типом пить и, может быть, из-за такой преступной физиономии можешь и головой поплатиться, когда выведешь его на чистую [воду]». Я спросил Тернова, кто поставлен в известность о Норе. «Кузьмин и Розовский знают, говорил я также с Миничевым». И тут же, попрощавшись со мною, вышел вместе с Шайкевичем, обещая вернуться через 4 или 5 часов.

Больше я с Терновым не видался, т. к. по постановлению военно-полевого трибунала 6-й армии он расстрелян был 18 декабря.

19 декабря в 11 часов утра по телефону звонил т. Плавнек (член военно-полевого трибунала 6-й армии) и сообщил т. Воронцову следующее: «Здесь говорит Плавнек. Тов. Тернов находится в военном полевом трибунале и обвиняется в тяжком преступлении. Его последние слова были: «„Пусть Воронцов подписывает за меня бумаги — освобожусь, приду“». И этим закончился телефонный разговор. Тов. Воронцов не придал никакой серьезности разговору, ибо полагал, что это шутка со стороны Шайкевича (Шайкевич часто любил шутить по телефону с Воронцовым).

В 3 часа т. Воронцов послал коменданта отдела военного контроля узнать, где Тернов. Спустя некоторое время комендант вернулся, сообщив, что Тернов расстрелян после часу дня. Сейчас т. Воронцов направился к т. Кузьмину, который сообщил ему, что он, Воронцов, вступает врид начальника отдела военного контроля. Он указал т. Воронцову, что он знал о предполагавшейся выпивке и добавил, что они должны были закончить, а Тернов вместе с Шайкевичем и Нором устроили дебош на улице, ранили агента уголовно-разыскного и, как коммунисты, вина их тяжела и они подлежали расстрелу.

Узнав обо всем этом, я немедленно проверил денежные суммы Вологодского отдела военного контроля, которые оказались правильными и налицо, и выразились в 5579 руб. 60 коп. Ассигновка на полученные 60 тыс. руб. еще не была прислана из Реввоенсовета. Временно я также уполномочивал т. Воронцова вступить в должности врид начальника Вологодского отдела военного контроля. В тот же день я был в военно-полевом трибунале 6-й армии и имел беседу с тт. Миничевым и Розовским. Тут же на имя председателя полевого трибунала мною было подано заявление с просьбой о выдаче мне как уполномоченному Военного контроля Республики копию постановления приговора и копию протокола следствия по делу Тернова, ввиду необходимости представления выше просимых бумаг в центр[альный] Военный контроль Реввоенсовета Республики.

Я заинтересовался, почему приговор был так скоропалительно приведен в исполнение. Почему военный полевой трибунал не сообщил об этом в Военный контроль, тем более что на скамье подсудимых и приговоренного к смертной казни сидело лицо, в руках коего были секретные вещи. На первый вопрос т. Миничев мне ответил: «Иначе нельзя было». А когда я ему доказывал, что смертный приговор этот ничуть не был бы изменен, а лишь трибунал совершил бы формальную обязанность, он мне ничего не ответил, лишь спустя некоторое время сказав: «Мы перед красноармейцами должны были это делать сейчас»[941]. Что касается моего второго вопроса, то т. Миничев полагает, что особо секретные вещи у Тернова быть не могли, т. к. он тоже знал, что делается в Контроле.

Что касается выстрелов, в данных агента и часового коммунистической роты — остались, по словам Миничева невыясненным. И неизвестно, кто из трех осужденных стрелял. Розовский передал мне последние минуты т. Тернова перед смертью, сказав: «Они, Тернов и Шайкевич, умерли храбро, как коммунисты»[942]. При исполнении смертного приговора присутствовали т. Плавнек и т. Розовский — оба члены военно-полевого трибунала, оба хорошие знакомые Тернова и Шайкевича.

Я заинтересовался обстоятельствами, был ли произведен осмотр браунинга Тернова, оказавшегося у Шайкевича, и сколько пуль находилось в обойме. Тов. Миничев ответил, что револьвер находится в Чрезвычайной комиссии и что это в сущности не меняет дело[943]. При моем разговоре с тт. Миничевым и Розовским присутствовал т. Воронцов. Тов. Воронцов просил о выдаче браунинга Тернова и прочих вещей Тернова, указав, что черкеска принадлежала гардеробу военного контроля. Браунинг обещали затребовать из чрезвычайной комиссии, но насчет вещей вряд ли удастся их получить, т. к. обыкновенно после расстрела забирают красноармейцы. Когда я 19 декабря явился в военно-полевой трибунал для получения копии бумаг по делу Тернова, т. Миничев указал, что трибунал, рассмотрев мое заявление, постановил выдать лишь копию постановления приговора, а копия со следствия может быть выдана лишь потерпевшим, пострадавшим и обвиняемым. И с этой резолюцией мне вручено было постановление приговора военно-полевого трибунала.

У тов. Плавнека я просил показать мне последние показания т. Тернова, в чем мне не было отказано. Знакомясь с показаниями (собственноручно им писано), т. Тернов показывал приблизительно следующее: передает случаи фактической выпивки вместе с Нором и указывает, что это необходимо было для того, чтобы раскрыть преступную физиономию Нора и добавляет[944]: «Результаты налицо, но я не пьяница». Тернов показывал, что о вышеизложенном мною поставлено было в известность коллегия и центр (под центром он, наверное, подразумевал меня, т. к. тов. Розовский указал мне, что тов. Тернов ему также передал, что из Москвы приехал уполномоченный и что он, Тернов, поставил его в известность). Насчет выстрелов Тернов категорически заявляет, что он не стрелял[945]. Браунинг висел на поясе в кобуре и был кем-то вытащен — Нором[946] или Шайкевичем, причем выстрел раздался спустя выстрелов, направленных в них. Дальше т. Тернов в кратких словах рисует тяжелую работу Военного контроля и находит, что при исполнении задач Военный контроль не может остановиться ни пред какими мерами. Когда я заинтересовался о выстрелах (ибо накануне с т. Розовским мне лишь указали на факт ранения агента уголовного, но ничуть не упоминали о какой-то перестрелке). Тов. Плавнек указал мне, что сперва были даны несколько выстрелов холостыми, а потом последовали ответные выстрелы[947]. На этом закончился мой официальный разговор в полевом трибунале. Должен указать, что т. Миничев, т. Розовский, т. Берг (все члены полевого трибунала) при мне жалели Тернова и указали, что Тернов не стрелял.

На меня лично это произвело некоторую странность в смысле быстротечности исполнения смертного приговора и тем более когда установлен факт, что Тернов не стрелял и что состояние не давало возможности совершить какое-либо преступление. Как лицо, поставленное во главе губернского Вологодского отдела военного контроля, полевой трибунал (по-моему) должен был поставить заранее в известность в случившемся факте то учреждение, начальником которого являлся расстрелянный т. Тернов.

На общем собрании сотрудников отдела Вологодского военного контроля, на котором я присутствовал, я констатировал факт, что Тернов пользовался неограниченной любовью и доверием всех сотрудников[948]. Как человек, с первого взгляда, он произвел на меня очень хорошее впечатление: выдержанность, любовь к работе чувствовалась у него сразу. Из личной моей частной беседы с т. Терновым укажу на факт, на который Тернов обратил внимание: обрисовав работу штаба, Тернов недоумевал теперешнее отношение командарма Самойло к нему: «Когда я был адъютантом у т. Кедрова, тогда я для Самойло был Павлом Александровичем, ибо возле меня беспрестанно работал неутомимо т. Кедров, а теперь я, как начальник военного контроля, меня крайне недолюбливают, крайне неохотно со [мной] говорят»[949].

Сотрудники отдела Вологодского военного контроля, вручив мне наказ по поводу расстрела Тернова, единогласно умоляли довести до сведения центра, бюро фракции коммунистов при Отделе военного контроля Республики и известить также т. Кедрова, как бывшего первого начальника Тернова. Таковы обстоятельства дела[950].

К вышеизложенному докладу мною при сем прилагаются:

1) Секретное заявление сотрудника Вол[огодского] отд[ела] в[оенного] к[онтроля] за № 11 от 20 декабря.

2) Доклад Вол[огодского] отд[ела] в[оенного] к[онтроля].

3) Наказ общего собрания сотрудников Вологодского отдела[951].

4) Копия постановлен[ия] пригов[ора] в[оенно]-п[олевого] тр[ибунала] 6-й армии.

5) Заявление сотрудника следств[енной] комисс[ии] Архангельского района т. Миллера[952].

В. Л. Герсон

Помета В. Х. Штейнгарда[953]: «К сведению т. Кедрову 25/XII.[19]18. ВШ».

Помета[954]: «Аралову[955]. Серпухов»[956].

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 87. Л. 17 с об. — 20. Подлинник — машинописный текст с автографом черными чернилами.

Документ № 3.1.9

Письмо председателя Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкого Полевому штабу РВСР о работе Отдела военного контроля Регистрационного управления

22 января 1919 г.

[В] Полевой штаб, Серпухов

Работа Военного контроля представляется мне в высшей степени малосодержательной, чтобы не сказать — никуда не годной. Недельные сводки поражают своим убожеством. Возьмем для примера № 654 [от] 31 декабря [1918 г.].

Прежде всего, поражает полная безграмотность этого документа. Почти каждая фраза так искажена, что трудно добраться до ее смысла. Вина ли это составителя, или переписчика, или их обоих — не знаю, но ясно, что нужно, прежде всего, удалить редактора недельных сводок с опубликованием в печати причин увольнения, дабы другим неряхам, ротозеям, бездельникам неповадно было.

Если от формы перейти к существу, то дело представится еще плачевнее. На первом месте читаю о расколе партии меньшевиков: «По полученным агентурным сведениям среди меньшевиков раскол. Часть (Мартов[957], Дан[958], т. е. интернационалисты[959] и центр[960]) вошли в Централ[ьный] исполн[ительный] комит[ет][961] и соединились с большевиками. Остальные, более правые (Потресов[962], Розанов[963], т. е. плехановцы[964], оборонцы[965]), образовали новую партию «активистов», т. е. сторонников…» Очевидно, весь этот обзор мог писать только полицейский шпик, перекрасившийся в советского разведчика. ЦИК кажется этому разведчику подпольной организацией, у которой нужно справку наводить агентурным путем, тогда как из списка членов он мог бы узнать, вошли или не вошли туда Мартов и Дан. О меньшевиках-активистах Советская власть сообщала уже несколько месяцев тому назад, и от агентуры военного контроля надлежало бы требовать не безграмотного пересказа общеизвестных фактов, а справки о том, где и когда Потресов, Розанов и др. вели и ведут агитацию среди призванных.

Еще лучше в своем роде сведения о международном положении. «Из собеседования сотрудника отдела с одним из представителей находящейся в Петрограде миссии, — так повествует сводка, — выяснилось, что современное международное положение в настоящее время (слушайте, слушайте, слушайте) всецело определяется решениями правительства держав Согласия[966], почему приходится считаться лишь с фактами, исходящими со стороны противогерманской коалиции». Поразительное дело! Неслыханное разоблачение! Потрясающая разведка! Собственный сотрудник отдела из беседы с дипломатом выяснил, наконец, что союзники победили и что они играют решающую международную роль.

Далее говорится о том, что совещания союзников имеют большое значение, ибо на этих совещаниях «как принципиальные, так и второстепенные вопросы получили то или иное решение» (принципиальные, так и второстепенные вопросы получили то или иное решение). Разведка сообщает нам, что союзники совещаются, что на этих совещаниях они обсуждают разные вопросы и что эти разные вопросы получают то или иное решение. В какую сумму обходятся нам эти откровения?

Далее мы узнаем, что в беседе со шведским дипломатом сотрудником отдела выяснено, что Швеция претендует на Аландские острова. Остается только дать сотруднику отдела поручение разузнать строго-агентурным путем, как называется главный город Швеции.

Предлагаю установить, кто этот сотрудник. С каким дипломатом какой миссии он беседовал. Существует ли он вообще в природе. Если существует и беседовал, то прогнать его, как глупца или шарлатана.

На последнем месте находим справку о пожаре на фабрике изделий военного обмундирования в Петрограде. Здесь тот же самый торжественный жреческий тон: «По полученным агентурным сведениям произошел пожар фабрики изделий военного обмундирования на углу Коломенской и Разъезжей улиц». Контроль агентурным путем узнает о том, что возвещают с пожарной каланчи. Далее сообщается о слухах, что фабрика была подожжена с целью скрыть растрату сукна, а по другой версии — поджог был произведен «партией эсеров», и все. Казалось, тут-то и должна начаться работа разведки. Сообщать нужно не о пожарах и действительных и мнимых слухах, а о результатах своего расследования, кто произвел пожар.

Предлагаю установить, кто этот глубокомысленный агент, и удалить его за глупость и неспособность.

Совершенно ясно, что оставлять дело в таком положении далее нет возможности. Действительные или мнимые агенты пытаются дурачить нас совершенно так, как дурачили своих доверителей при старом режиме сказками про большевиков, с той только разницей, что в старых сказках было больше изобретательности.

Предлагаю т. Окулову расследовать хотя бы только указанные в данном письме обстоятельства, чтобы таким путем начать перетряску и упорядочение Военного контроля. О результатах расследования и принятых мерах прошу уведомить меня в недельный срок.

Председатель Революционного военного совета Республики

РГВА. Ф. 33987. Оп. 2. Д. 32. Л. 13–14 об. Отпуск — машинописный текст.