Абвер и СМЕРШ: падение и взлет

Третий год войны ознаменовался качественно новой расстановкой сил в тайной войне на Восточном фронте. Игравший в течение многих лет среди гитлеровских спецслужб чуть ли не главную роль, столкнувшись с упорным сопротивлением советской разведки и контрразведки, Абвер постепенно стал терять былые позиции, симптомы чего проявились уже в начале военной кампании. Слепо веря в гениальность фюрера, одновременно не будучи глубоким приверженцем войны с советской Россией, Канарис не раз высказывал сомнения, как ему казалось, в отношении плохо спланированной операции. Опасался, что не получится и «блицкриг». Наслышанный о брюзжании адмирала, его непосредственный начальник фельдмаршал Кейтель однажды вынужден был заметить: «Дорогой Канарис, вы в военной разведке неплохо разбираетесь, но вы человек флота. Поэтому воздержитесь давать нам уроки по стратегии и политике». Шеф Абвера почувствовал себя уязвленным.

Обида усилилась, когда «широкой публике» стали известны слова фюрера, сказанные Гиммлеру: «Абвер завалил меня донесениями, все они, конечно, содержат полезную информацию, но выводы приходится делать мне. Это недопустимо».

Более зримые признаки недовольства Гитлера работой разведывательного и контрразведывательного органа ОКВ проявились в первые месяцы вооруженного вторжения в СССР, когда он уже открыто выразил свое отношение к Абверу. Связано оно было с появлением на фронте советского танка Т-34. «Несмотря на некоторые конструктивные недостатки, – писал генерал-лейтенант Вермахта Эрих Шнейдер, – немецкие танки вполне оправдали себя в первые годы войны. Даже небольшие танки типов I и II, участие которых в войне не было предусмотрено, показали себя в боях не хуже других до тех пор, пока в начале октября 1941 г. восточнее Орла перед немецкой танковой дивизией не появились русские танки Т-34 и не показали нашим привыкшим к победам танкистам свое превосходство в вооружении, броне и маневренности. Танк Т-34 произвел сенсацию… Создав исключительно удачный и совершенно новый тип танка, русские совершили большой скачок в области танкостроения. Благодаря тому, что им удалось хорошо засекретить все свои работы по выпуску этих танков, внезапное появление новых машин на фронте произвело большой эффект».

В отсутствии разведданных о серьезном прорыве русских в вопросе производства танков нового типа Гитлер обвинил Абвер. Привыкший исключительно к похвалам и наслышанный об имевшем место в рейхе мнении о превосходстве его ведомства над другими спецслужбами в вопросах разведки и контрразведки и о том, что о нем говорили не только с уважением, но и как незаурядном человеке, уйдя в себя, Канарис замкнулся. Затаившаяся обида со временем трансформировалась в неадекватно принимаемые им и его первыми помощниками решения, которые, как оказалось, стали роковыми.

Неудовлетворенность Гитлера качеством военной разведки, прежде всего в отношении оценки состояния советских Вооруженных Сил, почувствовал на себе и генштаб ОКХ, оценивающий их перед войной как «колосса на глиняных ногах». К концу 1941 г., после поражения немецких войск под Ростовом, Тихвином и Москвой, когда неудачи Вермахта стали очевидны, одним из первых в немилость фюрера среди многих высших армейских чинов впал генерал-лейтенант Курт Типпельскирх. Он был смещен с должности обер-квартирмейстера IV (отвечал за разведку в сухопутных силах) генштаба ОКХ и отправлен на Восточный фронт командиром 30-й пехотной дивизии.

Заигрывая с Западом, проводя несанкционированные встречи и переговоры с его представителями, шеф Абвера и его ближайшее окружение, среди них генерал Ганс Остер, не только уверовали в неприкасаемость органа военной разведки ОКВ со стороны скрытых и явных соперников, но документировали события, решив сохранить «для истории» следы своих политических интриг.

Освещая одну из таких встреч и последовавший затем разговор одного из ее участников с единомышленником, в разделе «Отчеты в сейфе отдела Z[123]» автор книги «Трагедия Абвера. 1935–1944 гг.» Карл Бартц писал: «Здесь записи по моей поездке с графом Мольтке (Ганс Мольтке, дипломат, посол Германии в Варшаве, затем Мадриде. – Авт.) в Швецию. Я разговаривал там с Беллом, английским епископом из Чичиестера, и дал ему понять, что в Германии существует Сопротивление.

Догнаньи (Ганс фон Догнаньи[124], сотрудник Абвера. – Авт.) указывает на документ, который держит его свояк. «Это еще один смертный приговор. По мне, так я бы не хранил ни одного написанного листка. Если найдут эти документы, мы все пропадем. Но Бек (Людвиг Бек, генерал-полковник, бывший начальник генштаба сухопутных войск Германии, находился в оппозиции к Гитлеру, в случае свержения нацистов заговорщиками рассматривался в качестве будущего канцлера. – Авт.) настаивает. Он желает, чтобы все было задокументировано. Это самое неприятное в деле. Отдай свой отчет, ему место в сейфе Остера…»».

Таинственный абверовский сейф гестапо обнаружит год спустя. Кроме доклада о швейцарской поездке, там хранилось немало других материалов, направленных против Гитлера и «черного ордена» СС: проекты воззваний к немецкому народу после военного переворота; наработки по планируемому вооруженному противостоянию; отчеты о фронтовых встречах Остера и его переговорах с военачальниками, на которых предполагалось положиться во время путча и многое другое. Найденные документы станут решающей каплей в судьбах многих людей, в том числе и Канариса. Но произойдет это позже, а пока события разворачивались по заранее определенному сценарию…

Для Канариса, а в целом Абвера, очередные предупреждающие сигналы прозвучали ранней весной и осенью 1942 года. Один из них был связан с успешным налетом 27 февраля британской авиации на секретную немецкую радарную установку в Брюневале под Гавром. Гитлер пришел в ярость от успехов противника и потребовал доклада – какого прогресса англичане достигли в сфере радаров. Шеф Абвера в который раз оказался не на высоте. Последовал разговор с Гиммлером, в ходе которого фюрер «сильно жаловался на Канариса, который так и не предоставил ему достоверных данных по этой теме, более того, намекнул, что с этим делом СС справились бы лучше».

Спустя несколько дней последовали новые непредвиденные события. Аресту гестапо на сей раз подвергся заподозренный в измене сотрудник Абвера Пауль Тюммель[125] – агент «А—54», что еще более усугубило личные неприятности Канариса и его ведомства. Гейдрих использовал данный «прокол» в собственных амбициозных целях – чтобы подмять под себя военную разведку. Приглашенный в мае 1942 г. в Чехию, где его бывший подчиненный по флотской службе стал наместником Гитлера, в роскошном Пражском граде Канарис вынужден был отказаться от подписанных в 1935 г. «Десяти заповедей», определяющих отношения Абвера и СС, и пойти на значительные уступки. Мыслями о том, что это далеко не конец неприятностям, он поделился с Вальтером Шелленбергом: «Несмотря на то, что на данный момент решение было найдено, я не могу избавиться от чувства, что Гейдрих нападет вновь. Соглашение позволило лишь вздохнуть чуть свободнее».

От быстрого и окончательного поражения Абвера с участием СС на некоторое время отдалила последовавшая вскоре смерть Гейдриха, но тучи продолжали сгущаться.

Ссылаясь на «особенно хорошо информированного посредника», шеф Абвера убеждал начальника штаба ОКВ фельдмаршала Кейтеля, а через него Гитлера, что высадка войск союзников произойдет на Корсике, позже стал говорить о Южной Франции и, наконец, о Балканах. В противовес мнению командующего немецкими войсками в Италии фельдмаршала Кессельринга, что англосаксы появятся в Северной Африке, точка зрения Канариса победила: их ждали в Южной Франции…

8 ноября 1942 г. союзники высадились в Северной Африке. Гитлер через Кейтеля высказал Канарису свое явное неудовольствие.

Следующий, более серьезный выговор от фюрера последовал после истории с начальником итальянской спецслужбы генералом Аме, с которым шеф Абвера поддерживал тесные отношения. От него он знал, что в армии против Муссолини сколачивается оппозиция, более того, существует угроза свержения диктатора. Будучи осведомлен о возможной смене режима дуче, в докладах в ОКВ Канарис обходился лишь общей информацией о положении дел. 25 июня 1943 г. Муссолини был свергнут, Гитлер пришел в очередное бешенство: ожидался не только резкий поворот в итальянской политике, но и реальная потеря Германией военного союзника. Информация о подобного рода развитии событий приходила от отдела 1Ц штаба армии Кессельринга, отдела «Иностранные армии Запад» генштаба ОКХ, но их игнорировали. Зная о дружеских связях Канариса и Аме, по вопросам военной разведки и контрразведки Гитлер продолжал все еще верить только Абверу. Последующие события показали: его доверие к Канарису было на пределе. О несостоятельности «маленького адмирала» фюреру все чаще стали говорить Геринг и Гиммлер. Как бы в подтверждение их слов, тайная война на советско-германском фронте с участием Абвера приобретала все более непредсказуемый характер.

В тридцать третьей главе «Падение адмирала Канариса» мемуаров «Лабиринт» данных фактов касается и Вальтер Шелленберг, подтверждая, что положение Канариса в глазах Гитлера пошатнулось уже в феврале 1942 г., когда руководитель Абвера не сумел предоставить исчерпывающей шпионской информации о технических достижениях западных стран в области радиолокационной разведки, и как будто «с этого момента его судьба была предрешена». «Позднее, в 1943 году, – пишет Шелленберг, – Канариса стали явно подозревать в измене в связи со случаем серьезного саботажа в Италии. Это произошло в то время, когда генерал Бадальо (Пьетро Бадальо, в 1925–1940 гг. начальник Генштаба вооруженных сил Италии, участник смещения Беннито Муссолини (1943 г.), в 1943–1944 гг. премьер-министр Италии. – Авт.) начал устанавливать контакты с западными союзниками с целью вывести Италию из войны. Начальник итальянской секретной службы Аме, действуя совместно с Канарисом, шел на любые маневры, чтобы скрыть перемены в Италии от германских руководителей. Все донесения, получаемые нашей военной и политической разведкой, ясно указывали на неизбежность таких перемен. В то же время донесения Канариса своему непосредственному начальнику фельдмаршалу Кейтелю были полны успокоительных заверений».

По словам шефа СД, «в 1944 г. личные и профессиональные качества Канариса настолько скомпрометировали его в глазах Гитлера, что он был смещен с занимаемого поста. В качестве официальной причины выдвигалось требование создать для ведения войны объединенную германскую разведывательную службу».

Умолчал Шелленберг о другом. Отдавая должное Абверу и лично Канарису в становлении военной разведки и контрразведки, упоминаемый Пауль Леверкюн отмечал, что «развитие разведывательной службы внутри страны и за ее пределами (с участием РСХА. – Авт.) оказало обратное влияние и на службу военной разведки, потому что органы гестапо и службы безопасности вскоре проявили честолюбивое желание вести разведку или по меньшей мере также «помогать» высшим инстанциям и в области сбора военной информации. Но поскольку они не имели необходимой для этого подготовки, у них постоянно возникали серьезные недоразумения… Вскоре между органами военной разведки с одной стороны и службой безопасности и министерством иностранных дел с другой возникли в области военной информации большие «ножницы», тогда как при разумном разрешении вопроса сведения той и другой стороны могли бы взаимно дополнять друг друга…

Побуждаемые завистью, Гиммлер и Кальтенбруннер долго искали предлоги, чтобы устранить Канариса, а всю разведывательную службу передать в ведение Главного управления имперской безопасности. Лишь в начале 1944 г. им удалось склонить Гитлера к тому, чтобы дать Канарису отставку».

Ненависть к Абверу со стороны руководящих функционеров РСХА высших пределов достигла, когда им стали известны слова одного из ближайших помощников адмирала начальника «А-I» полковника Ганса Пиккенброка. Когда Авбер получил распоряжение изловить французского генерала Жиро, бежавшего из крепости Кенигсатейн на свободную от нацистов территорию Франции, тот изрек: «Пора, наконец, Кейтелю объяснить господину Гитлеру, что, в отличие от СД и СС, Абвер не уголовная организация».

Ситуация еще более накалилась, когда в «ловушку» Канариса в очередной раз попался Кессельринг. В середине января 1944 г. превосходящими силами англосаксы перешли в наступление на южном направлении против войск его фронта и добились серьезного успеха в районе Карильено. Абвер же перед этим утверждал: высадки союзников в тылу немцев опасаться не стоит. Стремясь прикрыть от возможного прорыва противника образовавшуюся в обороне брешь, фельдмаршал из-под Рима снял две дивизии и направил их на укрепление зашатавшегося участка фронта. Спустя трое суток союзные войска высадились вблизи Рима под Нетунно…

Последними и решающими «проколами» в дальнейшей судьбе Абвера стали два случая: информация одного из его сотрудников графу Мольтке о прослушке гестапо телефонных переговоров с единомышленниками, а главное – дело кадрового агента Канариса в Стамбуле Эриха Вермерна, находившегося в непосредственном подчинении местного начальника «А-II» Пауля Леверкюна. Узнав о грозящем ему как оппозиционеру нацистского режима аресте и зная что его ждет, он для себя и жены попросил убежища в Англии. Гитлер впал в очередное бешенство, назвав Канариса и его подчиненных «бюрократами, педантами с мозгом, покрытым плесенью». Воспользовавшись моментом, группенфюрер СС Герман Фогеляйн – представитель Гиммлера в штаб-квартире фюрера – предложил подчинить «весь этот хлам» рейхсфюреру СС. Гитлер согласился и тут же приказал Гиммлеру: немедленно подать предложения о создании в рейхе единой разведывательной и контрразведывательной спецслужбы. 14 февраля 1944 г. свет увидел подписанный фюрером декрет о расформировании Управления «Абвер-заграница» и передаче его полномочий в РСХА.

Большинство подразделений центрального аппарата бывшего Абвера, все абверштелле в военных округах и фронтовые абверкоманды вошли в подчинение IV (гестапо) и VI (СД) управлений Главного управления имперской безопасности и во вновь созданное Военное управление (Милитеришес Амт) РСХА. В распоряжении ОКВ осталась только небольшая часть бывшего отдела «А-III» (контрразведка), на базе которой был создан отдел «Шеф Труппенабвер». На него возлагались задачи руководства контрразведывательной работой в армейских соединениях и частях, а также в лагерях военнопленных. Это была лишь бледная тень бывшего всесильного разведывательно-контрразведывательного и диверсионного органа Вермахта.

Вальтер Шелленберг: «Против Канариса имелось вполне достаточно улик, чтобы убедить народный суд и его кровожадного председателя Дрейслера в виновности адмирала. В июле 1944 года в сейфе одного из служебных помещений Абвера вне Берлина были найдены две курьерские сумки с компрометирующими документами, которые явились окончательным доказательством вины Канариса и его сообщников… В середине 1944 года я принял Управление военной разведки, ранее возглавлявшееся Канарисом… В марте 1945 г. Гитлер и Кальтенбруннер отдали приказ о казни Канариса».

Подводя итог деятельности Абвера, Карл Бартц в свою очередь писал: «Таков был конец шефа германской военной разведки и его организации. Вина за раскрытие заговора внутри Абвера большей частью лежала на самом Абвере. Его руководители чувствовали себя слишком неуязвимыми и недооценивали опасности хранения письменных свидетельств. Они считали невероятным, чтобы кто бы то ни было из посторонних осмелился провести обыски в их служебных помещениях или арестовать сотрудников Абвера… Но в конце концов события стали развиваться по-иному, и в результате одна из самых драматических и двусмысленных глав новейшей германской истории обрела свой горький конец». Генерал Остер, фон Догнаньи, многие другие заговорщики не могли знать «мудрого» изречения советского «вождя», поучавшего соратников: «Сколько раз я вам говорил, – делайте, что хотите, но не оставляйте документов, не оставляйте следов». Знали бы – прислушались…

В оценке причин краха Третьего рейха, в том числе роли в этом процессе Канариса, значительно радикальней в свое время выступил главный нацистский диверсант Отто Скорцени. «Различные грани Второй мировой войны, – подчеркивал он в мемуарах (глава «Постоянное предательство»), – изучались аналитическими или хронологическими методами. Все вооруженные конфликты имеют политический, хозяйственный, стратегический и тактический аспекты. Но в войне, о которой я говорю, существовал еще один аспект – тайный – малоизвестный, однако зачастую решающий. Я говорю о событиях, происходящих вдали от полей сражений, но имеющих очень большое влияние на ход войны, которые влекли за собой огромные потери техники, лишения и смерть сотен тысяч европейских солдат… Вторая мировая война была более чем какая-либо другая войной интриг».

Забыв сказать, что наиболее крупной и кровопролитной «интригой» XX столетия стала военная агрессия, начатая Гитлером и его кликой, Скорцени вспомнил «заговор против национал-социалистического государства, который, хотя и закончился 20 июля 1944 года неудачным покушением, но, тем не менее, внес свой вклад в падение Третьего рейха». По его мнению, начало предательству было положено 30 июня 1934 года «бунтом» СА. «Рем был лишь орудием, но в чьих руках?» – риторически спрашивает он. Дальше – больше. Виноватыми оказались генеральный штаб ОКХ – «святилище старой прусской системы», генералы этой школы – Людвиг Бек, Отто фон Штюльпнагель, Франц Гальдер и многие другие. «То, что Гитлер приказывал им выполнять планы, которые гарантировали успех и становились уроком для несогласных, оказалось для них неприемлемым». Закончившиеся победы на фронтах подтолкнули в объятия «несогласных» многих других высших и старших офицеров не только Вермахта, но и некоторых фюреров СС. В целом это все послужило причиной «предательства генералов». Причину краха нацизма Скорцени увидел и в наличии в рейхе нескольких спецслужб. «Часто пересекающиеся сферы действий этих двух важных ведомств (РСХА и Абвера), – по его мнению, – создавали естественные условия для споров по вопросам компетенции. Ни одному государству не удалось полностью избежать соперничества между разведслужбами различных видов вооруженных сил или между разведкой политической и армейской. Германия в этом случае не являлась исключением. Спецслужбы конкурировали и следили друг за другом, искали средства для борьбы между собой».

Здесь на первый план в рассуждениях Скорцени о предательстве выступил адмирал Вильгельм Канарис. Последнего он назвал «Медузой». Его, якобы, в измене подозревал даже Гейдрих, а тот, в свою очередь, от «корреспондентов» у союзников знал план пражского покушения на своего «друга». По словам Скорцени, уже в 1941 году «рапорты Канариса расстраивали Гитлера, а годом позже он начал терять его доверие и доверие Альфреда Йодля (начальника оперативного управления ОКВ. – Авт.)». К выводу, что Абвер не сообщает ничего действительно «важного и существенного», пришел и Вильгельм Кейтель, который, однако, на утверждение Йодля в измене шефа Абвера отвечал: «Ваши инсинуации являются невероятными. Немецкий адмирал не может быть предателем». «В 1939–1944 годы, – резюмирует любимец фюрера, – руководитель Абвера Канарис и его сотрудники Остер и Догнаньи имели доступ к информации исключительного значения, собираемой почти 30 000 агентов, которые и не предполагали, что работают на предателей».

Досталось от Скорцени и службе безопасности рейха, точнее, ее шефу. «В руководстве СД, – убеждал он, – не было предателей, но VI Управление ощущало последствие того, что во главе его находился бесхарактерный, неуклюжий и непредусмотрительный человек». К предателям им было отнесены и «гнездо конспираторов» – министерство иностранных дел, многие партийные и государственные чиновники и т. д. В целом, по мнению Скорцени, начавшись в 1934 г. «Ночью длинных ножей», измена интересам нацистской Германии закончилась 20 июля 1944 г. – кульминационным пунктом «предательства». «Возможно, – утверждал диверсант № 1, – этого не поняли до сих пор, но становится все более очевидно, что эта капитуляция одновременно была капитуляцией Европы…» Что же до Гитлера, то «его не интересовала разведка – он был устремлен в глобальные задачи будущего рейха…».

В вопросах разведки и контрразведки в лидеры на Восточном фронте в 1944 г. выдвинулся отдел генштаба ОКХ «Иностранные армии Восток» во главе с Рейнхардом Геленом. Как и Абвер, главные надежды при сотрудничестве с националистическими организациями он возлагал на украинских националистов. «Когда он становится приемником адмирала Канариса, – писал А. Герэн, – «серый генерал» (этот псевдоним Гелен получил после войны, будучи руководителем Федеральной разведывательной службы ФРГ. – Авт.) делает большую ставку на находившуюся тогда в расцвете своей деятельности УПА. Он верит в возможность эффективного использования предателей, объединившихся под знаком трезубца. Изображая из себя повстанцев, якобы ведущих борьбу против немцев, они образовали подрывную профашистскую организацию. Подобная маскировка пришлась по вкусу начальнику подразделения «Иностранные армии Восток», и он принимает все меры предосторожности, чтобы иметь возможность полностью командовать бандеровцами. Меры предосторожности внешние, поскольку он заручился поддержкой генерала Варлимонта, одного из влиятельных руководителей ОКХ, которому подчиняется Гелен. Но «серый генерал» принимает и внутренние меры предосторожности, поставив во главе УПА самого верного, по его мнению, человека – «генерала» Шухевича, он же «генерал» Тарас Чупрынка. Итак, уверенный в успехе своего дела, Гелен покровительствует УПА, курени которой представляют собой нечто вроде «восточных воинских частей», но в его глазах имеют то преимущество, что они – продукт давней деятельности немецкой разведывательной службы».

Пытаясь любой ценой переломить ход событий на ниве тайной войны, в мае 1944 г. по указанию Гиммлера очередной структурно-организационный шаг сделало и РСХА. На сей раз в составе войск СС, численность которых достигла почти 1 млн личного состава, решено было создать особо секретный диверсионно-разведывательный орган. Его формирование рейхсфюрер СС поручил организатору похищения Бенито Муссолини штурмбанфюреру СС Отто Скорцени, возглавлявшему группу VIС «СД-Аусланд», а одновременно – подразделение Д (террор, диверсии) Военного управления РСХА.

Досье

Скорцени Отто (1908–1975).

Учился в Венском университете. Член нацистской партии с 1932 г., вскоре вступил в СС. Принимал активное участие в фашистском перевороте в Австрии. С 1939 г. – офицер полка личной охраны фюрера «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». В составе войск СС участвовал в войне против Франции, Югославии, воевал на Восточном фронте. В 1943 г. возглавил отдел IV S VI Управления (СД). Наряду с выполнением других задач, возглавил работу по подделке валюты США и Англии. В том же году провел успешную операцию по освобождению из плена Муссолини. Стал героем нацистской пропаганды. В октябре 1944 г. командовал спецотрядом по освобождению руководителя Венгрии генерала М. Хорти.

Организатор и руководитель диверсионно-разведывательных отделов РСХА. Оберштурмбанфюрер СС, кавалер Рыцарского Железного креста.

Арестован союзными войсками. В 1947 г. судом американского военного трибунала в Дахау был оправдан и освобожден. В 1948 г. подвергся аресту властями ФРГ, содержался в лагере для интернированных военных преступников. Сумел бежать. Организатор подпольной организации «Паук», занимавшейся организацией побегов за границу членов СС и сотрудников РСХА. Таких оказалось более 500 человек.

С 1950 г. проживал в Испании. Один из вдохновителей Объединения бывших военнослужащих СС. Автор мемуаров «Неизвестная война».

Новый орган получил название «Ваффен СС Ягдфербанд» (истребительное соединение войск СС). Главный его офис расположился вблизи Ораниенбурга (пригород Берлина), в местечке Фриденталь. Комплектование органа проходило из сотрудников и агентов бывшего Абвера и «Цеппелина», части личного состава дивизии «Бранденбург», полка «Курфюрст», а также эсесовцев, имевших диверсионно-разведывательную подготовку. Почетное место в «Ягдфербанде» заняли и различные коллаборанты, прежде всего из ОУН и УПА. Кроме штаба (состоял из четырех отделов – диверсионных операций, контрразведывательного, оперативного и обеспечения), в подчинение Скорцени находились два батальона (воздушно-десантный и егерский), а также эскадрилья люфтваффе и спецподразделение «9-Staffel», главная задача которого заключалась в изготовлении поддельных документов. Возглавлял его зондерфюрер Федт. Трудились в нем немцы, а также различные специалисты (граверы, делопроизводители, филологи и др.) из числа иностранцев. При изготовлении подделок использовалась полученная от подполья ОУН и подразделений УПА информация о дислокации на том или ином участке фронта частей и соединений Красной Армии, трофейные печати, штампы, красноармейские книжки, офицерские удостоверения, награды и др.

Предвидя печальный конец Третьего рейха, штатные сотрудники и агентура «Ваффен СС Ягдфербанд», как и сотрудники других диверсионно-разведывательных формирований, стали запасаться фальшивыми солдатскими книжками и гражданскими паспортами («Kennfeazten»). Одним из центров по их изготовлению стал спецотдел «9-Staffel».

Располагал «Ваффен СС Ягдфербанд» и филиалами – «Ягдфербанд Ост» (истребительное соединение Восток), «Ягдфербанд Вест» (Запад), «Ягдфербанд Зюйд-Ост» (Юго-Восток), «Ягдфербанд Норд» (Север) и «Ягдфербанд Зюйд» (Юг). Они имели общее название – «истребительное соединение», а их главная задача заключалась в диверсионно-разведывательной и подрывной работе на тех или иных участках Восточного и Западного фронтов. Наиболее активным из них было «Истребительное соединение Восток», в составе которого, кроме штаба, находилось три роты специального назначения и несколько диверсионных групп. Каждое подразделение специализировалось на определенном направлении деятельности: в тыловых районах Красной Армии; на линии фронта; против партизан; разведка и диверсии с участием УПА и др. На базе диверсионных групп (каждая численностью до 20 личного состава), осуществлялась индивидуальная подготовка небольших (2–4 человека) диверсионно-террористических формирований, которые после завершения обучения сразу же перебрасывались в советский тыл.

Для обучения профессиональных агентов и диверсантов по инициативе Скорцени в конце 1944 г. работу начала и диверсионно-террористическая школа, получившая название, аналогичное «истребительному соединению войск СС Восток». Ее главной задачей стала подготовка диверсионных групп для действий на железнодорожных путях сообщения в районе Витебска, Смоленска, Минска и Бобруйска. Здесь же обучали и террористов экстра-класса. Их усилия планировалось применить против высшего командного состава Красной Армии. Одновременно обучение в школе проходили 200 человек, из них 100 украинцев, которых готовили в качестве боевых киллеров.

При участии штаба Скорцени подготовку проходили группы и отдельные агенты для длительного оседания в послевоенное время. В этом особенно преуспела созданная в августе 1944 г. в Латвии организация «Межа Кати» («Дикая кошка»), сформированная из отдельных диверсионно-террористических отрядов по принципу землячества. Их ряды пополнялись личным составом из латышских дивизий СС, полицейскими, членами националистической организации «Айзсарги» и т. д. Заложив с помощью немцев в лесах тайники различных припасов и оружия, «Дикая кошка» (свыше тысячи человек), послужила фундаментом для подрывных действий «лесных братьев» в Прибалтике после окончания войны.

Без пристального внимания Гиммлера и его окружения не остались ОУН и УПА. Покидая Украину, при посредничестве РСХА части Вермахта оставили для упистов вооружения и снаряжения из расчета на три армейские дивизии. Тогда же украинские националисты развернули масштабную боевую и диверсионно-разведывательную деятельность в тылу действующей Красной Армии. Связи с верхушкой ОУН и УПА Гиммлер и Кальтенбруннер укрепляли при активном участии Отто Скорцени. Одним из исполнителей их замыслов стал руководитель «Абверкоманды 202» гауптман Кирн (в других источниках – Керн).

Досье

Дмитрий Винц (Юго-Винцель, псевдоним «Кирн») – эти имена можно обнаружить в мемуарах Отто Скорцени, в седьмом томе «УПА в свете немецких документов» (на английском языке), а также в списке кадрового состава абверкоманды 202. Упоминаются они и в сборнике документов «Украинские националистические организации в годы Второй мировой войны» (М.: Российская политическая энциклопедия, 2012). Настоящее имя Кирна (Керна) – Дитрих Фердинанд Витцель (1917—?). Вторую мировую войну встретил младшим офицером Абвера. Службу начал в батальоне «Бранденбург-800». Под прикрытием штатного сотрудника немецкого посольства в Афганистане (1941–1943 гг.) занимался вопросами диверсионно-разведывательной работы, организацией сепаратистских политических движений, проведения военных тренингов коллаборационистов, их боевого и диверсионного обеспечения. Принимал участие в подготовке операции «Тигр» с помощью пуштунских сепаратистов из северных провинций английского Индостана, которая была направлена против англичан. Операция потерпела неудачу. После возвращения Кирн продолжил службу в «Абверкоманде 202», сначала заместителем начальника, а затем руководителем.

Историческая справка

Абверкоманда 202 – в 1941–1944 гг. один из структурных диверсионно-разведывательных органов АСТ «Краков». В составе четырех абвергрупп (204, 205, 206, 220), а также Полтавской и Запорожской диверсионных школ, специальных курсов и сборного лагеря агентов, под кодовым названием «Зюд», затем «Зюд Б», «Норд-Украина» (полевая почта № 57662), действовала в боевых порядках войск Вермахта на территории Польши, а с началом Великой Отечественной войны – в полосе Юго-Западного и Южного, позже Украинских фронтов. Одним из главных источников пополнения ее диверсионными кадрами стали ОУН и УПА, а также личный состав разгромленной дивизии СС «Галиция». Среди постоянного состава абверкоманды было немало и белоэмигрантов, среди них Александр Данилов (кличка «Некрасов»), вербовщик агентуры, Алексей Литвин («Майборода»), Николая Гудима – занимались изготовлением фиктивных документов, Франц Якобсон («Федя») – преподаватель, и другие.

«В мае 1941 г., – делился в СМЕРШе воспоминаниями фельдфебель Альфонс Паулюс, – я получил назначение в пункт Абвера в г. Кракове («Абверштелле Краков». – Авт.) в подгруппу II (диверсии, восстания, террор)… Ему подчинялись пункты (абвергруппы. – Авт.) в Варшаве, Люблине, а со временем во Львове. Районами нашей деятельности были генерал-губернаторство (оккупированная территория Польши. – Авт.) и Западная Украина. Пункты Абвера имели следующие задания: разведка русских областей Западной Украины; подготовка и проведение диверсий и подрывной работы в тылу русских; использование украинского националистического движения в интересах Германии…

Подгруппа II занималась подготовкой жителей Западной Украины для выполнения специальных заданий; подрывной пропагандой в тылу русских; забрасыванием агентов на российскую территорию и организацией восстаний украинского населения… Начальником подгруппы был подполковник Эрнст цу Эйкерн (кличка «доктор Эндерс», в реальности до января 1942 г. он возглавлял абверкоманду-202, затем возглавил II отдел «АСТ Краков». – Авт.). Эйкерн назначил меня начальником финансовой частью подгруппы II, я руководил ее кассой. Через меня осуществлялось финансирование «мельниковцев» и «бандеровцев». Наиболее важным заданием подгруппы было их использование против России. Через своего представителя Фабера бандеровцы ежемесячно получали 5000 рублей, 10000 злотых, 3000 пенго, 4000 крон».

Зондерфюрер отдела С «Амт Мил» Марсель Цинк[126] свидетельствовал: «Летом 1944 г. немецкая политика в отношении УПА подверглась изменениям… В частности, в августе удалось достичь соглашения между немецким правительством с одной стороны и представителем УПА – с другой. Бандера был освобожден из тюрьмы, и с ним подписано временное соглашение. Последнее предусматривало – решение политических вопросов откладывается на будущее. Сейчас обе стороны приступают к обсуждению всех проблем, которые касаются общей борьбы против большевиков. Было принято решение немедленно приостановить наименьшее противостояние в отношении каждой из сторон…

В Берлине действовали политическое и военное управления украинского повстанческого движения, которые подчинялись какой-то высшей организации (УГВР – Українська головна визвольна рада. – Авт.). Возглавлял ее Бандера. Военным представителем УПА в немецкой армии был определен доктор Орлов…, для ведения общей борьбы против СССР представителем Вермахта капитан Кирн, командир FAK 202…[127] Таким образом, вся деятельность в отношении организации общей работы… со стороны УПА осуществлялась доктором Орловым, а со стороны немецкой армии капитаном Кирном».

Досье

Гриньох Иван (Всеволод) (1907–1994), псевдонимы «Пристер», «Герасимовский», доктор «Орлов», профессор «Данилов» и др. Униатский священник, доктор богословия, профессор. В сентябре 1939 г. с Западной Украины переехал в «генерал-губернаторство», стал капелланом батальона «Нахтигаль». Капитан Вермахта, кавалер нацистского Железного креста, Золотого креста боевых заслуг УПА. Работал в Министерстве оккупированных восточных областей Альфреда Розенберга. Член Главной рады ОУН. Представитель ОУН и УПА в переговорах с польским националистическим подпольем, румынами, венграми, а в основном с немцами. В этот период выступал под псевдонимом «Герасимовский». Тесно сотрудничал с FAK 202. С 1945 г. в эмиграции в Западной Германии. Один из инициаторов создания «Антибольшевистского фронта народов». Руководитель (1948–1953) связей Украинской главной вызвольной рады с националистическим подпольем и УПА в Украине.

Характеризуя Гриньоха, сотрудник абверкоманды 202 Зигфрид Мюллер свидетельствовал: «С конца 1944 г. представителем южного штаба УПА в «Абверкоманде 202» стал профессор Данилов, псевдо «Орлов», около 43 лет, среднего роста, крепкого телосложения, брюнет. Свободно владеет немецким, французским и английским языками, перед войной работал профессором философии. В УПА имел звание полковника… В «Абверкоманду 202» Данилов прибыл со своим штатом работников. Содействовал руководству «Абверкоманды» в вербовке, обучении и комплектовании диверсионных групп из украинских националистов, доставке их в тыл Красной Армии для проведения диверсий… Из пяти диверсионных школ, что были подчинены «Абверкоманде 202», вплоть до апреля 1945 г. руководимая мною школа «Мольке» готовила кадры диверсантов исключительно из числа украинских националистов. Их вербовку осуществляли работники профессора Данилова вместе с офицерами бывшего Абвера. Кроме того, абвергруппа 206 поддерживала связь с отрядами УПА в Карпатских горах. Из них мы пополняли агентуру, обучали в школах, а затем забрасывали в советский тыл. Вместе с Бандерой Данилов намеревался бежать к союзникам. Зная, что я владею французским и английским языками, Бурлак (заместитель Данилова. – Авт.) предлагал мне присоединиться к ним и вместе перейти на сторону американцев…

Мне также известно, что Степан Бандера получил указание от РСХА собрать украинских националистов в районе Берлина и защищать город от наступающих советских войск. Бандера сформировал отряды украинских националистов, которые действовали в составе немецкого фольксштурма (ополчение. – Авт.), а сам сбежал в г. Веймар».

К концу 1942 г. зримо возникла необходимость и в серьезной реорганизации советских спецслужб. Обладая огромными полномочиями, одновременно не меньшим числом различных задач по внутренней и внешней безопасности, в своих действиях во многих случаях союзный Наркомат внутренних дел, его структурные органы и подразделения на местах стали громоздкими и неповоротливыми. Последнее проглядывалось во многих вопросах, в том числе надежного обеспечения безопасности действующей Красной Армии и прифронтовых районов. Невзирая на некоторые положительные тенденции в борьбе против происков немецких спецслужб, в разразившейся схватке советские контрразведчики далеко не всегда оказывались в выигрыше. В их «сети» преимущественно попадалась слабо обученная агентура из «мелкого помола». Успех в противоборстве с опытными агентами, особенно кадровыми, наблюдался не часто. Признавали это и сами особисты. «Пользуясь беспечностью и слабой бдительностью командного состава, а также недостаточно жесткой проверкой документов, – подчеркивалось в директиве НКВД СССР (март 1942 г.), – вражеская агентура зачастую имеет возможность свободно передвигаться во фронтовой и прифронтовой полосе, не задерживается, а во многих случаях после задержания отпускается по той причине, что документы не вызвали подозрений». В другом документе, Управления ОО, отмечалось: пытаясь скрыть контрразведывательную несостоятельность и уйти от ответственности за провалы в работе, некоторые сотрудники особых отделов «стремятся проявить геройство на передовой».

Кадровый «голод» прежде всего ощущался в подготовленных оперативниках. Их нехватка, а также отсутствие у многих профессиональных знаний и опыта, не раз приводили к ошибкам и промахам, особенно когда противник стал применять изощренные ухищрения и уловки, действуя, например, под прикрытием подразделений советских войск. «7 марта с. г. (1942 г. – Авт.), отмечалось в очередной директиве НКВД, – в районе обороны 61-й армии Западного фронта… задержана группа активных агентов германской военной разведки в количестве 22 военнослужащих, находившихся в немецком плену… Возглавлявший группу бывший младший лейтенант Красной Армии Москалев получил от Фурмана (Юльюш Фурман – кличка «Фишер», капитан Абвера, сотрудник абвергруппы 107. – Авт.) задание вести наблюдение за передвижением частей Красной Армии на участке фронта Сухиничи – Белево – Ульяново…

В течение месяца (с 12 февраля с. г.) агенты действовали вблизи фронта под видом подразделения наших войск, имея при себе… красноармейские книжки и грубо сфабрикованные фиктивные документы от войсковой части № 1319 о том, что подразделение из 20 бойцов направляется в районы 154, 325 и 340-й дивизий для выполнения оперативных заданий, свободно разъезжали на 6 санных упряжках, собирали шпионские сведения и передавали их по радио в Брянск».

Подчеркивалось, данный факт свидетельствует «о слабой работе особых отделов по налаживанию агентурно-оперативной работы, а также заградительной службы. Не организована и тщательная проверка документов, не принимаются достаточно решительные меры к задержанию и фильтрации подозрительных лиц»[128].

Тогда же НКВД СССР информировал начальников особых отделов НКВД фронтов, военных округов и спецлагерей о выявлении в полосе обороны Западного, Брянского и Юго-Западного фронтов «группы активных агентов германской разведки» в составе 11 человек. Отмечалось, что большинство из них до пленения и вербовки занимали в Красной Армии ответственные посты – командира полка, батальона, роты, помощников начальников отделов дивизии, связи авиабазировки и т. д. Их арест произошел лишь тогда, когда «в соответствии с заданием немецкой разведки они проникли на командные должности в действующую армию».

Пробелы в деятельности особых отделов ощущались при изучении личного состава вновь формируемых воинских частей и соединений, куда по мобилизации поступало немало антисоветски настроенных лиц. Страдала и зафронтовая работа, особенно в части качественной подготовки агентуры. Малоэффективными оказались и усилия контрразведчиков, работавших преимущественно по объектовому принципу, в то время как обстановка требовала линейного подхода в борьбе со шпионажем, диверсиями, террором, предательством, изменой, дезертирством, членовредительством и др. Вносились предложения и об усилении чекистского обслуживания партизанских формирований, действовавших в тылу противника, налаживании более тесного взаимодействия с территориальными органами госбезопасности, создании маневренных оперативно-чекистских групп в боевых порядках действующей армии. Слышались нарекания и о двойной подчиненности военной контрразведки.

Серьезные нарушения в деятельности особых отделов имели место и в соблюдении законности, прежде всего по вопросам необоснованных арестов, а также ведения следствия по фактам дезертирства, измены и предательства. В ноябре 1941 г. в указаниях Особого отдела Южного фронта «Об улучшении следственной работы по делам арестованных агентов противника» отмечалось: «В производстве следствия в особых отделах НКВД армий, дивизий, бригад над разоблаченными агентами немецкой разведки отмечен ряд существенных недочетов, снижающих результаты нашей работы… Следствие по таким делам ведется исключительно поверхностно, зачастую не выясняются детально, путем тщательных допросов обвиняемых, такие вопросы как: обстоятельства, при которых военнослужащий оказался на территории противника; когда, кем и где он был завербован, какие задания получил; как должен осуществлять связь с вражеской разведкой…

В особых отделах дивизий установилось и такое крайне нетерпимое положение, когда последние, независимо от особых отделов армий, самостоятельно заканчивают следственные дела… и направляют их по подсудности и для производства предварительного следствия в органы прокуратуры и местные органы НКВД».

Письмо заместителя начальника Особого отдела фронта (март 1942 г.) в адрес руководства Особым отделом 12-й армии о недостатках в расследовании уголовных дел и фактах нарушений уголовно-процессуального законодательства показало: ситуация со временем практически не изменилась. Военнослужащие и дальше продолжали подвергаться аресту без санкции прокурора, следствие по их делам проводилось поверхностно, в уголовных делах отсутствовали показания свидетелей и вещественные доказательства, подтверждающие вину обвиняемых и др. Капитан госбезопасности Шаршенидзе «за допущенные нарушения норм УПК и небрежное оформление следственных документов» требовал от начальника Особого отдела армии привлечь следователей Сокола, Митяева и Приза к дисциплинарной ответственности и доложить о принятых мерах[129].

В условиях отступления советских войск, неразберихи, отсутствия надлежащей дисциплины и порядка, а нередко трусости и измены, особые отделы некоторых соединений в борьбе с дезертирством и предательством на события пытались повлиять исключительно репрессивными методами. «За последнее время, – отмечалось в директиве (февраль 1942 г.) начальника ОО НКВД Западного фронта комиссара госбезопасности 3-го ранга Л. Ф. Цанавы, – в практике работы особорганов … имели место случаи приведения в исполнение приговоров в отношении осужденных к высшей мере наказания без их утверждения военными советами армий. Ни один из известных нам случаев приведения приговоров в исполнение без утверждения военсоветами армий обстановкой не вызывался…» Директива запрещала в дальнейшем учинять нечто подобное, вплоть «до предания суду военного трибунала» за ее нарушение.

Неединичными во фронтовых буднях были и случаи расстрелов виноватых и безвинных без следствия и суда…

На сложившуюся ситуацию в мае 1942 г. приказом «О недостатках в следственной работе особых отделов НКВД военных округов и мерах по их устранению» отозвался и союзный Наркомат внутренних дел. Как заместитель наркома, его завизировал Виктор Абакумов, в подчинении которого находились те же особые отделы. Отметив, что в следственных делах «поступивших на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР… имеется ряд существенных недочетов и нарушений уголовно-процессуальных норм», Абакумов разговор свел только к промахам по «затягиванию следствия», «формализму в работе», «отсутствию в уголовных делах показаний арестованных о их практической преступной деятельности и вражеских связях» и т. д. О нарушениях законности лишь упоминалось: «В особых отделах НКВД Средне-Азиатского, Северо-Кавказского, Южно-Уральского и Сибирского военных округов установлены отдельные случаи арестов военнослужащих без наличия достаточных материалов».

Встречались среди контрразведчиков элементарные карьеристы, «личности» с повышенным чувством «революционной бдительности», а отдельные были откровенными негодяями, сумевшими в силу различных обстоятельств проникнуть на службу в «органы». Были и такие, кто не имел элементарных познаний в агентурно-оперативной работе и творил по наитию или опирался в работе на слухи и домыслы[130]. С их участием красноармейцам и командирам действующей армии и тыловых гарнизонов постановка на оперативный учет и даже арест грозили уже лишь за неосторожно сказанное или написанное слово, критику плохого питания, оставленную в кармане для «курева» вражескую листовку и др. В письме на имя заместителя военного прокурора Южного фронта (1942 г.) упоминаемый капитан ГБ Шаршенидзе писал о событиях в 23-м погранполку войск НКВД, в котором на основании материалов предварительного следствия были арестованы 21 человек. Все они признались о «принадлежности к немецкой разведке». «С целью проверки следработы в 23-м погранполку, – отмечал капитан, – нами была послана группа следователей, которая на месте проверила состояние следработы… и передопросила всех 21 арестованного… От ранее данных показаний они отказались, заявив, что показания они дали вымышленные, в силу применения к ним при допросах методов физического воздействия или уговоров дать показания под предлогом освобождения из-под стражи…

Установлены грубые нарушения законов и норм УПК при ведении в полку следствия. Из 21 арестованного, из них 5 девушек, ни в чем не виновные из-под стражи освобождены, 3 человека разоблачены как дезертиры и преданы суду Военного трибунала, а остальные 13 человек… направлены для дальнейшей с ними работы в лагерь (фильтрационный. – Авт.).

В отношении лиц, допустивших грубые нарушения законов и норм УПК…, оформляется арест для предания их суду».

Подобный подход к оценке нарушений законности, к сожалению, наблюдался далеко не всегда. 9 августа 1943 г. военный прокурор 56-й армии гвардии майор юстиции А. Суханов в докладной в адрес Военного совета армии писал: «…Ряд работников ОКР СМЕРШ армии допускает извращение следственной практики и необоснованные аресты военнослужащих по обвинению их в контрреволюционных преступлениях. За последнее время (2–3 месяца) непосредственно военной прокуратурой армии и, по указанию военной прокуратуры (фронта. – Авт.), ОКР СМЕРШ прекращено до 20 дел на военнослужащих, как необоснованно обвиняющихся в преступлениях, наиболее характерными из них являются…».

Приводились примеры, среди них «дело» сержанта Бабчука, добровольно «поменявшего» должность повара на членство в экипаже танка Т-34. Неоднократно участвовавший в боях, за наветом он обвинялся в «намерении перейти на сторону врага». Подчеркивалось: «Начальник ОКР СМЕРШ бригады майор Федорчук[131] вместо того, чтобы наказать виновных в необоснованном аресте и возбудить против лжесвидетелей уголовное дело, ограничился освобождением Бабчука из-под стражи. В первом же бою после освобождения Бабчук показал себя доблестным защитником Родины, был тяжело ранен и представлен командованием бригады к ордену Красного Знамени».

Красноармейца Баскакова по аналогичному доносу арестовали с обвинением в членовредительстве. «Основанием, – писал военный прокурор, – стало то, что Баскаков, болея желудком, ел черный хлеб и иногда пил сырую воду». Старшину одного из батальонов Ивана Гордеевича Мошнина, участника Гражданской войны, «с августа 1941 г. находившегося без перерыва на передовой линии фронта, три раза раненного», свидетель Штрикунов спровоцировал на откровенный разговор, затем сделал лживый донос.

Показательным было и «дело» красноармейца Кубахова. Допрашивающий оперуполномоченный ОКР СМЕРШ 23-го полка НКВД, «пользуясь его малограмотностью и общей слабой развитостью, написал протокол допроса, в котором Кубахов якобы признал себя виновным в шпионской деятельности в пользу немцев». Подобное было учинено и в отношении «малограмотного, плохо владеющего русским языком» рядового Абасова. «Перечень фактов извращения следственной практики, необоснованно возбужденных дел со стороны отдельных работников ОКР СМЕРШ по обвинению военнослужащих и гражданских лиц в преступлениях, – констатировал армейский прокурор, – можно было бы продолжить, однако и приведенные данные заслуживают соответствующего реагирования… и наказания виновных».

Слухи, а порой приукрашенные рассказы «очевидцев» о явных и надуманных промахах и преступлениях СМЕРШа быстро распространялись в солдатской среде. Во многом они и были чуть ли не главной причиной того, что «особистов», а затем и «смершевцев», невзирая на их нужную, трудную, а нередко опасную работу, многие недолюбливали, побаивались и опасались. А некоторые, пытаясь скрыть собственные неблаговидные дела, ненавидели, боясь, что рано или поздно их деяния выйдут наружу и будут оценены по законам военного времени…

Военно-политическая обстановка на фронтах и оперативная ситуация в поединке в тайной войне подталкивали к коренным реформам, и первыми они затронули военную контрразведку. «Центральный Комитет партии и товарищ Сталин, – подчеркнул на совещании (март 1943 г.) первый заместитель наркома внутренних дел В. Н. Меркулов, – требуют, чтобы особые отделы, эти боевые органы военной контрразведки, особенно в период Великой Отечественной войны, работали еще лучше, таким образом, чтобы ни один шпион, диверсант или террорист не мог ускользнуть от зорких глаз особистов».

19 апреля 1943 г. постановлением СНК СССР военная контрразведка была передана в ведение наркоматов обороны и ВМФ, при которых учреждались управления контрразведки СМЕРШ. Начальником Главного управления НКО стал комиссар госбезопасности 2-го ранга В. С. Абакумов. В Военно-Морском Флоте СМЕРШ возглавил комиссар ГБ П. А. Гладков. Управления особых отделов НКВД СССР всех уровней прекратили существование. На вновь образованные контрразведывательные структуры возлагались задачи борьбы с шпионажем, диверсиями, террором, другой подрывной деятельностью иностранных разведок, с антисоветскими элементами, дезертирством и членовредительством в Красной Армии и ВМФ, проверки побывавших в плену и окружении военнослужащих. В мае 1943 г. Отдел контрразведки был создан и в НКВД – с функциями обеспечения борьбы со шпионажем и предательством во внутренних и пограничных войсках, а также в органах и учреждениях внутренних дел.

21 апреля председатель ГКО Сталин утвердил «Положение о ГУКР «СМЕРШ» НКО СССР». Первый его пункт гласил: «Главное Управление контрразведки НКО («СМЕРШ» – смерть шпионам), созданное на базе бывшего Управления Особых отделов НКВД СССР, входит в состав народного Комиссариата Обороны. Начальник Главного Управления контрразведки НКО («СМЕРШ») является заместителем Народного Комиссара обороны[132], подчинен непосредственно Народному Комиссару обороны и выполняет только его распоряжения». Во втором разделе документа ранее определенные СМЕРШу задачи уточнялись тремя новыми пунктами: «…принятие агентурно-оперативных и иных мер к созданию на фронтах условий, исключающих возможность безнаказанного прохода агентуры через линию фронта…; выполнение специальных заданий Народного Комиссара обороны; органы СМЕРШ освобождаются от проведения всякой другой работы, не связанной непосредственно с задачами, перечисленными в настоящем разделе».

По линейному принципу работы в организационной структуре ГУКР СМЕРШ предполагались 14 отделов: 1-й отдел – агентурно-оперативная работа по центральным органам Красной Армии; 2-й – работа среди военнопленных; 3-й – борьба с агентурой противника; 4-й – зафронтовая контрразведка; 5-й – руководство работой органов СМЕРШа военных округов; 6-й – следственный; 7-й – оперативный учет, статистика; 8-й – оперативная техника; 9-й – обыски, аресты, наружное наблюдение; 10-й («С») – работа по особым заданиям; 11-й – шифросвязь. На остальные три отдела возлагались кадровые, хозяйственные, финансовые, другие тыловые задачи.

На местах органы СМЕРШа были представлены управлениями контрразведки фронтов; отделами (отделениями) в армиях, военных округах, корпусах, дивизиях, бригадах, запасных полках, гарнизонах, укрепрайонах и учреждениях Красной Армии. Для обеспечения оперативно-следственной работы, конвоирования, охраны арестованных и мест их содержания, фронтовым управлениям СМЕРШ придавался батальон, отделам армии – роты, корпуса, дивизии, бригады – взвод внутренних войск.

Подразделениям военной контрразведки предписывалось «в работе поддерживать, по мере необходимости, тесный контакт с органами НКГБ СССР, НКВД СССР и Разведывательного Управления Генштаба Красной Армии, обмениваться информацией и ориентировками».

Весной 1943 г. решением высших партийных и государственных органов реанимированию подвергся и Наркомат государственной безопасности СССР[133].

Комплектование личным составом органов СМЕРШа на первых порах осуществлялось за счет оперативных работников бывших особых отделов, позже специального отбора военнослужащих из числа командного и политического состава действующей армии и флота, тыловых частей и соединений Красной Армии в возрасте 25–35 лет. Преимущественно это были офицеры, имевшие боевой опыт, среднее или высшее образование, проявившие склонности к оперативной работе. Подготовку и переподготовку по новой профессии они проходили на специальных курсах и в школах Москвы, Ташкента, Ленинграда, Саратова, Хабаровска, Новосибирска и Свердловска. Срок обучения составлял 4–6 и 9 месяцев.

Как показало время, предпринятые шаги по отбору и обучению будущих контрразведчиков далеко не всегда давали гарантию их высокого профессионального мастерства и личностных человеческих качеств.

Вместо спецзваний госбезопасности, сотрудникам СМЕРШа стали присваивать равнозначные воинские звания. За ними сохранились лишь предыдущие оклады денежного содержания, порядок выслуги лет, нормы промышленных и продовольственных пайков. Начали функционировать и постоянно действующие четыре специальные школы, а также пять курсов с четырехмесячным сроком обучения по подготовке младших оперативников. Общая численность их переменного состава насчитывала 2 тыс. человек. Вскоре курсы подверглись переформированию в школы. В июне 1943 г. наркомом ВМФ СССР адмиралом Н. Г. Кузнецовым были утверждены штаты УКР СМЕРШ ВМФ, флотов и флотилий. Тогда же Л. Берия ввел в действие приказ о ОКР СМЕРШ НКВД СССР. В основу их деятельности положили подходы и принципы, характерные для работы в армейских условиях.

В целях конспирации воинские звания сотрудников СМЕРШа, форменная одежда, погоны, знаки различия и т. д. (за исключением высшего руководящего состава) соответствовали роду войск по их служебной деятельности.

При начальнике ГУКР по числу существующих фронтов действовал институт помощников, на которых возлагалась задача координации агентурно-оперативной работы. Численность центрального аппарата Главного управления СМЕРШ, вместе с техническим персоналом, составляла 650 человек. Управлению фронта, насчитывавшему не менее пяти армий, штатное расписание предусматривало 130 сотрудников (не более 4-х армий – 112); армейским отделам – 57; военным округам (в зависимости от величины и важности) – от 102 до 193 штатных единиц. Соответственно, на порядок меньшими отделы (отделения) контрразведки были в корпусах, дивизиях, бригадах и т. д. В дивизиях, например, он состоял из 15 сотрудников. В соответствии с занимаемой должностью, воинские звания «смершевцев» разделялись на рядовой, сержантский (старшинский) состав, младших, старших и высших офицеров. Кроме вертикального и непосредственного информирования высшего руководства СМЕРШ (в виде докладных, обзоров, шифротелеграмм и т. д.) о положении дел, решением ГКО руководители органов армейской контрразведки обязывались постоянно ставить в известность военные советы и командование соответствующих частей, соединений и учреждений Красной Армии, ВМФ и НКВД, о результатах борьбы с агентурой противника, фактах дезертирства, измены, антисоветских и других проявлениях.

Служебные отношения во всех странах между родственными спецслужбами исторически никогда не отличались толерантностью и взаимностью. Противостояния не избежали НКВД, НКГБ и СМЕРШ. И хотя функции и обязанности только что появившихся силовых структур четко разграничивались, практически сразу между ними возникли трения и склоки, переросшие со временем в открытое противостояние. В немалой степени последнее объяснялось предельно амбициозным характером шефа СМЕРШа Виктора Абакумова.

Автор книги о генерале Абакумове Олег Смыслов в ее названии употребил словосочетание «Всесильный хозяин СМЕРШа». Таким, без сомнения, он был в действительности, но в реальности им стал не сразу. Некоторое время Абакумов еще находился в тени предыдущего патрона – Лаврентия Берии, но недолго. Личные амбиции, подкрепленные заметными успехами родного ведомства в борьбе на невидимом фронте, породили у него глубокую уверенность в своей непогрешимости и значимости.

Известный руководитель союзных органов госбезопасности П. А. Судоплатов вспоминал: «Сложной была в это время и конфронтация Абакумова с Берией. В течение всей войны наркомом обороны был Сталин. При нем военную контрразведку (СМЕРШ) передали из НКВД в ведение Наркомата обороны, и начальником СМЕРШа, по рекомендации Берии, утвердили Абакумова. Таким образом, занимая эту должность, Абакумов стал заместителем Сталина как наркома обороны, что значительно повышало его статус и давало прямой выход на Хозяина. Теперь он был фактически независим от Берии и превратился из подчиненного в его соперника».

Обладая благодаря родителям недюжинным умом, не имея специального образования, одновременно получив хороший опыт оперативной работы, возглавляя Особый отдел НКВД, а затем самостоятельный и чрезвычайно важный участок, Абакумов развернулся во всю ширь природных и приобретенных возможностей. В истории советских спецслужб СМЕРШ во многом остался таким, каким его видел и сделал «всесильный хозяин», который сам не сумел или не смог избежать нарушений Божьих заповедей и писаных законов. В упрек Абакумову можно поставить и неумение разбираться в хитросплетениях «мадридского двора» сталинской эпохи. Самоуверенный и упрямый, «большому Хозяину» он оказался нужным до тех пор, пока вписывался в его игру. Однако в ее финальной стадии, приобретшей другие очертания, для него наступил трагичный конец. Не будучи человеком изворотливым и глубоко проницательным, в отношениях со Сталиным и его окружением Абакумов нарушил заповедь византийского богослова, философа и поэта Иоанна Дамаскина (ок. 675 – до 753): «Из мудрых никто не осмелится на следующие три вещи: к царям приближаться, пить яд для пробы, вверять тайну женщине».

Вызывает, по крайней мере, уважение поведение бывшего главного смершевца, а затем наркома госбезопасности во время пребывания в тюрьме. Там его держали в кандалах и наручниках, жестоко пытали, издевались морально, но искомых «следователям» данных на других лиц он не дал, ничего не подписал, отверг и надуманные обвинения[134]. Много ли таких, по своему поведению стойких людей, можно найти в далеком и не очень отдаленном прошлом…?

О твердости, одновременно непростых «особенностях» характера Абакумова вспоминали и его сослуживцы, среди них И. А. Чернов: «Виктор Семенович хоть и был молод, а пользовался большим авторитетом, в ГУКР СМЕРШ его очень уважали. Основное внимание он уделял розыскной работе, знал ее хорошо, и велась она активно. Начальников управлений в центре и на фронтах жестко держал в руках, послаблений никому не давал. Резковат – это да, бывало по-всякому, а вот чванства за ним не замечалось. Наоборот, если случалось ему обидеть кого-то, он потом вызывал к себе в кабинет и отрабатывал назад».

А. И. Нестеров: «Он пришел к нам уже состоявшимся чекистом. Опыта у него хватало – все-таки почти десять лет в органах. На основе мельчайших деталей, не всегда, но довольно часто он делал правильные выводы и принимал верные решения. В чем ему нужно было отдать должное – хватка у него была крепкая. Он требовал беспрекословного исполнения своих указаний, уж о данных поручениях никогда не забывал и если что-то решал, от своего решения не отступал никогда, жестко настаивал на своем. Работать с ним было нелегко, но всегда была уверенность в том, что назавтра он не скажет: «Я ничего подобного вам не поручал». Чекисты высоко ценили Абакумова, хотя многие его побаивались».

Для себя и подчиненных Абакумов ввел жесткое правило: настоящая ответственность бывает только личной.

Многим известно было и упрямство шефа СМЕРШа. Объяснялось оно несколькими причинами, главной из которых было стремление быть всегда первым, на виду. Те же ветераны военной контрразведки утверждали: ни при каких обстоятельствах Абакумов не изменял своей тактике – идти напролом. Последнее проявлялось как в «мелочах», например, желании заполучить в полное распоряжение задержанных общими усилиями нескольких спецслужб командиров диверсионных групп и радистов, так и более существенных вопросах – стремлении переподчинить ту или иную агентурную операцию, проводимую другим ведомством. Особенно «хозяину» СМЕРШа нравились радиоигры. «В 1942–1943 годах, – писал П. А. Судоплатов, – нам окончательно удалось захватить инициативу в радиоиграх с немецкой разведкой. Обусловлено это было тем, что мы внедрили надежных агентов в абверовские школы диверсантов-разведчиков, забрасываемых в наши тылы под Смоленском, на Украине и Белоруссии.

Потом начались бюрократические интриги между военной контрразведкой СМЕРШ, НКВД и руководством военной разведки. Возглавлявший СМЕРШ Абакумов неожиданно явился ко мне в кабинет и заявил, что по указанию Ставки Верховного командования мне надлежит передать ему все руководство по радиоиграм: этим делом должна заниматься военная контрразведка, которая находится в ведении Наркомата обороны, а не НКВД. Я согласился, но при условии, если будет приказ вышестоящего начальства. Через день такой приказ появился. За нами оставили две радиоигры: операции «Монастырь» и «Послушники»… Абакумов остался крайне недоволен, поскольку знал, что их результаты докладываются непосредственно Сталину».

Невзирая на должности, чины и звания, Абакумов конфликтовал со многими, оказался среди них и умудренный опытом партаппаратных интриг партийный функционер Пантелеймон Пономаренко, в предвоенный период – первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии, а в годы войны – начальник Центрального штаба партизанского движения. Хорошо зная об огромном вкладе НКВД в развитие партизанского движения и личной заинтересованности Берии в сохранении контроля над происходящими в нем процессами, как и в других подобных случаях, шеф СМЕРШа пошел напролом, требуя в письме на имя Пономаренко немедленно предоставить его ведомству материалы на всех задержанных партизанами или прибывших в отряды с повинной шпионов и диверсантов, сотрудников немецких спецслужб, а также рядовых и командиров РОА и др. Заканчивалось послание чуть ли не ультиматумом: «Лиц из этих формирований, интересующих органы контрразведки, доставлять на нашу сторону по требованию органов контрразведки СМЕРШ».

Начальник ЦШПД ответ дал в духе полученного письма и богатого бюрократического опыта, подчеркнув язвительно, «то, что на органы контрразведки, как Вы говорите, возложена борьба с агентурой противника, проникающей в партизанские отряды, то мы это только приветствуем, хотя слышим это впервые». Напомнил – партизанские контрразведчики «своими средствами и методами разоблачили тысячи шпионов, многие из которых доставлены из тыла противника, и немалое количество из них передано Вам, таких например, разоблаченных нами без участия СМЕРШ, как Никитин, Веревкин, Гаврилов, Катков и другие».

Поставив в вину Абакумову, что от его ведомства Центральный штаб не получил ни одного интересующего его сообщения о методах противника в борьбе с партизанами и каких бы то ни было материалов, полезных для противодействия вражеской агентуре, Пономаренко в конце ответ «подсластил» фразой: «В свою очередь, от соответствующих органов мы получаем немалую информацию, интересующую нас, к примеру сказать, 4-е Управление НКГБ СССР (ведомство П. А. Судоплатова. – Авт.) ежедневно информирует нас и посылает сведения, материалы, которые представляют большой интерес для партизанского движения».

Олег Смыслов: «Когда в кабинет начальника ГУКР СМЕРШ офицер принес ответ из Центрального штаба партизанского движения…, внимательно ознакомившись с документом, Виктор Семенович резко бросил его на стол и произнес: «Ну что ж, товарищ Пономаренко, не хотите по-хорошему, будет вам по-плохому. Я заставлю выполнять требования начальника контрразведки». Больше всего Абакумова взбесило взаимодействие партизанского штаба с 4-м Управлением Судоплатова. Это был камень, брошенный в адрес СМЕРШа».

В стороне от нагнетания страстей и нервозности в межведомственных отношениях не остался и все еще могущественный Наркомат внутренних дел, прежде всего Лаврентий Берия, понявший вдруг, что своими руками «вскормил», казалось, такого всегда послушного и уважительного подчиненного, который направляемые в свое время в его адрес все документы начинал словами – «по Вашему указанию» или «по Вашему распоряжению».

К интригам и склокам подключился и только что назначенный союзным наркомом госбезопасности В. Н. Меркулов. Среди многих «подвигов» Абакумова его, как и Берию, задевали неединичные факты присвоения СМЕРШем исключительно себе успехов в борьбе с немецкими шпионами и диверсантами, даже в прифронтовых и глубинных районах, находящихся под юрисдикцией НКГБ, а также с предателями и изменниками на освобожденной от врага территории.

В целом же следует отметить: с образованием ГУКР СМЕРШ и его структурных подразделений, приходом в него на высшую руководящую должность бывшего главного особиста ситуация в противостоянии на невидимом фронте изменилась в пользу советской стороны. Генерал армии Герой Советского Союза Петр Иванович Ивашутин писал: «Принижать заслуги Абакумова в успешной работе ГУКР СМЕРШ несерьезно, думаю, что это не позволит себе ни один контрразведчик военного времени. Практические результаты деятельности СМЕРШа оказались выше, чем в НКГБ, что и стало причиной выдвижения Абакумова».

С середины 1943 г. именно СМЕРШу стала принадлежать ключевая роль в противостоянии с вражеской агентурой в Красной Армии, Военно-Морском Флоте, а в целом – на линии фронта и прифронтовой территории. Заслуга ведомства Абакумова просматривается и в эффективной зафронтовой разведывательной и контрразведывательной работе. Невзирая на противоречия, по доброй воле или в зависимости от обстоятельств, СМЕРШ взаимодействовал и с НКВД, прежде всего с войсками по охране тыла фронтов. Деловые контакты поддерживались и с Наркоматом госбезопасности, его местными территориальными органами, ибо на невидимом фронте еще предстояло не одно сражение в тайной войне.