2.5. Обеспечение безопасности войск

Задачи по обеспечению безопасности красной и белых армий возлагались на органы военной контрразведки противоборствующих сторон.

ВЧК с первых дней своей деятельности уделяла самое пристальное внимание выявлению и пресечению контрреволюционных проявлений в военной среде. Создатели регистрационного управления Полевого штаба Революционного военного совета Республики С.И. Аралов и Г.И. Теодори в 1918 г. видели задачи военной контрразведки в «изучении системы и методов действия органов иностранной военной разведки и в обнаружении, обследовании и пресечении деятельности иностранных военных шпионов, а также военных организаций и лиц, деятельность коих, преследуя военные интересы иностранных государств, направляется во вред военным интересам России и состоящих с нею в союзе держав»[1352].

И первые успехи на поприще обеспечения безопасности вооруженных сил не заставили себя ждать. Так, в декабре 1917 г. контрразведка штаба Московского военного округа под руководством политического отдела штаба раскрыла контрреволюционный заговор в польском корпусе легионеров, которым командовал генерал Ю.Р. Довбор-Мусницкий. 27 декабря был арестован «исполнительный комитет» корпуса. По распоряжению командующего округом были произведены аресты заговорщиков в московском отделении штаба войск польского корпуса. Вскрылась тайная переписка заговорщиков, были обнаружены списки членов подпольной организации, в которую входило 762 человека. Сведения были настолько серьезными, что о них немедленно поставили в известность руководство наркомвоена. Анализ ранее имевшихся и вновь полученных материалов неопровержимо свидетельствовал о начавшемся тайном сосредоточении частей польского корпуса в районе Смоленска, цель которого состояла в том, чтобы в случае возобновления Германией военных действий ударить с тыла по частям Красной армии. План был сорван[1353]. Верховный главнокомандующий Н.В. Крыленко приказом от 22 января 1918 г. объявил Ю.Р. Довбор-Мусницкого врагом революции.

В июле 1918 г. была создана первая чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией на Восточном фронте (прифронтовая ЧК). В подготовленном ею «Положении-инструкции армейским чрезвычайкомам по борьбе с контрреволюцией на Чехословацком фронте» основная задача армейских ЧК формулировалась, как борьба «с контрреволюцией во всех ее проявлениях, шпионажем, пьянством, преступлениями по должности и т. п. в армейской среде». На армейские комиссии также возлагалась охрана военных и политических руководителей фронта, армии.

В Положении также были изложены направления и методы работы армейских ЧК. Чекистам предписывалось вести «строгий постоянный надзор» за «различными специалистами из непролетарских рядов», работавшими в штабах, в военных и гражданских учреждениях. Предлагалось организовать в учреждениях «надежную сеть наблюдателей», которые должны были работать «систематически, планомерно и согласованно». Армейским ЧК предписывалось поддерживать тесную связь с политотделами, партийными ячейками в частях с целью получения информации о положении дел, настроении личного состава и т. п. В случае возникновения в какой-либо воинской части контрреволюционных проявлений принимать соответствующие меры[1354].

Практически сразу после создания прифронтовой ЧК военные контрразведчики раскрыли шпионско-заговорщическую группу в военном руководстве Северо-Кавказского военного округа – буквально за несколько дней до вооруженного выступления. В начале ноября 1918 г. создали ЧК на Южном фронте, которая разоблачила шпионскую группу в штабе фронта[1355].

Кроме фронтовых, армейских и губернских ЧК, вопросами борьбы с контрреволюцией в армии продолжали заниматься органы военного контроля. Летом и осенью 1918 г. они задержали немало контрреволюционных агитаторов, изменников, пытавшихся перейти на сторону противника, белогвардейских агентов, пробравшихся в воинские части и военные учреждения. Отдел военного контроля 4-й армии ликвидировал крупный заговор, во главе которого стояли дежурный генерал штаба армии Буренин и командир кавалерийского полка бывший царский полковник Бредихин[1356]. Военно-морской контроль Балтийского флота выявил в Морском Генеральном штабе белогвардейскую шпионскую организацию, связанную с английской разведкой и др.[1357]

В декабре 1918 г. на основе первого накопленного опыта в ВЧК была подготовлена и утверждена «Инструкция об организации и работе чрезвычайных комиссий в армии». В соответствие с указанной Инструкцией армейские ЧК вели борьбу с контрреволюцией во всех ее проявлениях, с преступлениями по должности в армейской среде. Кроме этого на фронтовые ЧК возлагалась обязанность охраны политических комиссаров, начальников штабов, членов военного совета и военных руководителей.

3 февраля 1919 г. Дзержинский рассмотрел «Положение об Особом отделе при ВЧК и его местных органах», разработанное Лацисом и Кедровым и утвержденное членами президиума ВЧК, а 6 февраля оно было одобрено на заседании президиума ВЦИК. Положение закрепляло в правовом отношении организацию ОО при ВЧК, определяло систему подчиненных ему органов, задачи, права, подотчетность и подконтрольность соответствующим структурам государственного управления. В качестве основной задачи определялись борьба с контрреволюцией и шпионажем в армии и на флоте, а также организация работы за границей, на территориях, оккупированных иностранными войсками и занятых белыми. Особым отделам предоставлялось право производить уголовно-процессуальные расследования по делам о контрреволюционных преступлениях. В соответствии с постановлением ВЦИК от 17 февраля «О праве вынесения приговоров ВЧК и революционными трибуналами» и распоряжением ВЧК от 20 февраля, армейским особотделам были предоставлены права и функции губчека в отношении «непосредственной расправы по пресечению преступлений в зоне боевых действий»[1358].

24–25 декабря 1919 г. в Москве состоялся Первый съезд особых отделов[1359]. Основной доклад на съезде представил заместитель начальника особого отдела ВЧК И.П. Павлуновский. Он дал характеристику контрреволюционному движению в России, сопоставив его с различными этапами развития Красной армии. Из всех угроз безопасности РККА в качестве основной он выделил «техническую измену», охарактеризовав ее как захват реальными или потенциальными сторонниками белогвардейцев командных высот в армии и на флоте, проведение ими действий, направленных на развал военного аппарата, подрыв боеготовности частей и соединений. В этой связи докладчик настаивал на усилении информационной работы среди военспецов через специально завербованных осведомителей[1360].

Доклад был обсужден съездом 25 декабря. По итогам дискуссии была принята резолюция, в целом соответствующая предложениям Павлуновского. В числе необходимых мер предполагалось: обращать больше внимания на факты «технический измены», усовершенствовать аппарат оперативной информации, включая возможности института военных комиссаров, провести новую регистрацию армейского командного состава и усилить собственные аппараты. Кроме того, следовало организовать зафронтовую и закордонную работу в местностях, занятых белыми армиями, и в некоторых странах Западной Европы, где имелись «белогвардейские центры». Были приняты решения о дополнениях к нормативным документам, которые касались деятельности ЧК и особых отделов[1361].

Как известно, в Красную армию широко привлекались военные специалисты, без которых в то время невозможно было создать армию регулярного типа. Перешедшие на сторону революции А.А. Брусилов, М.Д. Бонч-Бруевич, И.И. Вацетис, С.С. Каменев, Б.М. Шапошников, А.И. Егоров, В.И. Шорин, М.Н. Тухачевский и многие другие офицеры честно служили в Красной армии[1362].

Нельзя не согласиться с мнением доктора исторических наук А.А. Здановича, что они служили в Красной армии «не за страх, а за совесть», руководствуясь исключительно патриотическими побуждениями. При этом их движущими мотивами были любовь к Отечеству как таковому, а не сочувствие идеологии большевизма. Ничего кроме как воевать, руководить войсками, организовывать боевую и мобилизационную подготовку армии в мирных условиях, они делать практически не умели, да и не хотели. Они желали определенного карьерного роста и статуса, дающего если уж не старые привилегии, то, во всяком случае, разрешение многочисленных социально-бытовых проблем. Но то, что статус и уверенность в хорошей перспективе революция у них отняла, не добавляло добрых чувств к новому режиму[1363].

Опираясь на институт военных комиссаров, советская власть успешно использовала военных специалистов для строительства Красной армии. В.И. Ленин, обосновывая привлечение военспецов в ряды Красной армии, говорил: «Совершенно незачем выкидывать полезных нам специалистов. Но их надо поставить в определенные рамки, предоставляющие пролетариату возможность контролировать их. Им надо поручать работу, но вместе с тем бдительно следить за ними, ставя над ними комиссаров и пресекая их контрреволюционные замыслы»[1364].

Тот же В.И. Ленин утверждал в письме «Все на борьбу с Деникиным!», написанном им от имени ЦК РКП(б): «Нам изменяют и будут изменять сотни и тысячи военспецов, мы будем их вылавливать и расстреливать, но у нас работают систематически и подолгу тысячи и десятки тысяч военспецов, без коих не могла бы создаться та Красная армия, которая выросла из проклятой памяти партизанщины и сумела одержать блестящие победы на востоке»[1365].

В 1918 г. в РККА 76 процентов командиров были царскими офицерами, а «революционных командиров» из рабочих, солдат, бывших унтер-офицеров было всего 12,9 процента[1366].

Вместе с тем среди военспецов были и те, которые выжидали удобного случая для перехода на сторону белых. А были и такие военспецы, которые вступали в Красную армию, уже имея от белогвардейских центров конкретные задания разведывательного и иного подрывного характера. Это признает в своих мемуарах и бывший главнокомандующий Вооруженными силами на Юге России генерал А.И. Деникин: «Московские центры поощряли вхождение в советские военные учреждения и на командные должности доверенных лиц, с целью осведомления и нанесения большевизму возможного вреда».

Недоверие к «бывшим» со стороны особых отделов подогревали и случаи измены, перехода на сторону белых военспецов, занимавших крупные посты в красных войсках – командующих общевойсковых армий, начальников штабов армий и др. По подсчетам историка А.Г. Кавтарадзе, из 62 бывших кадровых офицеров, занимавших в Красной армии в годы Гражданской войны должность командарма, изменили советской власти три человека: командарм-2 Ф.М. Махин, командарм-9 Н.Д. Всеволодов, Б.П. Богословский; из числа офицеров военного времени – 3 человека: командарм-2 А.И. Харченко, командарм-8 А.И. Ратайский, командарм-11 И.Л. Сорокин. Некоторые из них, заранее готовясь к переходу, захватывали с собой важные штабные документы, раскрывая тем самым планы красных на том или ином операционном направлении (Ф.М. Махин, А.И. Харченко, Н.Д. Всеволодов)[1367].

Так, например, всего за неделю – с 26 июня по 3 июля 1918 г. – своей деятельности начальника Уфимского полевого штаба и командующего 2-й армией Ф.Е. Махин[1368] изменил оперативный план штаба, похитил важные документы. При подходе чехословацких войск к Уфе выехал из города со своим адъютантом навстречу командиру Поволжской группы чехословацких войск полковнику С. Чечеку и заявил ему примерно следующее: «Я начальник штаба красных войск в Уфе. Зная о вашем приближении, я разослал все части так, что вы можете войти в город беспрепятственно». Таким образом, Ф.Е. Махин фактически сдал город белым. Причем в Уфе подрывная работа против красных была поставлена на широкую ногу, и не один только Ф.Е. Махин был послан туда белым подпольем[1369].

Были измены и среди офицеров-военспецов, занимавших штабные должности. Например, среди занимавших такую ключевую должность, как начальник штаба армии, изменников оказалось семь человек, из них пять бывших офицеров Генерального штаба (3-я армия – A.Л. Симонов, 7-я – В.Е. Медиокритский и В.Я. Люндеквист, 8-я – В.А. Желтышев и А.С. Нечволодов) и два кадровых офицера (8-я армия – В.В. Вдовьев-Кабардинцев, 12-я армия Каспийско-Кавказского фронта – Д.А. Северин). Среди такой важной категории командного состава РККА, как начальники дивизий, тоже случались измены. Но их было не так уж много, менее одного процента от общей численности начальников дивизий[1370].

Бывший начальник оперативного отдела штаба Северо-Кавказского военного округа А.Л. Носович напрямую был замешан в связях с заговорщиками, готовившими мятеж в Царицыне в августе 1918 г. Удачно избежав расстрела и поспешно уехав из Царицына, он около двух месяцев состоял в распоряжении Главкома. В октябре 1918 г. был командирован в штаб Южного фронта, где на участке 8-й армии перешел к белым, представив генералу Деникину подробную докладную записку о своей деятельности в штабах Красной армии[1371].

В конце мая 1918 г. офицеры – военные специалисты организовали переход на сторону противника 3-го стрелкового полка 1-й Петроградской бригады. На 500–600 офицеров, насчитывавшихся в 3-й армии, за январь – февраль 1919 г. ЧК и ревтрибуналы зафиксировали до 100 «измен», из них около 50 случаев перехода на сторону противника. Штаб 47-й дивизии перешел в Одессе на сторону неприятеля и руководил операциями против красных[1372] и т. д.

Председатель РВСР Л.Д. Троцкий поделил всех военспецов на несколько групп. К первой он отнес тех, кто сознательно стал на сторону новой власти и активно сражался в рядах Красной армии против белогвардейцев и интервентов. Во вторую группу, наиболее многочисленную, входили растерянные и испуганные происходящими событиями бывшие офицеры, в большинстве своем насильно мобилизованные в армию. Это был неустойчивый контингент, «бесхребетная, безыдейная и трусливая часть офицерства». «Лишенный политических взглядов, так называемый “беспартийный” офицер, не разбирающийся в великих событиях, – писал Л.Д. Троцкий, – легко теряется и, наблюдая неудачу на том или другом участке фронта и слыша о неудачах с других участков, легко приходит к выводу, что все потеряно»[1373].

В 1918 г. военные власти и органы ВЧК ввели специальные учеты бывших офицеров. Учетная система постоянно совершенствовалась. При этом наиболее пристальное внимание командование РККА и ОО ВЧК обращало на тех бывших офицеров и военных чиновников, которые ранее служили в царских, белогвардейских и националистических воинских формированиях[1374].

И, как свидетельствуют исторические материалы, неосведомленность органов ВЧК о предыдущей службе офицеров могла привести к тяжелым последствиям. Так, например, в начале апреля 1919 г. Киевской губчека была раскрыта крупная подпольная организация, которую возглавляли полковники Генштаба Н.З. Немирок и Н.В. Ерарский. Эта организация сложилась еще во время нахождения в Киеве Директории. После освобождения города советскими войсками она ушла в подполье. Заговорщики проникали в учреждения, собирали сведения о советских войсках, работе правительственных ведомств, вели антисоветскую агитацию. Родственник Ерарского царский подполковник Киркин устроился на должность помощника начальника отдела артиллерийского снабжения штаба войск Киевского направления и обеспечивал белогвардейских офицеров удостоверениями на право выезда из Киева. По постановлению ЧК от 9 апреля 1919 г. руководители этой организации были расстреляны.

В конце апреля в ВУЧК поступили сведения о том, что в Киеве существует и другая тайная организация, также тесно связанная с монархистами, скрывавшимися в Москве. Она ставила своей целью подготовить в Киеве и по всей Украине восстание против советской власти. Во главе этой организации стоял царский офицер Крылов, который под фамилией Чернявский занял ответственный пост в советском военном ведомстве и, используя служебное положение, стал добывать секретные данные для монархистов. Как только в ЧК были получены сведения о Крылове, за ним было установлено негласное наблюдение. Благодаря принятым мерам он был пойман с поличным. Вместе с Крыловым-Чернявским по этому делу было арестовано еще шесть белогвардейцев[1375].

7 апреля 1919 г. СРКО принял решение об учете всех бывших военных специалистов. В соответствии с этим решением ОО ВЧК объявил 18 апреля учет данной категории военнослужащих по следующим категориям: 1. Бывшие офицеры Генштаба, военные инженеры, артиллеристы, кавалеристы, саперы, минеры, понтонеры, офицеры телеграфных и железнодорожных войск, автомобильных, броневых и радиочастей. 2. Бывшие военные чиновники, служившие раньше в штабах, управлениях и учреждениях Военного ведомства. 3. Медицинские работники: врачи лекарские помощники, фармацевты. С 24 по 31 мая особотдел провел переосвидетельствование медицинских работников, состоявших на службе в учреждениях и лечебных заведениях: Красного Креста, Центропленбежа, железных дорог и др.[1376]

К концу 1920 г. среди командиров Красной армии каждый третий был военным специалистом старой армии. Всего же проходило службу более 100 тыс. бывших офицеров, генералов и военных чиновников[1377]. В этом же году ОО ВЧК подготовил и разослал на места правила фильтрации белых офицеров. Создавались соответствующие учеты, осуществлялась совместная с командованием Красной армии работа с прошедшими фильтрацию лицами, оставленными в рядах армии. Только в последние месяцы 1920 г. более сотни приказов, телеграмм, директив, так или иначе затрагивавших вопрос о белых офицерах, направлены в местные органы безопасности. В это же время особыми отделами фронтов и армий было арестовано 89 бывших белых офицеров. Лишь семь обвинялись в шпионаже, а 67 – в разного рода контрреволюционных действиях[1378].

В то же время особые отделы губчека за шпионаж привлекли к ответственности только 6 военспецов. Даже в условиях Гражданской войны, как отмечает А.А. Зданович, бывшие офицеры подвергались репрессиям не столько за шпионаж, сколько за нелояльное поведение по отношению к новой власти. Идеологически переориентировать большинство из них было задачей нереализуемой. Поэтому было решено увольнять их из Красной армии. На июнь 1920 г. белых офицеров, захваченных в плен и добровольно перешедших на сторону советских войск, насчитывалось до 75 тыс. человек. Из них, по результатам фильтрации, в воинские части Западного и других фронтов направлено более 12 тыс. А к концу 1921 г. в рядах РККА осталось лишь 1975 человек из указанной категории[1379].

20 сентября 1921 г. ВЧК были приняты «Временные правила по вопросам бывших офицеров (белых) и военных чиновников». Учет должен был осуществляться персонально на всех офицеров, где бы они ни находились, и даже «за снятыми с учета бывшими белыми должен быть установлен тайный надзор, т. е. официально считая их полноправными гражданами, негласно следить за их деятельностью». Каждый бывший офицер был обязан заполнить специальную анкету[1380].

В декабре 1921 г. ВЧК издала приказ, уточнявший и развивавший «Временные правила…». В соответствии с ним фильтрационные комиссии подлежали ликвидации, а их дела передавались в окружные особотделы либо в особые отделы губчека. Предлагалось освободить всех бывших «белых», не занимавших должности командиров частей и не принимавших активного участия в борьбе с советской властью. Остальных офицеров и военных чиновников приказывалось заключить в концентрационные лагеря на срок до двух лет. «Белые», демобилизованные из армии и отпущенные из мест заключения, направлялись в распоряжение народного комиссариата труда для устройства на работу. А вот возвратиться в ряды армии и даже быть зачисленным в категорию командиров запаса для «белых» являлось большой проблемой[1381].

В Дальневосточной республике 12 декабря 1921 г. Дальбюро ЦК РКП(б) поручило ГПО и Военсовету Народно-революционной армии произвести тщательный учет бывших белогвардейских офицеров, арестовать явных контрреволюционеров и выслать их в более глубокий тыл.

Например, Амурский облотдел ГПО начал выполнять эту директиву в конце декабря 1921 г. Он провел аресты контрреволюционеров, состоявших на учете, не дав им возможности эвакуироваться из Благовещенска, и принял меры по ликвидации белогвардейских группировок. В результате было репрессировано более 250 человек[1382].

После принятия руководством ДВР и военными органами мер пропагандистского и организационного характера усилился приток на территорию ДВР военнослужащих белогвардейских частей, решивших прекратить борьбу и возвратиться на родину. В связи с этим, для того чтобы не допустить использования указанных лиц во враждебных советской власти целях, военные контрразведчики осуществляли фильтрацию бывших белогвардейцев, прибывавших из Маньчжурии, а также вели их регистрацию. Не прошедших регистрацию не прописывали и не принимали на работу, причем не зарегистрировавшиеся в течение трех дней лица привлекались к ответственности как не явившиеся по призыву[1383].

В годы Гражданской войны нередки были случаи, когда карающая десница пролетарского правосудия опускалась на головы невиновных военнослужащих, честных командиров Красной армии, бывших офицеров, оболганных и оклеветанных доносчиками, недоброжелателями. Достаточно сказать, что аресту и следствию подвергались по обвинению к принадлежности к контрреволюционной офицерской организации бывший главком Вооруженных Сил Республики И.И. Вацетис (полковник старой армии), бывший помощник военного руководителя Высшего военного совета С.Г. Лукирский (генерал-майор старой армии), бывший военрук Северо-Кавказского военного округа А.Е. Снесарев (генерал-лейтенант старой армии), бывший руководитель инженерной обороны Петрограда К.И. Величко (генерал-майор старой армии), помощник начальника организационного управления и центрального управления военных сообщений ПШ РВСР К.И. Бесядовский (полковник старой армии) и др. Названным выше лицам еще сравнительно повезло – после недолгого разбирательства их отпустили и они продолжили свою службу в Красной армии на различных должностях, в основном преподавателями в военных академиях. Начальнику Морских сил Балтийского моря капитану 1-го ранга A. M. Щастному и многим другим повезло меньше[1384].

В первый период Гражданской войны проблеме защиты государственной тайны не уделялось должного внимания. В «Еженедельнике ВЧК» в октябре 1918 г. констатировалось, что результаты работы по ряду оперативных дел свидетельствуют о том, что белогвардейские организации в Москве и других городах осуществляют сбор разведывательной информации, в том числе о советских воинских частях, в широком масштабе. У некоторых арестованных белогвардейцев обнаружены подробные сведения о советских учреждениях и рабочих организациях, с их точными адресами, списками сотрудников и сдужебных телефонов (более важные в стратегическом отношении пункты снабжены планами, а также сведениями о численности охраны, оружия и проч.), а также материалы «о броневиках и их местнахождении, о боевых силах советских полков, о наличии оружия в Арсенале и о складах снарядов»[1385].

Более того, по данным исследователя А.А. Иванова, осведомители военной контрразведки регулярно отмечали, что «красноармейцами и лицами низшего командного состава очень открыто высказываются сведения военного характера о местонахождении штабов, частей войск на фронте и в тылу». Агентурой во многих случаях указывалось на явное злоупотребление своей осведомленностью чинов действующей армии и тыловых частей. Все это создавало благоприятные условия для разведывательной деятельности агентуры противника[1386].

Вместе с тем на Первом Всероссийском съезде особых отделов в декабре 1919 г. среди вопросов, вынесенных на повестку дня, не было ни одного пункта о защите секретов[1387]. Фактически оперативная деятельность органов военной контрразведки по защите секретной информации организовывалась исходя из представлений об этом руководства подразделений и профессионализма оперативных сотрудников. Военнослужащие, разглашавшие секретные сведения, допускавшие нарушения при хранении важных документов, что могло привести к их утрате, имевшие контакты с представителями иностранных государств, отстранялись от занимаемых должностей и иногда предавались суду как изменники.

Например, летом 1919 г. в штабе Южного фронта была выявлена и разоблачена агент польской разведки Гралевич, работавшая машинисткой оперативного отдела. От агентуры чекистам стало известно, что она охотно знакомится с ответственными работниками штаба, которые затем посещают ее квартиру. За женщиной установили наружное наблюдение. Через некоторое время при выходе из ее квартиры был задержан подозрительный человек. Его обыскали и обнаружили телеграммы и документы оперативного характера, а также сведения о расположении советских войск на Южном фронте. Задержанный сознался в принадлежности к польской разведке. Позже выяснилось, что он являлся курьером второго отдела польского Генштаба.

Как указывалось ранее, в рамках работы по делу «Заговор послов» было установлено, что служащий управления начальника военных сообщений Красной армии А.В. Фриде передавал англичанам и французам секретные сведения о передвижении советских войск, за что получал вознаграждение в сумме 600–1000 рублей ежемесячно[1388].

Агент резидента английской разведки в России П. Дюкса бывший полковник Генерального штаба В.Я. Люндеквист, используя свое служебное положение в штабе 7-й армии, сумел передать в штаб генерала Н.Н. Юденича секретную информацию о состоянии обороны Петрограда[1389]. В период советско-польской войны в управлении Западным фронтом чекисты выявили целую резидентуру польской разведки. Польские агенты занимались шпионажем, они информировали национальные спецслужбы о планах советского командования, путали директивы подчиненным фронту частям, задерживали продвижение эшелонов и др.

В Дальневосточной республике в 1921 г. военным отделом Госполитохраны и военным отделением 2-й Верхнеудинской дивизии были разоблачены передававшие секретную информацию представителям Японии начальник административного управления штаба Народно-революционной армии Беляев, сотрудники штаба Рыбинский, Добромыслов, Хренов, командир бригады охраны железных дорог Гак, делопроизводитель управления снабжения Корзун[1390].

Лишь в октябре 1921 г. постановлением СНК был утвержден первый перечень сведений, составляющих тайну и не подлежащих распространению. В этот же день, 13 октября, СНК утвердил и Положение о военной цензуре. Перечень составлявших тайну сведений ВЧК продублировала своим приказом от 17 октября 1921 г. № 345, указав подчиненным органам, что конкретно следует иметь в виду при оценке материалов оперативных и следственных дел по шпионажу[1391].

Перечни секретных сведений являлись тем фундаментом, на котором строились другие меры по защите военной и государственной тайны. Над претворением их в жизнь работали совместно командование, политорганы и особые отделы. Однако если первые действовали по большей части в сфере организации режимно-секретной работы и поддержания ее на должном уровне путем применения административных и дисциплинарных мер, то органы безопасности концентрировали свое внимание на выявлении недостатков, могущих повлечь утрату секретных документов или привести к необоснованному расширению круга допущенных к важной информации лиц[1392].

Организуя работу по защите секретов, в РККА также принимались серьезные превентивные меры относительно иностранных граждан или уроженцев других государств, оказавшихся на службе в Красной армии. Данную категорию военнослужащих чекисты рассматривали с точки зрения возможной оптации, то есть принятия либо подтверждения гражданства иностранного государства, включая и возникшие после революции Эстонию, Латвию, Литву, Грузию, Армению и Азербайджан.

Это не касалось членов большевистской партии, что особо оговаривалось в соответствующих документах. В одном из запросов ВЧК в конце 1920 г. в Полевой штаб Красной армии содержалось требование немедленно устранить от должностей, связанных с доступом к секретным делам, всех не состоящих в РКП(б) эстонцев, поляков, латышей и финнов. А таковых в центральном органе управления РККА набралось более 60 человек. Пример с получившим эстонское гражданство бывшим генералом Д. Лебедевым, работавшим до своего выезда из РСФСР на ответственных постах в Красной армии, подтверждал правильность действий органов безопасности. По данным ИНО ВЧК, по прибытии в Таллин он был подробнейшим образом опрошен в эстонском Генштабе и выдал достаточно много секретных сведений[1393].

Высшие партийно-государственные инстанции хотели иметь всеобъемлющую, максимально точную картину всего происходившего в Красной армии и на флоте. Прежде всего, это требовалось для опреденения степени их лояльности существовавшему режиму. Надеяться на объективные доклады только по военной линии было бы политической наивностью. Выход из ситуации был найден: поручить органам безопасности, работавшим в Красной армии, представлять информацию, дублирующую донесения военных структур. Справедливо считалось, что, будучи независимыми от командования, чекисты смогут докладывать «наверх» о реальном состоянии дел и их информация послужит неким мерилом достоверности сведений, поступающих из других источников, на основе которых принимались важные решения[1394].

По этому поводу председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский неоднократно указывал, что «если мы желаем иметь крепкую и сильную армию, если мы желаем, чтобы она не подвергалась опасному влиянию контрреволюционных сил», то должны изучать настроение армии, то есть изучать настроение военнослужащих, выходцев в основном из крестьян, потому что «армия выражает и не может не выражать тех настроений, которые имеются в крестьянстве»[1395].

Органы военной контрразведки регулярно информировали руководство ведомства и военное командование о состоянии боевой готовности советских войск, обеспеченности частей вооружением, обмундированием, продовольствием и фуражом, содержании и эффективности политической работы в воинских коллективах, моральном состоянии солдат и офицеров, а главное – их отношении к советской власти.

И эта информация действительно была очень востребованна. Так, наркомвоен Л.Д. Троцкий 16 марта 1921 г. своим приказом потребовал «относиться с особой серьезностью к сообщениям особых отделов и чрезвычайных комиссий о ненормальных явлениях… в жизни воинских частей», устранять их и сообщать об этом чекистам[1396].

Органы военной контрразведки принимали активное участие в охране тыла частей Красной армии от подрывной деятельности иностранных и белогвардейских служб, контрреволюционных проявлений.

Весной 1919 г. белогвардейские агенты предприняли попытку вывести из строя железнодорожные мосты и отдельные участки дороги в прифронтовой полосе, примыкавшей к Петрограду. В связи с этим 1 апреля 1919 г. председатель СРКО В.И. Ленин, призвав чекистов повысить революционную бдительность, обязал ВЧК принять самые срочные меры для подавления всяких попыток взрывов мостов, порчи железнодорожного пути и призывов к забастовкам[1397].

Во исполнение указания председателя СРКО в Петроград был направлен заместитель председателя ВЧК Я.Х. Петерс. 2 апреля в газетах было опубликовано предупреждение ВЧК, подписанное Ф.Э. Дзержинским, в котором говорилось: «Ввиду раскрытия заговора, ставящего целью посредством взрывов, порчи железнодорожных путей и пожаров призвать к вооруженному выступлению против Советской власти, Всероссийская чрезвычайная комиссия предупреждает, что всякого рода выступления и призывы будут подавлены без всякой пощады…»[1398]

3 апреля 1919 г. ВЧК издала приказ об усилении борьбы с подрывной деятельностью контрреволюционеров на железных дорогах, потребовав от губернских и других местных ЧК установить бдительный надзор за железнодорожными путями и мостами, а также вспомогательными железнодорожными зданиями (депо, водокачками, продовольственными складами и т. д.), имеющими стратегическое значение, чтобы не дать возможности контрреволюционным, белогвардейским бандам остановить движение поездов; ко всем лицам, пойманным на месте преступления, применять самую суровую кару[1399].

31 мая 1919 г. В.И. Ленин и Ф.Э. Дзержинский в целях мобилизации трудящихся на борьбу с контрреволюцией обратились к железнодорожникам, политработникам воинских частей, к рабочим и крестьянам с воззванием «Берегитесь шпионов!» и призвали их встать на защиту советской власти, подняться на борьбу со шпионами и белогвардейскими предателями, удвоить бдительность и предосторожность, принять меры по выслеживанию и поимке шпионов и белогвардейских заговорщиков[1400].

В этой связи 15 июня ЦК РКП(б) обязал ОО ВЧК организовывать на всех фронтах, в первую очередь на Западном и Южном, тщательную проверку командного состава, железнодорожных служащих, технического персонала[1401].

25 декабря 1919 г. ОО ВЧК утвердил «Инструкцию по организации контроля за лицами, следующими в пределы и из пределов прифронтовой полосы». В соответствии с этой Инструкцией в пределах фронтовой полосы создавались военно-контрольные особые пункты, на которые возлагалась проверка документов у лиц, следовавших в пределы прифронтовой полосы. Они должны были также следить за правильностью движения на железных дорогах и водных путях, и особенно за передвижениями воинских эшелонов и грузов; надежностью охраны железнодорожных мостов и других сооружений, имевших то или иное значение для передвижения войск и военных грузов; состоянием подвижного состава железнодорожного и водного транспорта, его своевременной подачей.

Принимаемые меры не были излишними. 30 марта 1919 г. в прифронтовой полосе под Коростенем на Украине были задержаны два подозрительных лица, один из которых на допросе сознался, что он – А. Андриенко – разведчик главного штаба петлюровской армии и послан в Киев для связи с подпольной группой. Андриенко согласился сотрудничать с чекистами и помочь раскрыть петлюровские ячейки. По распоряжению начальника особого отдела 1-й Украинской советской армии Ф.Т. Фомина вместе с Андриенко на конспиративные явки петлюровцев был направлен чекист Суярков, которому предстояло сыграть роль петлюровского контрразведчика. На явочной квартире в доме профессора Яхонтова Суярков встретился с петлюровской резиденткой К. Сперанской, которая информировала его о своей организации, после чего и была Суярковым арестована. Полученные данные позволили раскрыть в Киеве крупную петлюровскую организацию, во главе которой стояли бывший редактор петлюровской газеты «Трибуна» доктор Бийский и Сперанский, а также проникший в наркомвоен Украины петлюровец Павловский, снабжавший Петлюру секретными сведениями. Чекисты установили в Киеве широкую петлюровскую сеть, выявили ее агентов и в апреле 1919 г. арестовали многих ее участников. Тем самым были сорваны планы С.В. Петлюры захватить Киев с помощью крестьянского восстания в тылу Красной армии[1402].

Как уже отмечалось, с началом советско-польской войны активизировалось антисоветское подполье – особенно в западных районах страны и на Украине. В ряде циркулярных писем и приказов ВЧК потребовала как можно быстрее освободить тыл действующей армии от враждебных элементов, а СТО принял решение, согласно которому все те, кто без надлежащего разрешения НКИД и ОО ВЧК пытался перейти через границу, рассматривались как иностранные шпионы и привлекались к ответственности по законам военного времени[1403].

19 мая 1920 г. в газете «Известия»[1404] было опубликовано сообщение о результатах расследования взрыва артиллерийского склада, произошедшего 9 мая. В сообщении указывалось, что в результате расследования ОО ВЧК был арестован ряд ответственных сотрудников главного артиллерийского управления и главного военно-инженерного управления, а также администрации складов Военного поля в Москве.

Военные контрразведчики Западного фронта совместно с сотрудниками местных ЧК, как указывалось выше, смогли достаточно быстро очистить прифронтовую полосу от контрреволюционного и националистического подполья. Серьезный удар был нанесен по шпионско-диверсионным группам ПОВ. В Киеве чекисты арестовали около двухсот человек, среди них 30 руководящих работников ПОВ, были изъяты шпионские материалы о дислокации частей Красной армии. В Одессе была ликвидирована организация ПОВ, в которую входило более ста человек – они имели связи с бароном П.Н. Врангелем и Румынией. Филиалы организации были выявлены в Харькове, Житомире, Минске, Смоленске и других городах[1405].

Фронтовые контрразведчики действовали с переменным успехом. Во время первого наступления польских войск в тылу Юго-Западного фронта активно действовала польская агентура, стремившаяся ослабить боеспособность советских частей. Утром 23 апреля 2-я и 3-я галицийские бригады, занимавшие оборону на участке 14-й армии, подняли антисоветский мятеж, для ликвидации которого командование было вынуждено использовать все резервы 14-й и часть резервов 12-й армии. Кроме того, в тылу Юго-Западного фронта действовали различные повстанческие отряды от сельской самообороны до формирований, выступавших под политическими или националистическими лозунгами. Для ликвидации этих отрядов советскому командованию приходилось выделять значительные силы. Например, только из 12-й армии на подавление восстаний направили 8 экспедиционных отрядов по 150–200 человек в каждом[1406].

Для очищения тыла Юго-Западного фронта от различных повстанческих отрядов на пост начальника тыла фронта был назначен Ф.Э. Дзержинский. Председателем ОО ВЧК назначили В.Р. Менжинского (не позднее 21 июля 1920 г.). 23 июля президиум ВЧК отпустил ему 1 млн рублей авансом для вновь организованной ЧК в занятых Красной армией «областях в Западном крае». 13 августа Дзержинский предложил В.Р. Менжинскому мобилизовать всех поляков-особистов «для работы в армиях Польфронта». Прибывшие вместе с Дзержинским 1400 чекистов и бойцов войск внутренней охраны вместе с партийными организациями и местным населением весной и летом 1920 г. смогли ликвидировать немало агентов противника на Украине. Это позволило обеспечить безопасность тыла фронта, что явилось одним из важных условий успешного решения поставленных перед ним задач. В начале сентября должность начальника тыла была ликвидирована, 20 сентября пленум ЦК РКП(б) постановил демобилизовать Ф.Э. Дзержинского и возвратить его на работу в ВЧК.

В работе особистов, впрочем, имели место и очевидные случаи бездействия и преступной халатности. Диверсия противника на артиллерийской базе военного городка в г. Вязьме, в результате которой были уничтожены находившиеся там военные склады, вызвала разбирательство дела на месте выездной сессией Реввоентрибунала Республики, что случалось в исключительных случаях. 29 августа 1920 г. РВСР объявил в приказе итоги следствия и судебного разбирательства: целый ряд должностных лиц был расстрелян. Первым в списке приговоренных стоял начальник особого отделения, который нес ответственность, конечно, не только за бегство во время пожара, но и за процветание халатности в прифронтовом городке Западного фронта[1407].

Одним из направлений деятельности органов военной контрразведки было контрразведывательное обеспечение Региструпра ПШ РВСР (Разведупра Штаба РККА), его фронтовых и армейских органов.

Данное направление работы возникло, когда начальником Региструпра в сентябре 1919 г. стал бывший начальник особого отдела 3-й армии Т.П. Самсонов. Изучив работу центрального аппарата военной разведки и ее фронтовых органов, он пришел к выводу о необходимости более тесного контакта с ОО ВЧК по обеспечению конспирации конкретных мероприятий, проводившихся как в стране, так и за рубежом[1408].

Так, в связи с неединичными случаями задержания особыми отделами агентов органов военной разведки 27 января 1920 г. ОО ВЧК издал приказ № 8, который урегулировал порядок пересечения демаркационной линии агентами регистрационного управления и подчиненных ему организаций. Особорганам предписывалось выдавать переходившим линию агентам отдельные пропуска, на основе которых и осуществлять их пропуск.

20 июня 1921 г. на основе соглашения комиссара Штаба РККА С.С. Данилова и заместителя председателя ВЧК И.С. Уншлихта была создана комиссия по проверке Разведупра.

В результате своей работы комиссия пришла к выводу, что необходимо принять неотложные меры по сохранности сведений, составляющих государственную тайну, и организовать внутреннее агентурное наблюдение за сотрудниками как самого управления, так и его подчиненных органов. Вопрос о результатах работы комиссии был рассмотрен на заседании коллегии ВЧК 28 июля 1921 г. С докладом выступил Ф.Э. Дзержинский, что свидетельствовало о существенной важности вопроса. Было решено поручить заместителю председателя ВЧК И.С. Уншлихту, не так давно прибывшему с Западного фронта, где он руководил разведывательной работой, в двухнедельный срок лично ознакомиться с деятельностью Разведупра, пересмотреть его личный состав и агентуру для удаления не внушавших доверия лиц, провести другие организационные мероприятия и т. д.

Необходимые меры были приняты, но самое главное, что взаимодействие ВЧК и Разведупра стало более продуктивным. Для координации разведывательной и контрразведывательной деятельности начальник управления вводился по должности в коллегию ВЧК с правом решающего голоса[1409].

Усиление контрразведывательных мер в отношении органов военной разведки дало свои плоды. Так, в феврале 1921 г. органами военной контрразведки НРА была вскрыта подпольная белогвардейская организация в штабе 2-й Амурской армии в Хабаровске. В нее входили заместитель начальника регистрационного отдела бывший штабс-капитан Федоров-Брюханов, начальник оперативного отделения Невяский и др.[1410]

Летом 1921 г. военным отделом Госполитохраны ДВР за шпионаж в пользу Японии был арестован начальник разведывательного отделения оперативного управления штаба главнокомандующего всеми Вооруженными силами ДВР А.П. Колесников[1411].

Кроме этого чекисты сосредоточились на одном из самых неблагополучных аппаратов Разведупра – разведотделе штаба войск Украины и Крыма и совместно с представителями от А.Я. Зейбота занялись детальным изучением состояния дел.

Непосредственным поводом к проверке стали заявление в ЦК РКП(б) и в ВЧК от бывшего сотрудника военной разведки на Украине И. Визгирда и материалы следствия ВУЧК по делу заведующего пограничными пунктами переправ на советско-румынской границе некоего Лихого Барбалата, бывшего до революции маклером, а при Врангеле работавшего в белогвардейской контрразведке.

Проверка разведотдела штаба войск Украины и Крыма выявила серьезные нарушения в обеспечении режима секретности и факты хищения государственных средств. В результате начальника отдела Б. Северного (Юзефовича) сняли с занимаемой должности и уволили из рядов РККА[1412].

В ходе работы комиссии выяснилось, что следует формализовать взаимодействие аппаратов Разведупра и органов ВЧК. Проект соответствующего приказа был подготовлен заместителем начальника военной разведки, бывшим начальником ОО 15-й армии Западного фронта Я. Берзиным и согласован заместителем председателя ВЧК И. Уншлихтом[1413].

С окончанием в начале 1920 г. основных военных операций в европейской части России у советской власти появилась возможность хоть как-то преодолеть неимоверную разруху, которую переживала страна, облегчить исключительно тяжелое экономическое положение населения. Часть вооруженных сил сразу же была переведена на «трудовой фронт». Шесть армий – примерно треть от общего состава входивших в состав РККА – были преобразованы в трудовые, подчиненные РВСР и СРКО. Особые отделы в этих армиях сохранялись[1414].

В связи с этим 3 февраля 1920 г. на открытии IV конференции губернских ЧК Ф.Э. Дзержинский озвучил смену приоритетов и в деятельности ВЧК: «На наших фронтах положение коренным образом видоизменилось таким образом, что мы в состоянии нашу боевую Красную армию превратить в армию труда… В настоящее время центр тяжести переносится на экономическую жизнь»[1415].

21 августа 1921 г. был издан приказ ВЧК «О работе органов ВЧК в Красной армии», который обязывал особистов и сотрудников других чекистских аппаратов ограждать армию от контрреволюционного воздействия, сурово карать хищения и злоупотребления, помогать усилению политработы в частях, пресекать в корне всякие попытки контрреволюционной агитации среди красноармейцев. В декабре 1921 г. подоспела директива «О задачах особых отделов в связи с политическим моментом», подписанная заместителем начальника секретно-оперативного управления ВЧК Г.Г. Ягодой, она ставила как основную задачу «обслуживать Красную армию, следя, прежде всего, за ее политическим настроением». В условиях плохого снабжения войск, сокращения числа коммунистов в РККА, слабости политической агитации в красноармейской массе и в среде командного состава возникала угроза стихийных акций антибольшевистского характера.

По большому счету, все указанные выше и другие директивы во многом оставались лишь на бумаге. В ходе ряда инспекторских проверок было установлено, что дело осведомления поставлено из рук вон плохо, и в результате особые отделы «далеко не все знают, чем живет и дышит Красная армия, и не всегда могут дать истинную характеристику части»[1416].

Органам военной контрразведки приходилось также бороться с дезертирством, которое представляло большую угрозу, особенно в период решающих боев на фронтах Гражданской войны. Многие дезертиры уходили в леса, объединялись в крупные вооруженные отряды – «зеленую армию». Они громили местные Советы, грабили магазины и склады, убивали коммунистов.

О масштабах работы, проведенной в этом направлении, свидетельствуют, например, следующие данные. В Тверской губернии за время с 28 сентября по 12 октября 1919 г. было задержано 5430 дезертиров, по Московской губернии с 16 по 23 сентября – 3329 дезертиров и т. д.[1417]

В сводке ВЧК № 13 за период с 16 по 22 июля 1919 г. докладывалось в вышестоящие инстанции, что во Владимирской губернии насчитывается около 13 300 дезертиров, для борьбы с которыми принимались соответствующие меры[1418].

Дезертирство имело место и в ряде других губерний. Так, председатель Донецкой губчека в своем докладе ОО при ревкоме Украины за период с 23 февраля по 9 марта 1919 г. указывал, что дезертиров в губернии значительное количество, к ним присоединяются перебежчики из Добровольческой армии, а поэтому не исключена возможность выступления банд из числа дезертиров[1419].

Борьбу с бандитизмом и дезертирством органы ВЧК вели методом открытого подавления с привлечением в отдельных случаях не только войск ВЧК, но и частей Красной армии.

Насколько важна была борьба с бандитизмом и дезертирством в целях укрепления тыла страны, создания нормальных условий для налаживания хозяйственной деятельности местных органов советского государственного аппарата, свидетельствуют некоторые итоги борьбы с этими преступлениями.

Так, к началу 1921 г. в результате борьбы с бандитизмом только на Украине было захвачено: 5 артиллерийских орудий, 286 пулеметов, 2662 винтовки, 360 револьверов, 328 сабель, 356 тачанок, 1810 лошадей. Кроме того, сдано добровольно явившимися бандами в результате проведенных ЧК мероприятий по их разоружению: 177 пулеметов, 8898 винтовок, 3392 револьвера, 670 сабель, 169 бомб и около полутора миллионов патронов[1420].

В результате действий чрезвычайных комиссий и местных органов власти к концу 1920 г. во многих центральных губерниях России массовые бандитские выступления и дезертирство в основном прекратились.

Военные контрразведчики участвовали в изъятии оружия и боеприпасов у гражданского населения, передавая их войскам, что способствовало повышению боеспособности красных частей.

Это направление деятельности было инициировано еще 25 июня 1918 г., когда председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский подписал приказ об изъятии оружия у населения: всем лицам, не имевшим права и разрешения от органов власти на ношение и хранение огнестрельного и холодного оружия, взрывчатых веществ, бомбометов, кортиков, пулеметов, патронов, пулеметных лент, биноклей, бомб и пр., было предложено доставить всё упомянутое выше в ВЧК в двухнедельный срок со дня опубликования приказа. Все губчека были обязаны издать такой же приказ по уездам, волостям, селам и деревням «о разоружении богатеев, мужиков кулаков, попов, правых эсеров и меньшевиков»[1421].

В период Гражданской войны наряду с выполнением своих главных задач военные контрразведчики, как и сотрудники местных ЧК, выполняли и другие задания правительства: в частности, привлекались к борьбе с эпидемиями, которые на почве голода, отсутствия медикаментов, мыла и белья разрастались до небывалых размеров. Особым отделам предлагалось контролировать и то, как командиры и начальники следят за санитарным состоянием казарм, госпиталей, эвакопунктов, воинских эшелонов, оказывать содействие органам здравоохранения в организации санитарных кордонов[1422].

Белогвардейские генералы создавали органы военного управления вооруженных формирований по образцу и подобию штабов русской армии периода Первой мировой войны. Структурными подразделениями фронтовых, армейских и окружных штабов являлись контрразведывательные отделения, осуществлявшие функции борьбы со шпионажем как на фронте, так и в тылу. Однако после разгона временным правительством Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов государство и армия оказались беззащитными перед подрывной деятельностью деструктивных сил. Новые власти спохватились и возложили на контрразведку функции политического розыска. Не только в армии, но и в государстве. Эти же функции сохранились за КРО и в белых армиях. Они остались без изменений даже при воссоздании А.И. Деникиным и А.В. Колчаком территориальных органов безопасности. Таким образом, на небольшие по штату отделения армейской контрразведки возлагались задачи государственного масштаба. Поэтому, в отличие от особых отделов ВЧК, КРО штабов белых армий не имели возможности заниматься только обеспечением безопасности воинских формирований.

Об их противодействии иностранным и советским спецслужбам шла речь во втором параграфе этой главы. Здесь мы обратим внимание на один из аспектов контршпионажа – защиту военных секретов.

Ей в армейских штабах уделялось мало внимания. Например, на телеграфе штаба Западной армии отсутствовал негласный контроль за лицами, допущенными к работе с секретной корреспонденцией. Всякий офицер и чиновник, даже из других отделов, могли послушать все новости, пришедшие на телеграф, которые расшифровывались в присутствии посторонних. Недаром при аресте и обыске у одного из большевистских агентов нашли копии телеграмм военного характера[1423]. Об этом факте контрразведчики докладывали командованию, но были ли предприняты конкретные меры по защите тайн в штабах, однозначно ответить трудно.

Контрразведка испытывала трудности в защите не только военных секретов в армейских штабах, но иногда даже своих собственных. Например, агенту Реввоенсовета Восточного фронта удалось собрать сведения о контрразведке при штабе Волжской группы, входившей в состав 3-й армии, которые были изложены в докладе помощника начальника информационного отдела Региструпра Полевого штаба РВСР. В документе приводятся сведения об организации контрразведки группы, перечисляются фамилии сотрудников КРО, указываются их воинские звания[1424].

Одним из каналов утечки секретных сведений контрразведчики справедливо называли болтливость военнослужащих. Этот порок был присущ не только армейским солдатам и офицерам, но даже сотрудникам спецслужб. «До моего сведения дошло, что некоторые служащие вверенной мне службы болтают полученные по службе сведения, – фиксировал случаи разглашения секретной информации М.К. Рындин. – Требую прекратить болтовню, в противном случае виновных без сожаления предам суду»[1425].

По мере возможности командование и спецслужбы старались оградить армию от разлагающего влияния противника. В первую очередь руководством контрразведки обращалось внимание на борьбу с большевистскими и эсеровскими агитаторами.

Большевики хорошо понимали роль идеологического воздействия на массы, поэтому создали разветвленную систему политической пропаганды среди войск белогвардейцев, интервентов и местного населения. Тайно появляясь в населенных пунктах, агитаторы распространяли слухи о крупных победах большевиков, призывали кончать Гражданскую войну и уклоняться от мобилизации. Значительный успех имела агитация среди дезертиров и солдат, чьи части оказались расквартированными вблизи их родных сел. Итогом такой разрушительной работы являлось дезертирство, отказ нести службу, а в некоторых случаях и восстания. По признанию начальника КРП Всевеликого войска Донского, большевистская агитация способствовала развалу Донской армии, принявшему «грозные размеры»[1426].

Поскольку контрразведчики проявляли повышенное внимание к лицам мужского пола, вместо них в белогвардейский тыл направлялись подростки, инвалиды, а также женщины, которые, следуя за солдатами в качестве их жен, сеяли замешательство, частные неудачи белогвардейцев преподносили в преувеличенной форме, что пагубно влияло на настроение войск. В результате такой пропаганды во вновь сформированных частях чувствовалась дезорганизованность, были случаи отказа идти в бой, а также убийства своих командиров[1427]. «Советская пропаганда, пожалуй, самое страшное оружие», – констатировала деникинская газета «Жизнь» в 1919 г.[1428]

Успехи советской агитации руководители деникинских спецслужб не без основания объясняли усталостью населения от войны, удорожанием жизненного уровня, победами красных частей и разочарованием в помощи союзников[1429].

Активно работали большевистские агитаторы и на Севере России. Результатом их деятельности в январе – феврале 1919 г. стало падение дисциплины в войсках белогвардейцев и интервентов. В частях участились случаи дезертирства и перехода солдат на сторону красных, иногда целыми подразделениями.

ВРС не только фиксировала факты активной деятельности большевистских агитаторов в войсках, но и по мере возможности ей противодействовала. Иногда успешно. Так, весной 1919 г. отделение военно-полевого контроля Онежского района раскрыло большевистскую группу из 7 человек, занимавшуюся разведкой и агитацией среди русских солдат и союзников[1430].

Во второй половине марта 1919 г. военные власти получили сведения о существовании в Архангельске подпольной солдатской организации. В результате были задержаны, а затем расстреляны чины военно-контрольной команды Пухов и Шереметьев, солдаты 1-го Северного стрелкового полка и 1-го автомобильного дивизиона. За подготовку перехода на сторону противника контрразведка арестовала солдат 2-го отдельного артиллерийского дивизиона. Спецслужбы раскрыли заговор в 7-м Северном полку[1431].

Тем не менее принимаемые военным контролем меры не смогли предотвратить развал армии. В апреле под влиянием большевистской пропаганды 300 солдат 3-го Северного стрелкового полка перешли на сторону красных. В ночь с 6 на 7 июля вспыхнул мятеж в районе Топса-Троица в первом батальоне Дайеровского полка, сформированном из пленных красноармейцев и заключенных губернской тюрьмы[1432]. Совместными действиями интервенты и белогвардейцы подавили восстание.

Особенно чувствительным ударом для союзников и белогвардейцев было восстание солдат 5-го Северного стрелкового полка, которые, арестовав весь офицерский состав, с оружием перешли на сторону Красной армии. Органы контрразведки оказались не в состоянии противодействовать организации восстаний: на Пинеге в 8-м полку, затем на Двине в Славяно-британском легионе, в 6-м полку на железной дороге.

Однако выявление большевистских подпольных групп и аресты коммунистов не могли воспрепятствовать волне восстаний в частях и массовым переходам солдат к противнику, приведших к срыву наступления белых.

В начале января 1920 г. был раскрыт заговор солдат Шенкурского батальона, подговаривавших офицеров своей части не подчиняться приказам правительства. В Архангельске сотрудники военно-регистрационной службы обезвредили большевистского агента, выдававшего себя за белого офицера-перебежчика[1433].

6 февраля 1920 г. контрразведка, получив сведения от лежавшего в лазарете матроса, раскрыла заговор в одной из морских рот Железнодорожного фронта. Целью этой подпольной группы, связанной с большевистской организацией в 3-м Северном стрелковом полку, было открытие фронта в момент наступления частей Красной армии. 11 заговорщиков арестовали, однако их сообщники в полку сумели поднять восстание и перешли на сторону противника. В ходе наступления частей 6-й армии фронт был прорван на одном из самых важных участков[1434]. 19 февраля Архангельск заняли красные.

Возглавлявшие армейские органы безопасности Колчака бывшие жандармские офицеры прекрасно понимали, что за армией нужен пристальный негласный надзор.

В Сибири политические взгляды генералитета и офицерства были весьма пестрыми: скрытые сторонники монархии, приверженцы Учредительного собрания и Земского собора, казачьи сепаратисты и лица, придерживавшиеся проэсеровских взглядов. Правые офицерские круги и казачество в ноябре 1918 г. сместили власть Директории. Придя к власти, А.В. Колчак в одном из своих первых приказов отмечал: «Все офицеры, все солдаты, все военнослужащие должны быть вне всякой политики… Всякую попытку из вне и внутри втянуть армию в политику приказываю пресекать всеми имеющимися в руках начальников и офицеров средствами»[1435].

4 марта 1919 г. Совет министров отменил постановление Временного Сибирского правительства от 23 августа 1918 г. «Об устранении армии от участия в политической жизни» и утвердил ограничения по участию в политической и общественной жизни. Военнослужащим запрещалось: состоять в политических организациях; присутствовать на собраниях, где обсуждались политические вопросы; участвовать в противоправительственной агитации; публично произносить речи и суждения политического характера; принимать участие в митингах и сходках; состоять на службе в городских, земских и других общественных учреждениях; заниматься литературной деятельностью без разрешения своего начальства[1436].

Подавляющее большинство белых офицеров поддерживали идею «непредрешения» и по своей сути являлись аполитичными. Однако неправильным было бы представлять таковым весь офицерский состав колчаковской армии. В ней служили офицеры монархических взглядов, как радикальных, так и умеренных, а также сторонники социалистических и либеральных идей.

Сам же Верховный правитель, по оценкам историка Е.В. Волкова, «был близок к идеям либерализма, занимая центристские позиции среди различных политических течений в лагере белых»[1437]. Такая позиция адмирала не находила поддержки у монархистов, которые между собой говорили о нем, что «это не та фигура, “выскочка”, продвинутый англичанами и вместе с ними болтающий что-то о народовластии, демократии и т. п.»[1438].

По свидетельству председателя Совета министров П.В. Вологодского, в феврале 1919 г. чинами ведомства внутренних дел была раскрыта ячейка офицеров-монархистов, группировавшихся вокруг редакции газеты «Русская армия», в которой они «будировали» идеи монархизма. В качестве будущего правителя они выдвигали Рюриковича по происхождению А.А. Кропоткина[1439].

В оперативной разработке контрразведки находилась группа офицеров, разделявшая взгляды монархистов и поддерживавшая контакты с их представителями. Как выяснилось в ходе наблюдения, их «оппозиционная» деятельность сводилась к пьяным застольям, бесчинствам, нарушению общественного порядка и исполнению в нетрезвом виде императорского гимна «Боже, царя храни!».

Против таких офицеров контрразведка ограничивалась мерами предупредительного характера. После проведенного дознания виновных сажали на гауптвахту или отправляли на фронт. Случались и понижения в чине[1440].

В первой половине 1919 г. контрразведка докладывала о возникшем антагонизме между «фронтовиками» и «тыловиками», засевшими в многочисленных штабах и канцеляриях. Само существование «тыловиков» вызывало озлобленность среди фронтовых офицеров по отношению к высшему командованию. Контрразведчики информировали командование об упорных разговорах о необходимости смещения А.В. Колчака и возможной его замене Д.Л. Хорватом, от которого они ждали лучшего отношения к нуждам армии. Многим радикально настроенным офицерам адмирал казался слишком «левым». «Такие офицеры высказывались за абсолютную диктатуру, что шло вразрез с общей политикой Колчака…», – пишет историк А.А. Мышанский[1441].

В отличие от офицеров, среди солдат, служивших во фронтовых частях, наблюдалось более лояльное отношение к колчаковскому режиму, подтвержденное анализом перлюстрированных контрразведкой писем[1442]. Солдаты-тыловики в большей степени демонстрировали антиправительственные настроения, о которых контрразведка также докладывала командованию[1443].

Отношение военнослужащих к властям в большинстве случаев объяснялось не их политическими взглядами, а состоянием материального обеспечения воинских частей. Как свидетельствуют многие источники, жизненный уровень большинства младшего и среднего офицерского состава оставался невысоким. Получаемого денежного довольствия, выплачиваемого с задержкой, не хватало, чтобы прокормить себя и свои семьи. «Не имея возможности купить и не получая обмундирования от интендантства (за отсутствием такового), немало из числа офицеров ходят в дырявых сапогах и заплатанных брюках, – указывал в докладе начальник контрразведки 2-го Степного Сибирского корпуса в мае 1919 г. – Думая серьезно воссоздать армию, необходимо поставить в человеческие условия жизнь офицера, ибо без него не может быть и не будет армии в настоящем смысле этого слова»[1444].

Однако «поставить в человеческие условия жизнь офицера» командование оказалось не в состоянии из-за неорганизованности, коррупции и хаоса в системе военного управления. Офицеры компенсировали нехватку жалованья казнокрадством, продовольствия – грабежом крестьян, присвоением трофеев, тем самым превратились в мародеров и торгашей. Попытки командования бороться с этим позорным явлением не привели к положительному результату.

Негативно отразилась на боеспособности колчаковской армии усталость офицерского состава от войны. По воспоминаниям некоторых участников событий, после сдачи Омска «все чаще и чаще отчаяние закрадывалось в душу армии. Все чаще и чаще произносилось слово “мир”, проносилась мысль, что “большевики уже не те”»[1445]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что не верившие своему командованию офицеры в ноябре 1919 г. организовали мятежи с целью прекращения Гражданской войны, заключения мира с большевиками. Новониколаевское и красноярское выступления контрразведке не удалось предотвратить.

Неудовлетворительное материальное обеспечение в большей степени вызывало недовольство среди солдат – насильно мобилизованных в армию крестьян, мещан, рабочих и бывших красноармейцев. За власть, которая не могла их одеть, обуть и накормить, они воевать не хотели, поэтому частым явлением становилось дезертирство и переход на сторону противника. Поскольку самовольное оставление частей в колчаковской армии приобрело большие масштабы, контрразведывательные органы привлекались к выявлению и задержанию дезертиров. Например, за «один зимний месяц 1919 г. колчаковские органы безопасности и военнослужащие Волжской группы генерала В.О. Каппеля задержали около 400 дезертиров, из которых 27 было приговорено к расстрелу»[1446]. Вооруженные дезертиры грабили население, чем настраивали жителей против белой власти и армии.

В сводке контрразведки по Ижевско-Воткинской бригаде отмечалось дезертирство чинов с лошадьми и оружием. Чтобы его прекратить, командир Ижевского полка с согласия командира корпуса распорядился подать докладную записку желающим уволиться с военной службы[1447].

По докладам контрразведки, в частях 2-го корпуса было заметно недовольство солдат из-за недостатка обмундирования. Многие думали о переходе к красным. 24 июля 1919 г. к красным из 81-го полка перешло 304 солдата. Уличенные агитаторы были преданы военно-полевому суду. После расстрела 99 человек настроение солдат изменилось к лучшему[1448].

Однако контрразведке не всегда удавалось предотвращать переход солдат на сторону противника. Одна из причин заключается в том, что командование не давало необходимого времени на работу среди прибывающего пополнения, стремясь поскорее отправить части на фронт, чтобы остановить напор противника. Так, после доукомплектования 1-го Волжского армейского корпуса бывшими военнопленными и мобилизованными крестьянами, контрразведка выявила большевистскую организацию, после чего ходатайствовала перед командованием не отправлять корпус на фронт, чтобы полностью обезвредить подполье. Однако Ставка пренебрегла данными контрразведки, в результате чего в первом же бою наблюдался массовый переход солдат на сторону красных[1449].

Из-за голода, недостатка обмундирования, усталости от непрерывных боев и маршей, а также под воздействием большевистской агитации солдаты убивали своих офицеров и массово переходили на сторону красных.

Не смогла контрразведка предотвратить произошедший 1–2 мая 1919 г. бунт в 1-м Украинском курене имени Тараса Шевченко, в результате которого на сторону противника перешло около 3000 солдат при 11 пулеметах и 2 орудиях. В июне на сторону красных, перебив офицеров, перешли два батальона 21-го Челябинского горных стрелков полка. В конце июня под Пермью без боя красным сдались два полка – 3-й Добрянский и 4-й Соликамский[1450].

Отступление колчаковских армий в конце 1919 г. еще больше усугубило ситуацию в войсках. Контрразведчики отмечали брожения в 29-м стрелковом полку под воздействием открытой агитации в пользу советской власти, готовые перерасти в вооруженное восстание. В 33-м Сибирском полку даже офицерами восхвалялась служба у большевиков, а солдаты высказывали недоверие к правительству[1451].

Таким образом, информация спецслужб о причинах негативного отношения личного состава армии к политике колчаковского режима не была реализована правительством, что в определенной степени негативно отразилось на ее боеспособности. Силовые меры, предпринимавшиеся контрразведывательными органами в отношении дезертиров и прочих преступных элементов, к концу 1919 г. не давали желаемых результатов. Солдаты и офицеры, уставшие от затянувшейся войны, уже не могли оказывать сопротивление наступавшим частям Красной армии, что оказало немаловажное влияние на исход Гражданской войны в Сибири в 1920 г.

Однако другие белогвардейские государственные образования не имели возможности осуществлять постоянный контроль над своими армиями силами контрразведки, ресурсы которых были в основном задействованы на борьбе с противником. Для решения этой задачи на Юге России прибегали к помощи разведывательной организации «Азбука», которая в круг освещаемых вопросов включала и армию, информируя командование ВСЮР «о злоупотреблениях и ненадлежащем исполнении обязанностей»[1452].