Бой за передовые позиции

Бой за передовые позиции

В эту ночь на передовых позициях несли службу подразделения трех полков: пикет 49-го (лейтенант Конолли) был передовым, пикет 95-го (майор Чемпион) располагался ближе к основным позициям. Немного в стороне находился пикет 30-го (капитан Этшли) полка. Каждый из них насчитывал примерно роту солдат, собранную от разных рот полка. Пикет Чемпиона был сильнее остальных — имел две роты: одну от 95-го, другую — их 41-го полков.

Сражение началось необычно. Привыкшие уже к ночным вылазкам русских союзники с удивлением наблюдали вышедшую из города колонну войск, которая к часу дня прошла Килен-балку.

Пока еще ничего не предвещало опасности: «Утро 26-го было особенно красивым и светлым. Всю предыдущую ночь и все то утро в Севастополе стояла большая суматоха: слышались шум людей и звон колоколов, наблюдалось движение огромных масс. 2-я дивизия построилась где-то во время завтрака, получив сообщение о том, что русские наступают, но спустя какое-то время все стихло и солдаты получили приказ разойтись».^{1116}

^{Генерал-лейтенант Федор Григорьевич Левуцкий. В 1854 г. — генерал-майор, командир 2-й бригады 12-й пехотной дивизии.}

Одновременно подняли кавалерию: «…Ночью 26-го, когда все мы улеглись в наших палатках, послышался неистовый топот скачущих по равнине лошадей; зазвучала мощная канонада; весь лагерь был поднят по тревоге. «Сбор! Сбор!».^{1117}

Солдат такое упорство русских наносить каждый день по удару удивило, некоторые даже объясняли это религиозным фанатизмом и дремучим русским

увлечением алкоголем: «…Не успела победоносная кавалерия убрать сабли в ножны после стычки с врагом, как 10000 обезумевших от пьянства и религиозного фанатизма русских при поддержке тридцати орудий предприняли вылазку в наш лагерь. Впоследствии это дело называли «маленьким инкерманом» — настолько жестокой была борьба».^{1118}

Сначала англичане решили, что идет подкрепление к Липранди,^{1119} но дальнейшее заставило их пересмотреть свои предположения. Русские внезапно изменили направление и вскоре явственно обозначили намерение атаковать участок дивизии Эванса. Скрытые от неприятельских глаз, наши сумели проделать перестроения незаметно от англичан, которые, поздно заметив угрозу, стали наскоро стягивать свои силы вправо к почтовой дороге.

Чемпион ответственно исполнял свой долг: внимательно инспектировал аванпосты своего полка, находил время, чтобы сменить других солдат в траншеях. На предложения «чаще о себе заботиться» он отвечал: «Очень скоро мы возьмем Севастополь и тогда сможем отдохнуть со всеми удобствами».^{1120}

Он разделял опасения и предостережения Эванса относительно того, что позиции в Инкермане грозит опасность и она плохо обороняется; и часто предупреждал о том, что неприятель одним ранним утром подойдет под прикрытием тумана и темноты.

Отправив сообщение командиру дивизии, пикеты, сдерживая огнем наседавшую русскую пехоту, стали отходить. Именно в этот момент генерал Эванс прибыл к месту боя. К этому времени передовые роты были уже сломлены и частично разбегались по местности, частично отходили малыми группами, но свою задачу они выполнили.^{1121} Русские шли именно туда, куда и должны были идти: под батареи и под удар основных сил пехоты.

Эванс, убедившись, что в этом случае русские не ограничатся обычной вылазкой, а имеют гораздо более серьезные намерения, пока ему непонятные, отправил офицера к главнокомандующему, который в это время находился на половине пути к своей главной квартире. Показавший свой характер при Альме, где ему удалось не только постоянно двигать вперед свои батальоны, не признающий авторитетов, благодаря чему у него получилось тогда увлечь находившуюся рядом Гвардейскую бригаду, генерал и тут продемонстрировал напор.

Получив известие, уже сам слышащий нарастающий грохот перестрелки, Раглан немедленно помчался к месту событий.^{1122}

Федоров начал давление на англичан, построив боевой порядок по образцу сражения при Балаклаве. Впереди шла сильная завеса из штуцерных стрелков, собранных из обоих полков, за ними один батальон в ротных колоннах, за ними остальные батальоны в колоннах к атаке и артиллерией в промежутках.^{1123} Англичане обратили внимание на напор,^{1124} четкость и быстроту действий русских,^{1125} совершенно не оставлявших им времени на принятие других решений, кроме как принять бой.

Это был оптимальный вариант для данных условий боя. В 1854 г. при всем пренебрежении к тактике стрелковых цепей, русские прекрасно понимали, что «…при действии больших сил огонь стрелковой цепи и успешное ее наступление приобрели первостепенную важность и решительное влияние на общий ход боя. Если обороняющийся будет усиливать или сменять одну цепь другою, то и наступающий, особенно на местности пересеченной, принужден будет сменить первую линию еще прежде, чем дойдет до сомкнутого строя противника. Для этого лучше иметь батальоны первой линии выстроенными в две линии ротных колонн…».^{1126}

По утверждению Базанкура, русская атака была сильной и если бы не упорное сопротивление англичан, могла закончиться успехом.^{1127} Весь эффект русским портила стрельба: стреляли они по оценке британцев много, но не точно. Это было не ново. Точная стрельба, а не ее дальность, равно как умение солдат правильно вести огневой бой, были хроническим недугом российской линейной пехоты: «Как бы хорошо ни была устроена винтовка, наш солдат всегда склонен смотреть на нее как на рукоятку штыка».^{1128}

^{Генерал-майор Вильгельм Миронович Криденер. В 1854 г. — полковник, командир Азовского пехотного полка.}

Даже в привыкших к такой войне кавказских войсках с этим было не так просто. В 1859 г. при стрельбе «с двух неопределенных расстояний» по мишеням из ударных ружей «заготовки» 1854 г. перед Александром II стрелки Кабардинского полка «проценты дали посредственные».^{1129}

Только русские атаковали пикет 49-го полка, как его командир лейтенант Конолли допустил серьезную ошибку, едва не стоившую британцам поражения. Приняв цепь русских штуцерников за очередную вылазку малыми силами, офицер решил атаковать их и, увлекшись движением вперед, сам попал под сильный огонь. Пикет бросился назад, но было поздно: на его плечах уже прочно сидела русская пехота.

Конолли, расстреляв патроны из своего револьвера и потеряв саблю, отбивался от пытавшихся взять его в плен русских подзорной трубой. Ее латунный корпус был слабой защитой от вознамерившихся прикончить храброго ирландца русских. Хотя эта история также возведена в разряд легенд, на самом деле финал подобной ситуации предугадать несложно. Но то ли русские оказались жалостливыми, то ли труба тяжелой, однако офицеру несказанно повезло.

Лейтенант остался жив лишь благодаря капралу Оуэнсу, который не оставил офицера и вытащил его с поля сражения. За этот бой оба стали в 1857 г. кавалерами высшей военной награды Великобритании — Креста Виктории. Для Конолли в качестве еще одной награды был разрешен перевод в Колдстримский гвардейский полк.

30-й полк вел бой неподалеку. Этшли приказал солдатам вести непрерывный огонь, удерживая русских на дистанции. Это не помогло. Противник оказался упорным, и вскоре русские оказались в 60 метрах, после чего Этшли, разделив свой отряд на две части, передав командование второй капитану Бейли, приказал отходить, цепляясь за укрытия и перекрывая русским возможные подступы к главным силам.

Позднее он вспоминал, как остановился примерно с 70-ю солдатами на одной из возвышенностей, откуда хорошо было видно приближающихся русских пехотинцев. И хотя до них было недалеко, шли они очень медленно, с трудом поднимаясь по склону и еще вдобавок продираясь сквозь кустарник. Это свело эффект численного превосходства к минимуму, непрерывный огонь нарезных ружей укладывал на землю то одного, то другого.

Наверное, любая другая пехота давно или отошла бы, или остановилась. В данном случае этого не случилось. Англичане вновь имели дело с той пехотой, которую помнили по Альме. Той, которая могла стоять среди трупов своих товарищей, но продолжать вести огонь; той, которая могла сближаться под сильнейшими выстрелами, демонстрируя, может быть, и не нежную жертвенность, но невольно вызывая уважение сильного противника и страх слабого.

Вот и сейчас противник привычно демонстрировал во все времена поражавшую устойчивость под огнем и, смыкаясь, упорно двигался к цели, не замечая уже нависшей над ним смертельной опасности:^{1130} «Русские представляют отличный материал для войны. Как они умеют умирать!».^{1131}

К великому сожалению, под имевшимся в Крыму командованием эта великолепная пехота могла быть способной только на прямолинейные действия и оказывалась чувствительной к противнику, пусть и более малочисленному, но умело маневрировавшему. Что и произошло сейчас. Что потом повторится при Инкермане, под Евпаторией и особенно на Черной речке.

Спас положение пикет 95-го полка. Когда началась атака, командир пикета Чемпион отвел своих людей немного назад и перестроил в линию. Сам он забрался на какой-то придорожный каменный забор и что-то орал солдатам, подбадривая их и приказывая вести непрерывный огонь без команды, «подпирая» попавший в беду 49-й полк: «Я приказал офицерам трех рот моего пикета идти под кромкой холма и растянуться в цепь, чтобы быть готовыми отразить наступление неприятеля. Легкой роте было дано особое поручение: принять меры против того, чтобы неприятель не смог повернуть их правый фланг. 4-ю роту я оставил за горжей в исходной позиции для защиты ее и батареи».^{1132}

Едва завязался бой, как понявший все Эванс сообразил, что при случае можно будет вполне отрезать увлекшихся атакой русских и разгромить их, достойно отомстив за вчерашнее поражение у Балаклавы.

Выполняя его приказ, английские передовые пикеты удерживали позиции, пока не опорожнили патронные сумки почти до последнего патрона, но дождались помощи от дивизии и подошедшей артиллерии.^{1133}