Как уланы спасли честь русской кавалерии

Как уланы спасли честь русской кавалерии

Вскоре случилось то, что и должно было случиться. Влекомая больше психологией лошадей, чем умом командиров, Легкая бригада предсказуемо оказалась далеко в тылу российских позиций без всякой надежды на поддержку.

«Тяжелые» Скарлета, вроде бы обозначив намерение поддержать коллег и даже какое-то время двигавшиеся за ними уступом, были остановлены Луканом при первых выстрелах русской артиллерии с Федюхиных и Балаклавских высот.

Нужно было уходить, а для этого требовалось повторить уже проделанное, только наоборот. Вот только выход казался не менее сложным, чем вход. Русские быстро сообразили, что в их руках остатки бригады, с которой теперь можно делать все, что заблагорассудится. Лишние со сцены удалены: гусары Рыжова вместе со своим командиром безуспешно пытались собраться и привести себя в порядок после безумной скачки от самих себя. Оба полка рассеялись по широкому пространству, многие оказались даже за Черной речкой, принеся неразбериху и панику в тылы, и теперь с удивлением обнаружили, что никто их не только не преследовал, но даже не собирался этого делать.

Казаки частично остались на поле сражения, частично тоже были рассеяны и если представляли угрозу, то лишь тем несчастным англичанам, которым «посчастливится» оказаться на земле, сбитыми с лошадей.

Англичане осознали свою безнадежность: лошади утомлены скачкой, люди, если не деморализованы, то уже не горят желанием возвращаться в сражение. В этой обстановке Легкая бригада, «…потеряв не менее четвертой части еще во время наступления, …наскоро, кое-как устроила свои поредевшие эскадроны и быстро понеслась по прежней дороге, усеянной теперь убитыми и раненными и оставляя с каждым шагом новые жертвы».{890}

Но у русских, в отличие от англичан, оставался еще один «игрок», своеобразный «козырь в рукаве», который сильно подпортил настроение британцам, появившись на сцене неожиданно, как черт из табакерки. Это эскадроны Сводной уланской бригады полковника Еропкина.

Улан 17-го уланского полка в походном снаряжении. Балаклава 1854 г. Рисунок карандашом генерала Вансона. Музей армии. Париж.

Липранди, видя, что британцы сами себя загнали в ловушку, принял единственное и верное решение: добить их, притом желательно, чтобы никто не смог вырваться из смертельной западни. Конечно, в другой ситуации исполнить указанное смог без особых проблем тот самый Рыжов, но где он находился в это время, ни он сам, ни история не говорят. Есть серьезное подозрение, что генерал оказался на другой стороне Черной речки и уже после сражения долго собирал разлетевшихся кто куда гусар, которые без особого успеха пытались привести себя в порядок.

Но суть военного искусства и состоит в том, чтобы худшие обстоятельства обращать себе на пользу. Со своего места (неподалеку от перевязочного пункта){891} Липранди предвидел, что случившееся с англичанами еще не было катастрофой, а лишь давало ему возможность ее им устроить. Мешала этому, как ни парадоксально, гусарская бригада, которая своими неорганизованными метаниями усугубляя неразбериху, и без того воцарившуюся на поле, давала британцам шанс ускользнуть в суматохе.

Хотя русская пехота оставалась в полном порядке, не поддавшись всеобщей «кавалерийской суматохе»,{892} она не могла решить судьбу внезапно и внепланово продолжившегося сражения. Рассчитывать можно было только на артиллерию, стрелков и улан Еропкина, с 3-мя эскадронами стоявшего все это время возле редутов №2 и №3. Ему было приказано атаковать неприятеля «…для окончательного уничтожения»{893} последнего.

В скором будущем именно русским уланам больше всего достанется проклятий противников. Стремясь сорвать злость за внезапный удар, едва окончательно не добивший Легкую бригаду, англичане называли их и трусами, и подлецами, и мерзавцами.{894} Можно подумать, что они должны были помахать британцам вслед платочками или флюгерами пик. Увы, это война. А на войне — как на войне. Потому назовем их просто и патриотично — молодцы. Они нанесли роковой удар английской кавалерии, атаковав ее в самый неподходящий момент и устроив настоящую охоту за каждым отдельным всадником.

Что касается англичан, оставим это на их совести. Большинство воспоминаний писалось много позже Крымской войны, когда на высочайшем уровне было принято решение считать выдающуюся военную глупость историческим подвигом.

Нечто подобное повторила военная история позднее. В сражении под Марс-ла-Туром прусские 7-й кирасирский и 16-й уланский полки (всего 6 эскадронов) получили приказ атаковать французскую артиллерию и взяли батарею. После этого офицеры не сумели удержать строй и вся кавалерийская масса рванулась вперед, сметая все и всех на своем пути, пока не получила удар во фланг от французских гусар и конных егерей.

Потом все как и при Балаклаве — огромные потери и героический эпос.{895} Знала подобное и российская военная история. В сражении под Лейпцигом в 1814 г. в первый его день атака русского лейб-казачьего полка создала серьезные проблемы почти сотне эскадронов французской кавалерии Мюрата.{896} Но вот в отечественный эпос это почему-то не попало…

Уланы были временным военным формированием, заброшенным на Крымский полуостров обстоятельствами войны, прежде всего неожиданной высадкой там союзных войск в сентябре 1854 г.

Сводный уланский полк был сформирован из запасных и резервных эскадронов уланских полков 2-й, 3-й, 4-й, 5-й легких кавалерийских дивизий, основные эскадроны которых находились на Дунайском театре военных действий. Это Литовский, Волынский, Вознесенский, Ольвиопольский, Бугский и Одесский уланские полки. Основная масса была из молодых солдат первого года службы.

Командование российскими войсками, прежде всего лично главнокомандующий фельдмаршал Паскевич, считали в начавшейся войне главными стратегическими направлениями Западный и Дунайский театры военных действий. При отчетливо обозначившейся угрозе переноса военных действий на территорию империи в Крым, перед российским командованием встал вопрос усиления группировки на полуострове. С этой целью началось, по причине нехватки кавалерии, формирование полков из резервных частей, в том числе так называемых сводных, то есть включавших резервные части из разных соединений.

12 (25) октября 1854 г. скучному и монотонному несению разъездной службы улан пришел конец. Полк получил приказ выдвинуться в долину Черной, где примкнуть к отряду генерал-лейтенанта Липранди. Тотлебен указал в его составе 6 эскадронов, но на деле его численность уменьшилась сначала на треть, а в сражении с английской кавалерией участвовала вообще половина.

Получив приказ, командир полка полковник Еропкин оставил в Байдарской долине для аванпостной службы 2-й дивизион, состоявший из личного состава запасных и резервных эскадронов 4-й легкой кавалерийской дивизии: Ольвиопольского и Вознесенского уланских полков.{897} Придя числом в 4 эскадрона под Балаклаву, полк продолжил дробиться. Эскадрон Бутского полка, действуя в отряде Гриббе, вместе с сотней Донского № 53 казачьего полка занял часовню Иоанна Постного. Оставшиеся три эскадрона примкнули к левому флангу колонны Се-мякина.{898}

Когда редуты были взяты, а их защитники перебиты или бежали, Сводный уланский полк занял позицию между редутами № 2 и № 3. Корибут-Кубитович не уточняет, вернулся ли сюда эскадрон из часовни Иоанна Постного.{899} Вероятно, что нет, тем более сам Липранди в рапорте Меншикову однозначно говорит об участии в деле трех эскадронов Сводного уланского полка.{900}

Обер-офицер уланских полков в шинели. 1854–1855 гг. Висковатов А, В, Историческое описание одежды и вооружения российских войск с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.

Трубач Бугского и обер-офицер Одесского уланских полков. 1830–1833 гг. Висковатов А. В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.

Значит, на пути пытавшейся вырваться из западни, в которую она сама себя загнала, Легкой бригады встали три эскадрона Литовского, Волынского и Одесского уланских полков. Далее, как писал Ушаков, «… Липранди приказал Сводному уланскому полку, скрыто расположенному за укреплением № 3, ударить во фланг неприятелю».{901}

Следуя приказу, уланы должны были нанести удар по флангу неприятеля, который, «…добравшись до моста, стал отступать и возвращался рысью, сохраняя порядок».{902}

Заехав левым плечом, они пошли на рысях вдоль порядков русской пехоты. При этом один из батальонов Одесского полка открыл по ним огонь. Ошибка стоила уланам 2 лошадей и 3 человек. Одессцы объясняли это цветом лошадей улан, позволившим им принять их за англичан. Но случившееся не катастрофа. «Дружественный огонь» был, есть и останется столько, сколько мир будет периодически устраивать войны.

Липранди принял правильное решение. Лучшее, что можно было предпринять в столь ограниченное время. Если бы не бессмысленное метание бригады Рыжова, можно назвать его как идеальной тактической западней. Недаром упомянутый генерал потом оправдывал свои действия неким заманиванием неприятеля в нее.

Педжет характеризует ситуацию как полное отсутствие опасности с тыла, так как никто не преследовал и не пытался преследовать англичан, и смертельную опасность с фронта, которую представляли для них, занявшие позицию в отлично выбранном месте “ Teropkine”. Так он именует русских улан.{903}

Дойдя до дороги, ведущей к Трактирному мосту, уланы развернулись из колонн в линию и через считанные секунды столкнулись с британцами. Только оказался это не рассеянный и измотанный враг, а вполне сохранившие порядок эскадроны.

Это о той стычке говорил Энгельс, упомянув, что английская кавалерия «…уже поворачивала обратно, как вдруг русские уланы атаковали ее с фланга. Они только что подошли и сразу напали на утомленную британскую конницу. На этот раз, несмотря на частичные успехи англичанам, пришлось отступить и русские совершенно разбили их…».{904}

Британцы любят подчеркивать организованность своего отступления. Пожалуй, позволю себе не согласиться с этим, пусть даже рискуя в очередной раз навлечь на себя гнев фанатов английской версии сражения, которые приведут как контраргумент слова Корибут-Кубитовича: «Нужно отдать справедливость англичанам: они представляли верх совершенства в этом отношении и шли на рысях в порядке, как научении».{905}

Но ведь и Рыжов, и Кожухов пишут о страшной неразберихе, где перемешались русские и англичане, превратившейся в хаос? Ни о каком сохранении порядка говорить уже не приходилось: каждый дрался сам за себя и стремился к единственной цели: выжить и вырваться. Они совершенно правы. Преследуя гусар и казаков, 4-й, 11-й, 13-й и 17-й полки распались на мелкие группы и не могли даже близко походить на те красивые линии, в которых начинали атаку.

Точно так же прав и Кубитович. Просто он видел других англичан. Образцово маневрировавший отряд, который атаковали уланы, мог быть только относительно пострадавшим 8-м гусарским полком, который полковник Шуэлл вел в третьей линии.

Эта линия получилась случайно. Полк сильно отстал от второй линии. Шуэлл и майор де Салис в дыму постоянно теряли направление и потому не переводили эскадроны на галоп, стараясь держаться за бывшие перед ними 13-й и 17-й полки. Когда видимость совершенно ухудшилась, перед ними оказался своим правым флангом 4-й полк Педжета. Шуэлл, посчитав по идентичности униформы, что это 13-й полк, решил, что слишком сократил дистанцию, и еще больше замедлил движение своих людей, стараясь одновременно сохранять строй, отстав от основных сил бригады почти на 400 м.

Потеряв много людей от огня артиллерии, гусары «нырнули» в пыль и дым перед батареей и выскочили из него в тот момент, когда уланы Еропкина только подходили к намеченному месту, которому отводилась роль эшафота для попавшей в западню Легкой бригады.

Калторп говорит, что 8-й гусарский проскочил батарею или то, что там оставалось, пронесся дальше и поняв, что перед ними разверзлась, как написал позднее Тениссон, «пасть дьявола», развернулся, сметая все и всех на своем пути, и в порядке рванул назад.

Трудно сказать, кого они «смели», вероятно, лишь одиночных казаков и гусар, имевших несчастье оказаться на их пути. Красиво сделав разворот, гусары Шуэлла унеслись обратно в дым,{906} вызвав известный всем восторг Корибут-Кубитовича.

По пути к 8-му полку присоединилось несколько кавалеристов из других полков, в том числе в прошлом «герой-любовник», суперзвезда английской театральной сцены, а ныне рядовой кавалерии Вильям Пеннингтон, написавший позднее отцу о происходившем с ним в этот день: «… Доблестное сражение нашей кавалерии в Балаклаве было безумием. Ты увидишь, как газеты будут писать о нем, назовут его словами «сражение пушек на передовой». Мы двигались галопом к этим пушкам через шрапнель и картечь на обоих флангах, и пехота тоже бежала за нами под этим сплошным огнем. Падали и гибли лошади и люди, но это не могло остановить нашего стремительного натиска. Все русские артиллеристы были зарублены — и мы завладели пушками. Но без поддержки нам их было не удержать. Этот бой с русской пехотой и кавалерией и это отчаяние, с которым наши парни переживали сложившееся положение — все это нельзя назвать просто отступлением. А что касается меня, то я недотянул до пушек на переднем крае, крупная картечь попала в мой кивер, пробив его в двух дюймах от головы, другая попала в ногу, а следующая — в голову лошади (прекрасная черная кобыла). Тут я был уже, так сказать, на милости их казаков. Демоны не дают тебе покоя, если ты не в седле. В этот момент я увидел, как приближается 8-й гусарский полк с лошадью без всадника. Вскочив на нее, я как со своим собственным полком ринулся в атаку. Но ситуация все ухудшалась, нам пришлось развернуться — сильная вражеская кавалерия зашла в тыл, отрезая путь к отступлению. Пробиться — теперь это был вопрос жизни и смерти для оставшейся горстки людей. Мы бросились, ломились через них, на место одного человека вставал другой».{907}

По схеме Смита уланы дважды сталкивались с англичанами. Но второй раз дело до сильной схватки не доходило. Когда 8-й гусарский, описав дугу (как раз тот самый красивый разворот, который увидел Корибут-Кубитович), прошел через пустую позицию 1-го дивизиона Донской батареи, русские практически не трогали британцев.{908}

Столкновение с уланами Еропкина было молниеносным. Майор Тиньков, командир дивизиона, оставшийся старшим в полку, замещая отозванного к Липранди Еропкина, выбрал место, где уланы спокойно дожидались отступающую английскую кавалерию. 1-й эскадрон ротмистра Вержбицкого, повернув направо, а потом во фронт, первым бросился на англичан, внезапно выросших перед ними.{909}

Похоже, уланы встретили англичан залпом из карабинов, получив который в упор, последние решили судьбу не испытывать. Две пули в грудь получил лейтенант Фитцгиббон, родственник бывшего вице-канцлера Ирландии.

Тело этого ирландского офицера так и не будет найдено. Вокруг его судьбы ходила масса слухов и легенд. По одной из них, которую Киплинг обрисовал в своей поэме «Человек, который был», он остался в российском плену, но в 1870 г. был в Индии, где посетил свой полк. Статуя Фитцгиббона в униформе 8-го полка долгое время стояла на мосту в Лимерике, пока в силу различных причин ее не убрали.

Отбив Шуэлла, эскадроны Еропкина выстроились в линию возле дороги, ведущей на Мекензиевы горы, считая, что с неприятелем покончено. Успокоились они рано. Вскоре, вся в клубах пыли, показалась новая группа кавалерии, которую уланы посчитали за возвращавшихся на место гусар Рыжова.{910} Через мгновение стало ясно, что это рвущиеся к своим остатки английской бригады.

Самого Еропкина в это время при полку не было. Так получилось, что он подъехал к уланам, когда его подчиненные уже «гоняли зайцев» по долине, чем объясняется его сравнительно легкая стычка с несколькими британскими кавалеристами. Возможно, отсутствие командира полка и разрозненные действия эскадронов и помогли самоорганизовавшейся части англичан уйти целыми из суровой переделки.

Чтобы «скрасить» прокол, родилась легенда о могучем кулаке и сбитых им с седла английских драгунах. История о боксерском поединке Еропкина происходит из воспоминаний Дена, который за несколько дней до событий встретил полковника и обратил внимание, что тот не носит саблю, на что последний ответил: «…На что мне сабля? Пусть наскочет, я и без оружия приму как следует», показав при этом свой огромный кулак. Все, что было потом, уже из серии «…через две недели мне рассказали».{911}

Уходила уже не бригада, и даже не ее полки. Спасали жизнь ее остатки. Кого-то смогли собрать офицеры, не потерявшие голову и думавшие не только о том, как выжить самим, но и как вывести своих солдат. Например, храбрый полковник Педжет, который, сумев сплотить вокруг себя своих солдат, а заодно и людей из других полков, повел их на прорыв из смертельной ловушки. Кто-то прорывался сам или соединившись с товарищами. Хемли говорит, что англичане выходили в основном небольшими группами по два-три человека, многие из которых объединялись, чтобы вывезти раненного товарища.{912}

Отдельные раненные англичане, не в силах уже двигаться, сами сдавались в плен. Несколько таких, по воспоминаниям врача Азовского полка Генрици, просто пришли на перевязочный пункт за помощью.

Группу Педжета (примерно 70 человек из 4-го и 11-го полков) уланы Сводного полка встретили сильным ударом с фронта: «…атака эта была произведена стройно и решительно, имела блестящий успех».{913}

Унтер-офицер Вознесенского уланского полка. 1843–1855гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1843–1862 гг.

Впоследствии отдельные участники сражения подвергли сомнению эффективность этой атаки, утверждая, как, например, Кожухов, что «…«Мы видели, что уланы пошли в атаку, но блистательной атаки не видали…».{914} Сержант Смит, например, утверждает, что их встретил только один эскадрон улан, через который им удалось пробиться.

Говорить о блистательной атаке нет смысла. Не потому, что ее не было, а потому, что ее и не могло быть. Хотя сейчас и пытаемся разобраться в хитросплетениях маневров русской и английской кавалерии, мы вряд ли определим их точно. Очень много разночтений у самих участников. Многие видят только то, что считали нужным видеть, другие путаются со своим местоположением и запутывают исследователей. Поэтому как бы я ни расписывал это событие, описание никогда не будет гарантированно точным. Но смысл события при этом совершенно ясен. Как и его итог.

Кожухов во многом прав, хотя в силу позиции своей батареи у входа в Чоргунское ущелье{915} просто не мог видеть всего происходившего в долине и мнение, похоже, составлял по воспоминаниям участников. Уланы не смогли нанести смертельный удар сплоченной группе англичан, умело маневрировавших и в последнюю секунду избежавших столкновения.{916} Хотя офицеры Педжета, как и он сам, увидев перед своим фронтом плотную линию русской кавалерии, поняли, что оказались за минуту до катастрофы.

Не будем идеализировать роль Сводного полка. Те краткие минуты, которые он провел в схватке с неприятелем, были скорее «демонстрацией намерений», чем ожесточенным боем. До «кавалерийского шока» дело во всех случаях не дошло. Но свою часть военной «работы» уланы выполнили добросовестно: «…английская кавалерия… была обращена назад и возвратилась с громадными потерями».{917}

Столкновение с ними окончательно расстроило едва устроенный порядок британцев. Отныне сражение стало напоминать охоту русских кавалеристов за британскими коллегами, ту самую «охоту за зайцами». Они, отбиваясь из последних сил, развалившись или на малые группы, или вообще оставшись в одиночестве, да еще и на уставших конях, пытались вырваться из опасности. Иных одиночек атаковали группами по нескольку человек, и горе было тем, кто не смог отбиться от преследования. Особенно никого не жалели.{918}

Некоторым англичанам просто везло. Лейтенант Перси Шо-Смит, рука которого была повреждена в результате несчастного случая на охоте в Ирландии незадолго до Крымской войны, получил разрешение для продолжения военной службы. Так как он не мог держать саблю, тем более владеть ею, для этого у него имелся специальный держатель, который он обычно и носил. Но именно в то утро 25 октября 1854 г. в темноте своей палатки он не смог его найти и отправился в атаку, управляя лошадью левой рукой. Револьвера у него тоже не было, и все, что он делал во время атаки, это призывал за собой солдат и поносил врага. В конце концов, его окружили трое русских улан — двое сбоку и один спереди. Первым атаковал улан слева, и в попытке отвести удар пики Смит поцарапал свою левую руку. Другой спереди ударил своей пикой ему в грудь. Не имея возможности защищаться, Смит поднял лошадь на дыбы и обрушился на нападавшего. Удар пики пришелся на кость. Его спасли подходившие гусары из 11-го полка, благодаря которым он вернулся из боя, еще и получив позднее за проявленную храбрость звание капитана.

Уланы преследовали остатки Легкой бригады почти до 4-го редута. В помощь им «…были рассыпаны по опушке кустарника две роты стрелкового батальона и легкая № 7 батарея под командою капитана Боженова, повернув хоботы, навела орудия по пути отступления неприятеля и вместе со штуцерниками довершала картечью поражение спасавшихся бегством остатков английской кавалерии».{919}

Молодые малоопытные солдаты Сводного полка вполне спасли честную репутацию русской кавалерии, слегка поблекшей после схватки с английскими противниками. Три эскадрона напористо атаковали всех, кто попадался им на пути: «Вся Европа изумлялась отваге Легкой бригады Кардигана, но ведь и наши уланы — бугцы и одессцы, изрубившие эту знаменитую бригаду, как будто тоже неплохи».{920}

Французский рисунок на тему англо-франко-турецкой дружбы во время Крымской войны.

Английские авторы «скромно» умалчивают, например, что в этом случае нельзя говорить ни о каком их подавляющем численном превосходстве. Нечасто вы найдете у британцев упоминания о самих русских уланах. Чаще говорят о казаках, но это объяснимо: они вечно мерещатся англичанам за каждым пригорком.

Один из тех, кто в составе полка участвовал в Балаклавском сражении, впоследствии стал фигурой для Крыма знаковой. Влекомый патриотическим порывом молодой студент Николай Головкинский оставил университет и прибыл на крымский театр военных действий, поступив унтер-офицером в Сводный уланский полк. Таких неопытных офицеров в резервной кавалерии было большинство. Впоследствии он станет одним из известнейших российских ученых-геологов, исследователем гидрологии Крыма. Его именем будет назван водопад над Алуштой. Крымской войне он посвятит несколько стихотворений, в которых видно, насколько тяжело воспринято им поражение Российской армии в Крыму: «бесцельно тратились златые силы».{921}

В 1856 г. резервную уланскую дивизию расформировали. За год до этого в Геническе от тифа скончался командир Сводного уланского полка полковник Еропкин.