ИТОГИ

ИТОГИ

18(30) сентября, находясь у Северного укрепления и убедившись, что союзники отказались от атаки крепости с севера, князь докладывал императору: «Я доводил до сведения В.И. В-ва, что фланговым нашим движением из-за Севастополя я намеревался перейти в наступление, которое тем более представлялось своевременным, что, после дела при р. Алма, французские войска двинулись к Севастополю, а английские отправились на судах в Балаклаву.

Между тем, последствием нашего флангового движения было то, что и французское войско, избегнув боя, поспешило оставить Северную сторону, — где я ныне нахожусь, — и перешло на южную, для присоединения к своим союзникам.

В настоящее время неприятель расположился между Балаклавою и Херсонесским маяком. Выходцы из Балаклавы видели вчерашний день, как с судов выгружали орудия большого калибра…

…Прибывшему в Симферополь с Бутырским пех. полком, артиллерии ген.-майору Тимофееву я поручил, с отрядом из двух резервных батальонов 14-й пех. Дивизии, несколько кавалерии^{301} и двух горных орудий, идти горною частью Крыма в Байдарскую долину, чтобы с одной стороны, воспрепятствовать неприятелю производить фуражировку, а с другой — удерживать жителей от присоединения к неприятелю. При надобности же — приближу этот отряд к себе».^{302}

Меншиков опять блефует. Князю сейчас страшнее чувствовать близость царских соглядатаев, чем неприятеля. Своим высокомерием, сарказмом и издевками он нажил себе столько недоброжелателей, что желающих вцепиться ему в глотку более, чем достаточно. Хотя Альбердинский уже скрылся за горизонтом, спеша в столицу, но вот-вот должен появиться не менее любопытный Ден. кичившийся личной дружбой с царем. От этого так просто не избавишься.

Упомянув намерение атаковать, главнокомандующий выдавал желаемое за действительное. Какие атаки, тут бы раны зализать, отлежаться, успокоиться, осмотреться, а потом можно будет и нападать, тем более, что уже клубится пыль на ведущих в Крым дорогах — идут батальоны, полки, эскадроны, батареи новых пехотных и кавалерийских дивизий.

Как бы и кто не критиковал Меншикова, но после неожиданного движения к Бахчисараю. и последовавшего занятия позиций от Бельбека до Инкермана. русские войска почувствовали себя уверенно.

Во-первых, сохранилось сообщение с Симферополем, через который уже шли войска и он из беззащитного города, постепенно превращался в надежную тыловую базу. Отныне союзники теряли шанс отрезать находившиеся в Крыму войска от континентальной России и превратить действия под Севастополем в осаду крепости с суши и с моря. Еще несколько дней назад условно владевшие чуть ли не всем Крымом (подразумеваю под этим способность самостоятельного выбора направления действий), союзники отныне ограничивали свое присутствие территорией южнее и юго-восточнее Севастополя. Правда, они владели морем, но тут уж ничего не поделаешь — здесь русские свою войну проиграли.

Во-вторых, крепость уже не была беззащитной, более того, русские получали возможность заменять войска в гарнизоне, позволяя сохранять длительное время силы, давая некоторый отдых от постоянных дней нахождения в условиях позиционной войны.

В-третьих, отныне флот гармонично вписывался в оборонительную систему города. становясь ее основой.

В-четвертых, союзники входили в западню, которая, казалось, за ними захлопывается. Едва они очистили Бельбекскую долину, как ее по приказу Меншикова замяла пришедшая Сводная бригада резервной легкой кавалерийской дивизии (генерал Корф) генерал-майора Рыжова. От дивизии были посланы разведывательные отряды к Чоргуну и в Байдарскую долину. 22 сентября генерал-майор Краснов предпринял с 8 сотнями 61-го и 62-го Донских казачьих полков разведку Евпатории и установил. что ее гарнизон, оцененный в 1000 человек европейцев (и в неизвестное количество арабов и турок) переходит к обороне. С моря город прикрыт флотом.

Отбив напоследок большой обоз с продуктами. казаки без потерь отошли от города.^{303} Русские кавалеристы действовали у Евпатории, как на неприятельской территории, стараясь подавить все очаги поддержки местным населением союзных войск. С коллаборационистами сильно не церемонились, в результате местные татары или ушли в Евпаторию, или притихли.^{304} 30 сентября, с прибытием дополнительных сил кавалерии, Евпатория была полностью блокирована, и всякое ее снабжение с суши прекратилось.^{305}

С увеличением войск русские стали активно вытеснять неприятеля из окрестностей Севастополя. Отряд генерал-майора Тимофеева вошел в Байдарскую долину Отныне площадь действий неприятельских фуражиров уменьшилась.^{306} После этого часть кавалерии Рыжова отвели к Каче для наблюдения за берегом вплоть до Альмы и, что важнее, более удобного довольствования.^{307}

Меншиков, отдышавшись, почувствовал безопасность: союзники ничего не предпринимают. Хотя и копают что-то в отдалении, но это совсем не похоже на начало осадных работ. Создавалось впечатление, что они просто не знают, что делать дальше. После того, как посланный им полковник Лебедев проехал от штаба до Севастополя и спокойно вернулся обратно без риска быть захваченным патрулями союзников. князь успокоился окончательно. Для перепроверки направили опытного в делах разведки Стеценко. Результат был тот же: союзники очистили Северную сторону и тянутся на юг. Меншиков мог торжествовать: «…открылось сообщение войск с гарнизоном Севастополя, получившего крепость и силу геройски держаться 11 месяцев под адской бомбардировкой».^{308} А вскоре к нему дошли слухи, что Сент-Арно умер, сдан пост командующего французским контингентом генералу Канроберу.^{309}

^{Контр-адмирал Жан-Пьер Эдмонд де ла Гравьер. 5(17) октября 1854 г. — офицер штаба французской эскадры.} 

Князь, приободрившись, решил напомнить о себе, не сильно сдерживая эмоции. К М.Д. Горчакову вернул присланного очередного соглядатая — графа Орлова-Денисова: «…любезный князь, вы присылали… узнать о взятии неприятелем Севастополя, которое вы полагали близким. Но событие это еще отдаленно. Отпускаю этого офицера обратно к вам, чтобы не задерживать его здесь по-пустому».^{310}

Но тут же, как будто опомнившись, напоминает Горчакову, не стесняясь откровенного обмана, что в последние два дня к союзникам прибыли подкрепления в числе 10 тыс. человек, и пришедшей в Крым 12-й пехотной дивизии уже явно недостаточно. Трудно сказать, на что надеялся Меншиков. Россия, конечно, страна большая, и войск еще много. Можно их набить в Крым и создать численный перевес над неприятелем, чтобы, если и не предотвратить его зимовку в Крыму, то хотя бы удержать край за собой, но в этом случае «….давайте только побольше войска».^{311}

Что нужно отметить, так это умение Меншикова изобразить ситуацию настолько умело, что теперь даже император успокоился. Наверное, это было то, что нужно главнокомандующему, понимавшему, что сейчас совсем не время для гнева, наказаний и прочих прелестей, которые могли обрушиться на его голову, узнай император всю правду. В принципе, царь ее узнал, но только дозировано и постепенно. Но хитрый и умный князь избавил себя от его вмешательства в руководство армией.

Отныне, судя по тексту реляций, Альма — совсем не поражение, а всего лишь часть более масштабного сражения, и закончилось оно под стенами Севастополя у Северного укрепления отражением врагов с последующим заманиванием их в подготовленную западню. То есть, конкретное место события как бы распределилось на большее пространство и, соответственно, на большее время. Меншиков в ударе: мало того, что французы, отражены и отступили от города, но и союзники, бросив все, погрузились на корабли и отплыли от берегов Крыма, правда, потом все-таки решили вернуться, высадившись в Балаклаве.

Меншиков старался быть настолько убедительным, что царь даже засомневался — уж больно складно все получалось: «…непонятна скорость, с которою французские войска сели опять на суда и вновь высадились с южной стороны».^{312}

Князь остался верен своему принципу: все, что не подтверждено документами, всегда можно опровергнуть. Первые, отправленные им, новости в резиденцию Николая I похожи скорее на слухи, нежели донесения облаченного властью военачальника. Император удивился: «…Сегодня утром прибыл, наконец, флигель-адъютант Альбединский, посланный князем более со словесными, чем с письменными донесениями», но, в целом, одобрил: «Слава Богу, что мудреное и отважное это движение, но спасительное для отряда, который, признаюсь, считал я потерянным, могло столь неожиданно благополучно свершиться».^{313}

Император верит, он счастлив и 20 сентября пишет Паскевичу, что враг «…пострадал сильно от нашей картечи».^{314}

Меншиков в очередной раз заверяет его, что вот-вот сам атакует союзников, тем более, что к нему уже прибывает подкрепление. Царь опять верит: «…движение это спасло отряд и дало Меншикову восстановить дела, став на своих сообщениях — на пути подкреплений, к нему следующих, и в левом фланге, и угрожая тылу неприятелю».^{315}

Правда вскоре намекает, что слова словами, но и журнал боевых действий неплохо было бы тоже прислать, а если его некому вести у князя в штабе, то «…Шеншин пишет хорошо, Левашёв тоже, поручи это кому-либо из них, но оно мне необходимо».^{316}

Поручает князь Шеншину. Тот, «…разъезжал между Севастополем и Симферополем… много раз бывал под неприятельскими выстрелами. Оба раза докладывал он Государю о своих наблюдениях, и не скрывал истины».^{317}

Все правильно, именно в этот период любая, самая правдивая информация, тем более от слывшего редкостным по порядочности флигель-адъютанта Шеншина, только на пользу Меншикову: теперь он управляет ситуацией на полуострове.