Эпилог. Расплата
Эпилог.
Расплата
В декабре 1989 года Съезд народных депутатов СССР принял резолюцию о том, что решение о вторжении в Афганистан «заслуживает морального и политического осуждения». В последующие годы политики правых взглядов и лидеры ветеранских организаций, такие как Франц Клинцевич, добивались формальной отмены этой резолюции или же пытались доказать, что она не подразумевала осуждение войны{565}. Но мало какая другая страна оказалась готова принести извинения за провал, сколь спорной ни была бы эта формулировка.
Смерть и опустошение, пришедшие на афганскую землю после 1979 года, не были беспрецедентными. Когда иностранное вторжение накладывается на гражданскую войну, и особенно когда одна из сторон обладает подавляющим техническим превосходством, диспропорция между жертвами с той и с другой стороны становится огромной. Потери среди мирного населения в подобных войнах, а значит, и соотношение потерь с обеих сторон невозможно определить сколько-нибудь точно. Никоим образом нельзя возлагать всю вину на иностранцев. Очень многие афганцы, вьетнамцы и алжирцы в ходе войн XX века были убиты собственными согражданами. Но какой бы неточной ни была статистика, ясно одно: во время вторжений местные жители гибнут гораздо чаще пришельцев. Поэтому вероятность завоевать умы и сердца граждан страны (эта рекомендация лежит в основе всех теоретических разработок в области борьбы с партизанами) заметно снижается (см. Приложение 4).
Так или иначе, для Советского Союза это была во многих отношениях незначительная война. И те, кто потом утверждал, что Россия потеряла в ней целое поколение, сильно преувеличивал{566}. За девять лет в Афганистане отслужили 620 тысяч молодых мужчин и небольшое число молодых женщин (525 тысяч служили в Вооруженных силах, остальные — в пограничных войсках и спецназе КГБ, а также в МВД) — 3,4% людей, подлежавших призыву на военную службу. Во время войны в Афганистане большинство советских солдат служило на Дальнем Востоке или в Европе, откуда, как считалось, исходит главная угроза.
По официальным данным, погиб i 5051 солдат — 2,4% служивших в то время. Эта статистика включает потери пограничных войск и солдат, пропавших без вести, умерших от болезней или ранений, в том числе тех, кто умер после увольнения из армии (около 5,5% общего числа погибших) или в результате несчастных случаев (12%). В числе погибших были 52 женщины, четыре из них — в звании прапорщика, остальные — гражданские служащие.
В Афганистане сражались представители всех народов СССР, от самого многочисленного, русского, до самых маленьких. Среди погибших были советские немцы, поляки, греки, румыны, один цыган, один финн, один венгр и один чех. Бремя войны распределялось неравномерно, но в среднем на миллион жителей СССР приходилось 52,7 погибших. Народы Средней Азии пострадали в относительном измерении сильнее всех: 65 погибших на миллион жителей. Так что рассказы о том, что жители среднеазиатских республик не готовы были сражаться с собратьями по вере — миф. Для славян в целом число погибших составляло 53,5 на миллион жителей, для русских — 51,2. Жители Кавказа и прибалтийских государств полагали, что в Кремле специально выбирали их для службы в Афганистане, поскольку считали политически ненадежными. Статистика показывает, что это тоже миф: в Афганистане на каждый миллион жителей этих республик погибли, соответственно, 25,8 кавказцев и 17 жителей Балтии.
Более пятидесяти тысяч солдат были ранены, более десяти тысяч стали инвалидами. Многие другие страдали от различных форм посттравматического стресса, впали в алкогольную или наркотическую зависимость или не смогли сохранить работу. В отношении этих жертв войны доступная статистика скудна или противоречива (или то и другое одновременно). Никто, впрочем, не оспаривает гигантское число заболевших и раненых во время войны: 469685 человек, или 88% всех служивших в Афганистане{567}.
Западная разведка в то время сообщала преувеличенные данные о погибших. Согласно одной из оценок, к концу 1981 года погибли 20-25 тысяч советских солдат, а к концу 1983 года — пятьдесят тысяч{568}. Однако российское Министерство обороны и власти российских регионов выпускали Книги памяти с подробностями о каждом умершем солдате. Редакторы местных веб-сайтов следили за судьбой парней, погибших в Афганистане или после службы там. В России интерес к этой теме в конце концов угас, и официальную статистику более или менее принимают как самую достоверную из доступных.
Прозвучало немало громких заявлений (в том числе из уст командиров моджахедов) о том, какой вклад война в Афганистане внесла в распад Советского Союза. Весной 2002 года Бурхануддин Раббани объявил в Мазари-Шарифе: «Мы выставили коммунистов из нашей страны, мы можем выставить всех захватчиков из священного Афганистана… Если бы не джихад, весь мир сейчас находился бы под коммунистической пятой. Берлинская стена пала из-за тех ударов, которые мы нанесли Советскому Союзу, и вдохновения, которое мы подарили всем угнетаемым народам. Мы раскололи Советский Союз на пятнадцать частей. Мы освободили людей от коммунизма. Джихад принес миру свободу. Мы спасли мир, потому что здесь, в Афганистане, коммунизм нашел свою могилу!»{569}
Действительность гораздо, гораздо сложнее. Афганская кампания и вправду стала для СССР тяжким экономическим и военным бременем, однако оно было не таким уж тяжелым в сравнении с обязательствами страны{570}. Провал в Афганистане обострил недоверие советского народа к правительству, которое росло в 80-х годах. Но недовольство народа подпитывали и многие другие факторы: унизительное зрелище того, как один геронтократ сменяет во главе правительства другого, продолжавшееся до избрания Горбачева в 1985 году; разоблачение некомпетентности и обмана со стороны чиновников после взрыва на Чернобыльской АЭС в апреле 1986 года; давление гонки вооружений; экономическое недомогание страны, к концу десятилетия превратившееся в экономическую катастрофу; неопределенность и волнения, порожденные самими реформами Горбачева. Все эти симптомы свидетельствовали о том, что советская экономическая и политическая система была нежизнеспособна. Она рушилась и без Афганской войны.
Таким образом, Советский Союз страдал не столько от материальных потерь в войне, сколько от политических издержек, как внутренних, так и внешних. Внутренняя оппозиция войне не достигла такого масштаба, как в США во время войны во Вьетнаме, и, учитывая природу советской политической системы, это было бы немыслимо. Но быстрое понимание того, что война была ошибкой, моральное отвращение, которое начали чувствовать даже некоторые чиновники и военные, и гнев обычных людей, начавших понимать, что происходит, увеличивали давление на политиков. Это побуждало их искать путь из трясины.
* * *
Для афганцев война, конечно, совсем не была пустяком. Моджахеды видели в ней борьбу за национальное достоинство и освобождение и были готовы сражаться до последнего вздоха. Данные о жертвах, которыми мы располагаем, — это скорее догадки, а зачастую и продукт пропаганды. Вероятно, за время войны с СССР погибло от шестисот тысяч до полутора миллионов афганцев[65]. Еще несколько миллионов были вынуждены оставить дом и искать убежище в Пакистане или Иране. Сложная система взаимоотношений в афганском обществе рухнула, и шансов на ее восстановление практически нет. Но у жителей Афганистана, как и у вьетнамцев, было неоспоримое преимущество перед пришельцами: они знали, что останутся на этой земле, тогда как иностранцам рано или поздно придется уйти. Как гласит поговорка, у иностранцев есть часы, а у местных — время.
Как в годы войны, так и после нее русские и американцы нередко проводили параллели с войной во Вьетнаме. В обоих случаях решения политического руководства были обусловлены реалиями холодной войны. Оба правительства начали боевые действия, опираясь на сомнительную интерпретацию международных норм и будучи убежденными, что защищают жизненно важные интересы своей страны. Их непосредственные цели тоже были сходными: защитить государство-сателлит и не уступить стратегически важную территорию противнику. Оба правительства преследовали и более грандиозные цели: построить в далекой стране политическую, экономическую и общественную систему по собственному образу и подобию. Ни СССР, ни США не понимали, во что ввязываются. Они считали, что смогут упрочить положение своих союзников в Кабуле и Сайгоне настолько, чтобы передать ответственность им самим и вывести войска. И СССР, и США были уверены, что их современные военные машины без усилий возьмут верх над разношерстными партизанскими отрядами.
Неудача в обоих случаях не была военной: ни советская армия в Афганистане, ни американская во Вьетнаме не потерпели поражения. Они удерживали территорию и в полном порядке отступили. Неудача в обоих случаях была обусловлена провалами разведки, ошибочными суждениями и неверными оценками. И американцы, и русские ставили перед собой недостижимые цели. Ни те, ни другие не смогли решить главную политическую задачу: создать дружественный и стабильный режим, разделяющий их идеологические и политические устремления. Их протеже были устранены, и народы Вьетнама и Афганистана отвергли предложенные модели. Некоторые военные и в России, и в Америке считали, что их неудача была следствием бесхребетности общественного мнения и прессы, а также слабости либо даже предательства со стороны политиков. Однако вступление моджахедов в Кабул, как и северовьетнамцев в Сайгон, стало несомненным финалом войны в том смысле, какой бы мгновенно распознал фон Клаузевиц{571}.
Западная пропаганда изображала действия советских войск в Афганистане беспрецедентно зверскими. Но и во Вьетнаме армия занималась произвольным уничтожением деревень, посевов, скота и населения. Опираясь на огневую мощь, обе армии пытались разбить безжалостного и неуловимого врага, но их современные системы вооружений так и не нашли достойной цели. Советскую армию в Афганистане обвиняли в применении химического оружия, но потом эти обвинения стихли. Американцы применяли токсичный «агент оранж» для уничтожения полей и лесов. При этом погибло или стало инвалидами множество вьетнамцев. Русские повсеместно прибегали к авиабомбардировкам, но не в таком масштабе, как американцы в Северном Вьетнаме. Американцы сбросили на Лаос больше бомб, чем американские и британские ВВС на Германию во время Второй мировой[66].
Обе войны продолжались девять лет. Однако война во Вьетнаме достигла куда большего размаха, чем война в Афганистане. Через Вьетнам прошло 2,5 миллиона американских служащих (почти впятеро больше, чем советских солдат через Афганистан). Во Вьетнаме погибло почти вчетверо больше американских солдат, чем советских в Афганистане. Вьетнамцев, согласно разным оценкам, погибло гораздо больше, чем афганцев: в 1,5-6 раз[67]. Боевые действия во Вьетнаме, как и в Афганистане, сопровождались чудовищной гражданской войной, в которой тоже погибло множество людей.
Подобные подсчеты, впрочем, не слишком плодотворны. Способы ведения этих войн не слишком отличаются. Но между ними все-таки было одно фундаментальное различие — его отметил Збигнев Бжезинский в рекомендациях, которые сформулировал для президента Картера на следующий день после советского вторжения. Правительство в Ханое, победившее во вьетнамской войне, было слаженной, целеустремленной, безжалостной и эффективной силой. Оно заплатило огромную цену за то, чтобы навязать своему народу порядок, и за следующие тридцать лет Вьетнам стал более открытой миру и преуспевающей страной. Моджахеды никогда не отличались таким уровнем слаженности и дисциплины, и взятие ими Кабула стало лишь прелюдией к десятилетиям войны и интервенции. Поэтому возместить физические, моральные и политические потери, причиненные коммунистическим режимом и советским вторжением, оказалось практически невозможно. Вьетнамцы смогли воспользоваться плодами своей победы, афганцы — нет.
* * *
Возможно, именно из-за этих ужасов последующих лет афганцы, кажется, не затаили особой злобы на русских. Леонид Шебаршин вернулся в Герат всего через девять месяцев после ухода 40-й армии, ожидая встретить страх и ненависть. Все не так, поведали ему афганские собеседники: пока идут бои, ты испытываешь массу эмоций, но когда война кончается, неизбежно забываешь плохое{572}. В 2003 году, когда в Афганистан вернулся журналист Владимир Снегирев, местные уже начали сравнивать русских с новыми захватчиками, пришедшими в 2001 году, и сравнение было не в пользу последних: «Удивительно, но напрочь забыты наши ковровые бомбардировки, минные поля, “зачистки”, мародерство, грабежи, словом, все то, что, увы, сопутствовало пребыванию “ограниченного воинского контингента”»{573}.
Вскоре после этого российские ветераны начали возвращаться в места, где воевали двадцать лет назад, в качестве туристов. В помощь им предприимчивый Сергей Жаров открыл веб-сайт «Русские вернулись», где дает согражданам советы о том, как добраться до Афганистана, получить визу, куда ходить и чего избегать{574}. Игорь Ямщиков с другом отправился в Кабул в 2006 году и проехал по шоссе до Джелалабада, снимая на видео посты, где они служили в 1981-1982 годах. Потом он опубликовал записи на «Ю-Тьюбе»{575}. Андрей Кузнецов и двое его товарищей из 345-го гвардейского отдельного парашютно-десантного полка тоже побывали в Кабуле в 2006 году. За сто долларов они наняли такси, доехали из Баграма до перевала Саланг и установили там мемориальную плиту. Вернувшись домой, они рассказали эту историю в интернете.
Весной 2009 года Дмитрий Федоров, бывший старший сержант 860-го отдельного мотострелкового полка, вернувшись в Афганистан через Ош и Ишкашим, по горным дорогам Бадахшана добрался до Бахарака и Файзабада. По этому же маршруту шел его полк почти тридцать лет назад. За это время многое изменилось. Вместо троп, по которым полк пробирался с таким трудом, появились приличные дороги. Файзабад теперь занимал территорию почти втрое большую и мог похвастаться нормальной гостиницей (она принадлежала бывшему командиру моджахедов Базиру). На нескольких километрах, прежде разделявших город и базу полка, выросли пригороды. Саму базу было уже не узнать. Голая земля, на которой солдаты тщетно пытались вырастить деревья, превратилась в цветущий оазис: сады и дома, окруженные ливанскими кедрами. Федоров и его коллеги побеседовали с людьми, сражавшимися против них, а тем, кто вел бои на стороне правительства — сотрудникам ХАД и Царандоя, — вручили грамоты в честь двадцатилетия вывода советских войск. Но, по словам Федорова, кое-что не изменилось: центральное правительство контролировало этот район не в большей степени, чем при Советах. Главными в Файзабаде и в окрестностях города, как и прежде, были Базир и прочие местные властители.
Афганцы рассказывали эти истории не только русским, которым они, возможно, хотели польстить, но и другим гостям. Когда я, гражданин одного из иностранных государств, которое ведет в Афганистане войну, побывал там в сентябре 2008 года, почти все афганцы рассказывали, что при русских было лучше. Русские были не столь высокомерны, как американцы. Последние совсем не интересовались Афганистаном. Американцы своей замысловатой техникой, устрашающей нательной броней и непроницаемыми стеклами «Рэй-Бэн» напоминали марсиан и лишь изредка показывались из-за высоких стен, за которыми отсиживались. Русские, рассказывали мне, строили хоть какие-то предприятия, тогда как большая часть международной помощи теперь исчезала не в тех карманах. В советское время у каждого была работа, теперь же становилось все хуже.
Последний коммунистический президент Афганистана Наджибулла оказался, по словам афганцев, одним из лучших правителей страны в современный период: по популярности он опередил Дауда и мог сравниться с Захир-шахом. По всему Кабулу продавались видеозаписи выступлений Наджибуллы, в которых он предупреждал — как оказалось, справедливо, — что если его свергнут, начнется гражданская война. Люди втайне относились с презрением к президенту Карзаю, которого считали иностранной марионеткой. Шер Ахмад Мала-дани, командир моджахедов в Герате, девять лет сражавшийся с коммунистами и русскими, а после с «Талибаном», рассказал мне, что если бы власть в 1979 году досталась не Кармалю, а Наджибулле, страна не была бы теперь в таком жутком состоянии. Маладани тоже предпочитал русских: они были сильными и храбрыми, сражались как мужчины и поднимали оружие только против вооруженного врага. Они никогда не убивали женщин и детей. А американцы слишком боятся сражаться на земле и бомбят все без разбору.
Эта довольно-таки карикатурная версия истории показывала тем не менее, что последняя попытка помочь афганцам помочь самим себе имела едва ли больше успеха, чем предыдущая.
* * *
Политики ввязываются в чужие войны, ведомые своими амбициями, жадностью, моральными соображениями или мессианским пылом, либо рассчитывая — верно или ошибочно — принести пользу своей стране.
Генералы ведут войну в меру своего умения. Лучшие из них стараются беречь жизни солдат и в разумной степени контролировать их. Когда все заканчивается, они изучают архивы и сочиняют мемуары, стремясь застолбить себе место в истории, оправдать принятые решения, а иногда раскритиковать бывших коллег.
Солдаты возвращаются домой, успев увидеть и сотворить страшные вещи, память о которых преследует их много лет спустя. Истории о подвигах и товариществе помогают им справляться с воспоминаниями и осмысливать свой опыт. Некоторые утверждают, что годы войны были лучшими в их жизни. Многие не говорят ничего и отправляются в могилу, не рассказав даже самым дорогим и близким людям о том, что пережили.
Так происходит после любой войны. Так случилось и после войны в Афганистане.